Обзор: как искали истинучтобы раздвинуть горизонты нашего понимания проблемы истины, рассмотрим различные интерпретации этой проблемы. 2 страница

Сформированное после августа 91 правительство Российской Федерации состояло в основном из образованных интеллектуалов — представителей оппозиционной интеллигенции, и в качестве средства общественного спасения оно предложило немедленный переход к свободному рынку на основе монитористской программы. Можно понять экономистов, входивших в правительство, которое столкнулось с полным развалом финансов и товарной необеспеченностью рубля (рубль конца 91 года практически стоил только 12 копеек). Но кроме отпуска цен и программы обвальной ваучерной приватизации никаких других стратегических идей интеллектуалы в правительстве не имели.По существу это были те самые упрощенные решения, которые создавали иллюзию возможного быстрого включения страны в мировой рынок и успешного развития экономики на рыночных основаниях. Беспочвенность этих иллюзий обнаружилось достаточно быстро в виде многочисленных экономических проблем и трудностей. Вместе с тем обнаружилось и то, что экономические реформы нуждаются в определенной духовно-идеологической основе. Причем не негативной. выражающейся в простом отрицании коммунистического прошлого, а в позитивном. Ее пытались вначале сформулировать в виде лозунга возрождения России.Как и всякий лозунг. он имел разные интерпретации. Либералы-западники подразумевали под ним ценности свободного рынка, гражданского общества и правового государства. Полагалось, что Россия шла этим путем (что само по себе нуждалось в доказательствах, но их поисками особо никто не утруждался). Считалось, что этот правильный путь был прерван, а современные реформы как бы призваны продолжить его. Патриоты (“новые славянофилы”) видели в этом лозунге идею возврата к православной духовности и восстановлении величия России на некоммунистической основе. Но в том и в другом случае речь шла о восстановлении утраченного дореволюционного состояния и последующего продвижения по “истинному пути”, с которого мы сбились. Метафора истинного пути создавала пространственный образ тупиковой дорожки, на которую страна свернула с магистрального “большака”.

Однако пространственные образы возвращения на магистральный путь не обеспечивают путешествий во времени. История свершилась, и само убеждение, что можно вернуться и заново начать именно с той развилки, которая определила историческое развитие послереволюционной России, — не более, чем очередное мифотворчество. Это — иллюзия, что достаточно переименовать улицы городов, герб с советской символикой заменить двуглавым орлом, и можно начинать историю заново.

Идеалы прошлого “золотого века” как основы “национального” возрождения (а они сегодня в разных вариантах используются во всех странах СНГ) содержали некоторую продуктивную компоненту в том отношении, что обращали к осмыслению исторической традиции. Но когда они выдвигаются как замена прежних идеологем, то тем самым создаются лишь иллюзорные представления о целях современных реформ и средствах их реализации.

Если исторический вызов определить как проблему формирования предпосылок для вступления России в постиндустриальный этап нового цикла цивилизационного развития, то рынок является не самоцелью, а одним из средств достижения этой, более глубокой и значительной цели. И рыночные реформы могут вести к ней, только при реальном учете особенностей российской почвы, которую должны видоизменять реформы, не исключая, а как раз предполагая учет тех менталитетов, форм деятельности и поведения. которые сформировались в советскую эпоху.Энергичные действия по реформации экономики, начатые российским правительством после распада СССР, не были подкреплены системой позитивных и реалистических идей. Правительство и идеологи реформаторства призывали народ участвовать в реформах, но не формировали программы действий (и людям было неясно, есть ли она вообще у правительства).

Когда большевики осуществляли ускоренную индустриализацию, у них была идея: первое — построить социализм. второе — догнать и перегнать развитые западные страны (кстати, вторая цель соответствовала реальному историческому вызову). Идея была, и она воодушевляла народ. Сейчас такой воодушевляющей идеи нет, а есть какие-то квазиидеи. Например, — создать почву для возникновения среднего класса. Эту идею в одной из телепередач, кажется 1993 года, Гавриил Попов попытался сформулировать в виде лозунга “что полезно Боровому, то и хорошо”. Я не случайно процитировал Г.Попова, ибо он не просто был одним из лидеров движения “демроссов”, но и претендовал на роль идеолога реформаторства, по крайней мере об этом свидетельствовали его статьи, одна из которых вышла под традиционным для российской революционной интеллигенции названием “Что делать?”. Но вряд ли народ примет лозунг — терпеть во имя процветания Борового. Как-то не состыкуется этот лозунг с российскими менталитетами, с нашей культурной традицией и ее представлении о справедливости.

Власть могла бы укрепиться и обрести авторитет, если бы народу была дана четкая программная цель — куда идем, и во имя чего переживаем трудности. Что в ближайшие годы мы создадим с помощью рынка процветание, наподобие западного, — в это уже мало кто верит. Уже высказаны суровые слова о том, что, возможно, мы восстановим уровень производства и потребления 1986 г. только в начале следующего столетия.

Но если отсутствует стратегия движения к цели, то средство превращается в цель — рынок как самоцель, реформа как самоцель. Тогда действие начинает опережать мысль, как это не раз бывало в России в революционные дни. И это упрек не только правительству, но и российской интеллигенции, которая активно сотрудничала с реформаторами на этапе “раскачивания лодки”, а затем стала со стороны наблюдать и оценивать, что же из всего этого вышло. Современная ситуация в России возлагает особую ответственность на интеллигенцию и власть.Одна из важнейших задач сегодняшней Российской реформации — это создание сильного государства при сохранении и развитии демократических институтов. За годы послеперестроечных реформ возникла новая бюрократия, которая сложилась из пришедших во власть представителей оппозиционной интеллигенции и специалистов-управленцев из прежней партгосноменклатуры. Но она пока не обеспечивает необходимой эффективности управления страной.

Повышение эффективности управления требует повышения уровня контроля за действиями власти, а эти механизмы могут возникнуть при укреплении демократических институтов. К сожалению, пока российская демократия никак не сможет соединить свободу и ответственность, и есть серьезные угрозы ее свертывания и перехода к режиму жесткого авторитарного правления.

Интеллигенция, традиционно стоящая в оппозиции власти, сегодня переживает не лучшие дни в плане материального обеспечения своей жизни. Но у нее появился тот уровень свободы мысли и слова, которая она никогда не имела в советский период. Можно дистанцироваться от власти, моно ее критиковать, можно вырабатывать и публиковать нестандартные новые идеи. И очень важно, чтобы эти условия творческой свободы переплавились в созидательную работу поиска ценностей, которые обеспечат достойное вхождение России в новую эпоху мирового цивилизационного развития.В свое время Н.Бердяев, говоря об отношении русской интеллигенции к творчеству ценностей, упрекал ее в том, что она никогда серьезно этим не занималась, а ориентировалась на “заемные” идеи, которые уже выработаны на Западе. “Творческое движение идеи, — писал он, — не вызывает сколь-нибудь сильного интереса в широких кругах русского интеллигентного общества. У нас сложилось убеждение, что общественным деятелям вовсе и не нужны идеи или нужен минимальный их запас, который всегда можно найти в складках традиционной, давно охлажденной, статистически окостеневшей мысли”.Новые идеи, которые вырабатывали наиболее творческие умы, оставались невостребованными, вокруг них “не образовывалось никакой культурной атмосферы, не возникало никакого общественного движения; и они оставались в кругу немногих”.Если наша интеллигенция не преодолеет этой старой традиции и не сможет предложить обществу реальные ценности, обеспечивающие наиболее благоприятный для России сценарий модернизации, то это значит, что она не решит свою самую главную историческую задачу.

Сегодня судьбы России во многом зависят от того, насколько продуктивным будет взаимодействие интеллигенции и власти. Оно не должно строиться по старому принципу, когда власть время от времени обращается к интеллигенции с социальным заказом выработать те или иные идеологемы, которые должны способствовать ее (власти) укреплению и соответствовать ее (власти) пониманию общественных целей. Как свидетельствует история, это понимание не всегда бывает адекватным историческим задачам.

Предлагая новые ценности и апеллируя в первую очередь к обществу, а не к власти, интеллигенция должна проделать работу по адаптации вырабатываемых ценностей к реальным условиям российской жизни, соединяя их с традицией, а не просто декларируя их в качестве утопических проектов желаемого будущего.

Что же касается власти, то ее задача способствовать такого рода творческой работе, создавать условия для нее и использовать ее результаты в своей деятельности, корректируя программы реформаторских действий.

Конечно, такое взаимодействие интеллигенции и власти — идеальный вариант, и вероятность его осуществления, наверное, не слишком велика. Но его необходимость важно хотя бы осознавать, поскольку сегодня уже обозначились неблагоприятные и опасные для будущего России тенденции ее развития, которых нужно избежать.

47. Научное познание и ценности современной культуры.

Современная наука развивается и функционирует в особую историческую эпоху. Ее общекультурный смысл определяется включенностью в решение проблемы выбора жизненных стратегий человечества, поиска им новых путей цивилизационного развития.

Потребности этого поиска связаны с кризисными явлениями конца XX века, которые привели к возникновению современных глобальных проблем. Их осмысление требует по-новому оценить развитие техногенной цивилизации, которая существует уже на протяжении четырех веков. Многие ее ценности, связанные с отношением к природе, человеку, пониманием деятельности и т. д., ранее казавшиеся незыблемым условием прогресса и улучшения качества жизни, сегодня ставятся под сомнение.

Техногенная цивилизация, развивающаяся как своеобразный антипод традиционных обществ, приблизилась к той «точке бифуркации», за которой может последовать переход цивилизации в новое качественное состояние. Какое направление эта система выберет, какой характер будет иметь ее развитие — от этого зависит не только статус науки в обществе, но само существование человечества.

Культура техногенной цивилизации в качестве своей базисной ценности всегда включала научную рациональность. Именно в ее рамках осуществлялось становление, функционирование и развитие научной картины мира как такой формы теоретического представления знания, которая олицетворяла собой мировоззренческий статус науки. В техногенной цивилизации использование науки прежде всего связывалось с технологиями по преобразованию предметного мира. Научная картина мира ориентировала человека не только в понимании мира, но и в преобразующей деятельности, направленной на его (мира) изменение. Идея демаркации между миром человека и миром природы, который представал чуждым человеку, имманентно включалась в научную картину мира и долгое время служила мировоззренческим основанием ее исторического развития.

Установка на преобразование, переделывание природы, а затем и общества постепенно превратилась в доминирующую ценность техногенной культуры. Исследователь, действующий в рамках данной культурной традиции и ориентирующийся на ту или иную научную картину мира, осознал себя активным творцом нового, «выпытывающим» у природы ее тайны с тем, чтобы расширить возможности подчинения природы потребностям человека. Цивилизация, ориентированная на подобный тип научной рациональности, имела свои несомненные достижения: в ней утвердились идеи прогресса, демократии, свободы и личной инициативы. Вместе с тем в конце XX столетия, когда человечество столкнулось с глобальными проблемами, с новой силой зазвучали вопросы о правильности выбора путей развития, принятых в западной (техногенной) цивилизации, и как следствие — об адекватности ее мировоззренческих ориентаций и идеалов.

Поиск путей развития цивилизации оказывается сопряженным с проблемой синтеза культур и формирования нового типа рациональности.

В современной ситуации формируется новое видение природной среды, с которой человек взаимодействует в своей деятельности. Она начинает рассматриваться не как конгломерат изолированных объектов и даже не как механическая система, но как целостный живой организм, изменение которого может проходить лишь в определенных границах. Нарушение этих границ приводит к изменению системы, ее переходу в качественно иное состояние, способное вызвать необратимое разрушение целостной системы.

На предшествующих этапах развития науки, начиная от становления естествознания вплоть до середины XX столетия, такое «организмическое» понимание окружающей человека природы воспринималось бы как своеобразный атавизм, возврат к полумифологическому сознанию, не согласующемуся с идеями и принципами научной картины мира. Но после того как сформировались и вошли в научную картину мира представления о живой природе как сложном взаимодействии экосистем, после становления и развития идей В.И. Вернадского о биосфере как целостной системе жизни, взаимодействующей с неорганической оболочкой Земли, после развития современной экологии это новое понимание непосредственной сферы человеческой жизнедеятельности как организма, а не как механической системы, стало научным принципом, обоснованным многочисленными теориями и фактами.

Экологическое знание играет особую роль в формировании научной системы представлений о той сфере природных процессов, с которой человек взаимодействует в своей деятельности и которая выступает непосредственной средой его обитания как биологического вида. Эта система представлений образует важнейший компонент современной научной картины мира, который соединяет знания о биосфере, с одной стороны, и знания о социальных процессах — с другой. Она выступает своеобразным мостом между представлениями о развитии живой природы и о развитии человеческого общества. Неудивительно, что экологическое знание приобретает особую значимость в решении проблем взаимоотношения человека и природы, преодоления экологического кризиса и поэтому становится важным фактором формирования новых мировоззренческих оснований науки.

Вместе с тем, принципы, развитые в экологии и включенные в общенаучную картину мира, обретают и более широкое мировоззренческое звучание. Они оказывают влияние на мировоззренческие основания всей культуры. В современной культуре все более отчетливо формируются контуры нового взгляда на мир, в становление которого вносит существенный вклад научная картина мира. Этот взгляд предполагает идею взаимосвязи и гармонического отношения между людьми, человеком и природой, составляющими единое целостное образование. В рамках такого подхода складывается новое видение человека как органичной части природы, а не как ее властителя, развиваются идеи приоритетности сотрудничества перед конкуренцией.

Изменения, происходящие в современной науке и фиксируемые в научной картине мира, коррелируют с напряженными поисками новых мировоззренческих идей, которые вырабатываются и шлифуются в самых различных сферах культуры. Это и поиски новой религии, и переосмысление старой, и создание «новой этики». Ключевым моментом в их развитии являются представления научной картины мира об органичной включенности человека в целостный космос и о соразмерности человека как результата космической эволюции породившему его миру. Возникающие на этой основе этические идеи ответственности человека перед природой делают картину мира аксиологически нагруженной. Человек, познавая мир, должен не навязывать природе свой собственный язык, а вступать с нею в диалог. Диалог с природой в новом типе рациональности сопрягается с идеалом открытости сознания к разнообразию подходов, к тесному взаимодействию индивидуальных сознаний и менталитетов разных культур.

Речь идет не только об удивительном соответствии современной научной картины мира тем новым менталитетам, которые постепенно формируются в недрах техногенной культуры конца XX века в связи с осмыслением современных глобальных проблем, но и о ее соответствии философским идеям, выросшим на почве самобытной культуры России и ее Серебряного века («русский космизм»). Особо следует подчеркнуть совпадение главных принципов философии космизма и многих фундаментальных идей современной научной картины мира и ее мировоззренческих выводов. Космизм возвращает нас к целостному видению мира как единства человека и космоса. Он способен сыграть позитивную роль в синтезе идей, развиваемых в западноевропейской культурной традиции и в восточных философских системах, где человек изначально рассматривался как неотъемлемая часть космоса. Соответственно, идеи космизма органично включаются в разработку новой метафизики, которая могла бы стать философским основанием постнеклассического этапа развития науки, обеспечивая дальнейшее развитие общенаучной картины мира в русле идеологии универсального эволюционизма, представлений о «человекоразмерных», исторически развивающихся системах и идеалов «антропокосмизма».

Открытый характер современной научной картины мира обнаруживает ее удивительную соразмерность не только принципам философии русского космизма, но и многим мировоззренческим идеям, выработанным в традиционных восточных культурах. Наиболее отчетливо это проявляется при осмыслении в терминах синергетики и универсального эволюционизма ряда фундаментальных идей восточной философии, которые долгое время не находили адекватного понимания в европейской культурной традиции.

Прежде всего это относится к представлениям о мире как о едином организме, различные части которого находятся в своеобразном резонансном отношении друг к другу. Стремление к единству нашло свое выражение в положении «одно во всем и все в одном» — доминирующий принцип даосизма и конфуцианства. В буддизме оно выражено в учении о драхме («все элементы драхмы являются чем-то однородным и равносильным; все они между собой связаны»). Для восточных культур, в частности древнекитайских философских учений, характерным является представление о мире как об огромном живом организме. Не разделяемый на природный и человеческий, он воспринимался как органическое целое, все части которого взаимосвязаны и влияют друг на друга. Эта космология исключала противопоставление субъекта объекту и базировалась на признании двуединой природы вещей в соответствии с моделью «инь — ян». Двуполярность бытия выражалась через две первичные силы: «инь» выступало как отрицательный полюс, олицетворяющий пассивное (женское) начало, и «ян» как положительное, активное, созидательное (мужское) начало. Взаимосвязанные «инь» и «ян» постоянно чередуются и взаимодействуют. Концепция «инь» и «ян» лежала в основе понимания всеобщей взаимосвязанности явлений и их взаимного резонанса. «Все пронизывает единый путь — дао, все связано между собой. Жизнь едина, и стремление каждой ее части должно совпадать со стремлением целого». Человек, включенный в мир, должен ощутить мировой ритм, привести свой разум в соответствие с ним, и тогда он сможет постичь природу вещей.

Древневосточные представления о мире как целостном организме, в который включен человек, о резонансе между различными частями этого организма, формировали иной, чем в западной техногенной культуре, идеал человеческой деятельности. Понимание человека как демиурга, осуществляющего силовое преобразование объектов с целью подчинения их своей власти, было чуждо восточным культурам. Люди, сформированные в традициях этих культур, ставили перед собой ту же цель — умение управлять законами природы, но шли они к этому совершенно иными путями. В китайских учениях противопоставление силы ненасильственному действию получило развитие в терминах «вэй» и «у-вэй» (приложение силы и недеяние). Недеяние (у-вэй) означало не отсутствие какого-либо действия, а такое действие, которое позволяет природе развиваться собственным путем. В древнекитайской философии подчеркивалось, что только у людей, несведущих в истинных законах бытия, принцип «у-вэй» понимается как отсутствие действия, покорность и безропотность. Но у мудрецов, развивших в себе понимание «дао», недеяние означало не отсутствие действия, а естественное действие, соответствующее природе вещей.

Показательно, что принцип «у-вэй», отвергающий способ действия, основанный на постоянном силовом вмешательстве в протекание природных процессов, в наше время довольно неожиданно начинает коррелировать с представлениями синергетики, включенными в современную научную картину мира, о возможных стратегиях управления сложными самоорганизующимися системами. Согласно этим представлениям, взаимодействие человека со сложными открытыми системами протекает таким образом, что само человеческое действие не является чем-то внешним, а как бы включается в систему, видоизменяя каждый раз поле ее возможных состояний. Отсюда в стратегии деятельности оказывается важным определить пороги вмешательства в протекающие процессы и обеспечить за счет минимизированного воздействия именно такие направления развития системы, которые позволяют избежать катастрофических последствий и обеспечивают достижение человеческих целей. Принцип «у-вэй» ориентировал на весьма сходные стратегии поведения и деятельности человека. Он требовал почувствовать естественные ритмы природного мира и действовать в соответствии с ними, позволяя самой природе развертывать свои внутренние потенции и выбирать такие пути развития процессов, которые согласуются с человеческими потребностями.

В связи с обсуждением идеалов человеческой деятельности важно выделить еще один чрезвычайно важный аспект в восточных учениях, который перекликается с современными поисками новых ценностей и стратегий человеческой жизнедеятельности. Речь идет о взаимосвязи нравственности и истины, достижение которой всегда провозглашалось целью научного познания. Вопрос об их соотношении постоянно обсуждался в западной философии, но ее решение было таковым, что процесс постижения истины уже сам по себе полагался нравственным деянием. Научная революция в Европе обособила научную истину от этики, отчего мир стал более опасным, тогда как в восточных учениях такого обособления никогда не было. В них развивалась более тонкая трактовка отношения истины и нравственности. Истинное знание, с точки зрения восточных мудрецов, заключается не в исследовании объектов с целью овладения ими, а в достижении однобытия с миром. Познать вещь можно только следуя «дао», рассматриваемого как естественный путь вещей и одновременно как нравственный путь, который должен пройти человек. «Дао» открывается только нравственным людям, и только оно способно привести людей к совершенству.

Для того чтобы истина открылась человеку, ему необходимо нравственное самовоспитание. Активность человека, направленная на постижение внешнего мира, и его активность, направленная на совершенствование собственного внутреннего мира, должны быть согласованы и предполагают друг друга.

Одной из древнейших и фундаментальных в китайской философии была идея космического значения моральных качеств человека. Размышляя о резонансе всех частей космоса, китайские мудрецы считали, что от поведения человека, от его нравственности зависит порядок в космосе, правильная смена времен года, жары и холода. Путь в образе «дао», или «неба», регулирует поступки людей. Но «небо» может как повернуться лицом к человеку, так и отвернуться от него. Не случайно китайцы говорят, что «небо действует в зависимости от поступков людей». Стихийные бедствия в Древнем Китае воспринимались как свидетельства неправильного правления, как показатель безнравственного поведения властителя.

Конечно, если эти идеи понимать буквально, то они выглядят мистическими. Но в них скрыт и более глубокий смысл, связанный с требованием этического регулирования познавательной и технологической деятельности людей (включая технологии социального управления). И в этом, более глубоком, смысле они вполне созвучны современным поискам новых мировоззренческих ориентиров цивилизационного развития.

Таким образом, в конце XX столетия, когда человечество оказалось перед проблемой выбора новых стратегий выживания, многие идеи, разработанные в традиционных восточных учениях, согласуются с возникающими в недрах современной техногенной культуры новыми ценностями и мировоззренческими смыслами, которые формируются в разных сферах этой культуры, включая научное познание.

Развитие современной научной картины мира обосновывает в качестве своих мировоззренческих следствий новые способы понимания мира, которые перекликаются с забытыми достижениями традиционных культур. Можно констатировать, что развитие современной научной картины мира органично включено в процессы формирования нового типа планетарного мышления, основанного на толерантности и диалоге культур и связанного с поиском выхода из современных глобальных кризисов.

Приобретая открытый характер, научная картина мира вносит свой вклад в процессы синтеза различных культур. Она соединяет новые подходы, возникшие на почве развивающейся научной рациональности, всегда выступавшей ценностью техногенной (западной) цивилизации, с идеями, разработанными в совсем иной культурной традиции и возникшими в восточных учениях и в философии «русского космизма».

Современная научная картина мира включена в диалог культур, развитие которых до сих пор шло как бы параллельно друг другу. Она становится важнейшим фактором кросскультурного взаимодействия Запада и Востока.

48. Перспективы развития и новые методологические ориентиры современной науки: новейшие тенденции. Парадигмальные сдвиги в современном естественнонаучном и гуманитарном познании.

"СТАНОВЛЕНИЕ ТЕОРИИ НЕЛИНЕЙНЫХ ДИНАМИК В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ. Сравнительный анализ синергетической и постмодернистской парадигм" – монография М.А.Можейко (Минск, БГЭУ, 1999), посвященная выявлению культурного статуса феномена постмодернизма в современной культуре. Центральной гипотезой, выдвинутой в данной работе, является гипотеза о том, что процесс формирования концепции нелинейных динамик, являющейся передовым рубежом развития современной методологии, объективно осуществляется в современной культуре во встречном усилии двух векторов – естественно-научного (представленного, в первую очередь, синергетикой) и гуманитарного (репрезентированного философией постмодернизма). В рамках обоснования данной гипотезы Можейко впервые осуществлен сравнительный анализ постмодернистской и синергетической исследовательских матриц и показана конгруэнтность их методологических оснований.

Милогия — это фундаментальная наука 3-го тысячелетия, в основу которой заложен один единственный постулат о существовании Единого Закона эволюции двойственного отношения (монады), который невозможно отвергнуть (фальсифицировать), как и невозможно доказать, или вывести из других постулатов и аксиом.

ЕДИНЫЙ ЗАКОН-ЭТО ЕДИНЫЙ ПЛАН ТВОРЕНИЯ ВСЕГО СУЩЕГО (Концепция познания, Универсальный закон, Законы Абсолюта, и др.). Из ЕДИНОГО ЗАКОНА закона вытекают в качестве следствий все базовые законы и закономерности мироздания.

Общие закономерности иерархии, вытекающие из Единого закона, позволяют сказать, что милогия может рассматриваться как наука, призванная изменить градиент развития наук от их дальнейшей дифференциации к интеграции и стать фундаментом этой интеграции. В многочисленных научных работах часто говорится о законах Творения, о Высших законах Космического Разума, но нигде и никогда не говорилось о том, какие это законы, в чем их смысл, как и где они проявляются. Новая наука предоставляет уникальную возможность приобщиться к самым сокровенным и древним тайнам строения окружающей нас материи, построенной Творцом по одному и тому же алгоритму, тайнам и знаниям, о которых мечтало человечество на протяжении многих веков. Из интеграционной сущности новой науки с неизбежностью следует вывод о том, что интеграционные процессы коснутся и современной философии и, в первую очередь, бурного развития ее направления, которое называют философской глобалистикой, которая должна занять в новой теории достойное место.

Основное значение принципов, которые будут заложены в основу философской глобалистики заключаются в их конкретности. Философия перестает быть для исследователей «вещью в себе». Ниже отражены всего лишь некоторые аспекты философской глобалистики, вытекающие из основ новой науки.

В настоящий момент практически всем, кто интересуется состоянием современной науки, очевидно, что из-за специализации ученых в узких областях знаний развитие научной мысли зашло в тупик. Человечество в процессе своей эволюции создало несколько сотен различных наук, исследующих объективные, субъективные и даже мнимые процессы, происходящие в природе и обществе. При этом произошло деление на науки естественные (точные), технические (прикладные), и общественные (гуманитарные). Все эти научные ветви в методологическом плане практически никак не взаимосвязаны, хотя в их основе лежат одни и те же закономерности. Такой итог закономерен и это справедливо как для всей науки в целом, так и для ее отдельно взятой области. Характерно, что весь XX век ознаменовался дроблением знаний. Углубляясь в детали, ученые видят все меньший кусочек общего «леса». У них вырабатывается свой «птичий» язык, непонятный непосвященным. Бытует мнение, что чем абстрактнее теории, тем ближе они соответствуют реальности. Но в тоже время все сильнее нарастает потребность в создании общей концепции видения мира. История знает несколько таких переломных моментов в развитии науки. Достаточно вспомнить пример из астрономии, когда господствующей была теория, в которой все планеты солнечной системы вращались вокруг Земли. По мере выявления противоречий в движении планет приходилось вводить все более и более абстрактные циклы и эпициклы, пока не пришло понимание того, что не Солнце вращается вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. В античное время задачу синтеза всех научных знаний решил Аристотель, в средние века — Фома Аквинский, в XYIII — XIX веках уже потребовался труд целой плеяды философов — от Канта до Энгельса.

Дата добавления: 2014-11-20