Обзор: как искали истинучтобы раздвинуть горизонты нашего понимания проблемы истины, рассмотрим различные интерпретации этой проблемы. 6 страница

Диалогическая природа гуманитарного познания, диалог как принцип, раскрывающий внутреннюю сущность понимания, диалогический характер интерпретации текстов — актуальнейшие проблемы методологии гуманитарных наук, в настоящее время недостаточно разработанные. «Мы подходим здесь к переднему краю философии языка и вообще гуманитарного мышления, к целине» [12, с. 298]. На мой взгляд, характерной особенностью гуманитарного познания является также то, что E гуманитарных науках проблемы адекватности знания и его истинности разделены, критерии адекватности и истинности знания не совпадают. В естественнонаучном познании знание, являющееся адекватным отражением действительности, считается истинным знанием. Свойства «быть адекватным отражением» и «быть истинным» совпадают друг с другом по смыслу. В гуманитарном познании объективно-истинное знание составляет как бы ядро, является основным стержнем. Для того чтобы стать адекватным, ему еще нужно «обрести» знанием о многих сопутствующих моментах, которые для естествознания несущественны. От них последнее сознательно отвлекается, так как его целью является достижение объективной истины. К таким моментам относятся культурно-исторический контекст, языковые характеристики, психологические, мировоззренческие, жизненные установки автора текста и его исследователя и прочие условия, выбор которых предопределен задачами конкретного исследования.

Задачей гуманитарного познания какого-либо определенного текста является построение его модели. Наибольшую трудность представляет построение моделей таких текстов, которые удалены от нас во времени. Модель представляет собой теоретическую реконструкцию текста с целью наиболее точного воспроизведения смысла текста, вложенного в него автором (объективно-истинная интерпретация), и придания ему дополнительного (нового) смысла. Новый смысл, привносимый в реконструкцию текста интерпретатором, является необходимым моментом «сотворчества» автора и интерпретатора. Сохранение объективно-истинного ядра модели текста является необходимым условием адекватной интерпретации. Но оно все еще не является достаточным. Адекватной интерпретация становится тогда, когда интерпретатор «вдохнет жизнь» в созданную им модель, когда она будет воспринята современниками интерпретатора как произведение-оригинал. Роль интерпретатора заключается в преодолении временной дистанции между текстом-оригиналом и современностью.

Понимание текстов всегда основано на определенных моделях. Модели автора текста, современников автора, интерпретатора и современников интерпретатора различны. Различие их основано на принципиально разном восприятии одного и того же текста. Все четыре модели имеют право быть отнесенными к одному тексту (именно его моделями они могут быть названы), потому что все они имеют объективно-истинное ядро. Наличие этого ядра снимает возможные обвинения в неустойчивости, «текучести» гуманитарного познания. Это понятие дает возможность утверждать, что существуют равноправные адекватные модели одного и того же текста. Множественность моделей является положительным фактом только при условии, что каждая из моделей, которая признана адекватной, опирается при своей разработке на систему принципов интерпретации. Термин «система» употреблен здесь принципиально. Ни один элемент, входящий в систему, не может быть удален из нее без изменения всей системы в целом. Эффект системности (получение знания более полного, чем суммарное знание, полученное при помощи каждой части системы в отдельности) срабатывает только при одновременном использовании всех принципов, входящих в систему. Никакое подмножество принципов не может привести к построению адекватной модели.

В каждом конкретном случае система принципов интерпретации текста (=построения модели) может быть разной. Для построения же общей методологии гуманитарного познания можно сформулировать систему общих принципов, которые используются в любой частной системе принципов, предназначенной для анализа конкретного текста. Выделение системы таких принципов является довольно трудной задачей, относящейся к проблематике методологии науки.

В советской философской литературе к методологии гуманитарного познания в целом обратились сравнительно недавно, но уже имеется значительное число работ как критического, так и теоретического плана. Хотелось бы рассмотреть некоторые из них.

В 1979 году была опубликована книга M. M. Бахтина «Эстетика словесного творчества», в которую были включены два наброска. Их можно было бы назвать философскими размышлениями по поводу, предмета и методологии гуманитарного познания. В работах M. M. Бахтина «Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа» [12] и «К методологии гуманитарных наук» [12] содержится изложение хорошо продуманной (но, к сожалению, эскизно набросанной) оригинальной концепции.

Намечая подход к методологии гуманитарных наук, M. M. Бахтин выделяет объект исследования в гуманитарном познании, которым является, по его мнению, социальный (общественный) человек, и предмет исследования — текст. Текст является той специфической особенностью, которая выделяет человека как объект гуманитарного познания. Тексты могут быть действительные и возможные. Для текстов существенно то, что они являются знаковыми системами. Знаки без отношения к человеческой деятельности суть материальные предметы. Будучи предназначены для передачи информации, они становятся знаками в собственном смысле слова. Только человек способен наделить знаки значением. Знаки необязательно являются языковыми, но любой знак принципиально может быть выражен в языковой форме, представлен как текст. Понимание в гуманитарных науках всегда направлено на постижение значения (смысла) знаков.

Основной задачей гуманитарных наук является постижение «глубинного смысла» текста. Уже в простой ситуации понимания отдельного высказывания возникают известные трудности. Всякое высказывание представляет собой «данное» и «созданное». Данное в высказывании представлено как отражение внешнего (по отношению к языку и мышлению) положения дел (мышление о реальности) вместе с выражением этого же положения дел языковыми средствами (языковое значение). Созданное в высказывании является, с одной стороны, отношением к субъекту (к говорящему). Оно всегда окрашено новыми оттенками, выражающими отношение говорящего к положению дел и к своей мысли о нем. С другой стороны, созданное в высказывании имеет отношение к ценностям (истина, добро, красота, справедливость и пр.).

«Глубинный смысл» высказывания всегда несколько завуалирован, скрыт. Тем более это положение будет справедливым по отношению к системе высказываний — к тексту. Глубинный смысл нельзя свести к чисто логическим или чисто предметным отношениям [см.: 12, с. 300]. Поэтому необходимо воспользоваться особым приемом исследования: «выходом за пределы понимаемого» (принцип вненаходимости).

Критерием адекватного понимания в концепции M. M. Бахтина является его «глубина», постижение глубинного смысла. Основным методом такого постижения является «восполняющее понимание», направленное на постижение бессознательных мотивов творческого процесса автора текста (перевод их в план сознания интерпретатора) и на усвоение «многосмысленности», на «раскрытие многообразия смыслов» текста.

Точность в гуманитарных науках M. M. Бахтин связывает с «преодолением чуждости чужого без превращения его в чисто свое» [12, с. 371]. «Преодоление чуждости чужого» возможно посредством использования приема «вживания». Вживание в чуждую культуру, анализ произведения с точки зрения этой чуждой культуры недостаточны для полного понимания смысла произведения. Если остановиться только на таком методе, то возможно лишь дублирование, которое никогда не было истолкованием, так как не несло в себе элемента новизны. «Вживание» («переселение») в чуждую культуру является необходимым, но недостаточным условием понимания. Творческое понимание, по мнению M. M. Бахтина, не должно отказываться от современности, от своей культуры. Эта точка зрения коренным образом отличает концепцию Бахтина от герменевтики Шлейер-махера. Осознание нахождения исследователя в настоящем времени, в современной ему культуре дает возможность посмотреть на предмет интерпретации со сторооны (еще одна точка вне-нахождения). Точность в гуманитарном познании связана не только с проникновением в глубинные пласты и постижением их с позиций «чуждой» культуры, но и с существенным ограничением. Субъективный фактор устранить в гуманитарном познании нельзя. Именно он определяет диалогическую природу гуманитарных наук. Но нельзя превращать интерпретируемый текст в «чисто свой». Абсолютизация субъективного фактора ведет к релятивизму и в конце концов к агностицизму, выхолащивает понятие объективной истины и делает его неприменимым в гуманитарных науках.

M. M. Бахтин выделяет три этапа диалогического движения понимания. На первом этапе исходным моментом является данный текст. Точнее было бы сказать, что перенесение исследуемого текста в настоящее время (возможно даже его перевод на современный язык) является исходной точкой движения понимания, так как тексты всегда принадлежат прошлому, сколь бы малый промежуток времени ни отделял их от настоящего. Содержание второго этапа составляет движение назад — изучение данного произведения в прошлых контекстах. Третий этап характеризуется движением вперед, стремлением к «предвосхищению будущего контекста». Понимание есть синтез многих интерпретаций на всех трех этапах. Полнота произведения раскрывается только в «большом времени» [И, с. 239].

Трудно переоценить значение идей, предложенных M. M. Бахтиным. Они определяют целостную программу исследований в области гуманитарного познания и оказывают значительное влияние на работы в этой области.

Рассмотрим еще одну теорию интерпретации текстов. Ее автор ставит себе еще более узкую задачу: исследовать виды интерпретации научного текста. Речь идет о концепции уровней осмысления текста и классов интерпретации, соответствующих традиционной и нетрадиционной истории знания, Вик. П. Визги-на. Автор этой концепции отмечает неоднородность текстов, наличие которой ведет к различной степени понимания их отдельных частей. Есть места в тексте, которые не требуют больших усилий для своего постижения, и есть места, на которые должно быть прежде всего обращено внимание исследователя, — «узкие», «проблемные» места, как говорит Визгин. На эти места и направлена прежде всего интерпретация. Интерпретацию автор определяет следующим образом: «Интерпретация, или истолкование, означает придание четкого смысла «молчащему» без соответствующей работы историка тексту» [19, с. 320].

Вик. П. Визгин предлагает три уровня осмысления текста, которые, с одной стороны, соответствуют исторически преходящим подходам в истории знания, отражают основные линии его генезиса, а с другой стороны, синтез всех трех уровней может рассматриваться как своеобразная логика интерпретации для современных исследований. Логическая реконструкция конкретного исторического текста (литературного или научного) должна базироваться на генезисе всей истории знания в том смысле, что модель постижения смысла текста (его проблемных мест) должна в снятом виде учитывать методику и технику интерпретации, которые были выработаны на всех трех уровнях осмысления текста.

Первый уровень понимания текста связан с осмыслением его как неотъемлемой части всей системы текстов автора в целом. «В плане такой интерпретации и подхода смысл понимается как отражение в анализируемом историком фрагменте единой авторской концепции, как выражение некоторой целостности и взаимосвязанности частей и элементов учения или «системы» мыслителя. Нахождение такого смысла составляет задачу систематической интерпретации. Характерным моментом такой интерпретации является абстрагирование от возможной эволюции исследуемой системы или учения в рамках творческой биографии автора» [19, с. 320].

На втором уровне осмысления текста ставят задачу выявления смысла при помощи исторической интерпретации, которая может быть внутренней и внешней. Предметом внутренней исторической интерпретации является объяснение изменения и эволюции идей автора на основе его собственных текстов. «Интерпретирующим полем» в этом случае выступает собрание сочинений автора. Именно оно является контекстом данной интерпретации. Внешняя историческая интерпретация учитывает более широкий исторический контекст, она пытается осознать смысл конкретного текста, связав его с текстами предшественников, последователей, учеников, критиков автора. Здесь осуществляется попытка отнесения автора к определенному направлению, включения его в определенную традицию. «В плане такого подхода основу осмысления исследуемого фрагмента составляет обнаружение в нем присутствия традиции. Несовпадение между данными в традиции концепциями и наличными у исследуемого автора допускается и обыгрывается, включаясь в историко-научное описание. Эффект осмысления при таком подходе возникает за счет локального отражения в исследуемом фрагменте текста целой исторической традиции или ее какой-то части, включая внутреннюю историю текстов и концепций ученого» [19, с. 321].

Третий уровень осмысления текстов опирается на вненауч-ные данные, внешние по отношению к научным текстам факторы. «Осмысление исходного текста при таком подходе означает, что текст истолковывается через определенного рода связи внутри социоисторического комплекса деятельности людей. Смысл здесь возникает как отражение в исследуемом фрагменте текста частичного среза всей социокультурной тотальности. Интерпретацию научного текста, вычитывающую в нем «внетекстовые» и вне-научные значения практики и культуры, мы называем схематической интерпретацией. Это название выражает нацеленность такого анализа и интерпретации на определенного типа схемы, являющиеся в конечном итоге схемами деятельности» [19, с. 322].

Для каждого из уровней, согласно концепции Вик. П. Виз-гина, должны быть сформулированы свои особые модели. Для систематической интерпретации характерно понимание текста как творения данного автора. Для исторической интерпретации важно исследовать текст как соотнесенный с определенной школой или направлением, т. е. «знание в плане такого подхода истолковывается уже как продукт творчества целого ряда личностей, действовавших в известной степени когерентно и образовавших благодаря этому традицию, научную школу или направление» [19, с. 324]. Главным отношением в модели схематической интерпретации является отношение между текстом я «.схемами культуры». Анализ научного текста здесь осуществляется при помощи исследования внешних по отношению к науке факторов, влияющих на становление, развитие и борьбу научных идей. Усмотрение же этих внешних факторов должно опираться на текст. Поэтому внешняя интерпретация служит выполнению задач, которые ставит перед собой внутренняя интерпретация.

Важное место в концепции Вик. П. Визгина занимает принцип актуализации эпистемогенеза, который постулирует возможность воспроизводства знания о прошлом в современной культуре. «Актуализирующий метод замыкает собой последовательность способов понимания текста, начатую, как мы видели, с его систематической интерпретации и продолженную в· его исторической интерпретации. Знание, которое для меня, как его историка, выступает сначала лишь как феномен чуждого мне прошлого, благодаря возможности его регенерации на схемах и благодаря моему актуальному подключению к нему как человека современной мне эпохи делается, наконец, понятным для меня. Понимание есть всегда в конце концов акт приобщенного познания, акт воспроизводства здесь и сейчас того, что считается только бывшим там и тогда. «Отвлеченное» (для нас как представителей другой культуры и эпохи) мышление прошлого становится таким образом «привлеченным» мышлением самого настоящего. Принцип актуализации эпистемогене-за обосновывает возможность понимания мышления прошлых эпох, а тем самым задача историка науки становится в принципе разрешимой» [19, с. 330—331].

К этому следует еще добавить, что актуализация текста, относящегося к прошлой культуре, неизбежно связана с привнесением интерпретатором в смысловое содержание текста некоторой новой информации, возможно даже искажающей «первичный», истинный смысл объекта истолкования, а в случае, если объект интерпретации является литературным произведением, в результат истолкования новый смысл привносится сознательно, так как исследователь здесь решает не только проблему постижения текста и его реконструкции, но и вопросы, связанные с восприятием реконструкции определенной читающей публикой. Поэтому наиважнейшей проблемой интерпретации текстов является проблема выработки критериев оценки ее результатов, т. е. проблема адекватности интерпретации. Желательно, чтобы критерии оценки реконструкции текста были одновременно критериями выбора правильной (или правильных) реконструкции из множества конкурирующих предложений.

Что можно было бы особо выделить в рассматриваемой концепции? Особого внимания заслуживает, как представляется, использование принципа актуализации, понятия модели и подчеркивание системного характера интерпретационной деятельности. Примечательно также, что Визгин не обходит одну из сложнейших проблем, а именно проблему соотношения истины и интерпретации (правда, этот вопрос лишь ставится, но не решается, но и это является заслугой автора, так как обычно эта проблема просто игнорируется). Ставится автором и проблема вненаходимости интерпретатора по отношению к изучаемой культуре. Она осмысливается как общий методологический принцип. Что касается понятия модели, то, видимо, без решения вопросов о том, как можно включить в интерпретацию понятия объективной истины и каковы критерии оценки интерпретации, это понятие ввести трудно. Так как в данной концепции не предполагается существование на всех трех уровнях объективно-истинного содержания (во всяком случае, явно оно не введено), то и возникает идея использования трех разных моделей (по одной на каждом уровне осмысления текста). Может быть, лучше было бы говорить об одной модели (ведь интерпретируется один текст), которая, сохраняя объективно.

Дильтей называет свою описательную психологию, ее предмет и метод герменевтикой, а связь переживаний, проявлений и понимания становится у Дильтея единственной процедурой, посредством которой нам становится доступно постижение жизни.

Говоря о специфике гуманитарного познания, Дильтей пишет о том, что в нем "понятия, всеобщие суждения и общие теории являются не гипотезами о чем-то таком, что обусловлено внешними впечатлениями, но результатом переживаний и понимания". Иными словами, психологическое переживание и описание естественным образом переходит у Дильтея в психологическое изыскание: "В гуманитарно-научном методе обнаруживается постоянное взаимодействие переживания и понятия. В переживании индивидуальных и коллективных связей гуманитарно-научные понятия находят своё воплощение, подобно тому, как, с другой стороны, непосредственное повторное переживание само возвышается до степени научного познания при посредстве универсальных форм мышления". Российский философ В.М. Розин, говоря о вкладе В. Дильтея в обоснование специфики гуманитарного познания, пишет о том, что Дильтей "не только обосновал возможность и специфику гуманитарного познания, но проблематизировал его, показав зависимость гуманитарного познания от установок познающего, сочетание в гуманитарном познании внешне противоположных процедур - интуитивного постижения и понятийного анализа, принадлежность исследователя и его объекта к одной реальности, значение в гуманитарном познании понимания и интерпретаций".

Дальнейшая разработка специфики гуманитарного познания связана с именем Макса Вебера, который различал научное знание и знание о ценностях, где суждения людей об одном и том же предмете могут различаться, а также проводил тщательное различение двух понятий - "объяснение" и "постижение". По мнению российского философа В.М. Розина, Макс Вебер "усиливает тезис Дильтея о зависимости гуманитарного познания от установок познающего, связывая эту зависимость с ценностями исследователя. Во-вторых, показывает, что гуманитарное познание представляет собой не просто изучение некоторого явления, но одновременно его конституирование, внесение в него смысла, ценностей. В-третьих, оригинально решает проблему сочетания в гуманитарном познании индивидуализирующих и генерализирующих методов. "Разумеется,- пишет Вебер, - это не означает, что в области наук о культуре познание общего, образование абстрактных родовых понятий и знание правил, попытка формулировать "закономерные" связи вообще не имеют научного оправдания. Напротив… Следует только всегда помнить, что установление закономерностей такого рода - не цель, а средство познания"".

М. Бахтин, прекрасно знавший труды своих предшественников - Дильтея, Риккерта, Вебера, и других - определил специфику гуманитарного познания как активный процесс диалогического общения. По мнению Бахтина, "субъект как таковой не может восприниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным, следовательно, познание его может быть только диалогическим". Таким образом, согласно М. Бахтину, "объект познания в гуманитарных науках не просто принадлежит к той же действительности, что и познающий, но он не менее активен, чем познающий субъект". Предмет науки о духе, - пишет Бахтин, - "не один, а два "духа" (изучаемый и изучающий, которые не должны сливаться в один дух). Настоящим предметом является взаимоотношение и взаимодействие "духов"".

Хотя М. Бахтин отказывается от непреодолимой границы между гуманитарными и естественными науками, полагая, что она была опровергнута дальнейшим развитием гуманитарных наук, он, тем не менее, подчеркивает их своеобразие, говоря о том, что "пределом точности в естественных науках является идентификация (а=а). В гуманитарных науках точность - преодоление чуждости чужого без превращения его в чисто своё (подмены всякого рода, модернизация, неузнавание чужого и т.п.". Данную точку зрения М. Бахтина относительно специфики гуманитарного и научного знания разделяет российский философ В.М. Розин, который пишет о едином генетическом ядре (инварианте) наук, которое "включает в себя: установку на познание явлений; выделение определенной области изучения (научного предмета); построение идеальных объектов и фиксирующих их научных понятий; сведение более сложных явлений, принадлежащих области изучения, к более простым, фактически же - к сконструированным идеальным объектам; получение теоретических знаний об идеальных объектах в процедурах доказательства; построение теории, что предполагает, с одной стороны, разрешение проблем, выделенных относительно области изучения, с другой - "снятие" эмпирических знаний (они должны быть переформулированы, отнесены к идеальным объектам и затем получены в доказательстве, с третьей - обоснование всего построения (то есть системы теоретических знаний, идеальных объектов и понятий) в соответствии с принятыми в данное время критериями строгости и научности". В то же самое время, В.М. Розин говорит о специфике гуманитарного познания. "В гуманитарном подходе, - пишет Розин, - цели науки снова переосмысляются: помимо познания подлинной реальности, истолковываемой теперь в оппозиции к природе (не природа, а культура, история, духовные феномены и т.п.), ставится задача получить теоретическое объяснение, принципиально учитывающее, во-первых, позицию исследователя, во-вторых, особенности гуманитарной реальности, в частности то обстоятельство, что гуманитарное познание конституирует познаваемый объект, который, в свою очередь, активен по отношению к исследователю. Выражая различные аспекты и интересы культуры (а также разных культур), имея в виду разные типы социализации и культурные практики, исследователи по-разному видят один и тот же эмпирический материал (явление) и поэтому различно истолковывают и объясняют его в гуманитарной науке". Таким образом, по мнению российского философа, "в гуманитарном научном познании исследуемый объект выделяется, проблематизируется и объясняется с точки зрения личности и ценностей самого исследователя".

Вследствие активности изучаемого объекта в гуманитарных науках и возможности его изменения, а также вследствие возможности изменения взглядов самого исследователя на данный объект, гуманитарное знание о нем может претерпевать изменение. "Когда объект меняется (например, рефлексивно реагируя на теоретическое знание о нем) или просто эволюционирует, или же меняется подход исследователя к объекту, то начинается новый цикл гуманитарного познания, создаются новые интерпретации, на их основе формулируются эмпирические знания и закономерности, и затем уже на основе этих знаний и закономерностей формируются идеальные объекты, теоретические знания, процедуры их построения и, наконец, теория". Согласно В.М. Розину, "объект гуманитарного познания расположен на пересечении двух сфер: истолкования текстов и теоретического обоснования предложенного исследователем истолкования". "Особый случай гуманитарного познания, - пишет Розин, - сближающий его с социальным познанием, - возможность формировать объект гуманитарной науки. Например, для ряда психологических гуманитарных теорий в психологической практике были созданы свои типы психик (клиентов). Наиболее известный случай - психоанализ, создавший своего психоаналитического клиента. В рамках этой практики клиенту внушаются именно те знания, схемы и формы поведения, которые отвечают психоаналитической теории. И в том случае, если это удается (что, естественно, получается не так уж часто), человек частично начинает вести себя в соответствии с теорией".

50. Проблема метода в гуманитарном познании. Парадигма историцизма в социально-гуманитарном познании и ее современные версии.

Проблема понимания непосредственно связана с признанием предметно-практической и культурно-исторической предпосылочности теоретического отношения человека к миру, В противном случае она просто не выделяется в самостоятельную проблему гносеологического исследования. Действительно, анализ классических гносеологических представлений показывает, что генезис данной проблемы в философии и науке прямо связан с материалистической интерпретацией предпосылок, лежащих в основании всей сознательной деятельности человека и, конечно, научного познания в том числе.

Один из наиболее сложных вопросов, связанных с проблемой понимания, состоит в том, что существует определенная трудность в выделении понимания — необходимого условия и предпосылки познания — в качестве явной, интерсубъективно демонстрируемой идеальной нормы осуществления познавательной деятельности. Дело в том, что понимание отражает и выражает конкретно-практическую направленность и специфику научно-теоретического освоения мира. А в этом случае речь идет как раз об особенных и даже иногда индивидуальных сторонах исторического конкретного предмета. Заметим для сравнения: если одной из главных классических гносеологических проблем была проблема обоснования всеобщего и необходимого метода для достижения всеобщего и необходимого знания, то при постановке вопроса о понимании возникает задача обоснования всеобщего и необходимого метода для познания исторически конкретных явлений — для гуманитарных наук. А культурно-историческую уникальность в действительности образуют сознательные действия личностей в истории. Поэтому выявление предпосылок этих действий заключается в анализе тех сторон человеческой деятельности, в данном случае познавательной, которые не проходят через \51\ сознание субъекта и образуют ее культурно-историческую предпосылку.

Необходимо также отметить, что обоснование нормативных характеристик понимания в теории познания непосредственно зависит и от наличия эмпирически зафиксированной в специальнонаучном знании познавательной деятельности по получению знания о человеке, исторически конкретных продуктах его деятельности и связанных с ним предметных системах культуры. Поэтому не случайно, что впервые понимание как самостоятельная методологическая проблема было осознано в рамках исследования специфики гуманитарно-исторических дисциплин.

Когда Кант в «Критике чистого разума» фактически уже подводил философские итоги естествознанию нового времени, разрушая тем самым основы спекулятивных натурфилософских построений, историко-филологические дисциплины еще находились в стадии выделения из философии в поиске собственных, отвечающих своему предмету методов исследования. В этом процессе, происходившем в сложном философском окружении, заметную роль играли вырабатываемые в практике конкретных эмпирических исследований приемы критики источников, перевода и интерпретации классических текстов, отдельные методики историков и филологов. Вместе с тем возникали, конечно, и вопросы о единстве методов различных гуманитарных видов деятельности — литературоведения, филологии, истории, языкознания и др., то есть вопросы об общих предпосылках познания исторических объектов.

К середине XIX века особенно в рамках истории, которая в этот период конституировалась как самостоятельная профессиональная дисциплина, предпринимались спорадические попытки самоосознания ее теоретических и эмпирических концептуальных средств и источников. Как раз в этот период в буржуазной философии гносеологическая программа обоснования специфики исторического познания и знания и была предложена В. Дильтеем [51; 108]. В своей концепции Дильтей пытался переосмыслить и объединить три основных идейных течения: литературно-критическую традицию немецкого романтизма, в частности герменевтическую теорию Ф. Шлейермахера, методологические исследования представителей «исторической школы» Т. Ранке и И. Дройзена и гносеологические идеи немецкой классической философии, прежде всего Канта и Гегеля. Дильтей рассматривал свою программу как «критику исторического разума», подводя под разнообразие частных \52\ методик гуманитарных дисциплин вопрос об общих предпосылках гуманитарно-исторического познания.

Дата добавления: 2014-11-20