Моралите

Бюргерство, будучи сословием внутри феодального общест­ва, выступало против средневекового уклада еще очень нереши­тельно, не идя на обострение классовых противоречий, а ища компромиссов. Порицание буржуазией феодального, дворянского произвола носило религиозный, морально-назидательный харак­тер и содержало в себе постоянный призыв к нравственному исправлению. Наиболее типичной формой бюргерского обще­ственного сознания была строгая патриархальная этика.

Реформационное движение, охватившее в XVI веке все стра­ны Западной Европы, нанесло сокрушительный удар католи­цизму как идеологии феодализма и выставило в противопо­ложность католической идее религиозной иерархии принцип «лич­ного и непосредственного общения с богом». Таким образом, зависимости верующего от священника и церкви была заменена чисто буржуазным принципом «свободы вероисповедания».

Согласно новым общественным устремлениям, мерилом праведности человека становилось не послушное усвоение дог­матов веры, не бездумное выполнение церковных обрядов, а «личная добродетель». Но то, что буржуазная мораль выдавала за предопределенный свыше нравственный идеал, по существу, было стремлением придать ореол святости чисто буржуазному, частнособственническому мировоззрению. Мораль была в руках буржуазии великолепным орудием как для разоблачения «амо­ральности» господствующих сословий — дворянства и духовен­ства,— так и для сдерживания революционных порывов угне­тенных масс.

Бюргерство, выступая против своих феодальных владык и используя для этих целей народные массы, было больше всего заинтересовано в таком воспитании народа, чтобы он, борясь с сеньором, разрушая феодальные замки, не посягал на дом и лавку своего нового хозяина. Поэтому буржуазная этика, сыг­равшая положительную роль как разоблачительница феодаль­ного бесправия и католического ханжества, сама по себе тоже носила лицемерный характер и в дальнейшем стала идеологиче­ским оружием нового, капиталистического угнетения.

С ростом городов авторитет церкви падал: общественные страсти, бушевавшие на арене истории, трудно было умиротво­рить старыми формами религиозных увещеваний. На помощь церкви должна была прийти этика — христианская по духу, но уже светская по форме.

Одним из орудий буржуазной идеологии стал театр, создав­ший, как бы специально для целей дидактического, этического поучения, жанр моралите.

£6

–Нравоучительный жанр моралите заключал в себе не только позитивную программу, отражающую бюргерскую идеологию и мораль, но и некоторую критику феодальных порядков.

В момент возникновения моралите в театре господствовала мистерия, и первые ростки нового жанра входили в состав ми-стериальных представлений..

Мистерия всегда преследовала дидактические цели, но ди­дактика мистерий была заключена в форму религиозных исто­рий и часто теряла свой смысл из-за соседства бытовых комических сцен. Моралите освободило морализацию как от религиозных сюжетов, так и от бытовых отвлечений и, обособив­шись, обрело стилевое единство и большую дидактическую це­ленаправленность.

Противоречия мистерии были как будто преодолены.

Основным признаком моралите был аллегоризм его персона­жей: явления действительности представали в моралите не в своем непосредственном виде, а абстрагированно. Аллегории имели вполне реальное основание; они выражали собой в персонифицированной форме явления действительности (вой­на, мир, голод), человеческие пороки и добродетели (скупость, развращенность, храбрость, смирение); стихии природы, цер­ковные понятия — все это воплощалось в конкретных пер­сонажах-символах.

Но характеры аллегорических персонажей были только на­глядными знаками, по которым зритель с первого взгляда по какой-нибудь детали должен был угадать их аллегорическое значение.

Так, например, туманная Масса Хаоса изображалась чело­веком, закутанным в широкий серый плащ. Природа, чтобы изобразить непогоду, покрывалась черной шалью, а затем наде­вала накидку с золотыми кистями, что обозначало просветление погоды. Скупость, одетая в отрепья, прижимала к себе мешок с золотом. Себялюбие носило перед собой зеркало и поминутно гляделось в него. Лесть держала в руке лисий хвсст и гладила им Глупость, украшенную ослиными ушами. Наслаждение ходи­ло с апельсином, Вера — с крестом, Надежда — с якорем, Лю­бовь — с сердцем.

Все эти предметы в руках аллегорических фигур теряли свое конкретное значение и становились опознавательными знаками той или другой абстрагированной категории.

Поскольку персонажи моралите были лишены индивидуаль­ной характеристики, в пьесе исчезал стимул для развития дей­ствия. Рационально созданные герои вступали друг с другом в конфликт не по внутреннему побуждению, а по велению догмы о вечной борьбе двух начал — добра и зла, духа и тела.

–Конфликт между добром и злом, духом и телом изображался либо в виде противопоставления двух фигур, выражающих противоположности доброго и злого начала, борющихся в чело­веке, либо в виде добрых и злых сил, стремящихся подчинить человека своему влиянию.

Таким образом, хотя страсти, бытовавшие в жизни, и полу­чали свое отражение в драме, однако это отражение было ли­шено драматического действия: борьба интересов в моралите представала в виде холодных дискуссий на темы борьбы, а то, что называлось страстями, по существу, было словесно выра­женным мнением о страстях.

Разумные люди идут по стезе добродетели, а неразумные становятся жертвами порока — эту основную дидактическую мысль на разные лады утверждали все моралите.

История жанра начинается с французского моралите «Благо­разумный и Неразумный», впервые поставленного в 1436 году'.

По составу действующих лиц (кроме аллегорических фигур тут действуют бог, ангелы, дьявол и черти), по их количеству (59 персонажей), а также по количеству стихов (8 000 строк) это моралите примыкает к мистерии. Религиозно-каноническим данное моралите было и по своей идейной установке, так как противопоставляло мятежному и греховному человеку человека покорного и праведного.

Вначале Благоразумный и Неразумный идут по одной доро­ге, но затем каждый из них выбирает собственный жизненный путь. Первый доверяется Разуму, а второй берет себе в това­рищи Непослушание. Разум ведет Благоразумного к Вере, а затем поочередно к Раскаянию, Исповеди и Смирению, а Нера­зумный в это время сходится с Мятежом, Безумием и Распут­ством, пьянствует в таверне и проигрывает свои деньги. Благо­разумный продолжает свой путь — он посещает Покаяние, которое вручает ему бич для самоистязаний, и Искупление, за­ставляющее добродетельного человека снять с себя одежду, по­лученную из чужих рук. В дальнейшем Благоразумный по пути к блаженству встречается с Милостыней, Постом, Молитвой, Це­ломудрием, Воздержанием, Послушанием, Прилежанием, Терпе­нием. Зато Неразумного сопровождают такие недобрые спут­ники, как Отчаяние, Бедность, Неудача, Кража. Благоразумный встречается с Фортуной, которая оборачивается к людям то веселым, то печальным лицом. Вечное вращение колеса Фор­туны должно было излечить Благоразумного от тщеславия. К концу пути Благоразумный спрашивает Неразумного, не рас-

¹ Обычно приводимая дата 1439 является годом второй известной нам постановки этого моралите.

–каивается ли он в выбранной им дороге; тот отвечает, что ни­сколько не раскаивается. Тогда Дурной Конец убивает Нера­зумного, и тот становится добычей чертей. «Заметьте, — гово­рится в ремарке, — что ад должен представлять собой нечто вроде господской кухни. Там следует производить побольше грохота, и души должны сильно кричать, хотя их и не будет совсем видно».

Неразумный садится ужинать вместе с Сатаной за черный стол, покрытый красной скатертью; стоящие на столе яства дымят; завершается картина тем, что огненный стол опрокиды­вается на пирующих и сжигает их. Благоразумный же, провед­ший все дни свои в благочестивых деяниях, возносится ангелами в райскую обитель. Поднимаясь на небеса, Благоразумный пред­лагает зрителям следовать его примеру.

Итак, аскетическое существование ведет к добродетели, мирской же образ жизни приводит к пороку. Этой же теме бы­ло посвящено английское моралите XV века — «Замок стойко­сти», в котором внутренние противоречия между добродетель­ными и греховными побуждениями человека представлены в виде борьбы добрых и злых ангелов за человеческую душу.

Очень популярным было английское моралите о человеке,, к которому является Смерть («Каждый человек», 1493).

Смерть предлагала Человеку отправиться с ней в «далекий путь». Перепуганный человек обращался за помощью к Дружбе, но та говорила, что готова проводить с ним время в пирах и веселье, готова даже помочь ему в преступлении и убийстве, но идти с ним в «далекий путь» не хочет. Также отказывает в по­мощи Человеку и Родство. Тогда он обращался к Богатству, говоря ему: «Всю жизнь я получал от тебя удовольствия и ра­дости, всю жизнь я любил тебя; идем же со мной, и ты смо­жешь оправдаться перед богом; ведь говорят, что деньги делают все дурное хорошим». Но Богатство не в силах помочь Чело­веку. «Мое дело убивать души, — говорит оно. — Любовь ко мне противоположна любви к вечному». Человеку остается об­ратиться только к своим Добрым делам, которые, потребовав, чтобы Человек покаялся в своих прегрешениях, отправлялись с ним в «далекий путь». Человек подходил к могиле. Сопровож­давшие его Сила, Красота и пять чувств покидали его. Знание говорило, что оно остается с человеком до последней минуты его жизни, но только Добрые дела обещали сопровождать его в загробный мир. Являлся ангел и, принимая душу Человека, говорил, что его Добрые дела дают ей право войти в рай. В конце моралите проповедник (он назван здесь «доктором») произносил речь о суетности всего земного и о необходимости постоянной заботы о будущей загробной жизни. Таким образом,

–христианская аскетическая концепция бытия, воплощенная в сюжете моралите, к концу представления излагалась уже непо­средственно.

Несмотря на то, что дидактика этого моралите была вполне канонической, в нем были заложены некоторые социальные мо­тивы. Критика Богатства носила здесь демократический харак­тер. Может быть, именно потому сюжет моралите о Человеке, к которому пришла Смерть, был так широко распространен. Подобная история показывалась в голландском моралите — «Всякий человек», в швейцарском — «Бедный человек», в итальянском — «Священное представление о душе».

Но, изображая жизнь добродетельную и порочную, показы­вая два типа человека — праведного и грешного, — моралите не столько создавало образы добродетельных и порочных лю­дей, сколько олицетворяло два начала, исконно враждующих между собой с точки зрения христианского вероучения,— дух и плоть.

Такой христианский дуализм лежит в основе драматических конфликтов множества аллегорических пьес. В моралите «Греш­ный человек» борьба за человеческую душу завершается тем, что личность человека как бы раздваивается — его душа восхо­дит на небо, а тело гниет в земле.

Наиболее полная картина борьбы духа и плоти разверты­вается в моралите «О суете, плоти и дьяволе» (1506). Христи­анский рыцарь выдерживает ожесточенную осаду со стороны Суеты и собственной Плоти, но с помощью Разума он преодо­левает козни Дьявола и оказывается водворенным в райскую обитель.

В своем развитии жанр моралите должен был подчиниться общей тенденции театра XV века с его стремлением к социаль­ным мотивам я реалистическому воплощению. Абстрактные антитезы добра и зла стали заменяться столкновением добрых и злых наклонностей, а аллегорические персонажи — получать обличие живых людей. Первые шаги от чистой абстракции к от­носительной конкретности моралите делало, используя легенды священного писания. В этих случаях моралите развивало черты другого смежного жанра — миракля.

Примером такого моралите, основанного на евангельской притче, может служить история о «Злом Богаче и Прокажен­ном» (XV в.).

Моралите начинается вполне обычной житейской сценой. Просыпается слуга Спеши-потихоньку; он заспался и, боясь гнева хозяина, начинает вместе с поваром готовить завтрак. Богач торопит жену сесть за стол. Но в этот момент раздается стук колотушки — у его двери стоит Прокаженный, который

–

Человек между ангелом и дьяволом. Типичная ситуация моралите.

постоянно приходит за милостыней в час еды. Богач велит слу­ге натравить на Прокаженного собак.

Но тут бытовая линия моралите резко обрывается — про­исходит чудо: собаки вместо того, чтобы искусать Прокажен­ного, лижут ему раны. Прокаженный обращается с горячей молитвой к богу. Действие переносится на небо. Бог говорит Аврааму и архангелу Рафаилу с том, что страдания очистили Прокаженного, и посылает архангела за его душой. У одра

Дата добавления: 2014-11-20