Культура как знак другого

Итак, первобытный человек весьма странным образом настаи­вает на том, что его культурно-племенная индивидуальность, от­личающая его от представителей других культурно-племенных общностей, настолько же существенна, насколько существенна видовая индивидуальность животного. Существенна настолько, что даже продолжение рода с представителем другого племени оказывается невозможным. Как невозможно настоящему красно­му попугаю арара вступать в сексуально-репродуктивные отно­шения с настоящими водяными крысами.

В сущности говоря, настаивая на том, что он есть красный попугай или водяная крыса, первобытный человек подает некий знак. О чем говорит этот знак? Разумеется, о культуре. Я бы

сказал - о сущности культуры. Ведь уверенность первобытного человека в том, что он есть особый животный вид по сравнению с представителем другого племени попросту говоря отражает факт принципиальной взаимонепереводимости различных культурных языков. Означает наличие у данного племени языка особых куль­турных смыслов, являющихся тайной для представителей любо­го другого племени. Означает, что люди данного племени есть люди культуры, а не люди природы. Или, что их природа - суть культура. Что они рождены не просто из утробы матери, но и из утробы своей племенной культуры. И свидетельством этой осо­бой рожденности является непереводимость на другие языки их культурной семантики. И не случайно язык любого, даже самого примитивного племени чрезвычайно богат, а, значит, обладает системой таких семантических полей и оттенков, которые прин­ципиально непереводимы в пространстве других языков.

Впрочем, это то, что менее всего является экзотическим обсто­ятельством культуры первобытной. Это то обстоятельство, кото­рое является стратегическим обстоятельством человеческой куль­туры как таковой. Любая культура - идет ли речь о культурном мире отдельно взятой личности или об историко-географическом культурном материке - существует постольку, поскольку у нее есть особая система семантических шифров, представляющих, загадку для всех, кто смотрит на эту культуру извне. Любая куль­тура является культурой постольку, поскольку она таинственна для других: несет в себе тайный язык семантических полей, не­воспроизводимых и нерасшифровываемых в пространстве любо­го другого языка. Эта система особых семантических шифров культуры и есть не что иное, как мифология культуры. Именно миф является подлинной сердцевиной любой культуры.

Итак, в одном из самых первых приближений культура может быть определена как миф, как тайна. Миф - это не экзотическая периферия культуры, а сама ее суть. Потому что проблема куль­туры - это всегда проблема ДРУГОЙ культуры, которая находится по ту сторону существования культуры ЭТОЙ.

Культура никогда не бывает одна. Культура всегда существует как множество культур. И факт одной культуры всегда пред­полагает факт других культур. Существование культуры всегда обременено фактом наличия множества иных культур и множе­ства взаимно непереводимых культурных языков. И если мы го­ворим о своей культуре, мы всегда подразумеваем, что где-то су­ществует культура другая, культура по ту сторону нас, культура, являющаяся нам как таинственная загадка. И речь идет отнюдь не только о культуре других географических пространств или другой исторической эпохи, но и о культуре другого по сравне­нию со мной человека. О иной культуре мышления, о иной куль­туре понимания, предполагающей иной язык семантических шифров.;

И оттого ключевая проблема культуры - это проблема понимания. Проблема непереводимости культурных языков. Пробле-

ма всегдашней загадочности того, что принадлежит миру другой культуры. Проблема другой культурной природы. Другой куль­турной при-рожденности человека. Другой системы семантичес­ких шифров, в которой рождается его личностное "Я". Разные культуры (если это на самом деле разные культуры) не понима­ют друг друга автоматически: чтобы хотя бы приблизительно понять друг друга, им нужно совершать трудную РАБОТУ пони­мания, трудную работу диалога: им нужно напряженно всматри­ваться и вчитываться друг в друга; однако всякий раз будет про­исходить лишь приблизительная реконструкция ее тайных смы­слов, причем реконструкция в пространстве своего понимания, своего языка.

И в этом феномене глубинной таинственности культуры ключ к пониманию феномена первобытного мифа как своеобразного культурного шифра, смысл которого - вовсе не в установлении общей для всех истины, а в чем-то прямо противоположном: в проведении линий культурной демаркации, в ОТДЕЛЕНИИ одной культуры от другой, в манифестации культурного своеобразия.

Само тело первобытного человека, плотно покрытое рубцами и татуировками становится знаковой системой, глубоко отличаю­щей один "культурный вид" от другого. Мол, неважно, что люди рождены физиологически одинаковыми. Ведь главное рождение - это второе рождение. И татуировки тела свидетельствуют об этом. "Мы - разной культурной крови, ты - и я", - как бы говорит тайный смысловой код этих татуировок. И в этом - глубинная суть всякой, а отнюдь не только первобытной культуры.

Культура - это то, что делает одинаково рожденных людей сущностно разными - в результате полученного ими второго рож­дения. Ведь физиологическая рожденность человека в качестве человека не дает человеку автоматического права на вхождение в тот или иной культурный мир: требуется преодолеть некий до­статочно высокий энергетический барьер, обеспечивающий само­идентичность той или иной культуры. Язык культуры, миф куль­туры - это и есть тот пропуск, обладание которым только и дела­ет меня принципиально способным в этот мир войти.

Но, таким образом, тайна - это своего рода органика культу­ры. И миф как тайна - суть наиболее органическая форма бытия культуры, ее сущностное выражение. Следовательно, чтобы по­нять тайну мифа, требуется понять феномен языка культуры, с которым как с тайной сталкивается человек с момента своего рож­дения.

Естественный абсурд

Для внешнего наблюдателя (наблюдателя из другого мифа) мир мифа выглядит как мир абсурда. Но - только для внешнего, глядящего на миф извне, с точки зрения иной культуры. Лишь представителю сторонней культуры миф кажется странным. Для человека же при рожденного тем или иным мифам, они есть не-

кая самоочевидная реальность, которая не требует какого-то опыт­ного подтверждения: ведь они санкционированы авторитетом со­циума. И потому любые без исключения мифы, как бы они ни выглядели нелепыми и абсурдными с точки зрения наружного наблюдателя, выглядят абсолютно естественными для своих но­сителей.

В самом деле, современному человеку не приходит в голову требовать каких-то наглядных подтверждений того, что солнце есть огромный раскаленный шар, во много раз превышающий размеры самой Земли, хотя это противоречит всему его налично­му опыту. Современный человек принимает эту аксиому на веру, потому что она подтверждена всем авторитетом культуры, и вос­принимает солнце именно так, как предписывает его восприятию эта принятая на веру аксиома. И хотя в современной науке звезд­ная, космогоническая концепция солнца как сгустка раскален­ной материи безусловно доказана, для всякого обыкновенного человека она, конечно же, играет ту же самую роль мифа, кото­рую играет для первобытного человека концепция солнца-быка. В самом деле, с какой стати идея о том, что маленькое и яркое пятнышко, блуждающее по небу, есть невероятных размеров рас­каленный шар, должна признаваться более убедительной и оче­видной, нежели идея, согласно которой это блуждающее пятнышко есть бык?

Несомненно, что и в первом, и во втором случае человек при­нимает некую гипотезу на веру и при том совершенно равноду­шен к тому, что его собственное восприятие с очевидностью про­тиворечит его вере. И пускай в одном из двух случаев за гипоте­зой скрывается система строго аргументированных научных до­казательств. Важно не это, а другое. То, что в своем фактическом функционировании эта научно доказанная и обоснованная кон­цепция исполняет роль мифа, т.е. служит предметом иррацио­нальной веры и символом культурной принадлежности.

В сущности говоря, вера в тот или иной миф есть главный признак принадлежности человека к миру той или иной культу­ры. И если спросить, что отличает одну культуру от другой, то ответ будет предельно прост: в конечном итоге - МИФ, лежащий в основании этой культуры.

Миф - это то, что позволяет человеку чувствовать себя уютно и естественно в своей культуре и не уютно и не естественно - в чужой.

Так, современному человеку кажется совершенно иррациональ­ным, нелепым и фантасмагоричным мир-миф первобытного че­ловека. Но точно так же абсолютно нелепым и неестественным кажется первобытному человеку мир-миф человека современно­го. Они смотрят друг на друга из реальностей разных мифов, и каждому из них представляется верхом нелепости точка зрения другого.

Любой человек, заглядывающий в мир чужого мифа пережи­вает чувство ошеломительной неестественности от тех экзотичес-

ких "законов", которые управляют миром этого чужого мифа. И только самим хозяевам мифа это невдомек: для них их собствен­ный миф - образец естественности и очевидности. И это в равной степени относится как к культурам различных исторических эпох, так и к культурам, существующим параллельно, в одну и ту же историческую эпоху. Миф - это совокупность субъективных иллюзорностей культуры, которые позволяют одной культуре отде­лить себя от другой культуры. И это - высший смысл мифа как тайны, делающей одну культуру непроницаемой для другой.

Итак, иллюзорные конструкции мифа оказываются своеобраз­ными линиями демаркации между культурами. Это то, что по­зволяет человеку постоянно ощущать принципиальное отличие своего от чужого и принципиальную недоступность своего для чужого взгляда. И это, между прочим, крайне важно для самого существования культуры: это то, что обеспечивает факт принци­пиального разнообразия культур, факт того, что культура с самого начала своего существования представляет собой КУЛЬТУРЫ, т.е. некую множественность культур.

Миф, таким образом, оказывается своеобразным шифром куль­туры, позволяющим человеку идентифицировать свою культур­ную самость, и при том обеспечить принципиальную недоступ­ность (эзотеричность) этой культурной самости взгляду любого внешнего наблюдателя. Эзотеричность же, взаимная непроница­емость культур - это, далее, то, что делает мир каждой культуры принципиально незаемным, а сами культуры взаимонезаменяемыми.

Казалось бы: окружающий мир принципиально одинаков для различных племен. Однако каждое племя имеет совершенно ин­дивидуальную культуру - индивидуальный язык, глубоко инди­видуальные орнаменты татуировок на теле, совершенно индиви­дуальные ритуалы, обряды и церемонии. Откуда берется весь этот фантастически разнообразный мир культур, если мир, в ко­тором существуют, скажем, аборигены северо-западной оконеч­ности Австралии, принципиально одинаков для всех, существу­ющих в этой области племен? В том-то все и дело, что мир для этих племен принципиально НЕ одинаков. Потому что это не просто мир, а мир в координатах мифа. А поскольку у каждого племени своя система мифов, постольку каждое племя имеет дело со своим миром. Миром, который, возможно, и одинаков пред­метно, да различен мифологически.

Таким образом, миф - это принципиальная точка отсчета, бла­годаря которой существует сам мир культурного разнообразия. А, стало быть, миф - это подлинная точка отсчета культуры как таковой.

Дата добавления: 2014-11-29