Эндрю Дж. Вайнштейн, доктор медицины 5 страница

Маша доказала неправоту группы, досконально исполнив это задание. “То, что я стала просить у матери совета, уменьшило конкуренцию между нами. Это был не слишком хороший совет, но между нами возникли теплые чувства”. За исключением мелких недовольств, отношения между супругами продолжали развиваться весьма гладко, и в конце данного сеанса психотерапевт и группа обсудили вопрос о завершении курса. По этому поводу возникло некоторое несогласие, поскольку психотерапевт считала, что им следует провести еще несколько сеансов, чтобы упрочить изменения, а группа полагала, что теперь они уже могли справ­ляться со своими проблемами самостоятельно. Было принято решение сообщить об этом разногласии супругам, но так, чтобы согласовывать позиции психотерапевта и группы в отношении изменения.

Группа обеспокоена тем, что теперь, когда Маша добилась определенной независимости от своей матери, у нее может возникнуть искушение добиваться уже большей независимости и в своих отношениях с Амером. Она мо­жет осуществить это, перестав принимать столь непосредственное участие в его эмоциональном росте и развитии. Если это произойдет и она станет преуспевающей и компетентной женщиной, есть опасность, что она может испытывать беспокойство в связи с тем, что ее мать этого не одобрит. Поэтому группа рекомендует, чтобы мы завершили курс психотерапии, поскольку любое дальнейшее продолжение этого курса подвергает Машу опасности измениться слишком сильно.

У Маши буквально открылся рот от удивления, и она воскликнула: “Вот это да! У меня слишком хорошо все идет, этого, что ли, они боятся?” Психотерапевт не согласилась с группой; по ее мнению, оба супруга показали, что могут выдержать изменение. Маша сумела выдержать неодобрение своей матери, а Амер — независимость Маши. Однако, поскольку они и сами успешно со всем справлялись, она назначила им встречу через два месяца. (Как правило, встречи назначались с интервалом в два месяца или три недели.)

Амер позвонил за две недели до назначенной встречи и сказал, что они хотели бы ее отменить: все шло так хорошо, что они в ней совсем не нуждались. Маша была с ним согласна, но попросила меня сообщить группе, что эта отмена вовсе не была связана с ее страхом перед дальнейшим изменением, а лишь доказывала ее спо­собность справляться с переменами. Она, наконец, одержала побе­ду над группой.

9. РАЗБОР СЛУЧАЯ:

АНАТОМИЯ НАСИЛИЯ

Джоэл Бергман, Джилиан Уолкер [10]

Рассматриваемый далее случай наглядно иллюстрирует то, как описанный здесь подход может применяться к семьям, члены которых традиционно склонны к эксцентричным и насильственным действиям.

Основное внимание уделяется борьбе между психотерапевтом и семьей за контроль над курсом психотерапии. Занимая метапозицию по отношению к этой борьбе, психотерапевты преднамеренно создают в семье серию кризисов. Они избегают вступления в симметричную борьбу с семьей, работая только на уровне организации систем, который включает семью и психотерапевта. Эта главенствующая стратегия возвращает стресс обратно в семью. Семья постоянно старается снизить этот стресс с помощью внешних стабилизаторов, но психотерапевт в конечном итоге вынуждает семью поступать с ним иным образом.

Во время курса психотерапии семья противостоит группе психотерапевтов, прибегая к набору весьма изобретательных уловок, что­бы предотвратить изменение, включая угрозы убийства и самоубийства, психотическое поведение, крайний симбиоз, уголовное дело и целый набор ярких физических симптомов, начиная с агорафобии (боязни открытого пространства), гипервентиляции и головокружения, вплоть до воображаемой опухоли мозга. Психотерапевтическая группа парирует все эти уловки столь же изобретательными контруловками и искусно предотвращает губительное насилие.

Диалог, который читается, как страницы из пьесы театра абсурда, отражает эксцентричные жизненные устои данной семьи.

Этот случай был настоящим вызовом не только в силу трудноизлечимости и длительности симптома и ужасающего уровня насилия в семье, но также в силу яростного сражения, развернувшегося между психотерапевтической группой и семьей за контроль над курсом психотерапии. Психотерапевтом был Джоэл Бергман, а членами консультационной группы — Джилиан Уолкер, Анита Моравец и Поль ДеБелл.

Сет, 34 лет, пациент, страдающий агорафобией, накопивший за свою 15-летнюю “карьеру” душевнобольного множество диагнозов и солидный список психотерапевтических неудач, жил в состоянии непрекращающейся войны со своими родителями. Первый звонок поступил от его отца, который жаловался на то, что они с женой должны были постоянно находиться возле своего сы­на, поскольку, когда они оставляли его одного, сын впадал в панику и у него происходили вспышки насилия. Весь день возле сына находилась мать, а затем ее сменял отец и проводил с сыном весь вечер. Отец уже был по горло сыт подобным положением вещей и просил помощи.

Узнав, что сын ранее неоднократно проходил курс психотерапии, сотрудник приемного покоя направил семью в Проект краткосрочной психотерапии. После первой встречи психотерапевта с семьей, но еще до того, как состоялся первый сеанс, психотерапевту позвонила какая-то женщина. Она отказалась назвать свое имя, говоря о себе как о “значимом другом” (significant other) в семье, и спросила, следует ли ей присутствовать на первом сеансе. Психотерапевт поблагодарил ее за проявленное участие и сказал, что, возможно, он позвонит ей позднее, но на первом сеансе должна присутствовать только семья.

Первый сеанс

Эта образованная еврейская семья из среднего класса проживала в окрестностях Нью-Джерси, в 20 минутах езды от Нью-Йорка. Обоим родителям было уже далеко за пятьдесят, а страдающий агорафобией сын Сет был их единственным ребенком. Мать носила короткую прямую куртку, брюки и кроссовки. Волосы у нее были собраны в пучок в стиле 30-х годов, она курила сигареты “Мальборо” и чистила ногти спичечным коробком. Отец одевался более традиционно, но имел странную привычку засыпать на ходу, что с ним и случилось несколько раз за время вводного интервью.

Сет, молодой человек могучего сложения, носил футболку, хлопчатобумажные брюки и темные очки. Он постоянно держал под рукой термос с апельсиновым соком, который пил для восполнения сахара, валидол от приступов страха и коричневый бумажный пакет, в который он “гипервентилировал” в моменты возникновения стрес­са. На протяжении всего сеанса он постоянно проверял свой пульс. Несмотря на всю серьезность описанной отцом проблемы, сеанс проходил в дремотной атмосфере сонного царства, которая лишь иногда прорезывалась внезапными вспышками злобы, столь же быстро угасавшими.

Во время первого сеанса психотерапевт задавал отдельные вопросы, касавшиеся обозначившейся проблемы, ее продолжительности и цикла взаимодействий, в котором она коренилась, в то время как группа за зеркалом наблюдала за скрытыми признаками, чтобы понять структуру системы и оценить степень сопротивления семьи изменению.

Сет: Я никогда не выхожу на улицу, потому что не могу выйти из дома... Это типичная агорафобия. У меня возникает паника каждый раз, когда я выхожу из дома, или нахожусь в метро, или в лифте и тому подобных местах. Лет пять или шесть назад это стало происходить постоянно, а сейчас уже совсем не проходит. В какой-то мере это связано с моей матерью — мне страшно оставаться без нее. Я не уверен, что “страшно” — подходящее слово; это что-то более сложное. В этом страхе содержится очень много злобы, вот что я имею в виду. В нем столько магического — шизофренического, кажется, это более подходящее слово — шизофренической магии, знаете ли: пока она рядом — я не умру. Но есть также и злоба: мне предстоит умереть, а она будет стоять и смотреть на это. Она убивает меня всю жизнь и собирается увидеть, как я умираю. Вот в этом и состоит то самое соединение этой по-настоящему психотической магии... совершенно примитивной магии с этим страхом.

Психотерапевт: Вы проходите индивидуальную психотерапию уже 15 лет?

Сет: С разными перерывами.

Психотерапевт: Если это 15 лет с перерывами, тогда сколько же раз вы проходили психотерапию?

Сет: Примерно восемь или девять.

Психотерапевт: Восемь. Хорошо.

Сет: По крайней мере... однажды это был курс лекарственной терапии.

Психотерапевт: Лекарственной терапии? Какого рода?

Сет: Любого, какой вы только можете себе представить. Ну, в общем, мы пробовали валидол и либриум. Валидол дает временное облегчение, но больше ни на что не годится. Стелазин и торазин...

Психотерапевт: Стелазин и торазин?

Сет:...не действуют. У меня была нетипичная реакция, у меня возник страх.

Психотерапевт: Верно. И вас госпитализировали?

Сет: Да, я попал в центр круглосуточного наблюдения.

Психотерапевт: И надолго?

Сет: На восемь недель.

Психотерапевт: А какова нынешняя ситуация, когда вы все время находитесь дома?

Сет: Катастрофическая.

Психотерапевт: Это слишком неопределенно.

Сет: Все вцепляются друг другу в горло.

Психотерапевт: К какому соглашению вы пришли?

Мать: Мы продолжаем оставаться в его доме.

Психотерапевт: Вы оба одновременно?

Мать: Мы все трое в его доме.

Психотерапевт: Вы все трое остаетесь вместе в одном доме?

Сет: Да.

Психотерапевт: Круглые сутки без перерыва?

Отец: Нет, нет, днем я бываю на работе.

Психотерапевт: (Обращаясь к матери) Итак, значит, вы с...

Сет: Двадцать четыре часа в сутки.

Психотерапевт: Хорошо; когда мама днем дома, вы не паникуете и с вами все в порядке?

Сет: Ага. Именно так и было.

Психотерапевт: Ну, а сейчас все в порядке?

Сет: Сейчас я паникую, даже когда она дома.

Психотерапевт: Вы паникуете, даже когда она дома?

Сет: Ну, на самом деле у меня уже не осталось домашней территории. Я стал агорафобиком.

Психотерапевт: Да, но ведь это же дом ваших родителей.

Отец: Это его собственная квартира.

Сет: Нет. (Говорят все одновременно.) Я пытаюсь объяснить, что такое домашняя территория с точки зрения агорафобии. Обычно это значит, что вы возвращаетесь в свой дом. Неважно, живете вы там или нет, но там вы себя чувствуете в безопасности. (Сет “забивает гол” психотерапевту, растолковывая ему динамическую теорию агорафобии.)

Психотерапевт: Значит, у вас нет безопасного места.

Сет: У меня нет безопасной территории; я постоянно нахожусь в своего рода контролируемой панике.

Психотерапевт: Когда папа дома, вы испытываете то же самое или это что-то другое?

Сет: Нет, это то же самое. Иногда моей матери удается несколько ее уменьшить, но обычно мне ничто не помогает.

По мере продолжения первого сеанса у группы сложилось убеждение, что наиболее значимым сообщением, переданным семьей психотерапевту, был скрытый вызов Сета: “Я являюсь экспертом в вопросах моего состояния и знаю о нем больше, чем кто-либо другой. Другие эксперты потерпели неудачу, и то же самое ожидает вас”. Когда Сет излагал свою длинную психиатрическую историю болезни, тон его был победоносным и вызывающим. Кажущаяся скука и сонливость родителей также служили сообщением: “Ситуация безнадежна. Этот курс терапии будет ничуть не лучше, кроме того, что он его позабавит”.

На следующем сеансе Сет и его мать описали свое взаимодействие более объективно и почти без лишних эмоций. На этот раз родители впадали в дрему по очереди. Подобные моменты психотерапевт никак не комментировал, стараясь только собрать информацию и наладить контакт с семьей.

Психотерапевт: Каким образом она способна принести вам облегчение?

Сет: Своим присутствием, своей магией.

Психотерапевт: Просто своим присутствием? Вы держите его, ласкаете... или утешаете его?

Мать: Нет, не совсем так. Нет, нет.

Сет: Да, она это делает, когда я угрожаю ей. Мне приходится ей угрожать.

Психотерапевт: Что же вы делаете? Вы начинаете швырять вещи, выкрикиваете оскорбления?

Сет: Все, что только можно себе вообразить: я швыряю вещи.

Психотерапевт: Выкрикиваете ужасные слова?

Сет: Да, все в таком роде.

Психотерапевт: Совершенно ужасные...?

Сет: Да.

Психотерапевт: Ну, повторите что-нибудь. Как вы реагируете, когда Сет говорит нечто подобное? Как вы поступаете?

Мать: Ну, каждый раз по-разному. Иногда я начинаю в ответ кричать на него. В зависимости от того, до чего мы доходим.

Психотерапевт: Положим, если это дошло до того, что...

Мать: Когда он меня бьет, я...

Психотерапевт: Как часто он вас бьет?

Мать: Мне не хотелось бы об этом говорить. В последнее время не так уж часто.

Психотерапевт: Ладонью? Или кулаком?

Мать: Нет. Уж если он бьет, то бьет сильно.

Психотерапевт: Куда — по лицу?

Мать: Куда угодно.

Психотерапевт: Куда угодно? Он сбивает вас с ног?

Мать: О, он меня чуть насмерть не прибил.

Психотерапевт: Он причинил вам вред?

Мать: И еще какой. У меня вся голова была в крови.

Психотерапевт: И после этого она проявляет к вам внимание.

Мать: После этого я не проявляю к нему внимание, я проявляю внимание к себе.

Сет: Нет, так далеко у нас не заходит, это скорее что-то среднее, я полагаю — это что-то среднее.

Мать: Я имею в виду... Я боюсь к нему приближаться, когда он в таком состоянии, потому что не знаю: вдруг он меня ударит, если я его не так трону.

Главное острие оказанного семьей сопротивления было нацелено на борьбу за то, кто будет распоряжаться курсом психотерапии. После консультационного перерыва психотерапевт и группа наблюдения решили ответить на вызов семьи: “Мы в отчаянии, но ни вы и никто другой не может нам помочь” — тем, что не приняли, но и не отклонили его. Вместо этого группа сместила борьбу на иной уровень — запланировала консультационный сеанс с “известным во всем мире специалистом по агорафобии и сходным с ней состояниям”, который должен был посетить наш институт. Поступив таким образом, группа сумела оставить открытым вопрос о том, смогут ли наши гости быть чем-либо полезны семье, и обратила часть гнева семьи против иностранных специалистов. Сет немедленно возразил, спросив, не был ли этот специалист “тем человеком из Филадельфии”, а когда ему сказали, что этими специалистами будут Мара Сельвини Палаззоли и ее коллеги из Милана, он кивнул, улыбнулся и сказал, что он о ней слышал. Поскольку Миланская группа была в Америке фактически неизвестна, заявление Сета следовало рассматривать как его инстинктивный порыв восстановить свой контроль над курсом психотерапии.

За пять минут до второго сеанса, который должны были проводить миланские психотерапевты, позвонила “значимая другая”, чтобы от имени семьи отменить сеанс. Миланская группа рассматривала эту отмену сеанса как мощный симметричный ход семьи с целью принять на себя руководство курсом психотерапии. В этой семье самой сильнодействующей реакцией, которая только могла быть, являлась угроза выйти из игры. Для того чтобы вновь обрести контроль над курсом терапии, Миланская группа дала указание психотерапевту позвонить семье и сообщить, что часовой сеанс семьи будет посвящен консультации со специалистами в их отсутствие. Сету, который ответил на звонок, было сказано оставаться возле телефона, чтобы результаты консультации могли быть сразу ему переданы.

После этого Миланская группа передала нам описание вмешательства, основанное на их просмотре видеозаписи первого сеанса и на своих соображениях о том, как следует поступать с связи с отменой второго сеанса. Они предложили психотерапевту зачитать семье описание вмешательства в конце следующего сеанса. Через четыре часа после консультации психотерапевт позвонил Сету и сказал, что информация, полученная во время консультации, слишком важна для того, чтобы передавать ее по телефону, и будет сообщена семье на следующем сеансе, который был назначен через две недели.

Второй сеанс

Разумеется, семья была слишком заинтригована, чтобы не явить­ся. Реакция Сета на позицию группы “забившей гол” и проведшей сеанс даже при том, что семья не пожелала на него явиться, была весьма любопытной. Он прибыл на следующий сеанс со “значимой другой” — Аннетт. Каждый, кто когда-либо бывал в театре знает, что появление нового действующего лица, по крайней мере, на какое-то мгновение отвлекает внимание публики от происходящего, поскольку новое действующее лицо всегда сообщает новую информацию. Выводя в этот момент Аннетт на сцену, Сет пытался опровергнуть важность консультации Миланской группы для семьи и всего курса психотерапии. И самом деле, во время сеанса семья проявляла полное безразличие к результатам консультации... и вела себя так, будто консультантов не существовало.

Более того, Сет попытался отложить сеанс, запаниковав на лестнице и, таким образом, утратив способность подняться на четвертый этаж в комнату видеозаписи без помощи “значимой другой”. Но психотерапевт начал сеанс с отцом и матерью, в то время как группа получала периодические доклады от изумленной дежурной о том, что Сет то продвигается вверх по лестнице, то возвращается обратно вниз.

Во время второго сеанса родители попытались вступить в союз с психотерапевтом, с энтузиазмом и в ярких красках расписывая, как приносит их себе в жертву сумасшедший сын. Группе стало ясно, что родители связаны между собой ощущением жертвенности, навязанной им Сетом. Родительская позиция беспомощности в ответ на возмутительные действия Сета, их тон пораженческого смирения и полное отсутствие какого-либо волнения, когда они описывали положение вещей, явились теми скрытыми признаками, которые убедили нас в том, что любой конструктивный ход психотерапевта с целью помочь родителям привести Сета в должные рамки обречен на неудачу.

Отец: Вы что-то говорите, он с вами не соглашается; вы опять что-то говорите, он опять с вами не соглашается, и тогда он может взбелениться. В этой самой квартире, если он взбеленится, то обычно берет стакан воды...

Психотерапевт: Это ваша квартира?

Отец: Да, и выплескивает ее и на потолок, и на стены, и...

Мать: И по всем комодам.

Отец: И по всем комодам, а потом...

Мать: На все подряд. Это просто...

Отец: И она в расстроена, и я в расстроен; потом она наводит порядок, и у нас все опять повторяется с начала.

Психотерапевт: Как оно проявляется внешне, ваше расстройство? Как оно...?

Мать: Я ору на него.

Психотерапевт: Вы орете на него. А что именно?

Мать: Я просто ору на него за то, что он это делает.

Психотерапевт: Вы просто кричите на него за то, что... он все обливает водой?

Мать: Я полностью вымоталась. Я не спала всю ночь от судорог в ноге, мне пришлось взбираться на потолок, передвигать комоды, а они такие тяжеленные, что их и тягачом не сдвинешь.

Отец: Точно, точно.

Мать: Два комода, один на другом, и они все норовят упасть.

Отец: И я вот что хочу вам сказать. В этот раз он начал все обливать водой из-за того, что она [мать] ну просто...спины не разгибала, чтобы привести его квартиру в порядок. За все время, что она не разгибала спины... Когда я вечером прихожу домой, после того, как она накормит меня ужином, где-нибудь часов в девять-десять он забирает ее в свою квартиру; она работает там всю ночь, часов до семи-восьми утра.

Психотерапевт: Он забирает ее в свою квартиру?

Отец: Совершенно верно.

Психотерапевт: Чтобы она работала в его квартире.

Мать: Он спит целыми днями.

Отец: Он спит целыми днями.

Мать: Поэтому мне круглые сутки приходится быть на ногах.

Отец: Ну, а потом, когда она приходит в его квартиру, он почти все время валяется на кровати и смотрит телевизор. А последние три раза я уже не ходил к нему, потому что я до того вымотался, что больше уже не мог.

В следующем отрывке обратите внимание на то, как мать уводит психотерапевта в сторону от разговора о насилии Сета. Нет, говорит она, единственная проблема заключается в том, что он заставляет меня работать слишком много времени. В тот момент, когда психотерапевт пытается изолировать одну поведенческую проблему, которой можно заниматься в курсе психотерапии, семья “уничтожает ее”.

Психотерапевт: Почему вы это для него делаете?

Мать: Потому что, если я не буду этого для него делать...

Психотерапевт: Что произойдет?

Мать: Он швыряет вещи... приходит в неистовство.

Психотерапевт: Он становится...

Мать: Я ничего не имею против работы. Мне просто не нравится делать ее вот таким образом. Видите ли, я не возражаю... Я люблю красить, мне нравится ухаживать за мебелью, я люблю шить, мне нравятся такие вещи. Но он не позволяет мне этого делать в нормальном для меня темпе или в нормальное для меня время. Если бы я могла весь день работать, а затем прийти домой и отдохнуть, то это было бы прекрасно. Но однажды... на прошлой неделе, мне кажется, он заставил меня работать без сна 48 часов!

Психотерапевт: Каким образом он мог это сделать?

Мать: Он требует, чтобы это было сделано, и если вы этого не сделаете, то это просто...

Отец: Но он в любом случае не собирается дать тебе поспать.

Мать: У меня нет выбора, потому что если я этого не сделаю, то у него начнется один из этих припадков, и мне все равно придется работать.

Сеанс продолжался уже десять минут, когда прибыл Сет под руку со “значимой другой”. Аннетт была привлекательной молодой женщиной лет тридцати. У нее было приятное открытое лицо, короткие рыжие волосы, хорошая стрижка, она была элегантно одета. По ходу сеанса Аннетт дала ясное и полезное описание семейного взаимодействия и своей функции в этой системе.

Аннетт: Я хочу сразу пояснить, почему я здесь. Я пришла только для того, чтобы помочь Сету покончить со всем этим. Я использовалась... Я думаю, что моя первостепенная функция состоит в том, чтобы служить буфером, когда он отправляется куда-то с родителями, потому что они все... набрасываются друг на друга.

Психотерапевт: Эти двое набрасываются друг на друга, или они набрасываются на Сета, или кто на кого набрасывается?

Аннетт: Их обычное взаимодействие — это когда мать или отец набрасываются на Сета, а Сет набрасывается на них; это происходит в обоих направлениях. Я не говорю, что они не ссорятся между собой. Но в машине, когда я была с ними, где бы то ни было, они злятся на Сета, а Сет очень зол на них. И каждый, кто окажется рядом, на себе испытывает эту неописуемую ярость и бывает сильно расстроен. Теперь уже какое-то время... Я хочу сказать, что каким-то образом оказываюсь втянутой в это все больше и больше. Это похоже то, как если бы Сет попросил меня все больше в этом участвовать, как если бы он требовал от меня все больше в этом участвовать. Мне кажется, он испытывает потребность в том, чтобы я там была. Я здесь не потому, что хочу здесь быть; я себя чувствую здесь неловко; я не вхожу в эту семью. Я знаю, что его отец и мать злятся на меня за то, что я вообще в этом участвую. (Смеется.) Я думаю, что он [отец] ужасно зол на меня, поскольку я наверняка уверена, что...

Отец: Я думаю, что ты не права. Я хочу сказать, что вовсе на тебя не злюсь. А на самом деле, если хочешь знать, ты очень нам помогала, когда у него были эти приступы ярости. Мы сами не могли с ними справиться. Одно время мы могли привлечь его дядю. А теперь ты сумела возобладать над... Ты ему действительно очень помогаешь. Я не могу на тебя злиться.

Аннетт: Ну, в общем, происходит то, что мне постоянно в полночь звонит Сет, когда у них там... в общем, ярость и буря в самом разгаре. Из того, что Сет говорит мне, его там избивают. Я на самом деле слышу там крики до тех пор, пока уже не могу...

Психотерапевт: Кто его избивает?

Отец: Его отец. Его отец его избивает. Он его убивает, и поэтому...

Аннетт: Это то, что я слышу. И, разумеется...

Психотерапевт: Предполагается, что если он будет убит, ты будешь свидетелем, что это отец его прикончил.

Аннетт: Именно так. В общем, то, что я там слышу... Иногда я даже не могу разобрать слов, все кричат. Кричат все.

Психотерапевт: Все трое, да?

Аннетт: До тех пор, пока меня не начинает так трясти, что я... я холодею. Я хочу сказать, я просто не знаю, что делать.

Хотя Сет и семья не уточнили, была ли Аннетт подругой Сета или специалистом, которому не давал покоя его случай, нам было ясно, что в семье она исполняла важную роль стабилизатора, который не позволял ни одному из устрашающих обострений достичь той критической точки, когда система может либо разрушиться, либо найти иную форму организации. Присутствие Аннетт “остужало страсти”, но оно также несло в себе угрозу родителям Сета, поскольку Аннетт могла обеспечить Сету возможность выхода из своей семьи, что, в конечном итоге, оставило бы вакуум в отношениях родителей.

Позднее в ходе этого интервью мы задали вопросы о семьях, в которых воспитывались родители, что является стандартным приемом, всегда дающим полезную информацию. Мы узнали, что оба родителя вышли из стремящихся наверх, нацеленных на успех семей. Каждая семья могла похвастаться значительными академическими и профессиональными успехами своих членов, и только родители Сета были неудачниками. Во время этой части интервью мы услышали первые намеки на супружеское недовольство, основываясь на том факте, что отец Сета, который не сумел оправдать ожиданий семьи матери, намекнул на то, что мать принижает отца, а отец ярится на нее и остро переживает это унижение. Когда мать стала неспособна справляться с Сетом, она привела в качестве посредника своего брата.

Во время консультации с группой, незадолго до окончания сеанса, было решено, что когда психотерапевт вручит написанное Миланской группой заключение, он должен будет занять нейтральную позицию, не соглашаясь и не возражая, а лишь говоря, что правоту или неправоту Миланской группы могут подтвердить только действия семьи. После этого оставленное Миланской группой пись­мо было зачитано семье:

Мы добились успешных результатов в 28 случаях лечения агорафобии, когда пациентом был единственный ребенок в семье. Общим знаменателем во всех случаях агорафобии, которыми мы занимались, было то, что пациентом был единственный ребенок, который до начала лечения оставался дома до 50 или 60 лет из-за страха, что без него родители будут испытывать невыносимое одиночество. Хотя мы добились успеха в лечении симптомов всех 28 пациентов, в 10% случаев нам не удалось избежать того, что родители впали в состояние невыносимого одиночества. В связи с этим мы испытали огромное облегчение, когда данная семья предпочла оставаться дома во время этой консультации, поскольку мы чув­ствовали, что Сет необыкновенно тонко ощущает, что его семья попадет в эти 10%.

С уважением,

Миланский центр семейной телапии

Вмешательство Миланской группы было ориентировано на сопротивление группы курсу психотерапии. Выигрыш в силе был получен благодаря тому, что предложение семьи играть по ее правилам было отклонено, то есть отклик не был симметричным, как, например: “Вы не пришли на сеанс, вы сопротивляетесь, и это очень плохо”. Вместо этого Миланская группа провела сеанс в отсутствие семьи и в своем вмешательстве на метауровне согласилась с решением Сета не допустить свою семью к участию в сеансе. Миланское вмешательство переопределило структуру семейных отношений в круговую форму. Хотя, на первый взгляд, родители проявляли наибольшую беспомощность и Сет своим поведением, казалось, контролирует их, Миланская группа косвенно указала на то, что фактически он находился под контролем их потребности в том, чтобы он контролировал их отношения. Статистика была использована как доказательство огромного могущества специалистов, в то время как тон письма свидетельствовал о том, что это довольно скучный, ординарный случай, в котором, как и во множестве других, выживание системы семьи требовало дальнейшего сохранения симптомов. Рекомендуя сохранение status quo, Миланская группа предпочла оказаться над этой борьбой и поставила семью в терапевтически сложную ситуацию. Единственная возможность для семьи сохранить свою семейную модель симметричного обострения — то есть способ их соотношения друг с другом и со сторонними людьми — состояла в том, чтобы “забить гол” группе, доказав ее неправоту. Для того чтобы нанести поражение Миланской группе, Сет должен был поправиться, а родители — показать, что их брак не нуждался в присутствии Сета; но поступить таким образом значило бы признать, что они играют по правилам группы, а такое признание само по себе было бы поражением.

Дата добавления: 2014-12-16