Эндрю Дж. Вайнштейн, доктор медицины 7 страница

Аннетт: Я думаю, для каждого из троих существует потенциальная возможность быть убитым. Я и вправду так думаю. Я думаю, что у них троих накопилось столько злобы друг против друга, что ею можно было бы взорвать весь этот город... Во мне про­­буждается какое-то непреодолимое ощущение опасности, ощущение ужасной злобы, когда я бываю рядом с ними. А в последнее время при общении я все больше чувствую, что во мне пробуждается желание совершить физическое насилие.

Психотерапевт: По отношению к кому?

Аннетт: В общем, по отношению к Сету, и это мне передается от Сета, когда у него происходят самые сильные столкновения с родителями. Иначе говоря, это передается прямо как по цепочке. Когда он воюет со своими родителями, он чувствует, что не может дать выход всей своей злобе к ним, потому что это недопустимо. Иными словами, даже если вы рвете в клочья газету, потому что не хотите кого-то убить, это тоже напоминает ужасное преступление. Вот из-за этого-то он и начинает срывать свою злобу на мне, чувствует, что больше сорвать ее будет не на чем. Ведь я хороший человек, потому что не сумела даже придумать, как отучить его срывать на мне свою злобу. Поэтому-то у меня вдруг и появляется желание кого-нибудь убить. И тот, кого я хочу убить в такой момент, — это Сет, и я знаю, что это передается по цепочке и напоминает какое-то круговое движение. А получается, что во мне вдруг пробуждается жажда насилия, и это насилие обращено на меня саму, потому что я не способна справиться с этим чувством. Мне часто хочется что-то сотворить с собой, потому что я не могу представить, как можно делать больно людям.

Психотерапевт: Следовательно, вы можете умереть?

Аннетт: Я могу умереть по ходу дела.

Далее психотерапевт занялся исследованием Сета, который, по его мнению, мог умереть с наибольшей вероятностью. Сет заявил, что наибольшая опасность для его родителей заключалась в том, что он мог их убить или сам погибнуть от руки отца. Он яростно набрасывался на мать за ее сопротивление его борьбе за независимость, а на отца — за то, что он поддерживал мать в борьбе против него.

Психотерапевт: Итак, Сет, в вашем представлении, таким об­разом, если мать будет вас удерживать от стремления к полной независимости, то она может быть убита; и если ваш отец будет вас критиковать или соглашаться с вашей матерью...

Сет: Нет, я не говорил “ критиковать”. Я сказал, что если мой отец начинает на меня орать, когда мать устраивает мне скандал, то я отвечаю так: “Раз она может это делать, то почему мне нельзя?” Тогда он тоже начинает на меня орать. И я прихожу в ярость, это уж точно. Не знаю почему, но ничего не могу поделать.

Психотерапевт: И как, по вашему мнению, может быть убит каждый из них? Какую форму это может принять?

Сет: Это может произойти стремительно, в каком-то порыве.

Психотерапевт: Это будет от побоев или от ножевых ран...

Сет: Нет, это начнется с того, что я, скажем, разорву газету и начну орать на...

Психотерапевт: Это будет нарастать все больше.

Сет: Это будет нарастать все больше.

Психотерапевт: Каким же все-таки образом, в конечном итоге, совершится убийство, каклвы полагаете? В какой форме? Избиение до смерти? Или...

Сет: Хм, возможно, у моей матери произойдет удушье.

Психотерапевт спросил, бывали ли такие стычки, в которых участвовала только супружеская пара, а Сет оставался в стороне. Наша гипотеза заключалась в том, что поведение Сета направляло в иное русло непримиримую борьбу между матерью и отцом, а его подвижки в сторону большей независимости одновременно с отходом Аннетт от своей роли помощницы значительно ускорили этот кризис. Если бы Аннетт сумела уйти, то Сет мог бы последовать за ней; беспокойство же у Сета и его родителей вызывало то, что без Сета старая вражда между родителями может разгореться с новой силой. Психотерапевт особенно подробно расспросил Сета о конфликтах, происходивших между родителями. Сет сказал, что в настоящее время между родителями никаких стычек не происходило.

Сет: Если вспомнить прошлое, думаю, что такие же схватки, как у меня с матерью, происходили тогда с нею у отца; такие случаи, например, — как я, должно быть, уже раньше рассказывал — когда он мыл посуду, а затем приходила она, устраивала тщательную проверку и находила, что посуда вымыта не вполне идеально. Может быть, она это делала вовсе и не из антагонизма...

Мать: Тщательную проверку. Ты употребляешь неверное слово.

Сет:...могла бы отложить в сторону или что угодно, но она этого просто так не оставляла; она выискивала причину. Его в комнате не было. Она делала это, вовсе не обязательно чтобы его спровоцировать. А он приходил от этого в бешенство, потому что чувствовал, будто сделал что-то такое, за что не только не похвалят, но еще и придется переделать, и от этого приходил в ярость.

Психотерапевт: Бывало, чтобы он возражал ей?

Сет: Да. Тогда... это было очень давно, и обычно это касалось его. Я не помню, чтобы он возражал ей в отношении того, что происходило между мной и ею или чтобы это было слишком часто...

Психотерапевт: А случалось так, чтобы отец возражал матери в отношении тех проблем, которые возникали у них в связи с вами?

Сет: Очень редко.

Психотерапевт: Только из-за посуды.

Сет: Я хочу сказать, что она такая архизанудная пилильщица! И время от времени он давал ей отпор.

Психотерапевт: И в течение всех тех лет, пока это продолжалось, кто находился в опасности быть убитым?

Сет: В этих стычках иногда доходило до драки.

Психотерапевт: Между ними двумя.

Сет: Я чувствовал тогда, что мой отец себя контролирует, так что он, я помню, просто бросал ее на кровать или что-то в этом роде и старался побыстрей уйти из комнаты. Другими словами, ее вербальные нападения очень агрессивны, не просто... Вы видите, здесь она такая тихая и все такое... Но на самом деле они не такие, какими кажутся. Она не говорит о том, что каждый раз, когда я звоню, она старается поднять трубку. Я думаю, Аннетт помнит, что практически каждый раз, когда я звоню по телефону, она...

Отец: (Приходя в ярость.) Знаешь, Сет, ты просто... Я хочу сказать только одно. Как ты можешь говорить, что каждый раз, когда ты звонишь по телефону, она поднимает трубку, это просто... это просто... я хочу сказать, что... это непостижимо!

Психотерапевт: Хорошо, хорошо. Позвольте мне получить эту информацию. Хорошо. Сет, когда между ними возникала напряженность, кто, по вашему мнению, находился в опасности?

Сет: Я думаю, гм-м, это моя мать... хотя мать иногда брала в руки оружие, чтобы защититься, нож, к примеру.

Психотерапевт: Ваша мать.

Сет: Моя мать.

Психотерапевт: А что вы испытывали, когда ваш отец был прав и все же не возражал вашей матери?

Сет: Думаю, могу только беситься оттого, что он не возражал ей в прошлом. Возможно, я и сейчас от этого бешусь. Но мой отец приходит в ярость, если я закатываю скандал, и совершенно безразличен к ее скандалам. Моя мать может кое-что сделать на виду у всех... ну, например, выплеснуть кофе на пол. А потом сказать: “Я не выплескивала его не пол”. Отец все это видел и знает, что это она его выплеснула на пол; и время от времени он говорит ей: “Это ты его выплеснула на пол”, — но от этого только будет скандал, между прочим. Поэтому чаще всего он этого не говорит. А я не церемонюсь и говорю: “Разве она только что не выплеснула кофе на пол у меня на глазах?! Как это может быть, что все в порядке?” Мое существо испытывает потрясение. Как правило, у меня нет никаких свидетелей. Это одна из причин, почему в конечном итоге я звоню Аннетт без конца. Если я закатываю скандал и говорю, что я этого не делал, то он набрасывается на меня.

Психотерапевт с еще большей настойчивостью стал выискивать свидетельства того, при каких обстоятельствах мог вновь вспыхнуть конфликт между родителями. На следующем сеансе Сет прямо не отвечал на вопросы психотерапевта, а неожиданно дал отчет о недавно произошедших в нем изменениях. Эти изменения совпали с нарастанием напряжения в семье, о котором сообщила Аннетт, и с ее решением отправиться в поездку.

Психотерапевт: В случае, если ваши папа и мама затеют ссору, скажем, в отсутствие Аннетт — хорошо? — какую форму могло бы это принять и кто, по вашему мнению, мог бы быть убит?

Сет: (После долгой паузы.) По-моему, наш поезд ушел, и я вынужден это признать. Две или три недели назад у меня было чувство, что я начну делать что-то такое, и кое-что действительно произошло, например, я оставался в квартире, а матери в ней не было.

Психотерапевт: Вы оставались в своей квартире?

Сет: Да, а моей матери не было. Мой отец там был, а матери не было впервые чуть ли не за целый год. Я сделал вид, что ничего не заметил, не сказал, что произошли какие-то изменения, не приободрил ее, а пришел в бешенство, поскольку недопустимо было, чтобы это происходило каждый...

Психотерапевт: Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

Сет: Я говорю о том, что я не оставался в своей квартире без Аннетт или мой матери в течение года, а сейчас уже целый месяц, если не два, я остаюсь в своей квартире без матери.

Психотерапевт: Без матери, но с Аннетт?

Сет: И без матери, и без отца. А этого определенно не случалось в течение целого года.

Когда психотерапевт стал настойчиво добиваться у Сета ответа на вопрос, могли ли его родители возобновить свою старую вражду в случае, если сын их покинет, он сказал: “Возможно, они слишком устали, чтобы враждовать”. После этого он уверил психотерапевта в том, что ему не следует беспокоиться о вспышке насилия в семье, поскольку он решил отказаться от своей независимости и возобновить постельный режим.

Сет: Не собираюсь что-либо делать; я не собираюсь попробовать ходить на спортивные матчи, я не собираюсь продолжать занятия спортом; я не знаю, так ли велика опасность, как неделю назад, поскольку я смирился с тем, что если буду оставаться в постели большую часть времени и не буду пытаться что-либо делать, то в доме станет немного меньше напряженности. Я хочу сказать, что я все время не мог с этим смириться, но на прошлой неделе я, возможно, передумал и сейчас смирился: в этом и проблема. В эту самую минуту я чувствую, что так и быть, лучше я останусь в постели.

Нам поступали многочисленные намеки от Сета, что отношения между родителями когда-то заключали в себе способное закончиться смертью насилие. Исходя из этого, мы предположили, что когда борьба между родителями грозила обостриться до той точки, где система могла развалиться или кто-то из ее членов мог покинуть поле боя, о чем сигнализировали психотические вспышки ярости и замкнутость матери, убийственные контратаки отца, семья переключалась на борьбу Сета против своих родителей. Зарождение симптомов Сета в позднем подростковом возрасте, скорее всего, совпало с его угрозой покинуть семью, поскольку Сет был чрезвычайно одаренным молодым человеком. Угроза Сета выйти из системы нарушила равновесие в супружеских отношениях, которые были стабилизированы благодаря присутствию ребенка. С возникновением симптомов у Сета появилась возможность препятствовать обострению родительской борьбы благодаря тому, что он не позволял ни одному из них возобладать над другим. Другими словами, если мать делала отцу потенциально губительное замечание, Сет усмирял ее, изматывая до тех пор, пока отец не нападал на него, чтобы защитить свою жену. Если отец чересчур злился на свою жену, Сет вызывал огонь отца на себя и толкал мать на сторону отца. Со временем сигналы, необходимые для вызова этих поведенческих реакций, становились все более и более незначительными; приподнятая бровь, тон, каким сделано замечание, стали условным знаком к началу развития сюжета, который мог кончиться убийством или телесными увечьями, но который незамедлительно пресекался симптоматической реакцией Сета.

Поскольку ни одна из родительских схваток не выходила за пре­делы начальных выпадов, страх перед тем, что могло произойти, если дело этим не ограничится, стал возрастать, так же как и потребность Сета постоянно держать под контролем все происходящее. Чем больше Сет держал под своим контролем стычки родителей, тем крепче становилось родительское единение в ощущении приносимой сыну жертвы и тем глубже делалось их отчаяние. Однако родители никогда не могли договориться между собой о совместных действиях с целью обуздать Сета, поскольку любая их попытка к сотрудничеству друг с другом немедленно вскрывала супружеский конфликт, который, разумеется, служил сигналом для Сета вновь обострить свое поведение.

Когда борьба между родителями и Сетом достигла невыносимого предела, опять грозя разрушением системы (мать могла стать психотичкой, Сет мог совершить самоубийство, отец мог убить Сета), Сет ввел стороннего человека — Аннетт, “значимую другую”. С приходом Аннетт борьба стала более равной — Сет и Аннетт против матери и отца — с Аннетт, выступающей в роли посредника для обеих сторон и таким образом восстанавливающей в системе непростое равновесие и не позволяющей борьбе Сета против своих родителей обостриться до крайнего предела.

Опять, как и раньше, время стало тем фактором, который, понуждая развитие системы, подталкивал к новой нестабильности. Отношения между двумя молодыми людьми, скорее всего, неизбежно закончатся разрывом, если не смогут развиться до какой-то новой стадии. В этой семье нормальное развитие было за­блокировано все возраставшей напряженностью в отношениях Сета и Аннетт. В то же время, как мы выяснили на более поздних сеансах, Аннетт привели к отношениям с Сетом трудности в ее собственной родительской семье. Временами отношения между Сетом и Аннетт стабилизировались благодаря обострениям в от­но­шениях между Сетом и его родителями, когда Аннетт вставала на защиту Сета и выступала против родителей. Иногда отношения между Сетом и его родителями стабилизировались благодаря ссорам, вспыхивавшим между Сетом и Аннетт. Однако всегда существовало опасение, что Аннетт может уйти. По мере того, как обострение нарастало во всех отношениях, напряженность становилась невыносимой. Это нарастание внутреннего давления и вынудило семью обратиться за помощью к посторонним людям, и не столько для того, чтобы решить свои проблемы (хотя некоторая смутная надежда на это существовала), сколько для того, чтобы вновь стабилизировать ситуацию, подключив внутреннюю борьбу в семье к иной цепи, к симметричной борьбе в системе отношений семьи и психотерапевта.

В конце пятого сеанса группа провела консультацию и решила нацелить вмешательство на центральную тройку, в частности, на насилие в супружеской паре. Мы чувствовали, что достигли самого ядра курса психотерапии и нам следует бросить вызов как тройке — Сету и его родителям, так и паре — матери-отцу — с тем, чтобы они доказали неправоту группы и, как следствие, свою способность не прибегать к насилию.

Психотерапевт: Группа согласна с Сетом в том, что он не был признан в этой семье. Группа уверена, что Сет был готов пожертвовать своей жизнью вплоть до риска убить или быть убитым ради того, чтобы защитить мать от ярости отца и защитить отца от психологической смерти вследствие унижения своей женой. Ясно, что если бы мать и отец сумели признаться в той роли, которую они играли в заточении своего сына, Сет был бы освобожден от своей роли хранителя мира между супругами.

Отец: (Саркастически смеясь.) Я вынужден рассмеяться, потому что — вы можете закончить, но я повторю еще раз (у казывая в направлении группы за зеркалом) — Кукушкино гнездо.

Психотерапевт: Хорошо, хорошо. Поскольку совершенно ясно, что это признание еще требует сознательного осмысления матерью и отцом, группа рекомендует Сету вернуться к постельному режиму и временно отказаться от тех шагов, которые он предпринимал (отец смеется) для своего освобождения.

Отец: Ты хочешь опять сюда прийти, Сет?

Психотерапевт: Я отправлю вам копию письма и назначаю вам встречу на 5 мая.

Семья еще раз подверглась нажиму, заставляющему ее доказать неправоту группы, доказав свою способность обходиться без насилия. Письмо группы было нацелено на Сета, который в наибольшей степени контролировал, произойдет в действительности насилие или нет. Письмо определяло, что убить или быть убитым означает жертву во имя большего благополучия системы семьи и фактически является окончательным доказательством правоты группы. Третья альтернатива была предложена Сету: вернуться к постельному режиму и не предпринимать дальнейших усилий освободиться.

При просмотре видеозаписи на консультации было интересно увидеть, что кризис в семье вызвал изоморфный кризис в группе, который оказал влияние на последующее вмешательство. Сообщение группы выставляло родительские отношения в негативном свете, упоминая об унижении матерью отца и об отцовских приступах ярости. Более того, только Сет был охарактеризован как преданный и жертвующий собой. Группа совершенно определенно присоединилась к одной части системы (Сету) и встала в оппозицию к другой (родителям). В результате этого хода семья могла отказаться от продолжения курса психотерапии, чтобы восстановить свою внутреннюю спаянность. В ретроспективной оценке отрицательный характер вмешательства был вызван двумя факторами: 1) отсутствием у группы опыта положительной перестройки всех взаимодействий, даже тех, которые казались наиболее сильно заряженными злобой и насилием; 2) давлением семейного кризиса на группу. Несмотря на нашу ошибку, вмешательство было эффективным, и после этого сеанса семья являлась на все последующие, проводившиеся с интервалом в один месяц.

Шестой сеанс

Сет: Последние три недели, насколько я помню, я чувствую себя в основном хорошо, что даже странно.

Психотерапевт: Что это значит?

Сет: Я не думаю, что была какая-то особенно высокая степень напряженности по сравнению с другими временами. Мне не удалось совершить ничего особенного, но я не лежал в постели: я продолжал заниматься своими упражнениями. И даже стал выходить из дома один. Один.

Психотерапевт: Вы начали...

Сет: Выходить на улицу один, то есть переходить на другую сторону улицы. Но это большое событие, этого не случалось уже полтора года.

Психотерапевт: Верно. Угу.

Сет: Ух. (Вздыхает.) Может быть, потому, что я люблю противоречить, знаете ли. (Смеется.) В письме говорилось о том, чтобы оставаться в постели. Поэтому я и не оставался.

Следующие два сеанса были раздельными: получасовой сеанс посвящался Аннетт и Сету, а оставшиеся полчаса — родителям. Раздельные сеансы были организованы как по требованию Аннетт, так и для того, чтобы получить личную информацию у отдельных пар, которая вряд ли могла быть получена в присутствии всех четверых. Встречи отдельно с родителями служили также скрытым сообщением Сету о том, что родители могли находиться вместе, не подвергаясь опасности, а встречи отдельно с Сетом и Аннетт определяли их без слов как взрослую молодую пару.

Во время раздельных сеансов мы узнали, что семья Аннетт узна­ла о ее отношениях с Сетом. Будучи людьми религиозными, они пришли в ярость от того, что у нее был любовник, считали ее грешницей и грозили лишить наследства. Аннетт пыталась разорвать свои отношения с Сетом, и каждый раз, когда она это делала, Сет грозил убить себя, и его агорафобия усиливалась. Испытывая чувство стыда, Аннетт убеждала свою семью в том, что она больше не встречается с Сетом. Она ужасно боялась, что если на самом деле покинет его, он может ей отомстить, раскрыв ее семье, насколько далеко зашли их отношения.

На седьмом, восьмом и девятом сеансе изменения в поведении Сета продолжали происходить по мере того, как Аннетт все больше отстранялась и становилась все более независимой. Она даже подумывала о том, чтобы порвать с Сетом и завести отношения с другим мужчиной, и решила поехать в Европу в двухнедельный отпуск. Однако, узнав об этом, Сет пришел в крайнее возбуждение и пригрозил самоубийством, чтобы не дать ей вырваться.

Сет: Я уже окончательно и бесповоротно спланировал, что сделаю одну простую вещь: я собираюсь покончить с собой до того, как она уедет в Европу. Я намерен послать письма [которые отправит группа] доктору N для заверения о медицинской страховке и кому-нибудь еще, с кем я хорошо знаком, и пусть он решает, имеют ли они какое-то отношение к моему самоубийству. Совсем просто.

Девятый сеанс

Группа провела консультацию и решила отправить Сету и его родителям письмо, которое сместило бы первоначальное вмешательство и рассматривало бы всю семью как находящуюся на службе у Аннетт. Цель этого вмешательства была троякой: 1) мы чувствовали, что это придаст Аннетт уверенность в ее нерешительном стремлении к независимости; 2) мы знали, что единственное, чего не потерпят родители, так это считаться состоящими на службе у Аннетт, которую они откровенно невзлюбили, хотя и нуждались в ней; и 3) хотя было очевидно, что агорафобия Сета действительно держала Аннетт на коротком поводке, мы чувствовали, что получить определение “жертвующего собой” ради нее для него было бы совершенно невыносимо.

Психотерапевт: Позвольте мне поделиться с вами докладом группы. Мне его только что передали. Группа постоянно ломала голову над тем, кто же является истинным пленником в этой семье. Но после трех последних сеансов ответ стал нам ясен.

Отец: Сет, вот кто пленник.

Психотерапевт: Аннетт, вот перед кем стоит самая ужасающая дилемма. Как и прежде, когда Аннетт решила уйти, эта семья, сама того не зная, предоставила ей прекрасное решение. Аннетт — по натуре человек, всегда готовый прийти на помощь, и в то же время она грешница, навлекшая великий позор на свою семью. Мать и отец желают казаться тиранами высшей пробы по отношению к своему единственному и возлюбленному сыну, чтобы предоставить Аннетт возможность искупать свои грехи, исполняя роль ангела-хранителя. Действуя заодно со своими родителями в поддержании видимости не проходящего страха, Сет продуманно, жертвуя при этом собой, обеспечил Аннетт узилище, зная, что как грешница...

Отец: (Обращаясь к матери.) Ты свободна (Смеется.)

Психотерапевт:...зная, что как грешница она чувствует, что должна приносить покаяние, и, может быть, вечно. Таким образом, Сет и его родители должны помогать Аннетт, продолжая удерживать ее пленницей своей семьи.

Через четыре дня после девятого сеанса в институт было передано телефонное сообщение от адвоката Сета. В этом сообщении адвокат давал знать, что отменяет следующую встречу с семьей, а также все будущие встречи и подает в суд на основании злоупотребления доверием пациента. На следующий день в институт от имени Сета позвонила Аннетт и оставила сообщение, что “они передумали, и семья хотела бы прийти на следующую встречу, которую кто-то отменил”.

Позднее мы выяснили, что звонившим нам адвокатом был сам Сет.

Десятый сеанс

На десятом сеансе Сет увел процесс психотерапии в сторону, разразившись тирадой против своей матери, обвиняя ее в том, что она вошла в его комнату, когда он мастурбировал. Все члены семьи почувствовали намек и тут же ввязались в драку. После того, как психотерапевт утихомирил семью, он начал расспрашивать об имевших место изменениях.

Психотерапевт: Позвольте мне спросить вас, какие произошли сдвиги после того, как Аннетт вернулась [из своего летнего отпуска].

Отец: Он все время ей звонит. Я хочу рассказать вам о том, что случилось прошлым вечером: во вторник вечером я был у него наверху и смотрел телевизор. Она [мать] была внизу. Вдруг я слышу, как он орет в трубку: “Ты, шлюха, я тебя убью!” — ну, и трам-тарарам. Я думал, он говорит с матерью. Но Сет говорил по телефону с Аннетт. На этой неделе он два или три раза говорил с ней вечером по телефону в таком вот духе, вплоть до истерики. Я не знаю, что она ему отвечала, что он ей говорил. Я слышу только, когда он начинает орать — все слышно через дверь. А потом он выходит из комнаты и говорит: “Тебе придется отвести меня в центр, я собираюсь ее убить”. Он мне прямо так и сказал. Тогда я ему ответил: “Пока ты мне не скажешь, что происходит, я никуда с тобой не поеду”. После этого, немного позднее, он слегка успокоился. И такое происходило раза три на этой неделе.

Психотерапевт: И он не захотел вам ничего рассказать?

Отец: Нет, не захотел. На этой неделе это происходило трижды.

До этого сеанса группа посылала семье только такие сообщения, в которых предписывались данные симптом и система. На этот раз мы были уверены, что семья готова вступить в союз с психотерапевтом и вопреки группе двинуться в направлении изменения. Психотерапевт оговорил с семьей небольшое поведенческое задание, в то время как группа вновь высказала свое убеждение в том, что семья еще не готова к изменению и поэтому не справится с заданием. Следует иметь в виду, что эта семья уже благополучно нанесла поражение многим психотерапевтам, которые пытались давать ей столь же разумные советы. Только когда накопившаяся у семьи злоба против группы дошла до точки кипения, они были готовы согласиться на простой и разумный структурный ход.

Психотерапевт: Я собираюсь дать вам следующее задание, но хочу сразу предупредить, что группа не верит в то, что вы можете его выполнить. Сет, чтобы начать делать шаги в направлении независимости, вы должны каждый день оставаться какое-то время наедине с собой. Во время сеанса вы предложили, чтобы это был один час, но я чувствую, что это, возможно, слишком долго. Поэтому вам следует определить, в течение какого времени, по вашим ощущениям, вы вполне можете пробыть один. Я предлагаю вам ежедневно увеличивать проведенное в одиночестве время не более чем на пять минут. У вас может возникнуть соблазн испытать себя вне стрессовых ситуаций и более длительным временем одиночества, но ни при каких обстоятельствах не следует этого делать. Вам необходимо вести журнал своих попыток, отмечая дату, время, что вы сделали и как ваши родители оценивают ваш прогресс.

[Мать], вам не следует входить в спальню Сета без прямого приглашения. Вы можете почувствовать, что Сет посылает вам косвенные сигналы о материнской помощи, но вы не должны под­даваться искушению быть любящей и готовой прийти на помощь матерью.

Отец и мать, вы должны отмечать в журнале маленькие шажки Сета в направлении независимости и хвалить его за них. Однако я должен вас опять предупредить, что группа совершенно со мной не согласна. В соответствии с причинами, изложенными в последнем письме, они убеждены, что семья не должна изменяться, и поэтому окажется неспособной выполнить это задание.

Одиннадцатый сеанс

Следующий сеанс был последним в курсе психотерапии. Хотя, по нашим подсчетам, он являлся одиннадцатым, семья приняла к сведению наше заявление о том, что консультация миланской группы сама по себе была сеансом, и добросовестно посчитала этот сеанс двенадцатым и последним из предусмотренных контрактом. В семье царила сильная напряженность, определенно связанная с окончанием курса, и Сет несколько раз обращался по телефону к администратору клиники с вопросами по поводу этого необычного курса психотерапии.

Сет: Если бы я знал, что... что есть хоть какая-то вероятность, что сеансы, прежде всего семейные, будут проводиться не слишком регулярно, а потом будут приходить письма сначала от одной части группы, а потом от другой, то я бы никогда сюда не пришел. Я говорю это не ретроспективно, я говорил это всегда. Но меня больше всего бесит, что я все-таки пришел; мне интересно было выяснить, было ли это традиционным, потому что, насколько мне известно... хотя я нутром чувствовал, что это не может быть единственным... главным методом семейной психотерапии. Когда я позвонил, чтобы узнать, ну, в общем, что это за... нормальный ли это курс. Я у них спросил. Я вам не вру. Я позвонил и сказал: “Послушайте, что вы обычно предлагаете?” А мне ответили: “Как правило, это один раз в неделю с одним психотерапевтом”. Потому что я... я... я сказал: “Ну хорошо, я записываюсь на этот курс”, а она сказала: “Хорошо, поговорите об этом с вашим психотерапевтом”.

Тирада против группы и курса психотерапии продолжалась до тех пор, пока группа не решила прервать сеанс сообщением, которое поставило бы Сета в еще одну сложную ситуацию. Группа дала психотерапевту указание сказать Сету, что “мы испытываем облегчение от того, что он решил посвятить сеанс обсуждению курса психотерапии, поскольку мы боялись, что он публично унизит нашего коллегу доктора Бергмана, доказав несостоятельность его оптимизма в отношении изменения и, таким образом, подтвердив правильность позиции группы”.

Психотерапевт: Группа вызвала меня, чтобы сказать: им бы хотелось, чтобы вы продолжили говорить о своих критических замечаниях в отношении курса и обо всех проблемах, связанных с этим типом психотерапии, уйдя, таким образом, от обсуждения всего, что происходит с агорафобией, потому что они беспокоились о том, что вы могли высказать такие вещи, которые подтвердили бы, что я был неправ по сравнению с тем, что думает группа.

Дата добавления: 2014-12-16