О влиянии цивилизационной динамики на формирование религии

Церковь как высший вид общества

Религия представляется целостным началом, имеющим единую направленность, по контрасту с многовариантной и повторяющейся историей цивилизаций. Контраст этот обнаруживается как во временном, так и в пространственном измерении. Так, христианство и другие высшие религии XX в. имеют гораздо больше точек соприкосновения, чем современные им цивилизации. <...>

Подчиняясь духовной власти высших религий, человек способен преодолеть политические барьеры местных государств и даже культурные барьеры, разделяющие локальные цивилизации. Каким же образом церкви удалось наложить на верующих те самые оковы, от которых она некогда их освободила?

Ответ на этот трудный вопрос, возможно, заключается в том, что способность высших религий воздействовать на души ограничена неспособностью человека обучаться иным, чем через страдание, путем. Поэтому мессианский труд любви всегда приходит на смену труду завоевателя. Совершая дьявольскую работу во имя эфемерного возвышения отечества и тривиального удовлетворения мелкого личного честолюбия, завоеватель совершает божественную работу, сам того не ведая и не желая. Лишая местные обожествляемые государства политической независимости и свободы, из-за утраты которой столь сокрушаются его жертвы, он тем самым невольно и бессознательно приносит им свободу души, которая во дни суверенной независимости их страны была столь крепко скована духовным подчинением религии коллективного поклонения. Когда завоеватель уничтожает местное государство, он не только расширяет рамки социальной жизни до пределов империи. Он одновременно преобразует структуру социальной жизни через расщепление примитивного социального единства и отделение церкви от государства, что и открывает индивидуальным душам столь важную возможность осуществлять поиски Господа и обрести Его.

[В ходе дезинтеграции цивилизации происходят два параллельных процесса: 1. Рост религиозного синкретизма, означавшего сближение и отождествление различных местных божеств, которые доселе лишь в зависимости от ситуации вступали в отношения друг с другом. Аналогичные процессы можно видеть в Древнем Египте, Вавилоне, Древней Греции, государстве инков, Израиле и Индии.

2. Сближение философских учений, возникающих в период надлома, с религиями или же радикальная трансформация философии в религию. На определенном этапе соперничество между различными философскими школами уступает место поискам общего начала и согласия, попыткам соединения не только друг с другом, но и с новыми «высокими религиями», которые привносятся в жизнь распадающегося общества пришельцами, пополняющими ряды внутреннего пролетариата. Философские учения подвергаются радикальной трансформации.]

Происходящая в период дезинтеграции ломка барьеров между религиями и философиями открывает путь к взаимному сближению философских учений и религиозных верований. Возникает философско-религиозный синкретизм, питаемый взаимным влечением, благодаря которому обе стороны движутся навстречу друг другу. Подобно тому как по обе стороны военных границ универсальных государств солдаты имперских гарнизонов и воины варварских боевых дружин постепенно все больше уподобляются друг другу по образу жизни и оба социальных типа становятся неразличимыми, внутри универсального государства мы можем наблюдать соответствующее сближение между приверженцами философских школ и народных религий. Хотя представители пролетариата проходят некоторое расстояние навстречу представителям господствующего меньшинства, последние проходят такую же дистанцию по пути пролетаризации, в результате чего конечная встреча происходит почти целиком на пролетарской почве. Изучая это взаимное сближение, обратим внимание сначала на более короткий духовный путь, который должна проделать пролетарская партия. <...>

Такое сближение философии с народными верованиями в античном мире, по мнению автора, началось еще в период после возникновения империи Александра Македонского, когда возникла необходимость обеспечения духовных потребностей огромной империи. С одной стороны, расширялись общие ритуалы, рассчитанные на смешанное население эллинизированных государств, а с другой – стоическая и эпикурейская школы стремились к тому, чтобы дать духовное утешение тем индивидуальным душам, которые чувствовали себя покинутыми в духовной пустоте, образовавшейся в результате крушения корпоративной жизни греческих городов-государств.]

В отличие от стоиков последователи афинской Академии в течение двух веков после Александра шли все дальше по пути скептицизма. Но оказалось, что единственно возможный путь движения уводил от философского нигилизма в сторону эмоциональной веры. Академия капитулировала перед духом времени. Примерно в 80 г. до н.э., когда Афины находились в состоянии потрясения от тех жестоких ударов, которые город навлек на себя своим вмешательством в конфликт между Римом и царем Митридатом Понтийским, сирийский философ Антиох из Аскалона, бывший в то время президентом Академии, упорно остававшейся до него цитаделью скептицизма, объявил: «Философия должна пойти вспять».

Это обращение в иную веру стало все больше сказываться в душе восприимчивых философов еще на рубеже второго и первого веков до н.э. Но потребовалось время для того, чтобы такое обращение затронуло господствующее меньшинство античного мира в целом. <...>

В истории христианства интеллектуальная эллинизация религии, черпавшей свои творческие истоки на Ближнем Востоке, начиналась еще с принятия аттического языка вместо арамейского в качестве средства выражения Нового Завета, так как сам словарный состав этой вульгаризованной, но тем не менее остающейся изощренной формы греческого языка нес в себе огромные философские смыслы.

Сходным образом высокая религия индуизма смело присвоила философские достижения уже увядающей буддийской философии, чтобы обрести в ней для себя еще одно и наиболее мощное орудие, в котором она нуждалась для того, чтобы изгнать своего философского соперника за пределы их общей родины в индийском мире.

Дата добавления: 2014-12-17