Специфика философского знания

Чтобы войти в мир творчества великих философов, тре­буется настойчивое и систематическое изучение филосо­фии и ее истории, немалый запас научных и иных знаний. В массовом сознании нередко философия представляется чем-то весьма далеким от реальной жизни, а философы-профессионалы — людьми «не от мира сего». Философство­вание в таком понимании — это пространное, туманное рассуждение, истинность которого нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Подобному мнению, однако, противоречит тот факт, что в культурном, цивилизованном обществе каж­дый мыслящий человек хотя бы «немножко» философ, даже если он не подозревает об этом.

Прислушаемся к разговору «за коньячком», который ведут в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» в уездном, глухом городишке Федор Павлович Карамазов и его сыновья: Иван и Алеша. Старик Карамазов обраща­ется сначала к старшему сыну, Ивану.

—... А все-таки говори: есть бог или нет? Только серь­езно! Мне надо теперь серьезно.

— Нет, нет бога.

— Алешка, есть бог?

— Есть бог.

— Иван, а бессмертие есть, ну там какое-нибудь, ну хоть маленькое, малюсенькое?

— Нет и бессмертия.

— Никакого?

— Никакого.

— То есть совершеннейший нуль или ничто!

— Совершенный нуль.

— Алешка, есть бессмертие?

— Есть.

— А бог и бессмертие?

— И бог и бессмертие. В боге и бессмертие.

— Гм. Вероятнее, прав Иван. Господи, подумать толь­ко о том, сколько отдал человек веры, сколько всяких сил даром на эту мечту, и это столько уже тысяч лет! Кто же это так смеется над человеком? Иван? В последний раз и решительно: есть бог или нет? Я в последний раз!

— Ив последний раз нет.

— Кто же смеется над людьми, Иван?

— Черт, должно быть, — усмехнулся Иван Федорович.

— А черт есть?

— Нет, и черта нет.

— Жаль. Черт возьми, что б я после того сделал с тем, кто первый выдумал бога! Повесить его мало на горькой осине.

— Цивилизации бы тогда совсем не было, если бы не выдумали бога¹.

Вряд ли Федор Павлович Карамазов, человек мало­культурный и малообразованный, читал Канта или сочи­нения других философов. А если бы прочел, то узнал бы, что не он один мучился вопросами о Боге, душе и бессмер­тии. По Канту, все эти идеи — трансцендентальные идеи чистого разума, объекты которых не даны в опыте, но ко­торые жизненно необходимы человеку как высшие прин­ципы, регулятивы его нравственного поведения и мораль­ной ориентации в мире.

Уже из диалога Карамазовых видно, что философские вопросы — это и есть вопросы не об объектах, природных или созданных людьми, а об отношении к ним человека. Не мир сам по себе, а мир как обитель человеческой жизни — вот исходная точка зрения философского сознания. Что я могу знать? Что должен знать? На что могу надеяться? — именно в этих вопросах заключены, по Канту, высшие и вечные интересы человеческого разума. Это вопросы о судьбе, предназначении человечества, о высших идеалах и ценностях человека: во имя чего и как жить, как сделать жизнь действительно мудрой и счастливой и как с досто­инством завершить ее? Они не могут быть решены окон­чательно, так как каждая эпоха такие вопросы перед че­ловеком ставит заново.

Не философы придумывают эти вопросы. Их «приду­мывает» жизнь. Философы — в меру своих сил и способ­ностей — ищут ответы на них. Сам характер философских проблем, однако, таков, что простое, однозначное, окон-

¹ Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы //БВЛ. Т. 84. М., 1973. С 161-162.

чательное их разрешение невозможно. Философские ре­шения всегда гипотетичны. Но каждый шаг человеческой истории, каждый новый рубеж обретенного социального опыта, каждая заметная веха в истории науки открывает перед философским разумом неведомые ранее грани дей­ствительности, дают возможность найти все более и более весомые аргументы в философских спорах, в отстаивании своих жизненных позиций и убеждений. Философии, как и философских споров, нет только там, где нет человечес­ких целей, человеческого присутствия, там, где люди не осознают ни свободы, ни ответственности.

Философские вопросы — это прежде всего мировоз­зренческие вопросы, ответ на которые цивилизованный, культурный человек ищет не в преданиях предков (миф), не в вере в авторитет (религия), а в доводах и умозаклю­чениях разума. И даже когда философ критикует разум, делает это он с помощью... разума! Всякая философия (ир-рационалистическая в том числе) есть рациональное по­строение человеческого духа, так как иначе философские вопросы не могли бы стать предметом споров и критики.

Рациональным (и новейшим) построением человечес­кого духа является и наука. Научное и философское зна­ние во многом совпадают (требованием к обоснованнос­ти, доказательности выдвигаемых ими положений). Но есть и различие. Научное знание безразлично к смыслам, целям, ценностям и интересам человека. Напротив, фи­лософское знание — ценностное знание, т. е. знание о месте и роли человека в мире. Такое знание глубоко лич-ностно, императивно (т. е. обязывает к определенному образу жизни и действия). Философская истина объектив­на, но переживается она каждым по-своему, в соответ­ствии с личным жизненным и моральным опытом. Толь­ко так знание становится убеждением, защищать и отстаивать которое человек будет до конца, даже ценой собственной жизни.

Философское знание всегда хранит свою память о себе, свою историю, свои традиции. В то же время по природе, по сущности своей оно антидогматично. Дух философии — критика: критика наличного знания, суд над ним. Такой суд есть — опосредованно — и критика бытия, т. е. суще-

ствующего строя и образа жизни, ибо именно они поро­дили «свое» сознание. Высшие проявления философско­го гения — это те высшие отметки, которые достигнуты культурным, мировым развитием.

Философия глубоко, органично связана с историчес­ким временем (Философия есть «эпоха, схваченная в мыс­ли», как говорил Гегель). Но и на свою современность философ глядит глазами вечности. Философское освоение действительности — это освоение ее в глобальных, а те­перь уже и в космических масштабах. Философское знание есть знание о всеобщем.

Но возможно ли такое знание? И возможно ли оно не как догадка, а как знание объективное, т. е. необходимое и достоверное, поддающееся проверке, апробации на свою истинность? Такой вопрос всерьез беспокоил, волновал самих философов не только в силу своей теоретической значимости, но и потому, что его положительное разреше­ние должно было оправдать философию в глазах общества: убедить людей в доверии к философским учениям, брав­шим на себя очень большую роль и ответственность быть учителем и наставником человечества.

Смысл проблемы заключался в следующем: все наше знание — из опыта. Но сам по себе опыт может свидетель­ствовать только о единичном и случайном. Эмпирики за­ранее обрекали себя на неудачу, тщетно пытаясь получить суждения и умозаключения всеобщего на пути простого количественного прибавления и расширения фиксирован­ных в опыте, подтвержденных фактов, т. е. на пути логи­ческой индукции. Тщетно потому, что опыт всегда огра­ничен и конечен, а основанная на нем индукция неполна. Эти неудачи явились одним из источников агностицизма (гносеологического пессимизма) — выводе о невозможно­сти познать внутреннюю суть вещей, которая решитель­но отделялась при таком ее понимании от своей внешней стороны — явлений.

Мистики и иррационалисты путь к всеобщему видели в признании сверхопытного и сверхфизического знания, в конечном счете — в мистическом экстазе или откровении.

Основоположник классической немецкой философии Кант попытался избежать обеих крайностей. Он предло-

жил в «Критике чистого разума» (1781) свой оригиналь­ный путь решения проблемы: резко отделил содержание знаний от его формы, содержание познанного он выводил из опыта, но это содержание — так считал философ — только тогда может быть признано всеобщим и достовер­ным, когда оно обретает для себя доопытную (априорную) форму, без которой невозможен сам мысленно организо­ванный опыт.

Решение, предложенное Кантом, — идеалистическое. Современная наука и практика не подтверждают кантов-ского предположения о доопытном происхождении чув­ственных и мыслительных форм. Но в таких предположе­ниях и догадках есть глубокое рациональное зерно. Оно состоит в том, что опыт, к которому как к источнику и критерию знания обращалась за поиском оснований все­общего прежняя философия, должен значительно расши­рить свои границы: это уже не только опыт индивида, а всечеловеческий опыт, опыт истории.

Человеческая история (история мысли, история духа в особенности) есть самый высший, самый развитый и са­мый сложный уровень реальности. Мир человека — самый богатый диалектикой. Для философии же, как говорил еще Древний философ Протагор (VI в. до н. э.), человек всегда был «мерой всех вещей». Познавай этот мир, т. е. глубинные процессы, происходящие в человеческой исто­рии, осмысливая радикальные перевороты в духовной жизни, в сознании, философия познавала тем самым все­общее, поскольку в высших проявлениях мирового разви­тия объективирована, осуществлена действительно всеоб­щая потенция, всеобщая мощь Универсума.

Только этим можно объяснить ту огромную эвристи­ческую и прогностическую силу, которая заключена в философском знании. Философские прозрения нередко и намного опережали открытия и выводы науки. Так, идеи атомистики были высказаны еще древними философами за несколько веков До нашей эры, тогда как в естество­знании (физике, химии) дискуссии о реальности атомов продолжались даже в XIX в. То же можно сказать и о дру­гих фундаментальных идеях (законах сохранения, прин­ципах отражения), которые были выдвинуты в философии

значительно раньше, чем получили признание и подтвер­ждение в естествознании, в науке.

Но, пожалуй, самый яркий и убедительный тому при­мер — философские открытия Гегеля, разработка им сис­темы диалектики как логики и теории познания. Гегелев­ская диалектика уже ближайшими его последователями — Марксом и Герценом — была глубоко и точно понята и охарактеризована как теория (или «алгебра») революции. Именно революция — и не только и не столько даже по­литическая, сколько Духовная, т. е. радикальная пере­стройка в общественном сознании, — дала философу ни с чем не сравнимый и не сопоставимый, богатейший и ценнейший материал для раздумий, выводов и обобще­ний. Из этих обобщений (центральное из них — учение о противоречии) был выведен категориальный каркас диалектической теории, однако в идеалистическом вари­анте.

В гениальных произведениях Гегеля — «Феноменоло­гии духа» (1807) и «Науке логики» (1812—1816) — можно проследить лабораторию высокого философского творче­ства. В первом из них вся история европейской культуры (от античности до Французской революции) прочитыва­ется как история изменяющихся ликов сознания; во вто­ром категории и фигуры логики осмысливаются как вехи всемирного исторического опыта, развития, усложнения всесторонней трудовой и общественной деятельности че­ловека.

Из чего и как «рождается» философия? Из каких ду­шевных сил и сил человеческого ума возникают философ­ские идеи и образы? Речь, тем самым, пойдет теперь не только о гносеологических (теоретических), но и о пси­хологических источниках философского знания.

Уже древние греки указали на два таких источника. Важно подчеркнуть, что они отнюдь не исключают, а до­полняют друг друга. Один из них назвал Аристотель, дру­гой — Сократ. Все наше знание, считал Стагирит¹, а фи­лософское знание в особенности, обязано своим происхождением такой счастливой способности человека,

¹ Аристотель родился в городе Стагире. — Ред. 14

как способность удивляться. Чем богаче, сложнее духов­ный мир Личности, тем сильнее развита у нее эта способ­ность: искренне, естественно переживать радостное вол­нение от встречи с еще не познанным, не разгаданным. Словами Аристотеля выражен оптимистический, рацио­налистический «дух Афин» — убежденность, глубокая вера человека в собственные силы, в разумность мира и в воз­можность его познания.

Способность удивляться (любознательность) — драго­ценное свойство человека, наполняющее его жизнь ожи­данием все больших и больших радостей от свободной игры ума, сближающей мыслящего человека с богами.

Так же, как здоровому, физически развитому человеку приятна игра мускулов, так и человеку умственно, нрав­ственно развитому приятна и даже необходима постоян­ная, непрерывная работа мысли. «Мыслю, следовательно существую», — говорит великий философ и ученый Р. Де­карт (XVII в.). Об интеллектуальном наслаждении как высшем благе, не сравнимом ни с какими другими блага­ми мира, говорили по-своему Б. Спиноза и Г. Гегель, К. Маркс и А. Эйнштейн. Маркс добавлял: духовно бога­тый человек — всегда нуждающийся человек, ибо он все­гда жаждет эти богатства умножить. -А Эйнштейн самой большой и удивительной загадкой мира считал, что он по­стижим разумом, познаваем.

Но человек не только познает мир. Он живет в нем. Человеческое отношение к миру (и к себе самому) есть переживание, и самым глубоким и сильным в нем явля­ется переживание времени, т. е. конечности собственно­го бытия, переживание неизбежности смерти. Именно смерть называет Сократ (V в. до н. э.) вдохновляющим гением философии. Только человек (даже когда он молод и здоров) знает о неизбежности собственной смерти, и это знание заставляет его думать о смысле жизни, а это и есть философствование.

Все это придает философскому сознанию трагическую, но и возвышенную тональность. Трагизм философского сознания, особенно ярко выраженный в восточной филосо­фии, не следует относить только к откровенно пессимисти­ческим этическим и антропологическим учениям (А. Шо-

пенгауэр, Э. Гартман). Трагичен и философский опти­мизм, ибо он тоже открывает перед человеком суровую истину без прикрас: жизнь есть борьба, а в борьбе неиз­бежны жертвы. Реализм философии рассчитан на муже­ственное принятие любого обоснованного разумом выво­да, на полный отказ от иллюзий.

Вот почему чисто рационалистический, просветитель­ный взгляд на философию как на удовлетворение частной человеческой любознательности явно недостаточен. Он должен быть доволен: философия — это «ответ» человека на вызов судьбы, поставивший его — смертное, но един­ственное в мире мыслящее существо — в положение «один на один» с бесконечной, безразличной по отношению к нему Вселенной.

Чисто интеллектуальный источник философской мудро­сти — аристотелевское «удивление» — составил, развившись, первую, научно-теоретическую компоненту философского знания. Второй источник (назовем его эмоционально-ценностным переживанием человеком себя и мира) род­нит философию с религией и искусством, т. е. уже не с теоретическим, а с принципиально иным — духовно-практическим — способом, видом освоения человеком действительности. Специфика, уникальность философии в том, что в ней (и только в ней) оба эти способа человечес­кой жизнедеятельности — научно-теоретической и ценно­стный, духовно-практический — объединены. Но каждый из них хранит в этом единстве свою относительную самосто­ятельность: теоретический вектор философии устремлен, по законам диалектической логики, ко всему более полно­му и всестороннему знанию, вектор эмоционально-ценно­стный (духовно-практический) сосредоточивает в себе нравственный, социальный опыт народа, нации. Его вы­воды в определенном смысле не зависят от времени, они вечны, как вечны великие творения искусства.

Говоря словами И. Канта, в соотношении теоретичес­кого и практического разума первенство принадлежит последнему. Это значит, что философские истины мало понять (и принимать) умом. Их нужно и выстрадать сер­дцем. Тогда они становятся убеждением — такой ценнос­тью, за которую люди готовы отдать жизнь. «Никто не

умирал из-за онтологических (космологических) про­блем», — писал французский философ и романист А. Ка­мю. За философские истины (и убеждения) — умирают! Если бы философские истины были истинами отвлечен­ного знания, они бы распространялись в мире, как рас­пространяется любая научная информация (так и пред­ставляли себе дело просветители, считавшие, что смысл жизни можно так же объяснить человеку, как и математи­ческую теорему). Опыт, однако, свидетельствует о другом: философские идеи только тогда могут стать побудителем человеческих поступков, когда они верно «угадывают» об­щественный, социальный интерес своего времени.

Говоря о специфике и характере философского знания, нельзя обойти понятия социального и духовного опыта, потому что все наше знание (не только знание философ­ское) имеет, в конечном счете один универсальный источ­ник — человеческий опыт. Опыт, на который опирается философия, — особого рода. Он отнюдь не есть ни непо­средственная достоверность, которая составляет матери­ал для повседневной работы наших чувств, ни наблюде­ние, ни эксперимент ученого (естествоиспытателя). Никакая эмпирия, никакой эксперимент не могут сами по себе слу­жить основой для всеохватывающих, предельно широких обобщений, что нередко истолковывается (скептицизмом, позитивизмом) как аргумент против самой возможности объективного, достоверного философского знания, которое низводится тем самым на уровень только субъективных, не общезначимых мнений и предположений.

Не спасает положение и другой (тоже позитивистский) взгляд на философское знание как на простое «обобще­ние» опытной науки. Во-первых, такой взгляд неверен по чисто историческим соображениям, так как философий намного старше науки (античная и средневековая фило­софия не могли обобщать науку, которой тогда еще не было). Во-вторых, если бы философия могла только что-то обобщать, она бы не несла в себе нового знания, цен­ность ее в культуре, т. е. в сотворенном мире человека, была бы тогда минимальной. В действительности же фи­лософия, напротив, не отстает, а опережает науку. Как это возможно?

Это возможно, потому что в мире есть история, разви­тие — движение от простого к сложному, от низшему к высшему. Познавая высшие, развивающиеся формы (структурные образования), диалектический разум познает тем самым общую логику общие законы движения, при­сущие не только самой этой форме, но и формам, ей пред­шествующим. Высшее есть в то же время и общее. Зако­ны, действующие на самом высоком уровне эволюции, являются общими для эволюции и охваченного ею мира в целом.

Самая высшая в мире реальность — это человек и мир человека: социальный и духовный. В нем диалектика жиз­ни достигла самого глубокого и полного выражения. За­коны этого мира — ключ ко всей диалектике действи­тельности. Это и дает философии как человекопознанию право быть категориальным, методологическим орудием познания, освоения, постижения всей бесконечной Вселен­ной, всех ее возможных форм и перевоплощений. Катего­рии философии — это «узелки на память», оставленные в наследство новым поколениям их предшественниками. В них сжат и сконцентрирован весь исторический опыт че­ловечества, зашифрован социогенетический код культуры. Только на этой основе возникает, работает человеческая мысль, в том числе и мысль философская.

Дата добавления: 2014-11-28