Основные идеи и исторические этапы развития западной философии 4 страница

Идеи философии (в первую очередь со стороны их со­циального содержания и генезиса) глубочайшим образом выражают «душу» народа, его внутренний духовный опыт, его сокровенные мечты и чаяния, осмысливая этот опыт и заключающиеся в нем тенденции как грань, момент об­щечеловеческого. Так, русская философия («русская идея») развивалась в сотворчестве, но и в определенной «оппозиции» к философии Запада. Из глубочайших недр народного духа и сознания, из -нравственного опыта по­колений, из трагического опыта своей истории она сдела­ла глубочайшие, проницательные выводы, сформулирова­ла бескомпромиссные императивы о том, что ценность человеческой жизни абсолютна, что эксперименты, наси­лие над естественным ходом жизни недопустимы, что никакой «прогресс» — ни научный, ни технический, ни социальный — не стоит слезинки ребенка, не может и не должен быть куплен ценой разрушения личности.

Русские философы не приняли идеал потребительства, сытого благополучия, как не приняли они и позитивист­ски-рационалистической модели человека, противопоста-вив всему этому свой взгляд, свое видение реальности. Это была идея целостности, идея всеединства. Разум, логика составляют существенную черту человеческою духа, но не

исчерпывают его. Цельное знание, как и цельная лич­ность, обретаются совокупными усилиями души, эмпири­ей, умозрением и верой. «В Россию можно только ве­рить» — слова из знаменитого четверостишья Тютчева содержат в себе тот смысл, что высшие истины открыва­ются человеку непосредственно, интуитивно, если толь­ко человек не безразличен, не безучастен к ним, если он вдохновлен, просветлен любовью к своей земле и к своему народу.

Составляя стержень национального самосознания, на­циональная философия открывает такие истины, выраба­тывает такие ценности, которые невозможно понять и принять, не соучаствуя в жизни и делах своих современ­ников и соотечественников. Такие императивы и ценно­сти не усваиваются и не передаются «книжным» путем, подобно любой иной (например, научной или научно-тех­нической) информации. Вопреки представлениям просве­тителей, простой «экспорт» философских, мировоззрен­ческих идей из одной страны (культуры) в другую, с иным историческим опытом и социальным образом жизни, с иным менталитетом и иной психологией невозможен, та­кие идеи не привьются, не срезонируют с духом народа, с массовым сознанием, не вызовут широкого интереса, ос­таваясь — и то лишь для любителей-интеллектуалов — отвлеченным, нежизненным знанием (как, к примеру, философия йоги для европейцев XX в.).

Рассмотрим национальные особенности философии на примере нашей отечественной философии XIX—XX вв. Русская философия — сравнительно позднее образование нашей национальной культуры, хотя предпосылки ее да­леко уходят в глубь российской (шире — славянской) ис­тории. Но предпосылки (сюда мы отнесем прежде всего историческое сознание и самосознание народа) еще не есть само явление — они лишь подготавливают рождение и развитие его. Само же явление начинается с обретения формы, адекватной ее содержанию.

Философия в России, если руководствоваться таким критерием, начинается не в XI — и даже не в XVIII вв. (как можно прочитать во многих статьях и монографиях), а в XIX столетии (в полную меру — во второй половине его).

Но это было поистине великое начало: Достоевский, Тол­стой, Вл. Соловьев. В их лице и в их творчестве философ­ское самосознание народа заявило о себе «на весь мир» — уже не как подражание Западу (византийцам, французам, немцам), а как совершенно самостоятельный голос, вно-сящий свою собственную тему и свою собственную то­нальность в многоликий диалог культур, в сложную духов­ную полифонию человеческой цивилизации.

Для России (как и для Запада) веком классики стал XIX в. Классическим — не только по совершенству, т. е. развитости сотворенных им форм и новообразований духа. Русская философская классика XIX в., как и наша клас­сическая литература, несли миру глубоко выстраданную опытом поколений истину: нет и не может быть такой цели, ради которой была бы допустима жертва хотя бы в

одну человеческую жизнь.

Русская философия выступила как философия Преду­преждения. Ее лейтмотив — нравственное вето на любой социальный проект, на любой «прогресс», если только они рассчитаны на принуждение, насилие над личностью. Провидческое Слово великих гуманистов XIX столетия было обращено к нашему времени. Но чтобы быть поня­той и услышанной потомками, истина этого ясного и муд­рого Слова должна была быть доказана 200-миллионно­му народу «от противного»: должны были пролиться не капли, а реки невинной крови, долго не просыхать моря сиротских и вдовьих слез, должны были рухнуть воздвиг­нутые на зыбком песке отвлеченного умозрения искусст­венные, античеловеческие конструкции-монстры, рассе­яться и быть отринуты человеческими душами ложные, губительные фетиши и соблазны.

С Достоевского («Великий Инквизитор») и Вл. Соло-вьева («Три разговора») в русской философии н литерату­ре берет начало жанр антиутопии, блестяще продолжен­ный и развитый мыслителями и художниками XX в. Этот жанр нередко требовал языка притчи, исповеди, пропове­ди, отказа от академических форм теоретизирования, от чисто рационалистического способа доказательства и обо­снования прочувствованных сердцем, пережитых, выстра­данных истин. Глубокие исследователи, Подлинные знато-

ки истории нашей отечественной философии (Н. А. Бер­дяев, Г. Г. Шпет, Н. О. Лосский, А. Ф. Лосев) всегда под-черкивали, что способ и характер русского философство-вания не является чисто рациональным и связывали его обычно с православием, с восточно-христианским миро­восприятием и мироощущением славянской души. «Рус­ские не допускают, — писал Н. А. Бердяев, — что истина может быть открыта чисто интеллектуальным, рассудоч­ным путем, что истина есть лишь суждение. И никакая гносеология, никакая методология не в силах, по-видимо­му, поколебать того дорационального убеждения русских, что постижение сущего дается лишь цельной жизни духа, лишь полноте жизни»¹.

Нетрудно догадаться, какой философии (и кому из философов) противопоставляется — при такой точке зре­ния — русская мысль и русская духовность. Их антипод более чем узнаваем: это европейский рационализм и его вершина — Гегель. С критикой гегелевского ультрараци­онализма и панлогизма выступили — и это было хорошо известно в России,— прежде всего сами же европейские (немецкие) философы: Шеллинг, Шопенгауэр, Ницше. Но европейский иррационализм XIX в. (европейский интуи­тивизм, европейская философия жизни) чем-то суще­ственно отличался от русского философско-религиозно­го искания. Чем же именно? Поиск ответа на этот вопрос позволит дополнить немаловажными штрихами духовные портреты России и Запада.

Философия, как уже отмечалось, есть душа нации, зре­лая философия — ее зрелая душа. Европейская философия Нового времени (как апологетизирующая, так и критику­ющая разум) — душа такого общества, такой цивилизации, которые уже в XV—XVI вв. (на юге Европы — и того ра­нее) осуществили — в исторических масштабах времени — в кратчайший срок глубочайший, беспрецедентный пере­ворот в экономических и социальных основах, условиях своей жизни: натуральные, «естественные» связи и отно­шения между людьми сменились отношениями и связя-

Бердяев Н. А. — А. С. Хомякову// Цит. по: Лосев А. Ф. Страсть

Дата добавления: 2014-11-28