Развитие английского общего права 2 страница

На протяжении всего XV века лорд-канцлер, принимая решения, действовал по собственному усмотрению. Поэтому в этих решениях был элемент религиозного субъективизма, характерного для высшего лица в церковной иерархии стра­ны. Но после того как в 1529 году Томас Мор был назначен первым светским лордом-канцлером, практика применения права справедливости все более начинает следовать образцу общего права. Идет процесс формирования норм и доктри­ны. И хотя первоначально он носит неопределенный н рас­плывчатый характер, лорд-канцлер постоянно прибегает к их помощи в случаях возникновения сходных ситуаций.

В конце XVI века решения лорда-канцлера стали регуляр­но публиковаться. И вскоре он почувствовал себя связанным своими прецедентами, как и судья, заседающий в суде обще­го права. Его деятельность во все большей степени рассмат­ривалась в качестве судейской. И потому его учреждение было преобразовано в канцлерский суд. Первоначально судьей в нем был лишь лорд-канцлер, а с 1730 года — его ближайший подчиненный, председатель апелляционного

суда. В XVIII веке уже больше не было сомнения в том, что правовые нормы, применяемые канцлерским судом (право справедливости), стали носить такой же прецедентный и юридико-технический характер, как и нормы общего права.

Термин “общее право”, как ныне выясняется, неоднозначен. Часто под этим термином понимают право англо-американской правовой семьи в целом. Кроме того, этот термин часто охотно противопостав­ляют термину “гражданское право”, под которым понимают правовую систему стран континентальной Европы, находящуюся под сильным влиянием источников римского права, и родственные правовые систе­мы. Под “общим правом” в узком смысле этого слова понимают лишь право английских королевских судов. Его следует отличать, с одной стороны, от “статутного права”, формируемого законодательными ак­тами английского парламента, а с другой стороны — от права справед­ливости. При этом под правом справедливости следует понимать не совокупность общих принципов справедливости, а ту часть материаль­ного права, которая отличается от остального материального права тем, что была развита в практике особого суда — канцлерского суда.

Важный с практической точки зрения комплекс норм права справедливости регулирует отношения “доверительной собственности” (trusts, ранее называемый uses).

Уже в XII и ХIII веках вассалы, пытаясь избежать фео­дальных повинностей, связанных с использованием получен­ного от лендлорда поместья, передавали его доверительному собственнику (trustee). Доверительный собственник для третьих лиц выступал как владелец этого поместья, а в отно­шениях с вассалом, передавшим имение в доверительную собственность, обязывался уступить ему имение во владение и пожизненное пользование, а после смерти вассала или по достижении его наследниками совершеннолетия распоря­жаться имением строго определенным образом в интересах третьего лица, называемого “бенефициарием”. Если довери­тельный собственник отказывался распоряжаться имением в соответствии с договоренностью, против него нельзя было возбудить иск перед королевским судом с целью заставить его выполнять взятые на себя обязательства по управлению доверительной собственностью. Типового предписания, упол­номочивающего реализовать подобного рода право требова­ния, не было. И, кроме того, судебные процедуры того време­ни были столь неповоротливы и формалистичны, что нормы, регулирующие отношения доверительной собственности, не могли бы быть установлены. В этом положении на помощь лицам, передающим имения в доверительную собственность

(и бенефициариям), пришел лорд-канцлер. Он рассматривал нарушения договоренностей доверительными собственника­ми как бессовестное и аморальное поведение, как “преступ­ление против чистой совести”. А потому и настаивал на той точке зрения, что хотя спорное имение и принадлежит дове­рительному собственнику по закону, то есть в соответствии с нормами общего права, но, согласно праву справедливости, он в то же время обязан так распоряжаться имением, как было оговорено в договоре о доверительной собственности. Эта основополагающая идея была постепенно подробнейшим образом разработана в судебной практике лорда-канцлера и уже после отмирания феодальных отношений стала эффек­тивно использоваться в различных отраслях права. Причем значение доверительной собственности стало столь велико, что в наши дни институт доверительной собственности явля­ется наиболее характерной отличительной чертой стиля ан­гло-американского права.

На основе практики применения права справедливости сложились также вспомогательные правовые средства, кото­рые в ряде случаев явились важным дополнением к слабо разработанной системе исков общего права. Так, согласно общему праву более древнего периода с его архаичным фор­мализмом, никто не мог заранее принять защитные меры и предотвратить нарушение своих, прав другим лицом. Более того, он обязан был ждать, пока ему не будет нанесен ущерб, и лишь после этого подать иск о его возмещении.

Такое положение также не могло удовлетворить обост­ренную совесть лорда-канцлера. Чтобы предупредить воз­можность противоправных действий в результате недобро­совестного поведения, он пользовался при наступлении определенных обстоятельств судебными запретами (injunc­tions), чтобы предотвратить невыполнение взятых на себя кем-либо обязательств. Причем от конкретного типа преце­дента зависело, как квалифицировать факт наступления “определенных обстоятельств” для использования судебного запрета. И лорд-канцлер должен был каждый раз решать, какие обстоятельства позволяют прибегнуть к судебному запрету как к средству, непосредственно предотвращающе­му, например, угрозу нарушения договора, а какие исполь­зовать лишь как вспомогательное средство, предшествующее окончательному решению спорного вопроса в судебном порядке.

Ответы на эти и массу других вопросов лорд-канцлер ис­кал не с помощью дедуктивного метода, на основе разрабо­танного им и признанного правильным общего принципа, а индуктивно, решая всякий раз встающие перед ним конкрет­ные проблемы.

Поскольку нормы права справедливости и общего права применя­лись различными судами — а это в Англии имело место до 1873 года, — лорд-канцлер не раз был готов воспрепятствовать путем судебного запрета одной из сторон начать или продолжать какой-либо процесс в судах общего права или же помешать ей привести в исполнение судеб­ное решение, вынесенное в ее пользу. В XVII веке эта практика при­вела к серьезным столкновениям между лордом-канцлером Эллесмером и верховным судьей Коуком. Коук придерживался той точки зрения, что лорд-канцлер не может ставить себя выше судов общего права и запрещать мановением руки уже начавшиеся процессы, препят­ствовать приведению в исполнение судебных решений, имеющих за­конную силу. Эллесмер невозмутимо отвечал, что, если решения судов общего права приняты под давлением, неправильно и недобросовестно, лорд-канцлер признает их недействительными и аннулирует, но не за допущенные в них ошибки или недостатки, а за недобросовестность одной из сторон в деле (см. Earl of Oxford's case, 1615, l W & T, 615, 21, Eng. Rep. 485, 487). В спор был вынужден вмешаться король Яков I. И он решил его в пользу своего лорда-канцлера. С тех пор приоритет права справедливости был общепризнан. Однако конфлик­тов между правом справедливости и общим правом более не возникало.

“Исполнение в натуре” — еще одно вспомогательное пра­вовое средство, возникшее в процессе применения права справедливости. Возможность иска, которую общее право предоставляет в связи с нарушением договора, недостаточна, так как она “выросла” из исков о причинении вреда и пото­му всегда связана с возмещением ущерба. И поэтому, когда лорд-канцлер сталкивался с прецедентами, в которых речь шла о вынужденной и потому, с его точки зрения, несправед­ливой необходимости истца довольствоваться возмещением ущерба, он допускал при определенных и постепенно кон­кретизируемых условиях удовлетворение исков об “исполне­нии в натуре”.

“Доктрина частичного исполнения по праву справедливости” — также изобретение лорда-канцлера. Если стороны заключили договор о продаже имения, который считается недействительным из-за его непра­вильного оформления, то покупатель, рассчитывавший в результате сделки “значительно изменить свое материальное положение”, может подать лорду-канцлеру иск о выполнении договора (specific perfor­mance), хотя с точки зрения закона договор ничтожен.

Другой пример. Общее право, подобно римскому праву, долгое вре­мя не признавало возможности уступки права требования, и потому лицо, добивающееся передачи ему права требования, может предъявить иск только с согласия цедента. Здесь также вмешательство лорда-кан­цлера помогло решить эту проблему. Права требования, которые лорд-канцлер сам создал путем принятия решений, такие как право бенефициария извлекать выгоду из доверительной собственности, он, не задумываясь, признал передаваемыми. Что же касается права требова­ния по закону, как, например, право требования на возмещение убыт­ков, понесенных в результате гражданских правонарушений, то уступку таких прав лорд-канцлер не мог декретировать своей властью. Это означало бы прямое изменение общего права. Но он мог по крайней мере принять решение, предписывающее цеденту дать согласие на предъявление иска цессионарием. Имея это решение, цессионарий уже мог обратиться с иском в компетентный суд общего права. (Обзор упо­мянутых и других норм и теорий “права справедливости” см. Schwarz. Equity. aa0, p. 122 ff.; Weir. The common law system. Int. Enc. Comp. L. vol. 2, ch. Z, 1974, 77). Из английской учебной литературы, исключая специальную литературу "о праве доверительной собственности, см., например, Maitland. Equity, aa0; Hanbury. Modern Equity (Bearb. Mandsley & Martin, 1981), Shell's Principles of Equity (Bearb. Megarry & Baker, 1973).

Приведенные примеры показывают, что нормы права справедливости внешне не противоречат общему праву и не стремятся вытеснить или заменить его. Более того, право справедливости содержит как бы лишь одни замечания, каса­ющиеся второстепенных моментов, глоссы и добавления к общему праву, которые, однако, иногда приобретают исклю­чительно важное значение и могут при случае, если быть откровенным, практически парализовать действие норм об­щего права. Но внешне лорд-канцлер, разумеется, всегда делает реверансы в сторону общего права и подчеркивает, что своими решениями создает нормы, которые лишь допол­няют общее право. Таким образом, если без права справедли­вости английское право трудно себе представить, то без об­щего права (в узком смысле) — практически невозможно.

Мэйтлэнд писал по этому поводу: “отношение между общим правом и правом справедливости следует рассматривать не как отношение меж­ду двумя противоречивыми системами, а как между кодексом и дополне­нием к нему, как между текстом закона и глоссой. Следует также пом­нить, что право справедливости не является самостоятельной системой. Едва ли его можно вообще назвать системой. Скорее, это совокупность дополняющих норм. Общее же право — и это можно смело утверждать — представляло собой законченную систему; если бы юрисдикция канц­лерского суда, основанная на праве справедливости, перестала действо-

вать, то все равно оставалось бы прецедентное право, может быть, гру­боватое и не очень отвечающее потребностям нашего времени, но тем не менее вполне приемлемое для решения повседневных проблем. С другой стороны, если бы общее право было отменено, то право справедливости должно было бы также неизбежно исчезнуть, так как в каждый момент своего применения оно предполагает существование огромного массива общего права” (Equity, aa0, р. 153).

IV

На ход развития и природу английского права в значитель­ной мере повлиял факт раннего становления в стране сосло­вия юристов. Оно было организовано по цеховому принципу и являло собой большую политическую силу. В раннем сред­невековье выросшие из королевской администрации королев­ские суды, равно как и сама администрация и королевский двор, имели свою резиденцию в Лондоне. Следствием этого стало образование широкого круга юридически грамотных людей, главным образом из среды духовенства. Однако вско­ре, по мере распространения правовых знаний в обществе, к этому кругу стали принадлежать и непрофессионалы.

Уже в то время, впрочем, как и сейчас, делалось различие между юрисконсультами иди поверенными (attornati или attorneys) людьми, опытными в торговых делах и консульти­рующими стороны по правовым вопросам, и адвокатами или барристерами (advocati или pleaders), которые специализиро­вались на устном изложении дел в суде. Эти юристы-практи­ки организовались к началу XIV века в многочисленные са­мостоятельные корпорации или гильдии (Inns of court), из которых четыре сохранились и по сей день: Линкольновская школа-гильдия, Греевская школа-гильдия. Внутренний Темпл и Средний Темпл (Lincoln's inn. Grau's inn. Inner Temple, Middle Temple). Руководство такой юридической гильдией находилось в руках старейшин (benchers) — группы старших по возрасту, опытных и успешно практикующих юристов, которые были наделены правом кооптации. Они представля­ли гильдию вовне, боролись с “нечестной конкуренцией”, внимательно следили за соблюдением сословного этикета и обладали далеко идущими дисциплинарными полномочиями.

Юридическое образование в Англии было поставлено по-другому, чем на континенте, где юристами становились по окончании университетов. Поэтому юридическое образова-

ние в континентальной Европе носило скорее теоретичес­кий, нежели практический характер. В Англии же юриди­ческое образование все средневековье и вплоть до ХГХ века оставалось монополией юридических школ-гильдий. Со­вершенно очевидно, что при таких условиях юридическое образование в Англии характеризовалось практицизмом и эмпиризмом, в нем больше обращали внимания на професси­онально-техническую сторону дела, чем на научную. Моло­дой юрист приобретал правовые знания, участвуя в судебных заседаниях, в семинарских занятиях, имитировавших судеб­ные процессы, на которых старейшины выступали в качестве судей, слушая лекции опытных юристов-практиков. Но са­мую важную роль в их занятиях играло постоянное, ежеднев­ное общение с более старшими и более опытными коллега­ми, которые углубляли их образование путем обсуждения практических проблем.

По завершении обучения происходила торжественная це­ремония присвоения звания барристера (call to the bar). Эта церемония осуществлялась старейшинами каждой школы-гильдии. Она осуществляется ими и сегодня в четырех выше­упомянутых школах-гильдиях. Государство, как и прежде, не принимает в этом никакого участия. Задача этих юридичес­ких гильдий заключалась (и ныне заключается) не только в том, чтобы обучать молодых юристов, но и в том, чтобы дать им почувствовать характерные особенности полученного ими образования и воспитания, чтобы они стремились к укрепле­нию сословной солидарности между коллегами по профес­сии. Поэтому ученики жили бок о бок с юристами в зданиях гильдии, вместе столовались, посещали вместе богослужение, совместно пользовались библиотекой, которая была в каждой гильдии, вместе музицировали, отмечали различные торжест­ва и посещали театральные спектакли. Считается даже, что премьера пьесы Шекспира “Как вам это понравится?” в 1601 году состоялась в здании школы-гильдии Средний Темпл.

Уже при Генрихе Ш (1216-1272) проявилась тенденция отбирать судей королевских судов из юридического сосло­вия. А с начала XIV века это стало уже установившимся правилом, которое сохраняется и сегодня, хотя нигде и не закреплено законом.

Действительно, ранее судьи отбирались исключительно из узкого круга юридической элиты, в частности из среды барристеров высшего ранга (servient ad legem serjeant-at-law). В

их число отбирались лордом-канцлером по представлению судей Суда общегражданских исков наиболее одаренные и авторитетные юристы. При этом они утрачивали принадлеж­ность к своей гильдии, но становились зато членами гильдии барристеров высшего ранга и продолжали к ней принадле­жать, даже если их впоследствии назначали судьями.

Причина тесных и дружеских отношений между судьями и этой юридической элитой заключалась не только в том, что они как члены одной гильдии постоянно встречались в суде на слушании дел, но и в постоянных контактах, дискуссиях на профессиональные темы и установлении связей в общес­тве. Поэтому судьи называли своих коллег по гильдии прина­родно “братьями”. А те, в свою очередь, участвовали во всех судебных заседаниях в качестве “друзей курии” и в своих речах оказывали поддержку своим “братьям”, восседавшим в судейских креслах.

В течение XVI века противоречия между выступающими в судах адвокатами (барристерами) и юрисконсультами (атторнеями) постепенно усиливались. Обе профессии про­должали все еще сосуществовать в рамках одной гильдии. Но адвокаты начали все громче заявлять о себе не как о предста­вителях одной из сторон в суде, а как о лицах, исполняющих благородный долг (nobile officium) в качестве независимых слуг закона. Поэтому они отказались от выполнения техни­ческих обязанностей, связанных с ведением судебного про­цесса, и рассматривали прямой контакт с клиентом, если его интересы не представлял поверенный, как нежелательный, а взыскание гонорара через суд считали противоречащим профессиональной этике.

В конце XVI века все юрисконсульты (атторнеи), вступав­шие в прямые контакты с клиентами, дела которых они вели, осуществлявшие представительство в процессе и принимав­шие участие в подготовке процесса, особенно в сборе факти­ческого материала, были исключены из членов гильдии. Как следствие этого, усилилась внутренняя сплоченность остав­шихся барристеров, которые специализировались на выступ­лениях в суде и юридической экспертизе.

Наряду с поверенными, осуществлявшими представительство в про­цессе в судах общего права, появились новые представители юридичес­кой профессии — солиситоры, которые выполняли те же функции, что и поверенные, но перед канцлерским судом. В 1739 году поверенные (атторнеи) и солиситоры совместно создали “Общество джентльменов,

практикующих в судах общего права и права справедливости”. Оно явилось предшественником “Юридического общества”, которое в наши дни является профессиональным представительством юристов, специа­лизирующихся в области регулирования хозяйственных отношений и объединенных под единым названием “солиситоры” (см. § 17, III).

Макс Вебер отмечал, что правовой стиль какого-либо определенного общества отчетливо проявляется в професси­ональном образовании и деятельности, в сословных органи­зациях и экономических интересах юристов, задающих тон в этом обществе. Их Вебер называл юристами высокого ранга (Rechtshonoratioren). Эта мысль, перенесенная на английс­кую правовую почву, оказывается очень плодотворной. Английская юридическая элита с давних пор состоит не из профессоров или чиновников, а из юристов-практиков. Эти практики — судьи и адвокаты (барристеры) — всегда зани­мали центральное место в самых авторитетных судах, их пос­тоянно связывали тесные профессиональные и замкнутые со­словные организации, подчинявшиеся жесткой внутренней дисциплине. В профессиональных школах-гильдиях не огра­ничивались лишь подбором молодых людей, чтобы подгото­вить их к профессии юриста. В них полностью царил дух юридического образования. Все эти обстоятельства, без вся­кого сомнения, оказали исключительно сильное влияние на характер английского права. И никто не выразил это лучше, чем Макс Вебер. Дав описание процесса обучения в средне­вековой юридической школе-гильдии, от отмечал:

“Этот способ обучения естественным образом приводит к форма­лизму в обращении с правом, основанным на прецедентах и аналогиях. Практика применения права требует... не его систематизации, а созда­ния списка типовых контрактов и исковых формуляров, пригодных для практических потребностей и ориентированных на постоянно повторяющиеся виды тяжб. Поэтому воспроизводится то, что взросло на почве римского права под названием “каутеларная юриспруденция” (Kautelarjurisprudenz)”.

Однако в силу самой природы своего развития эта юриспруденция не способна служить основой для рациональной систематизации права и даже для рационального подхода к правовым проблемам. Происходит это потому, что понятия, которыми она оперирует, ориентированы на осязаемые, конкретные, повседневные, наглядные и в этом смысле фор­мальные обстоятельства дела. Они разграничиваются по возможности в соответствии с внешними признаками, а затем с помощью упомянутых выше средств приспосабливаются к меняющимся потребностям.

Ни в коей мере эти правовые понятия не являются общими поняти­ями, то есть понятиями, которые образуются путем абстрагирования от

конкретного явления, посредством логических конструкций, обобще­ния и соподчинения, а затем применяются в качестве норм. Чисто эм­пирическая по своей сути правоприменительная практика и доктрина всегда замыкаются лишь на единичном и не стремятся никогда, перейти от единичного к общему, чтобы затем на основе общих принципов сделать возможным принятие решений по отдельным прецедентам.

Гораздо больше для этого метода характерны, с одной стороны, игра со словами, которые пытаются применять во всевозможных значениях, толковать, растягивать, чтобы приспособить к сиюминутной потребнос­ти, а с другой — аналогии или технические трюки, если игры со словами окажется недостаточно. Но если бы была создана достаточно гибкая и отвечающая практическим потребностям списочная система регистра­ции контрактов и исков, то в этом случае официально действующее право могло бы сохранить свой исключительно архаичный характер и при этом оставаться в формально неизменном виде, несмотря на серь­езные перемены в экономической сфере... Однако это отнюдь не спо­собствует возникновению рациональных правовых теорий и рациональ­ному юридическому образованию. Поскольку там, где утвердилось господство юристов-практиков, особенно адвокатов, как носителей правовых доктрин и профессионально-цеховой монополии на допуск к юридической практике, как правило, сильно повышается роль одного экономического фактора, а именно, суммы дополнительных доходов для увековечивания официального права, чтобы совершенствовать методы его применения исключительно эмпирически и чтобы препятст­вовать законодателю и науке вносить в него рациональные изменения.

Любое посягательство на традиционные формы применения права угрожает материальным интересам юристов-практиков, поскольку в сложившемся положении механизм адаптации типовых, занесенных в реестр контрактных и исковых форм к нормам действующего права, с одной стороны, и к интересам тяжущихся сторон, с другой, находится в их руках (см. Мах Weber. Wirtschaft und Gesellschaft, 1956, 457 ff.; Koschaker. Europa und das romische Recht, 1953, 170 ff.).

Эта социологическая точка зрения на профессиональную основу английского права позволяет понять, почему рецеп­ция римского права почти не затронула Англию. Правда, многообразие связей общего права с гражданским известно с давних пор. Так, уже в середине XII века болонский ма­гистр Вакариус преподавал римское право в Оксфорде и в Кентербери, когда в Германии о нем почти ничего не было известно. Церковные суды, которые норманны наделили ком­петенцией решать брачно-семейные и наследственные дела, касающиеся движимости, применяли римское каноническое право. Брэктон, будучи духовным лицом, также знал римское право достаточно хорошо, но использовал его понятия и методы юридического мышления лишь в той мере, в какой это было необходимо для систематизации и приведения

в порядок местного правового материала. Определенное влияние римского права можно, наконец, проследить в прак­тике применения права справедливости лордом-канцлером. Вплоть до XVI века он был лицом духовного звания, и все инквизиторские процедуры осуществлялись им по образцу канонического права.

Сильное влияние римское право оказало на торговое и морское право. В средневековье торговля осуществлялась купцами различных стран. Они постоянно переезжали из страны в страну и с ярмарки на ярмарку и жили в соответствии с международным обычным правом, которое в значительной мере было подвержено влиянию римского права.

Обычные процедуры судов общего права не подходили для правово­го регулирования торговых сделок. И потому в местах важнейших яр­марок и торговых центров создавались специальные торговые суды, которые применяли не общее право, а международное (lex mercatoria). Аналогичная картина сложилась и с морским правом. Здесь также в некоторых портовых городах создаются специальные морские суды. Позднее королем было создано несколько морских судов, которые применяли в основном гражданское право. Вплоть до XIX века между торговыми судами и судами общего права шла активная борьба за ут­верждение своей юрисдикции. Эта борьба в конце концов завершилась в пользу судов общего права. В результате торговое право больше не существует в Англии как самостоятельная отрасль права. Благодаря знаменитому судье лорду Мэнсфилду (1705-1793) оно полностью было поглощено общим правом. Тем не менее влияние римского права на торговое и морское право оставалось относительно сильным. И ощуща­ется даже сейчас: “Эта отрасль английского права, без сомнения, в значительной мере утолила жажду из колодца римского права, равно как благодаря живой воде торговых обычаев” (Potter, аа0, р. 204).

Лишь однажды в истории общего права был период, когда римское право угрожало полностью занять его место или оставить ему роль субсидиарного источника. Это случилось при Тюдорах и Стюартах в XVI и XVII веках. То была эпоха великого противостояния королей, стремившихся к абсолют­ной монархии, и парламента. В этом споре римское право и сыскало симпатии правителей, так как лишь оно давало воз­можность обосновать легитимность политических притяза­ний придать королевской воле абсолютный и юридически обязательный характер. Влияние общего права ограничива­лось тем, что наряду с уже существовавшими от века судеб­ными учреждениями король создавал целый ряд новых судов и судебных властей. В первую очередь речь идет о “звездной палате” — высшей судебной инстанции для рассмотрения важных политических преступлений. Все эти суды служили

инструментом непосредственного исполнения королевской воли, и их процессуальные нормы были скроены по образцу римского канонического права. В этих судах, как и в морс­ких судах, судьями были юристы и адвокаты, получившие гражданско-правовое образование в английских университе­тах. И в 1511 году они даже объединились в специальную гильдию — ассоциацию цивилистов (Doctors's commons). Ду­ховная атмосфера того времени также благоприятствовала рецепции римского права. Правда, не профессиональные юристы, а литераторы и интеллектуалы, восторгавшиеся иде­ями Ренессанса и гуманизма, часто клеймили “варварство” и “формализм” общего права и ратовали за введение более ясного и упорядоченного, по их мнению, гражданского права (подробнее см. Holds-Worth, аа0, ГУ, р. 217 ff.).

Тем не менее всеобъемлющей рецепции римского права в Англии не произошло. Этому, как было показано выше, без сомнения, воспрепятствовало юридическое сословие страны, которое за три века своего существования сумело добиться организационной сплоченности, профессиональной солидар­ности и политического влияния и которое идейно и экономи­чески было заинтересовано в сохранении общего права.

Важно также и то, что юристы в политической борьбе того времени, используя свое сильное влияние, поддержива­ли парламент, который в конце концов оказался победите­лем. Так общее право стало важным орудием борьбы парла­ментской партии с абсолютистскими прерогативами короля благодаря своей жизнестойкости, еще более возросшей за долгие годы развития, и сложной и формалистической тех­нике, с помощью которой удавалось эффективно выскальзы­вать из железных объятий абсолютистской власти. С тех пор англичане связывают с общим правом мысль о том, что одной из основных его функций является обеспечение гаран­тий свободы и тем самым выполнение задачи, возложенной на континенте на конституцию, — защищать граждан от мер­твой хватки деспотизма.

Идейным вдохновителем борьбы с абсолютизмом был известный ан­глийский юрист Эдвард Коук (1552-1634). Это был авторитетнейший юрист своего времени. Занимая пост председателя суда общегражданс­ких исков, а позднее и суда королевской скамьи, он одновременно был горячим сторонником общего права. Уже рассказывалось о его борьбе за приоритет общего права над правом справедливости и о решении этого вопроса королем в пользу последнего. После этого инцидента

Коук окончательно впал в королевскую немилость и был уволен со своей судейской должности. В дальнейшем он, возглавляя оппозицию в парламенте, посвятил себя борьбе против роялистской партии. Помимо этого он был блестящим писателем. Его наиболее известная книга — комментарий к научному труду Литтлтона о земельном праве, появив­шемуся в 1581 году, — “Коук о Литтлтоне” — важнейший источник права. Награжденная таким эпитетом книга Коука внесла значитель­ный вклад в развитие земельного права Англии. Многие применяемые и сегодня понятия и представления были введены в правовой оборот книгой Коука, благодаря которой стало возможным проследить их не­разрывную связь с ранним средневековьем.

Дата добавления: 2014-11-29