Л. Основные философские подходы к пониманию справедливости и зависти

РАССМОТРЕНИЯ СПРАВЕДЛИВОСТИ И ЗАВИСТИ

ЭЛИТАРНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ В КОНТЕКСТЕ

РАЗВИТИИЛИЧНОСТИ

В ЦЕННОСТНО-НРАВСТВЕННОМ

ЭЛИТАРНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ

Часть III

Глава 13. ПРОБЛЕМА ЭГАЛИТАРНОСТИ.

Для философского уровня рассмотрения элитарно­сти наиболее важна проблема справедливости, в том числе и справедливости во взаимоотношениях между элитой и простыми людьми — массой.

Если сравнивать восточное и западное отношение к справедливости, то в целом можно сказать следующее: на Востоке, в арабской культуре — справедливость не устанавливается, а восстанавливается (как ранее утра­ченная гармония и равновесие); на Западе — справедли­вости не существует, пока она не установлена законода­тельно...

Например, в буддизме справедливо все, что вытекает из страдания, и сомнительны любые теории, где выраба­тываются «нормы» и «принципы» справедливости... В индийской традиции (в брахманизме) справедливость — это не есть равенство, именно неравенство справедли­во, т.к. делит общество на касты и обеспечивает стабиль­ность этого общества (кстати, многие европейские фи­лософы и социологи боятся прихода «власти масс» вмес­то «власти элиты, аристократии»); также брахманизм исходит из того, что все люди равны в своей лишенности того, что является трансцендентным, но неравны в том смысле, что не осознают эту лишенность или же осозна­ют ее в разной степени.

Можно обозначить некоторые общие особенности представлений о справедливости, характерные для Ин­дии и Китая:

а) источник моральных установок носит либо сакра­льный (священный, обрядовый), либо авторитарный ха­рактер;

б) реализация справедливости относится к будуще­му, т.е. после смерти (например, считается, что конфу­цианская модель — это «демократия мертвых», где «признается право голоса за самым необычным из всех классов — классом мертвых»);

в) идеал справедливости соотносим с определенным «коллективом», к которому принадлежит человек (кас­та, община, сословие, религиозная конфессия...);

г) справедливость — обязательно связана с долгом, обязанностью (особая роль при реализации справедли­вости — не за законом, а за ритуалом «ли» — в конфуци­анстве, где особо важен общественный прессинг приме­нительно к нарушителю).

В философии выделяются два основных подхода к проблеме справедливости: 1) традиционный, признаю­щий незыблемость существующих порядков (Платон, Т. Гоббс, И. Кант); 2) более современный — релятивист­ский подход, предполагающий «отказ от универсально­сти моральных обязанностей» (Д. Дьюи, Дж. Ролз, Р. Рорти) (см. Степаньянц, 1996. С. 145).

В частности, известный философ Дж. Ролз противо­поставляет классической утилитаристской концепции справедливости, предполагающей равную (среднюю) «полезность» для всех, свою концепцию «справедливо­сти как честности», основанную на том, что конфликту­ющие стороны, имеющие отличные представления о справедливос'ти, все-таки находят некоторый компро­мисс на взаимовыгодных условиях. Это и обеспечивает социальную стабильность и реализацию конкретным индивидом своей концепции блага. Критикуя традици­онные представления о справедливости, Дж. Ролз отме­чает, что в классическом утилитаристском понимании справедливости предполагается, что все люди альтру­исты, что все люди как бы сходятся в одну личность (почти как Господь Бог...). Но при этом у таких людей нет проблемы (свободы) выбора и риска, а значит, и воз­можности самоопределяться. И лишь в подлинном по­нимании справедливости, в «справедливости как чест­ности» (по Дж. Ролзу) человек вправе выбирать и риско­вать, т.е. вправе быть личностью (Ролз, 1995. С. 166—168). СамДж. Ролз выделяет два основных прин­ципа справедливости: 1) равные права людей в отноше­нии основных свобод и 2) неизбежные неравенства (раз-

личия) никого не должны ущемлять в чувстве собствен­ного достоинства (Ролз, 1995. С. 66—71).

Интересно, Т.И. Ойзерман считает, что несправедли­вость — это «...фундаментальный факт общественной жизни, истории человечества», что «борьба с несправед­ливостью — столь же фундаментальный факт, источник наилучшего в человеке» и что «окончательное преодоле­ние всякой несправедливости — вечная перспектива» (цит. по Фроловой, 1995, С. 25—26).

Нередко выделяют два основных «слоя справедливо­сти» (равенства): а) равенство возможностей, равенство перед законом, равенство старта — это должно обеспе­чить государство; б) равенство результатов, равенство на финише (интересно, Ж.-Ж. Руссо считал, что равенство возможностей должно завершаться равенством резуль­татов, а Дж. Локк считал, что результаты на финише за­висят уже от самого человека...).

Как отмечал американский психолог Дж. Адаме, справедливость — это соотношение между вкладом че­ловека и получаемым им благом (Психологическое са­мообразование, 1992. С. 73). Это близко кст.23.2 «Всеоб­щей декларации прав человека», где сказано: «Каждому человеку, без какой-либо дискриминации, гарантируется равная оплата за равный труд»...

Интересно, что в конце сороковых годов, перед при­нятием Всеобщей декларации прав человека, группа американских ученых Американской антропологиче­ской ассоциации под руководством М. Герсковица вы­ступила с меморандумом, подвергающим сомнению универсалистскую концепцию прав человека: «...стан­дарты и ценности имеют особенный характер в разных культурах, из которых они происходят, поэтому всякая попытка сформулировать постулаты, вытекающие из представлений или морального кодекса одной культуры, препятствуют распространению такого рода декларации человеческих прав на человечество в целом... В основу должны быть положены общемировые стандарты свобо­ды и справедливости, базирующиеся на принципе, со­гласно которому... человек свободен в том случае, если он может жить согласно тому пониманию свободы, которое принято в его обществе. И, наоборот, нельзя представить себе эффективный мировой порядок, если он поощряет свободное развитие личностей членов, конституирую-

щих этот порядок сообществ» (цит. по Ионину, 1995.

С. 35).

Таким образом, можно утверждать, что в более со­временной демократической общественной системе возможны разновариантные (индивидуально-уникаль­ные) пути к лучшему, к элитному... Интересно, еще Ф.Ницше говорил устами Заратустры: «Чем благороднее, тем редкостнее» (Ницше, 1990. С. 261).

Но тогда получается, что строгое уравнивание в пра­вах и возможностях сильно ограничивает творческое са­мовыражение человека в его стремлении к лучшему. По этой причине не утихают споры вокруг идеи эгалитарно-сти (от франц. — е§аП1и — равенство), проповедующей всеобщую уравнительность. Рассматривая соотношение справедливости и зависти, Дж. Ролз обнаруживает их связь с проблемой эгалитаризма и, в частности, отмеча­ет: «Конечно, могут быть такие формы равенства, кото­рые проистекают из зависти. Строгий эгалитаризм, док­трина, которая настаивает на равном распределении всех первичных благ, явно происходит из этой склонно­сти. Это означает, что эта концепция равенства была бы принята в исходном положении, только если бы сторо­ны были достаточно завистливыми... Различные кон­цепции равенства, которые они определяют, признают­ся в предположении, что зависти нет» (Ролз, 1995. С. 467).

Что вообще «согревает душу» эгалитаристу? — На наш взгляд, это может быть и убежденность привержен­ца эгалитарных подходов в том, что именно он пропове­дует столь благородные идеи. Но тогда он неизбежно противопоставляет себя тем людям, которые проповеду­ют идеи неравенства, и становится как бы «умнее», «бла­городнее», «лучше» (а значит, и «элитнее») этих людей. В итоге мы опять получаем псевдоэгалитарность... Хотя, конечно, возможны и вполне искренние стремления, но как показывает история, — эти стремления живут лишь до поры, до времени...

«Все попытки создать нестратифицированное (рав­ное. — Н.П.) общество потерпели неудачу. — пишет М.А. Фролова. — Христианство начинало свою историю с по­пытки создать общество равных, но очень скоро оно имело уже сложную иерархию, огромную пирамиду с многочисленными рангами и титулами, начиная со все­могущего папы и кончая находящимся вне закона ерети-

ком. Институт монашества был организован св. Фран­циском Ассизским на принципах абсолютного равенст­ва; но прошло семь лет — и равенство испарилось. Все попытки самых ревностных уравнителей в истории че­ловечества имели туже судьбу. Советская история — еще один пример в длинном ряду схожих экспериментов. Громадное потенциальное стремление к неравенству у многочисленных уравнителей становится сразу замет­ным, как только они оказываются у власти. В таких слу­чаях, по мнению П. Сорокина, они демонстрируют бо­льшую жестокость и презрение к массам, чем бывшие короли и правители. Это регулярно повторялось в ходе победоносных революций, когда уравнители станови­лись диктаторами» (Фролова, 1995. С. 13).

И все-таки эгалитарность существует хотя бы в ко­роткие периоды свержения власти предшествующего правителя. Кроме того, эгалитарность существует как некая идея, воздействующая на умы сначала отдельных людей, стремящихся к справедливости, а затем и более многочисленных групп (масс), этими идеями вдохнов­ленными. Но, к сожалению, окончательное торжество этой идеи невозможно. Скорее приходится говорить об эгалитарности как о принципе (идее, образе) активиза­ции сознания совестливого человека.

Кроме того, вполне возможно говорить об эгалитар­ности не «вообще», а применительно к взаимоотноше­ниям достаточно ограниченной группы людей. Дж.Ролз в этой связи пишет: «...именно статус моральной лично­сти дает право на равную справедливость... равная спра­ведливость распространяется на тех, кто имеет способ­ность принимать участие и действовать в соответствии с публичным пониманием исходной ситуации. Следует обратить внимание, что моральная личность здесь опре­делена как некоторая возможность, которая обычно реа­лизуется со временем. Именно эта возможность вводит в рассмотрение требование справедливости... неверно, что обоснование равенства через естественные способ­ности несовместимо с эгалитарным подходом. Нам надо лишь выбрать некоторое ранжированное свойство (я бу­ду так называть его) и дать равную справедливость тем, кто удовлетворяет этим условиям... Тот, кто может по­ступать справедливо, имеет право на справедливое к не­му отношение» (Ролз, 1995. С. 437—441).

Подытоживая различные взгляды на проблему спра­ведливости, М.А. Фролова отмечает, что:

— существует естественное и социальное неравенст­во людей;

— само социальное неравенство определяется нерав­ным доступом разных людей ктаким благам, какденьги, власть, престиж;

— социальное неравенство и справедливость — это нормативные понятия морали;

— окончательное преодоление всякой несправедли­вости — вечная перспектива;

— понимание социальной справедливости связано с анализом социальной мобильности;

— социальная справедливость — это понятие конк­ретно-историческое, меняющееся на протяжении ве­ков;

— в классовом обществе справедливость делилась на: а) распределяющую (политика) и б) уравнивающую (экономика и право);

— более современные подходы основываются на принципе равенства (по закону) и принципе пропорциональности (по заслугам).

«Сегодня социально справедливым считается то об­щество, — пишет далее М.А. Фролова, — в котором: а) люди имеют равные условия для реализации своих различных способностей; б) существует объективный, а не уравнительный подход к оценке результатов деятель­ности каждого индивида. Объективный (истинный) подход подразумевает оценку результатов деятельности, с точки зрения интересов общества (его нормального функционирования)» (Фролова, 1995. С. 37—38).

7. Заказ №3650

13.2. Проблема наследования благ (морально-психо­логические аспекты)

Проблема справедливости имеет еще одну интерес­ную и трагичную грань — проблему наследования (в том числе и элитарности). С одной стороны, каждый имеет право быть собой (включая и право на откровенное «хо­луйство» и унижение перед сильными мира сего). Но, с другой стороны, у людей появляются дети-потомки, и тогда возникает вопрос: что же они наследуют, виноваты ли эти дети в том наследстве, которое они получают от своих родителей?..

Если кто-то получает в наследство хорошее здоровье родителей, их капиталы и связи с влиятельными людь­ми, наконец, хорошее образование и воспитание, то дру­гие дети получают в «наследство» болезни и пороки ро­дителей, отвратительное воспитание и т.п. При этом происходит самое страшное: родившийся не в «той» се­мье человек лишается часто возможности не только пол­ноценно реализовать свой потенциал, но и возможности развивать этот потенциал.

Естественно, имеются исключения, когда такой че­ловек все-таки преодолевает эти ограничения самореа­лизации и развития, с трудом вырываясь в более «элит­ные» слои общества, но эти исключения лишь подтверж­дают трагичность положения остальных изначальных изгоев общества.

Получается, что в несправедливом обществе кто-то изначально превращается в презираемых и отверженных (соотносимых с безликой «массой»), а кто-то, только по­тому, что он родился в богатой, культурной семье или в «престижной» местности с особыми возможностями проживания и получения образования, изначально ока­зывается в более привилегированном («элитном») поло­жении.

Некоторые авторы считают, что именно сама идея наследования обеспечивает «преемственность элиты», в частности, В. Кормер, рассматривая причины деграда­ции элиты в период Советской власти, пишет: «...многие наши беды оттого, что мы не можем завещать детям того, чем владеем сами. Например, умрет кто-нибудь из но-

менклатуры, смотрите: нередко отбирают ведь и кварти­ру, и дачу!.. Преемственность элиты нарушается!.. А от­сюда и нехватка политической культуры, перебои в сфе­ре демократии» (Кормер. 1997. С. 147).

Но вот что пишет об идее наследования (а фактиче­ски — о психологии наследника) известный философ Ортега-и-Гассет: «Существо, которое сейчас встречает­ся везде и всюду проявляет свое внутреннее варварство, и впрямь баловень человеческой истории. Это наслед­ник, который ведет себя именно и только как наследник. В нашем случае наследство — это цивилизация со всеми ее благами: изобилием, удобствами, безопасностью и т.д... Он одно из уродливых порождений роскоши, когда та влияет на человеческую натуру... Сейчас достаточно напомнить неизменно повторяющуюся трагедию каж­дой наследственной аристократии. Аристократ наследу­ет, то есть получает готовыми, условия жизни, которых он не создавал, то есть такие, которые не находятся в ор­ганической связи с его личностью, с его жизнью. Он ви­дит, что с колыбели, без всяких личных заслуг, обладает богатством и привилегиями. Сам он ничем с ними не связан, он их не создавал... К чему это приводит? Какой жизнью будет жить наследник — своей собственной или своего высокого предка? Ни той. Ни другою. Ему сужде­но представлять другое лицо, то есть ни быть ни самим собой, ни другим. Его жизнь неизбежно утрачивает под­линность и превращается в пустую фикцию, стимуля­цию чужого бытия... Результатом этого и становится тот особый идиотизм старых дворянских родов, который не имеет подобий» (Ортега-и-Гассет. 1998. С. 251—252).

Людей, которые получают все в готовом виде, т.е. всего лишь наслаждаются благами «массового обще­ства», Ортега-и-Гассет называет «маменькиными сын­ками»: «Этот новый тип человека, «человек самодоволь­ный» — воплощенное противоречие самой сущности че­ловеческой жизни. Поэтому, когда он начинает задавать тон в обществе, надо бить в набат и громко предупреж­дать о том, что человечеству грозит вырождение, духов­ная смерть... Он явился на свет, чтобы делать только то, что ему хочется, — типичная психология «маменькиного сынка» (там же. С. 254).

7*

13.3. Ущемление чувства собственного достоинства как основа зависти

Нередко осложняет понимание справедливости та­кое явление, как «зависть». Более того, нередко понятия «зависть» и «справедливость» просто отождествляются, например, заявляется, что зависть — это качество неудачников, прикрывающих свою несостоятельность разговорами о «справедливости», или заявляется, что «зависть — это вообще основа всех революций и прочих бед»...

Дж. Ролз все-таки призывает разводить эти понятия и, в частности, пишет: «Многие консервативные авторы полагают, что тенденции к равенству в современных об­щественных движениях являются выражением зависти». Далее он приводит пример с детьми, которые соперни­чают за любовь своих родителей, а значит, и «ревнуют», и «негодуют», и «завидуют» тем, кого родители любят больше и кого называют «счастливчиками».Но при этом ведь каждый ребенок имеет равное право на любовь и мог бы сказать, что его социальные чувства «возникают не из зависти, а из негодования, что с ними обращаются несправедливо», — отмечает Д.Ролз (1995. С. 466—468).

«Главным психологическим источником подвержен­ности зависти является отсутствие уверенности в нашей собственной значимости, соединенное с чувством бес­силия», — пишет Дж. Ролз (Ролз, 1995. С. 464). Завидует обычно слабый человек, и слабый именно «отсутствием» собственного достоинства. И для такого человека досто­инство часто не выступает в качестве личностной ценно­сти, поэтому для достижения своих жизненных целей (в том числе и по обладанию предметами, вызывающими зависть) он спокойно использует остатки своей совести и чести в качестве «разменной монеты» для приобрете­ния вожделенных благ.

Однако следует обозначить собственно зависть, вы­ражающуюся скорее в злом сожалении, что кто-то дру­гой (менее достойный нас) вдруг владеет благом, кото­рым и нам хочется владеть и так же «наслаждаться» обла­данием этим благом и своим превосходством по отноше­нию к тем, кто этого лишен, а затем все-таки отличить ее

от чувств, связанных с «негодованием», «возмущением» имеющейся несправедливостью при распределении (или перераспределении) благ.

«Негодование — это скорбь о том, что блага принад­лежат недостойному, — отмечал Аристотель, — негоду­ющий... огорчится и тогда, когда увидит, что кто-то страдает незаслуженно... Завистливый же ведет себя противоположным образом. Его будет огорчать благо­денствие любого человека, будь оно заслуженное или незаслуженное» (см. Разум сердца, 1990. С. 308).

Близкие мысли о зависти, справедливости и негодо­вании (сердитости) при несправедливом распределении благ высказывает Р. Декарт: «Если судьба наделяет ко­го-нибудь благами, которых он в действительности не­достоин, и когда зависть побуждается в нас только пото­му, что, любя справедливость, мы сердимся, что она не была соблюдена при распределении этих благ, то эту за­висть можно извинить... Зависть находит себе оправда­ние, если только злоба относится к распределению благ.., а не к тем, которые ими обладают или их распределяют» (там же. С. 308). «С завистью можно бороться только од­ним способом: сделать так, чтобы жизнь завистливых людей была счастливее и полнее», — пишет Б. Рассел (там же. С. 307).

Проблема изначального неравенства возможностей развития и саморазвития человека, определяемая его рождением в разных по своему культурному, финансо­вому и статусному положениях семьях, является ключе­вой в общественной жизни, а стремления людей разны­ми путями все-таки преодолеть это неравенство часто составляют главный смысл их жизни.

Интересны в этом плане рассуждения А.В. Луначар­ского о социальном воспитании, который, отвечая на вопрос, почему маленькая Древняя Греция могла в свое время противостоять странам-гигантам, отвечает, что для этого «необходим был огромный духовный подъем каждого гражданина», «необходима была демократия», предполагающая и некоторое «уравнивание в пользова­нии социальными благами», и соответствующее разви­тие для каждого гражданина своих возможностей на по­льзу общества (государства). А.В. Луначарский пишет далее, что «Греция — удивительно педагогическая стра­на», где социальное воспитание считалось государствен-

ным делом, а только семейное воспитание уже тогда счи­талось «устаревшим» (Луначарский, 1976. С. 239).

13.4. Эгалитарность в условиях демократии

Почему-то великий мыслитель Б. Рассел как-то от­кровенно заявил, что «зависть — основа демократии»... (см. Энциклопедия афоризмов, 1998. С. 186). У многих людей, начитавшихся бульварных, «желтых» газетенок и журнальчиков, где часто рекламируются и «обосновыва­ются» различные ценности «торгашеского» мира и «пра­вомерность» самой идеи моральной неразборчивости, такое откровение философа может вызвать недоумение. Интересно, что огромная популярность подобных при­митивных изданий может быть объяснена умело вы­бранным стилем изложения, в котором можно обнару­жить постоянное ерничанье, высмеивание всего пре­красного и достойного, утверждение именно своей («торгашеской») системы ценностей, согласно которой все можно «покупать» и «продавать», а также постоянно подразумеваемую мысль (намек) о том, что если ты смее­шься вместе с нами, то ты — и есть настоящая элита... Но одновременно в таком все высмеивающем («прибамба-систом») стиле можно обнаружить и зависть по отноше­нию к тому, что, действительно, прекрасно и благород­но, т.к. для самих «высмеивающих» все это недоступно. Как сказал один умный человек, «зависть страдает комп­лексом чужой полноценности» (Э. Сервус). Видимо, да­же несмотря на несомненные таланты и образование, слишком много было у таких газетно-бульварных «весе­льчаков» сделок с собственной совестью...

Как известно, основой демократии является частная собственность и, главное, — право человека распоряжа­ться тем, что ему принадлежит по закону. Согласно это­му праву, человек может продавать свое жилище, свои знания, таланты, свое авторское право, свою печень или скелет после смерти, он может заключать брачный конт­ракт, продавать своих детей, свою невинность, свое здо­ровье, свои доброе имя, принципы и идеалы, иногда кто-то продает свою Родину и все, что угодно... Количе­ственным эквивалентом всему перечисленному служат деньги, а самым универсальным, «международным» эк-

вивалентом являются именно «доллары». Именно бла­годаря деньгам возможны различные обмены и взаимо­обмены между людьми. По этому поводу можно вспом­нить другое известное высказывание: «Демократия - это количество»...

Относиться к деньгам следует уважительно: деньги как бы аккумулируют в себе труд и счастье, надежды и беды многих людей, поэтому обладатель деньгами как бы обладает и частичками души множества людей, да и сам вкладывает в них часть своей души. Вот если бы главным мерилом (эквивалентом) различных благ когда-нибудь стали не деньги, а затраченные душевные силы, тогда, возможно, и мир был бы иным, но пока такого четкого и понятного большинству эквивалента нет: каждый пыта­ется определить ценность различных благ в соответст­вии с затраченными душевными силами лишь интуитив­но и не у всех это получается...

Поскольку деньги (особенно «доллары») - понятный для большинства людей эквивалент счастья, то каждому человеку достаточно легко соотносить себя с другими людьми и определять ценность своей жизни согласно этому универсальному «мерилу». И тогда оказывается, что большинство людей очень далеки от того, что назы­вается «счастьем», выраженным в количестве денежных знаков. Вот здесь и рождается настоящая зависть.

«В зависти всегда таится сравнение, — писал Ф. Бэ­кон, — а где невозможно сравнение, нет и зависти». «За­видующий интерпретирует чужой успех как свое пора­жение, а не как выигрыш целого, частью которого он яв­ляется», — отмечает К. Муздыбаев (см. Муздыбаев, 1998. С. 88). «При этом возможности сравнения не беспреде­льны... Завистник, как правило, сравнивает свое поло­жение, свои достижения со статусом близко стоящих на социальной лестнице. Поэтому и говорят: «Гончар зави­дует гончару», «король завидует королю», «низший зави­дует вельможе», — пишет К. Муздыбаев — Уже Аристо­тель отмечал, что «...люди завидуют тем, кто к ним бли­зок по времени, по месту, по возрасту и по славе, откуда и говорится: Родня умеет и завидовать» (цит. по Музды-баеву, 1998. С. 88).

Зависть часто побуждает человека изменить свое по­ложение, и в этом ее позитивное значение. Но при этом, в отличие от чувства справедливости, зависть заставляет человека не менять существующий несправедливый по-

рядок распределения благ, а поскорее занять место того, кому он завидует, чтобы точно так же и ему потом все за­видовали. И ради этого завистник готов пожертвовать очень многим, продавая и свое тело, и свою душу какому угодно дьяволу... Вот и получается, что зависть выводит человека на самый деликатный уровень рыночных отно­шений — торговлю своей совестью и достоинством (поэ­тому прав был Б. Рассел, заявивший, что именно «за­висть — основа демократии»).

Ему вторит итальянский философ М. Унамуно: «Что же касается демократии, то был ли на свете народ более завистливей афинян. Это они изобрели остракизм. Боги Древней Эллады завидуют счастливым смертным... Де­мократия завистлива. Именно зависть и побуждала де­мократические республики отменять титулы, почетные звания, ордена. Они очень гордятся этой отменой. Одна­ко место графов и маркизов заняли генералы и доктора наук» (Унамуно, 1981. С. 255). Как пишет К. Муздыбаев, «...ряд доктрин, такие, как эгалитаризм (требование ра­венства), демократия (требование народовластия, сво­боды и равенства граждан), также питают свою силу из чувства зависти» (Муздыбаев, 1998. С. 93)...

Правда, официальный отказ от громких титулов и званий сразу же порождает новое стремление получать другие, еще более громкие титулы. Особенно это прояв­ляется в творческих профессиях, где общественное при­знание является часто важнейшим стимулом деятельно­сти. Прекрасно сказал об этом выдающийся отечествен­ный драматург В.С. Розов, который в беседе с бывшим министром культуры ПН. Демичевым просил его: «...прекратить раздавать навсегда эти ордена и звания. Это развращает людей, люди начинают завидовать друг другу... Есть имя. Если мы говорим Шаляпин, то совер­шенно неважно, какие у него были ордена... У человека есть его имя, и он должен украшать свое имя. Что за до­блесть — я всю жизнь писал пьесы. Это мое призвание, это моя радость, за что меня награждать? Это желание находиться в кругу придворных, оно давно идет... У ин­теллигенции есть свои права и обязанности. Ей незачем быть при власти» (Розов, 1996. С. 6).

К сожалению, в последние годы в России отмечается настоящий «бум наград и премий». Более того, чем ме­ньше создается сколько-нибудь значительных художе­ственных шедевров, которые отражали бы то, что волну-

ет людей в столь непростое время, тем больше таких «на­град» и тем более помпезно все это обставляется на раз­личных «презентациях» и «номинациях»... И большин­ство «получателей» таких наград, видимо, расплачива­ются за это своей совестью и своим добрым именем, ведь часто всех этих «лауреатов» власти используют потом для агитации на выборах, также эксплуатируя их попу­лярность среди обывательского «электората»... Опять сплошная продажность получается.

Проблема элитарности волновала и волнует умы многих выдающихся мыслителей. Например, известно, что Платон и Аристотель довольно резко выступали про­тив демократии, не очень-то доверяя способности к ра­зумному участию в делах управления обществом широ­ких масс... По Платону, люди, согласно его представле­ниям о строении души, делятся на: а) правителей, фило­софов, где воплощается разумная часть души; б) войнов-стражей, призванных охранять порядок (аф­фективная часть души); в) трудящиеся массы — рабов, от которых требуется лишь соблюдать установленные законы, быть трудолюбивыми и подчиняться (вожде­ленная часть души).

«Демократия, — писал Платон в своей работе «Госу­дарство», — это власть сильного зверя — черни», это «од­на из наихудших форм управления» (Платон, 1971). Ари­стотель в своей работе «Афинская полития» отмечал, что все люди делятся на тех, кто стремится к свободе, и тех, кто стремится к рабству, и для последних «это и полезно, и справедливо» (Аристотель, 1936).

Уже в конце прошлого века Г. Лебон с тревогой гово­рит о наступлении «эпохи масс» вместо «эпохи аристо­кратии», когда «сознательная деятельность индивидов» заменяется «бессознательной деятельностью толпы» (Лебон, 1995. С. 145—155). Известный философ нашего столетия Х.Ортега-и-Гассет высказывает близкие мыс­ли: «Кризис XX века состоит в том, что «главным дейст­вующим лицом становится масса, а не элита», масса, за­бывшая о своем долге повиноваться и поставившая себя выше элиты» (цит. по Ашину, 1966. С. 100)...

В целом можно отметить, что элитарность на фило­софском уровне определяется представлениями о цен­ностно-нравственном потенциале человека, следующе­го определенным общественным нормам (или произво­дящим новые нормы), а также представлениями о спра-

ведливости в данном обществе и на данном этапе разви­тия этого общества.

Таким образом, кроме законов силы, закона благо­родства происхождения (крози), а также кроме законов «рынка», существуют и определенные морально-нравст­венные законы, которые еще больше расширяют воз­можности самоопределения при стремлении человека к лучшему, к элитному...

Глава 14. САМООПРЕДЕЛЯЮЩАЯСЯ ЛИЧНОСТЬ

Дата добавления: 2014-11-29