Социальная память и профессиональная историография в ситуации постмодерна

Опираясь на концепцию Ю. М. Лотмана, мы можем утверждать, что в новое время европейскому мировосприятию свойствен особый тип социальной памяти — казуальный по целеполаганию, письменный — по механизму. И именно он может быть охарактеризован как историчес­кий по социальной функции²⁴. Казуальный характер исторической па­мяти имманентно предполагает возможность «переписывания истории», поскольку исторический метанарратив волей-неволей (осознанно/нео­сознанно) опирается на отобранные факты — «места памяти».

Ситуация постмодерна — это ситуация «конца истории». Причем хотя мы и ссылались на знаковую работу Фукуямы, но в контексте рассматриваемой проблемы не имеет принципиального значения, как понимать «конец истории»: в духе Канта как наступление «всемирно­го гражданского общества»; в духе Маркса, хотя в его терминологии это конец не истории, а предыстории человечества; в духе Шпенглера как «Закат Европы» и т.д. Важно лишь, что «конец истории» не носит апокалиптического характера. Поскольку мы вкладываем в понятие «история» определенный способ поиска идентичности, тесно связан-

²⁴ См.: Лотман Ю. М. Альтернативный вариант: Бесписьменная культура или культура до культуры?//Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров: Человек—текст— семиосфера—история. М., 1996. С. 345.

ный с определенным, «письменным» историческим типом памяти, то «конец истории» означает лишь переход к новой идентичности. На мой взгляд, в состоянии постмодерна историческая память перестает быть основой идентичности. Ситуация напоминает, хотя и весьма от­даленно, «внеисторичную» историю эпохи Просвещения, когда ос­новной функцией исторической науки было давать достоверные при­меры, которые могут служить нравоучительным целям. Но с той ко­лоссальной разницей, что в эпоху Просвещения это были примеры, которые формировались научной историографией и предъявлялись обществу в качестве общезначимых. А в ситуации постмодерна каж­дый человек формирует свою индивидуальную идентичность в еди­ном культурном поле, рассматривая в качестве своих «собеседников» (современников, т.е. людей, находящихся с ним по сути в едином культурном пространстве) не только Гомера, Платона и Аристотеля, но и ЛаоЦзы и Конфуция. Происходит это потому, что в ситуации постмодерна уже не стоит задача «творить историю», история «сдела­на», она завершена и нужно не потеряться в ее поле.

В этом смысле показательно противоречие (скорее всего мнимое), которое мы обнаруживаем в построениях Бойцова. С одной стороны,

«история — прежде всего рефлексия общества, а потому будет су­ществовать, пока существует само общество».

С другой стороны,

«масс больше нет, а есть индивид, все более освобождаемый от...со­циальных связей», «в итоге... развития техники и общества человек оказывается настолько... самодостаточен, что не испытывает жиз­ненной потребности ни в одной форме групповой идентификации»²⁵.

Иными словами, общества более нет, а значит нет и истории.

Опираясь на концепцию Лотмана о взаимосвязи исторического типа памяти с письменностью, попытаемся быть последовательными. Если мы формулируем гипотезу о «конце истории» как о конце опре­деленного, исторического по сути и письменного по механизму типа памяти, то мы просто обязаны посмотреть, а что же с ним происхо­дит в ситуации постмодерна. Поставив вопрос именно так, мы вдруг обнаруживаем, что современная нам культура начинает становиться бесписьменной. Конечно, бесписьменной на свой лад, отличный от бесписьменной традиционной культуры. «Интеллектуальные истори­ки» призывают изучать черновики²⁶. Но компьютер не оставляет чер­новиков! Компьютер оставляет нам только окончательный результат

^2S Бойцов М. А. Указ. соч. С. 26~28.

^к См., напр.: Экштут С. А. Пространство интеллектуальной истории: опыт историософского осмыслениях/Преемственность и разрывы в интеллектуальной истории: Материалы научной конференции. М., 2000. С. 3~8.

творческих усилий, да и это, по-видимому, временно. Явно намечается тенденция к увеличению доли электронных публикаций. Издательски­ми работниками высказывается мысль о нецелесообразности традици­онных публикаций (в виде книги) сборников статей — достаточно их «повесить» в Internet. Мы не высказываем здесь оценочных суждений (да и однозначная оценка здесь вряд ли возможна), однако напом­ним, что многие авторы связывали расширение возможностей истори­ческого познания именно с началом эпохи книгопечатания. Напри­мер, И.-Ф. Шиллер, размышляя о возможностях и границах научного исторического знания, связывает самое возможность исторического познания с возникновением письменности, но при этом отмечает:

«...письменные документы не вечны. Вследствие случайностей и разрушительного действия времени погибло огромное количество памятников прошлого и лишь немногие остатки минувшего дожили до века книгопечатания» [выделено мной. — М.Р.]²⁷.

Таким образом, можно констатировать, что ситуация цивилизаци-онного перехода сопровождается соответствующим изменением типа памяти от исторического, служащего коллективной идентификации социума в историческом пространстве, к иному типу памяти, который служит идентификации индивидуума во всем пространстве культуры.

Дата добавления: 2014-12-07