Тема 6. Познание, его возможности и границы 2 страница

Другой особенностью обыденного знания является его прин­ципиально бесписьменный характер. Те пословицы и поговорки, которыми располагает фольклор каждой этнической общности, лишь фиксируют его факт, обеспечивают предварительное, ори­ентировочное восприятие и понимание мира, но никак не описы­вают теорию обыденного знания. Заметим, что ученый, используя узкоспециализированный арсенал научных понятий и теорий, всегда внедрен и в сферу повседневного опыта. Он не свободен от неспе­циализированного повседневного уровня мировосприятия, ибо, ос­таваясь ученым, не перестает быть просто человеком.

К исторически первым формам человеческого знания относят игровое познание, которое строится на основе условно принимае­мых правил и целей. Игровое познание дает возможность возвы­ситься над повседневным бытием, не заботиться о практической выгоде и вести себя в соответствии со свободно принятыми игровы­ми нормами. В игровом познании возможно сокрытие истины, об­ман партнера. Игровое познание носит обучающе-развивающий ха­рактер, выявляет качества и возможности человека, позволяет раз­двинуть психологические границы общения. Особую разновидность знания, являющегося достоянием от­дельной личности, представляет личностное знание. Личностное знание ставится в зависимость от способностей того или иного субъекта и от особенностей его интеллектуальной познавательной деятельности. Коллективное знание — общезначимо или надлич-ностно, оно предполагает наличие необходимой и общей для всех системы понятий, способов, приемов и правил построения знания. Личностное знание, в котором человек проявляет свою индивиду­альность и творческие способности, признается необходимой и реально существующей компонентой знания. Оно подчеркивает тот очевидный факт, что науку создают люди и что искусству или познавательной деятельности нельзя научиться по учебнику, оно достигается лишь в общении с мастером.

Особую форму представляет собой так называемая «народная наука», которая в настоящее время стала делом отдельных групп или отдельных субъектов: знахарей, целителей, экстрасенсов, а ра­нее — шаманов, жрецов, старейшин рода. При своем возникнове­нии «народная наука» обнаруживала себя как феномен коллектив­ного сознания. В век классической науки она потеряла статус интер­субъективности и прочно расположилась на отдаленной периферии от центра официальных экспериментальных и теоретических изы­сканий. Как правило, «народная наука» существует и транслирует­ся в бесписьменной форме от наставника к ученику. Иногда мож­но выделить конденсат «народной науки» в виде заветов, примет, ритуалов и пр. Но хотя в «народной науке» видят ее большую проницательность, достаточно часто ее обвиняют в необоснован­ных претензиях на обладание истиной.

Примечательно, что феномен «народной науки» представляет предмет специального изучения для этнологов. Иногда они называ­ют таковую «этнонаукой» и изучают ее особенности в зависимо­сти от этнического и национального образа жизни. Конечно, этно-наука связана с интенсивной этнической жизнью, с типичными для нее ритуалами и коллективными обрядами как формами соци­альной памяти. В этом смысле этнонаука может быть рассмотрена как специфическим образом пространственно локализованная, т.е. связанная с конкретным ареалом распространения, а также с кон­кретным историческим периодом.

Очень часто измененные пространственно-временные условия существования этноса приводят к разложению или исчезновению «народных наук», которые, как правило, не восстанавливаются. Они очень жестко завязаны на конкретно исторически действующего субъекта. Модификация его мировоззрения и способов взаимодей­ствия с миром изменяет, а точнее, блокирует весь рецептурно-ру-тинный комплекс сведений, наполняющих «народную науку». От развитой формы «народной науки» в распоряжении последующих поколений могут остаться лишь какие-либо незначительные следы. В этой связи весьма уместно вспомнить мнение автора концепции личностного знания М.Полани, который отмечал, что искусство, которое не практикуется в течение жизни одного поколения, оста­ется безвозвратно утраченным. Обычно эти потери не восполнимы.

В картине мира, предлагаемой «народной наукой», большое значение имеет круговорот могущественных стихий бытия. Природа выступает как «дом человека», человек, в свою очередь, как орга­ничная его частичка, через которую постоянно проходят силовые линии мирового круговорота. Считается, что «народные науки» об­ращены к самым элементарным, с одной стороны, и самым жиз­ненно важным, с другой, сферам человеческой деятельности, как-то: земледелие, скотоводство, строительство. Символическое и аб­страктное в них выражено минимально.

Таким образом, в истории культуры многообразные формы зна­ния, отличающиеся от классического научного образца, отнесены к сфере вненаучного знания. К вненаучному знанию, которое пре­тендует на статус специализированного, относится прежде всего астрология, алхимия, парапсихология, теософия и пр. Этот класс наук объединяется общим понятием — эзотеризм.

В сфере внерационального, вненаучного знания выделяют по крайней мере три вида познавательных феноменов: паранормаль­ное знание, псевдонауку и девиантную науку. Причем их соотно­шение с научной деятельностью или «степень научности» возрас­тает по восходящей. То есть фиксируется некая эволюция от пара­нормального знания к разряду более респектабельной псевдонауки и от нее к девиантному знанию. Это косвенным образом свиде­тельствует о развитии вненаучного знания.

Широкий класс паранормального (от греч. para — около, при, вне) знания включает в себя учения о тайных природных и пси­хических силах и отношениях, скрывающихся за обычными явле­ниями. Самыми известными разделами паранормального знания являются мистика и спиритизм.

Для описания способов получения информации, выходящих за рамки научно допустимых, кроме термина «паранормальность» используются термины «внечувственное восприятие» (ВЧВ), «па-рачувствительность», или пси-феномены. Они предполагают воз­можность получения информации или оказания влияния, не при­бегая к непосредственным физическим способам. Наука пока еще не может объяснить задействованные в данном случае механизмы. Различают экстрасенсорное восприятие (ЭСВ) и психокинез. ЭСВ подразделяется на телепатию и ясновидение. Телепатия предпола­гает обмен информацией между двумя и более особями паранормальными способами. Ясновидение — это способность получать информацию, используя некоторый неодушевленный предмет (ткань, кошелек, фотография и пр.). Психокинез — это способ­ность воздействовать на внешние системы, находящиеся вне сфе­ры нашей моторной деятельности, перемещать предметы нефи­зическим способом.

Заслуживает внимания то обстоятельство, что в наши дни ис­следованием паранормального знания занимается наука. После се­рий различных экспериментов в области паранормальных эффек­тов наука делает соответствующие выводы. К ним относятся весьма любопытные заключения типа: 1) с помощью ЭСВ можно полу­чить значимую информацию; 2) расстояние, разделяющее испы­туемого и воспринимаемый объект, не влияет на точность воспри­ятия; 3) использование электромагнитных экранов не снижает качества и точности получаемой информации. Следовательно, под сомнение может быть поставлена существовавшая ранее гипотеза об электромагнитных каналах ЭСВ. И можно предполагать нали­чие какого-то другого, например психофизического, канала, при­рода которого пока не ясна. Вместе с тем сфера парапсихического знания имеет уже выявленные особенности, которые противоре­чат сугубо научному подходу. Во-первых, результаты парапсихи-ческих исследований и экспериментов не воспроизводимы повторно, во-вторых, их невозможно предсказать и прогнозировать.

Для псевдонаучного знания характерна сенсационность тем, признание тайн и загадок, а также умелая обработка «фактов». Это все априорные условия деятельности в данной сфере, к которым присоединяется свойство исследования через истолкование. При­влекается материал, который содержит намеки или подтвержде­ния высказанным взглядам и может быть истолкован в их пользу. К.Поппер-достаточно высоко ценил псевдонауку, прекрасно по­нимая, что наука может ошибаться, а псевдонаука «может случай­но натолкнуться на истину». Он делает и другой вывод: «Если некоторая теория оказывается ненаучной — это значит, что она не важна».

По форме псевдонаука — прежде всего рассказ или история о тех или иных событиях. Этот типичный для псевдонауки способ подачи материала называют «объяснением через сценарий». Другой отличительный признак паранауки — ее безошибочность. Бессмыс­ленно надеяться на корректировку псевдонаучных взглядов, а кри­тические аргументы никак не влияют на суть истолкования рас­сказанной истории.

Термин «девиантное» (от лат. deviatio — отклонение) — означает отклоняющуюся от принятых и устоявшихся стандартов познава­тельную деятельность. Причем сравнение происходит не с ориентацией на эталон и образец, а в сопоставлении с нормами, разделяе­мыми большинством членов научного сообщества. Отличительной особенностью девиантного знания является то, что им занимаются, как правило, люди, имеющие научную подготовку. Однако они по тем или иным причинам могут выбирать весьма расходящиеся с общепринятыми представлениями методы и объекты исследования. Представители девиантного знания работают, как правило, в оди­ночестве или небольшими группами. Результаты их деятельности, равно как и само направление, имеют довольно кратковременный период существования.

Иногда встречается термин «анормальное знание», который не означает ничего иного, кроме того, что способ получения знания либо оно само не соответствуют тем нормам, которые считаются общепринятыми в науке изданном историческом этапе. Весьма ин­тересно подразделение анормального знания на три типа. Первый тип возникает в результате расхождения регулятивов здравого смыс­ла с установленными наукой нормами. Этот тип достаточно распро­странен и внедрен в реальную жизнедеятельность людей. Он не от­талкивает своей аномальностью, а проявляется лишь в ситуации, когда действующий индивид, имея специальное образование или специальные научные знания, фиксирует проблему расхождения норм обыденного мироотношения и научного.

Второй тип анормального знания возникает при сопоставлении-норм одной парадигмы с нормами другой. Третий тип обнаружива­ется при объединении норм и идеалов из принципиально различ­ных форм человеческой деятельности. Уже давно вненаучное знание не рассматривают только как заблуждение. И раз существуют много­образные формы вненаучного знания, следовательно, они отвечают какой-то изначально имеющейся потребности. Можно сказать, что вывод, который разделяется современно мыслящими учеными, по­нимающими всю ограниченность рационализма, сводится к сле­дующему: нельзя запрещать развитие вненаучных форм знания, как нельзя и культивировать сугубо и исключительно псевдонау­ку, нецелесообразно также отказывать в кредите доверия вызрев­шим в их недрах интересным идеям, какими бы первоначально сомнительными они ни казались. Даже если неожиданные анало­гии, тайны и истории окажутся всего лишь «инофондом» идей, в нем очень остро нуждается как интеллектуальная элита, так и многочисленная армия ученых. Интерес представляет позиция со­временных философов науки и, в частности, П.Фейерабенда, ко­торый был уверен, что элементы нерационального имеют право на существование внутри самой науки.

Развитие этой идеи можно связать и с именем Дж.Холтона, который пришел к выводу, что в конце прошлого столетия в Евpone возникло и стало шириться движение, провозгласившее бан­кротство науки. Оно включало в себя следующую доблестную ко­горту ниспровергателей научного разума:

1. Течения в современной философии, утверждавшие, что ста­тус науки не выше любого функционального мифа.

2. Малочисленная, но довольно-таки влиятельная в культуре группа отчужденных маргинальных интеллектуалов, например Артер Кестлер.

3. Настроения научного сообщества, связанные стремлением оты­скать соответствия между мышлением Нового века и восточ­ным мистицизмом, найти выход из интеллектуального анар­хизма наших дней к «хрустально-чистой власти».

4. Радикальное крыло научного направления, склонного к выска­зываниям, принижающим значение научного знания, типа «се­годняшняя физика — это всего лишь примитивная модель под­линно физического».

Мнение о том, что именно научные знания обладают большей информационной емкостью, также оспаривается. Наука может «знать меньше» по сравнению с многообразием вненаучного знания, так как все, что она знает, должно выдержать жесткую проверку на достоверность фактов, гипотез и объяснений. Не выдерживающее эту проверку знание отбрасывается, и даже потенциально истинная информация может оказаться за пределами науки.

Истина и ее критерии. Целью научного познания является дос­тижение истины. Однако споры о понятии истины, о ее критериях не затихают и поныне, имея более чем 2,5-тысячелетнюю исто­рию. Платон весьма настоятельно рекомендовал отделять истинное знание как эпистеме от доха— мнения. Аристотелю принадлежит определение истины, которое впоследствии получило название клас­сического. Оно гласит: истина — это соответствие мысли и предме­та, знания и действительности. В современной западной литературе классическую концепцию истины именуют теорией соответствия. Вместе с тем возникает вопрос о том, что чему должно соот­ветствовать. У Гегеля действительность должна соответствовать аб­солютной идее. Материалисты пытаются доказать соответствие на­ших представлений реальности. Различные философские школы относят к критериям истины разные признаки: простота и ясность (Декарт), всеобщность и необходимость (Кант), логическая не­противоречивость, общезначимость (Богданов), а также полезность и экономность. Русский философ П.Флоренский утверждал, что истина есть «естина», то, что есть, и дается она с непосредствен­ной очевидностью в переживании. Существует эстетический кри­терий истины, согласно которому истина заключается во внутрен­нем совершенстве теории, простой (красивой) форме уравнений, изяществе доказательств. Существуют логические критерии истин­ности, которые применяются в математике и требуют доказательств.

Недостаточность всех подобных подходов состоит в том, что в них критерии истинности знания пытаются отыскать в самом зна­нии. Выявить истину можно лишь при сопоставлении знания с объ­ектом в процессе практической деятельности. Поэтому прав был Маркс, утверждавший, что вопрос об истинности познания вовсе не теоретический, а практический, общественно-историческая прак­тика есть универсальный критерий истины.

В современной научной философии под объективной истиной понимается знание, содержание которого не зависит ни от челове­ка, ни от человечества. Это не значит, что вне сознания познаю­щего субъекта существует пласт знания, содержащий в себе объек­тивную истину. Это означает лишь то, что истина не несет в себе никаких искажений со стороны субъекта, а определяется самим познаваемым объектом.

История познания, по меткому определению Эйнштейна, есть «драма идей», смена одних теорий другими, принципиально от­личными от предыдущих. Ошибка метафизической теории позна­ния состояла в том, что истина рассматривалась как некое закон­ченное состояние, в котором достигнуто исчерпывающее отраже­ние объекта. При таком подходе не оставалось места для эволюции и развития. Впервые это противоречие было осознано Гегелем, который показал, что истина это не застывшая система, а посте­пенный процесс все большего и большего совпадения предмета с понятием. Истина представляет процесс, обусловленный взаимо­действием субъекта и объекта, выделением в объективной реаль­ности все новых и новых фрагментов. Поэтому ее следует понимать не просто как соответствие понятия предмету, мысли и действи­тельности, а как процесс совпадения мышления с предметом, который неотделим от деятельности.

Понимание истины как процесса включает в себя понимание того, что истина всегда конкретна и включает в себя момент аб­солютности и относительности. Термин «абсолютная истина» имеет три значения:

1. Точное исчерпывающее знание, истина в «последней инстан­ции», некоторый своеобразный гносеологический идеал. В этом смысле истина не реализуется ни на одном из уровней позна­ния, она не достижима, это метафора.

2. Понятие абсолютной истины приложимо к неким элементар­ным знаниям, которые носят инвариантный (постоянный) ха­рактер. Это так называемые «вечные истины». Примеры подоб­ных истин: Лев Толстой родился в 1828 г., химический эле­мент обладает атомным весом.

3. Под абсолютной истиной в собственном смысле слова пони­мается такое знание, которое сохраняет свое значение, не оп­ровергается последующим ходом развития науки, но лишь кон­кретизируется и обогащается новым содержанием, например законы классической механики Ньютона после открытия тео­рии относительности Эйнштейна. Это наиболее важное значе­ние термина «абсолютная истина». Целостная система знания включает в себя абсолютно истинные элементы знания и от­носительно истинные, которые подвергаются пересмотру и от­рицанию.

Коль скоро исторично человеческое бытие, исторично и научное познание. Историчны и подвержены размыванию и старению крите­рии истинного знания. Обычно критерии определяются как правила оценки результатов познания, их соответствия стандартам науки и объективной реальности. Считается, что именно критерии позволя­ют субординировать результаты познания с позиций принадлежно­сти или отдаленности их от науки. Автор монографии «Критерии на­учности» В.Ильин подчеркивает, что критерии научности задаются диспозициями (набором предписаний, инструкций, рекомендаций, императивов, запретов), санкциями (вступающими в силу вследст­вие игнорирования или деформаций диспозиций), условиями (фик­сирующими особенности возможных ситуаций в науке). Поскольку критерии научности неоднопорядковы, их следует классифицировать и, по мнению того же автора, подразделить на три группы:

1. Критерии группы «А» отделяют науку от ненауки при помощи формальной непротиворечивости, опытной проверяемости, ра­циональности, воспроизводимости, интерсубъективности.

2. Критерии группы «Б» представляют собой исторически прехо­дящие нормативы, требования к онтологическим схемам, ги­потезам существования. Они фиксируют культурно-стилисти­ческие размерности мышления ученых.

3. Критерии группы «В» составляют дисциплинарные критерии научности, предъявляемые к профессионально расчлененным отраслям знания. Они представляют собой инструмент аттеста­ции конкретных видов знания и деятельности, отображаю­щий частные параметры науки.

Исследования, многократно предпринимаемые учеными и ме­тодологами на современном этапе развития научной рационально­сти, приводят к утверждению о невозможности исчерпывающего реестра критериев истинности. Это справедливо в связи с постоян­но прогрессирующим развитием науки, ее трансформацией, всту­плением в новую, постнеклассическую стадию, во многом отлич­ную от предшествующих классической и неклассической. Чтобы за­полнить нишу критериев, указывают на такие новомодные понятия, как прогрессизм или нетривиальность, достоверность, критицизм, оправданность. Выделяемые прежде критерии, среди которых на пер­вых местах оказываются предметно-практическая деятельность, объ­ективность, а на вторых — логическая непротиворечивость, а так­же простота и эстетическая организованность, также корреспонди-руются в список критериев истинного знания.

В объем логического критерия входят требования непротиворе­чивости, полноты, независимости. Среди этих составляющих непро­тиворечивость, которая, согласно сформулированному еще Аристо­телем закону непротиворечивости, звучит так: невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время и было присуще и не было од­ному и тому же в одном и том же отношении, — занимает самую шаткую позицию. По отношению ко многим основополагающим ло­гическим системам в отношении их содержательных выводов (на­пример, теорема о неполноте Геделя) можно усмотреть их принци­пиальную противоречивость. И выдвинутый К.Поппером принцип фаллибилизма — принципиальной опровержимости научных поло­жений, поскольку они носят гипотетический характер в отличие от религиозных догматов — обыгрывает именно ограниченность импе-ратива непротиворечивости.

Существенные изъяны очевидны и в требованиях полноты как компоненты логического критерия истинности. Семантическая и синтаксическая полнота — всего лишь желаемый идеал всесторон­него описания действительности, а не реальность в бурно изменяю­щемся и постоянно развивающемся мире. С требованием независи­мости связывают ситуацию невыводимости одной аксиомы из дру­гой и условия соблюдения принципа простоты в науке. Однако не­зависимость как составляющая логического критерия в конечном счете упирается в конвенции — соглашения между учеными в вы­боре той или иной системы отсчета в качестве исходной.

Особое внимание привлекает к себе принцип простоты, кото­рый может быть обоснован как с онтологической стороны ссылкой на гармонию и завершенность, объективно присущую миру, так и с синтаксической и прагматической точек зрения. Понятие синтак­сической простоты, как отмечают исследователи, задается представ­лением об оптимальности, удобстве применяемой символики, спо­собов кодирования, трансляции. Понятие прагматической простоты уточняется посредством введения представлений о простоте экспе­риментальных, технических, алгоритмических аспектов научной деятельности. И именно из принципа простоты, с которым связы­вают стройность, изящность, ясность теории, вытекает эстетический критерий истинности. В высказываниях многих ученых чувствуется тяга к красоте теории, «темные понятия» которой уже с самого пер­вого взгляда свидетельствуют о ее неудовлетворительности. Когда речь заходит об эстетическом критерии, то с необходимостью сле­дует ссылка на П.Дирака, которому принадлежит суждение: «Кра­сота уравнений важнее, чем их согласие с экспериментом». А.Эйн­штейн также предлагал применять к научной теории критерий внут­реннего совершенства. Внедрение в чуждую эстетике и художествен­ному видению мира автономную сферу строгой науки идеалов эс­тетичности весьма проблематично, хотя определенная взаимосвязь этих двух способов мироосвоения очевидна.

Особое место в массиве критериев научности отведено когерент­ности. Она обеспечивает согласованность, взаимосвязанность полу­ченных исследовательских результатов с теми знаниями, которые уже были оценены как фундаментальные. Тем самым когерентность охраняет науку от проникновения в нее претенциозных, не имею­щих достаточных оснований суждений и положений.

Нередко указывают также и на прагматический критерий научного знания, ориентирующийся на успех как на самый главный признак научного исследования. Критерий строгости в науке имеет также весь­ма существенное значение. Понятие научной строгости входит в объ­ем критерия объективности. Э. Агации определяет научную строгость «как условие, предполагающее, что все положения научной дисци­плины должны быть обоснованными и логически соотнесенными».

Иногда в качестве критерия истины выступает понятие эври-стичности, отражая творческий потенциал содержащихся в теории основоположений. Эвристичность фиксирует способность теории к саморасширению, к выходу за собственные пределы, отвечает за появление принципиально нового и нетривиального. Именно при помощи категории «эвристичность» отрицается все, что не обеспе­чивает прироста информации.

С процедурой фальсифицируемости связывают исключитель­но эмпирический критерий научности. В отличие от фальсифици­руемости фальсификация представляет собой методологическую процедуру, устанавливающую ложность гипотезы или теории в соответствии с правилами классической логики. При фальсифика­ции должны быть сформулированы научные правила, усматри­вающие, при каких условиях система должна считаться фальси­фицируемой. Фальсификация основывается на фальсифицируемой гипотезе, которая имеет эмпирический характер.

Поэтому не следует соглашаться с позицией, пытающейся оты­скать и провозгласить один единственный критерий истинности. Такой критерий представал бы как абсолютный и внеисторич-ный, поскольку никак не зависел бы от конкретно-исторической формы развития науки и практики.

Давно известно, что фундаментальные открытия делаются «на кончике пера» и что практика в качестве критерия истины столь же определенна, сколь и неопределенна, чтобы не позволить дос­тигнутому уровню человеческих познаний превратиться в абсолют. И тем не менее недостаточность эстетического критерия истины (согласно которому истина заключается во внутреннем совершен­стве теории, простой, красивой формой уравнений, изяществе доказательств), логического критерия истинности (когда все должно быть обосновано, непротиворечиво и самодостаточно, на основе выводов и доказательств) и всех подобных подходов состоит в том, что в них критерии истинности знания пытаются отыскать в самом знании, хотя выявить истину можно лишь при сопоставле­нии (соотнесении) знания с объектом. Видимо, следует согласить­ся с тем, что вопрос об истинности познания вовсе не теоретиче­ский, а практический вопрос.

ЛИТЕРА ТУРА

1. Степин B.C. Идеалы и нормы в динамике научного поиска/ Идеалы и нормы научного поиска. Минск, 1981.

2. Порус В.Н. Эпистемология: некоторые тенденции//Вопросы фило­софии, 1997, № 2.

3. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Л., 1991.

4. Дынич В.И., Емельяшевич М.А., Толкачев Е.А., Томильчик Л.М. Вненаучное знание и современный кризис научного мировоззре­ния// Вопросы философии. 1994, № 9.

5. Холтон Дж. Что такое антинаука//Вопросы философии. 1992, № 2.

6. Ильин В.В. Критерии научности знания. М., 1989.

7. Агации Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998.

Дата добавления: 2014-12-07