Тема 11. Проблемы свободы и ответственности 1 страница

Об исходной сложности понятия «свобода». — Несво­бода централизации. — Свобода и ответственность как социально-психологические категории. — Общест­венный и индивидуальный уровни ответственности.

Об исходной сложности понятия «свобода». Категория «свобо­да» многогранна. О свободе говорят в ее соотношении с произво­лом, с необходимостью, выбором, волей, отчуждением и ответст­венностью. В общем смысле свобода обеспечивает примат частного (личной инициативы, индивидуального интереса) над общим. Это предполагает индивидуальную свободу и всеобщее равенство (сво­боду всех), свободу воли и свободу принятия решений, свободу мысли и свободу слова. С содержанием понятия «свобода» в проти­воречивом взаимодействии находятся представления о правах и социальных обязанностях индивида, идеи ответственности и спра­ведливости. В нем содержится негативное («свобода от») и пози­тивное («свобода для») понимание свободы.

Ключевым понятием теории общественного прогресса являет­ся категория «свобода». Открытым для цивилизационных преобра­зований считается то общество, в котором осуществляется либераль­но-демократическое правление, предпологающее наличие в обще­стве определенных свобод. Демократия (от греч. demos — народ, kra-tos — власть) предполагает возможность выбора высших государст­венных органов путем всенародного голосования и должна способ­ствовать сохранению свободы. Но она не может создать условий для осуществления свобод там, где граждане в ней не нуждаются.

Хорошо известны гегелевские рассуждения на тему свободы, в которых отмечалось, что в былые времена свободами назывались допустимые законом нормы, т.е. положения, определяемые зако­ном. Тем самым Гегель показывал, что свобода — это то же самое, что закон, определенные законом права. Перефразируя кантов-ский категорический императив, согласно которому свобода каж­дого человека ограничена, но не далее тех пределов, которые не­обходимы для обеспечения равной степени свободы для всех, Ге­гель приходит к удивительному выводу, что именно под консти­туцией — основным сводом законов следует понимать определе­ние прав или свобод вообще.

Понимание свободы как осознанной необходимости, с одной стороны, и как ничем не ограниченного произвола, «вольного хотения», с другой, еще более обостряет данную проблему. Бертран Рассел, например, напрямую истолковывает свободу как отсутствие препятствий для исполнения наших желаний. В связи с этим любо­пытным оказывается парадокс свободы, состоящий в том, что сво­бода отрицает самое себя, если она ничем не ограничена. Неограни­ченная свобода лишается своего всеобщего содержания, превраща­ясь в несвободу другого индивида. Неограниченная экономическая или физическая свобода может быть разрушительной.

Широко обсуждается марксистское понимание свободы, согласно которому «царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообраз­ностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства». Оно как бы освобо­ждает людей, стремящихся к подлинной свободе, от пут материаль­ного производства. Однако такая постановка проблемы ведет не к экономической, а сугубо идеалистической («по ту сторону материаль­ного производства») интерпретации этой категории. Современный западный философ и экономист Ф.Хайек привлекает внимание со­временников размышлениями на темы «дорога в рабство», «пагубная самодеятельность» и весьма прозорливо отмечает, что понятие «сво­бода» включает в себя свободу отличаться от других — иметь свои собственные цели в пределах своего собственного домена (domain).

Интересна интерпретация свободы как функции человеческой способности менять свое положение, предложенная известным ме­ценатом и финансистом Дж.Соросом. По его мнению, в ситуации равновеликих альтернатив или равноценных вариантов выбора сво­бода максимальна. В этом случае свобода становится фактической.

Принцип индивидуальной свободы, истолкованный онтологи­чески, т.е. когда свободой могут обладать не только индивиды — граждане, но и социальные институты, позволяет говорить о само­стоятельности развития всех сфер институциональности: науки, религии, права, морали и, в частности, об их независимости от необходимости стоять на страже интересов государства, его офи­циальной идеологии. Либерализм по сути своей гарантирует граж­данам возможность критики, участие в процессе принятия реше­ний. Он заключает в себе также и требование минимизации стра­даний, что коррелируется с задачей обеспечения большего счастья и благосостояния для наибольшего количества людей.

Несвобода централизации. Свободу и индивидуальную собст­венность, по мнению Ф.Хайека, следует относить к основным ценностям западного прогрессивного общества расширенного по­рядка. К ценностям такого общества причисляют также право, спра­ведливость, корпоративную (совместную) деятельность. Примеча­тельно, что для автора эпохального труда «Открытое общество и его враги» К.Поппера к основным ценностям открытого общества причисляется обеспеченный равенством в правах и свободах инди­видуализм и разум. В условиях тоталитарных режимов полноценное проявление индивидуальных и общественных свобод невозможно. Абсолютизация жестконормативных, рассудочно регулируемых спо­собов организации жизнедеятельности индивида и общества, идея «централизованного контроля» принципиально противоположны идеалам свободы. По этому поводу Ф.Хайек замечает: «Парадокс нашего расширенного порядка и рынка (он же камень преткнове­ния для социалистов и конструктивистов) состоит в том, что в ходе этого процесса нам удается полнее использовать открытые нами ресурсы (и фактически именно благодаря ему быстрее от­крывать новые), чем было бы возможно при единолично управ­ляемом процессе». В приложении к своей работе «Пагубная самона­деянность» Хайек поясняет, что правомерно было бы обозначить словом «естественное» все, что вырастает спонтанно, а не создает­ся в соответствии с чьим-либо сознательным замыслом. В этом смысле все свободно, спонтанно сложившееся — естественно.

Экономистам вполне ясно, что координировать усилия в области экономики эффективнее не из центра и не при условии централи­зации. Претензия централизованного планирования на обладание рациональным знанием о необъятном множестве фактов, обстоя­тельств и событий, не имеет под собой рациональных оснований. Вскрывая суть централизации, можно вспомнить выводы М.Крозье, подчеркивающего, что подлинный смысл централизации заключа­ется в воздвижении непроницаемого экрана между теми, кто име­ет право принимать решения, и теми, интересы которых они затра­гивают* Самый элементарный анализ централизации показывает, что она, помимо прочего, имеет и тот недостаток, что удлиняет цепь управленческого процесса. Ибо для того, чтобы один субъект хозяй­ственного процесса договорился с другим, ему требуется получить разрешение центра, который, в свою очередь, оброс лесами бюро­кратических инстанций. Связь двух смежных производителей превра­щается в долгую последовательность, как правило, нерациональных шагов, растягивая временные рамки процесса принятия решений, нивелируя инициативу, поражая ее коррозией бюрократии. Видимо, поэтому стремление к централизованному планированию и тоталь­ному регулированию всех сторон жизнедеятельности может быть названо «дорогой в рабство».

Вызов либеральным ценностям бросают установки типа «все должно находиться под контролем». Духовная жизнь, деятельность в сфере искусства, творчество, область личных отношений, обще­ние не могут быть подконтрольны. Рациональный контроль, воз­веденный в принцип организации жизнедеятельности, связан с многочисленными ограничениями. Первое — это жесткая необхо­димость достижения именно поставленной цели. Второе — требова­ние возникновения только желательных последствий, притом на­блюдаемых непосредственно. Третье — благотворность последствий как таковых. Четвертое — возможность знать или предвидеть зара­нее. Однако реальная жизнь с такой жесткой нормативностью не согласуется. На самом деле к числу обстоятельств, от которых за­висят действия людей для достижения своих целей, относятся не­известные им решения множества других неизвестных людей по поводу средств, используемых ими для достижения их собствен­ных целей. Анонимный механизм рыночного регулирования и обес­печиваемый конкуренцией самоуправляющийся процесс, по мне­нию Ф. Хайека, могут состязаться с самым рационально настроен­ным разумом. Рыночная координация индивидуальной деятельно­сти, подобно другим моральным традициям и институтам, сложи­лась в результате естественных, спонтанных и самоупорядочиваю­щихся процессов приспособления к большому количеству кон­кретных фактов, чем могло бы воспринять и тем более постичь любое отдельное сознание (mind). Ассоциация, корпорация, со­трудничество, свободная инициатива не обладают никакой прину­дительной властью. Субъекты производственного процесса дейст­вуют не под прессом предписаний, приказов и постановлений, а благодаря внутренней мотивации, имманентной логике такого типа порядка, который конкурентен и принципиально открыт для по­иска и осуществления новых возможностей.

Свобода и ответственность как социально-психологические кате­гории. Представления об ответственности связаны с тем, что, под­чиняясь определенным правилам поведения, мы «вписываемся в гигантскую систему традиций», существующих априорно, т.е. до опыта каждого, нового поколения и индивидуума. Социальные ин­ституты права и морали мыслятся как результат культурной эво­люции. В данном случае механизмом, посредством которого может быть введена система ценностей, оказывается механизм табу, за­прета. Преимущества запретного механизма просматриваются не в его указании на то, что и как надо делать, а в том, что он вводит некоторый ряд ограничений. Запреты означают нижние пределы, границы общепринятого. Действуя же в рамках обозначенных гра­ниц, каждый индивид вправе по своему разумению находить бо­лее рациональные формы поведения, определять более эффектив­ные технологии, осуществлять свою свободу.

Устав от тотальной нормативности и запретов, любой мысля­щий индивид стремится в прямо противоположную сторону — к спонтанному волеизъявлению, к свободе. Но его ожидают новые препятствия. Теперь уже свободе угрожают императивы природного инстинкта. Вступление в царство инстинкта, а следователь­но, вседозволенности влечет за собой пренебрежение всякими ог­раничениями и в итоге приведет к опровержению человеческой культуры как таковой. Поэтому свобода и ответственность высту­пают регулятивами не только личной, но и социальной жизне­деятельности индивидов. Персонально-инструментальные ценно­сти включают в себя: Жизнь, Здоровье, Силу, Красоту, Ум, а также субъективно-целевые ориентации, связанные с эффектив­ной, энергичной деятельностью; общечеловеческие идеалы.

Разнообразная система ценностей задает возможные горизон­ты самореализации личности, обуславливает ее легальные инициа­тивы. Развитое цивилизованное общество расширяет возможности личности, отсталое — их ограничивает. Развитое общество заботит­ся об условиях и гарантиях достойного существования человека, отсталое их игнорирует.

«Цветущая сложность» культурного мира помимо либерализ­ма украсила себя ценностями, включающими конституционализм, парламентаризм, выборное начало, вольный труд, социальную мо­бильность, собственность. Они выступают в качестве неких неиз­менных параметров и констант при различных цивилизационных изменениях. Можно сказать, что в этом своем качестве они уни­версальны, так как представляют свободы развитого общества, независимо от того, на какой территории и в какой части света оно расположено.

Представления об ответственности внешним образом связы­вают с такими феноменами, как репрессивность и наказуемость, как бы завуалировано они порой ни проявлялись и какой бы ин­теллигентский вид ни приобретали. На самом деле ответственность отождествлена с необходимостью каждого мыслящего и действую­щего индивида «держать ответ» за содеянное. Критика прошлых ошибочных шагов и решений, личный опыт, историческая память являются неотъемлемым компонентом развитого чувства ответст­венности.

Исторически основой формирования чувства ответственности стало выделение себя из окружающей среды, из круговорота со­бытий, определенный образ жизни, связанный с необходимостью выживания, требовал от человека самоконтроля над поступками и действиями. Если мы говорим о свободе, то, выражаясь гегелев­ским языком, мы представляем «материалу» свободно существо­вать вне Я. Ответственность же предполагает знание, которое не имеет свободного существования вне Я. Оно предельно концен­трировано внутри и вокруг нашего Я. Человек оказывается суще­ством, которое постоянно ищет себя, в каждый момент вопроша­ет, испытывает и перепроверяет условия своего существования. И лишь благодаря этой возможности давать ответ самому себе и другим человек становится «ответственным» существом.

Мерой и исходным пунктом ответственного отношения к себе выступают другие люди. «Лишь отнесясь к человеку Павлу, как к себе подобному, человек Петр начинает относиться и к самому себе, как к человеку», — гласит известное изречение. Самоотражение приобре­тает развитую форму ответственности сквозь призму другого созна­ния. Подобный подход к пониманию возникновения механизма от­ветственности имплицитно содержится в высказывании Спинозы: «Слова Павла о Петре говорят нам больше о Павле, чем о Петре». Это означает, что слова, обращенные к описанию какого-либо явления, называют это явление, но одновременно раскрывают и внутренний мир говорящего субъекта — носителя своего отношения. И если внеш­ними атрибутами ответственности могут быть высказывания вслух тех или иных оценочных формул, постулирование тех или иных необхо­димых установок, то критериями ответственности являются дела и поступки. Именно они позволяют судить о бытии сознания, о степени ответственности, а следовательно, зрелости и развитости субъекта.

Нередко можно встретить точку зрения, согласно которой об ответственности за поступки следует говорить только при наличии чувства вины. Здесь ответственность истолковывается с оттенком юридического требования наказания, нести ответственность за со­деянное означает искупать свой проступок. Однако ответственность следует понимать более широко, как тот фильтр предпочтений и установок, который находится у истоков сознательного действия. И независимо от того, совершил данный человек проступок или нет, чувство ответственности всегда ориентирует сознание на соот­ношение мира реального и мира должного.

Общественный и индивидуальный уровни ответственности. Об­щественное сознание, будучи отражением общественного бытия, развивается по законам, независимым от сознания отдельных лю­дей, но тем не менее обнаруживает себя в деятельности каждого субъекта. Общественное сознание воплощается в форме языка, нау­ки, философии, искусства, религии, политики, идеологии и пр., предписывает каждому индивиду необходимые нормы и правила поведения, снабжает его шкалой общезначимых ценностей, идеа­лов и смыслов. Однако, подобно тому как общество не есть сумма составляющих его индивидов, общественное сознание не есть сум­ма сознаний отдельных личностей. Поэтому каждый индивид транс­формирует общественно данную систему ценностей в специфиче­скую и индивидуальную, только одному ему органично прису­щую систему ориентиров и регламентации.

Личное и общественное сознание находятся в тесном и проти­воречивом взаимодействии. Исторически выработанные и институциализированные нормы мировосприятия, выступая базисом от­ветственного отношения ко всему происходящему, переплавляют­ся в личностные убеждения. С другой стороны, именно личност­ные убеждения и представления благодаря колоссальной творче­ской активности их создателей и носителей приобретают значение социальной силы и нормы, входят в состав общественного созна­ния. И если, говоря о глобальных проблемах современности, уче­ные призывают к общественной ответственности, ответственности всего мирового сообщества за судьбу цивилизации и сохранение самого биологического вида homo sapiens, то межличностные от­ношения и повседневный срез бытия заставляют индивида посто­янно решать задачи собственного ответственного выбора.

ЛИТЕРАТУРА

1. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1—2. М., 1992.

2. ХайекФА. Пагубная самонадеянность. М., 1992.

3. Сорос Дж. Советская система: к открытому обществу. М., 1991.

4. Панарин А.С. Философия политики. М., 1996.

5. Федотов Г.П. Россия и свобода /Судьба и грехи России. В 2-х т. СПб., 1990. Т. 2.

5. Хесле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности// Вопросы философии. 1994, № 10.

Тема 12. ЧЕЛОВЕК В ИНФОРМАЦИОННО-ТЕХНИЧЕСКОМ МИРЕ

Компьютерная революция и ее последствия. — Техно-генные и традиционные цивилизации. — Сциентизм и антисциентизм. — О специфике технических наук. — Информатика и энергоинформационные процессы. — Отражение и информация. — Торсионные поля. — Раз­новидности информационных взаимодействий.

Компьютерная революция и ее последствия. Последняя четверть XX в. была ознаменована тем, что человечество вступило в новую ста­дию информационного развития. Становление общества информаци­онных услуг и новых технологий, наступление информационной эко­номики, массовая персональная компьютеризация — явления, не имевшие места в истории человечества. Примечательно, что в конце 60-х годов. Д.Белл — один из создателей концепции постиндустри­ального общества — уже предсказывал превращение индустриального общества в информационное. Информационное общество характери­зуется тем отличительным признаком, что его развитие и сам науч­но-технический прогресс могут осуществляться только на основе информационных технологий. Комплекс информационных техноло­гий, который позволяет создавать, хранить и использовать инфор­мацию для принятия решений, имеющих далеко идущие социальные последствия, называют своеобразной «революцией контроля».

Эпоха информационного общества открывается появлением в 1947 г. принципиально новых средств информационных носите­лей — компьютеров. Экспертные технологические системы, поя­вившиеся в 1976 г., закрепили роль информации как главного звена в цепи социальных преобразований. Они стали оказывать огромное влияние на весь комплекс проблем социально-экономи­ческого развития, на цивилизационные и когнитивные (познава­тельные) процессы в целом.

Раскрывая понятие «технология» (от греч. techne — мастерство, искусство), следует отметить, что оно не связано напрямую с при­менением техники: технологии могут быть избирательные, воспи­тательные, педагогические, политические. Технология понимается как система мер, некая операционально взаимосвязанная система, направленная на различные общественные модификации. Техноло­гии применяются для осознанного и целенаправленного влияния на те или иные социальные структуры и подсистемы, используются для достижения положительного эффекта в решении поставленных задач. Одновременно с фиксацией факта воздействия технологий на общество можно фиксировать и обратный процесс избирательного отношения общества к многообразным технологиям. Общество мо­жет порождать те или иные технологии, использовать, запрещать, стимулировать или разрушать их.

Раскрывая понятие компьютерной революции, следует отме­тить, что в ее основе лежит привязанность и зависимость от науко­емких технологий. Компьютерная революция, которая позволила перейти к информационному контролю за производством и значи­тельно изменить коммуникационные процессы, предстала как след­ствие могущества человеческого разума. С другой стороны, компь­ютерная революция обеспечила основание для дальнейшего раскры­тия его возможностей. Если к наиболее фундаментальным ценностям человеческого существования отнести реализацию собственных воз­можностей (т.е. самореализацию), то информационные технологии в многократной степени усиливают мощь и могущество человека, так как ведут к созданию интеллектуальных компьютерных систем с элементами искусственного интеллекта на базе информационных технологий. Большой интенсивности достигла научная деятельность, которая обнаружила тенденции к интеграции, метдисциплинарно-сти, к коллективным формам своего проявления и резкому взры­ву совместных научных разработок в области гуманитарных и тех­нических наук. Следствием их применения стало прогрессивное раз­витие техносферы, интеллектуальной и экономической области жиз­недеятельности общества.

Однако следует видеть и ряд негативных последствий компью­терной революции. К ним можно отнести изменения в традицион­ном образе жизни, когда книга, письмо и сама письменность оттес­няются иными способами получения информации (при помощи Интернета и компьютерного набора). Новые формы общения, мо­дификации традиций, изменение системы социальных ценностей происходят с такой интенсивностью, что массовое общественное сознание, а также многие теоретики оценивают компьютерную ре­волюцию как кризис культуры. В прежних условиях процесс куль­турной адаптации к инновациям был во многом растянут во време­ни, так как возможность трансляции, усвоения и распространения огромных объемов информации была технологически необеспечена. Сейчас темпы и возможности освоения всех сокровищ мировой культуры невероятно возросли, и теперь уже необходимо говорить о Допускающих возможностях человеческой психики. Это весьма ост­рая валеологическая проблема. Однако очевидно, что культурогенез XXI в. не мыслим без использования персональных компьютеров, современных информационных технологий, телевидения- и Интер­нета, при помощи которых реализуется возможность выбора информации. Все эти факторы оказывают разнонаправленное и далеко не всегда положительное воздействие на мировосприятие человека.

В социотехнических основаниях информационно-технической эпохи обнаруживаются тенденции двоякого рода. С одной сторо­ны, это тенденция, направленная к массификации культуры, с другой — к демассификации, когда часть населения, не охвачен­ная компьютерными технологиями, будет лишена возможности приобщения к культурным ценностям нового типа. Первая обеспе­чивает процессы интеграции всех видов знания и интеграцию ос­ваивающих его субъектов по принципу принадлежности к компь­ютерной культуре. Вторая говорит об индивидуально-поисковом процессе, фильтрах предпочтений в отборе, производстве и рас­пространении информации. Возникает возможность образования социальных общностей и коллективов нового типа, состоящих из независимых интеллектуальных единиц, взаимодействующих друг с другом на основе личных приоритетов в единой сети Интернета.

Вместе с тем, так же как и сущность техники, сущность все­общей информатизации двусмысленна. В ней очень много «за», но много и «против». Информационные технологии постоянно втяги­вают- в гонку поставляющего производства. Они значительно уско­ряют время социального бытия, загоняя психику человека в ту­пик все новых и новых проблем. Однако в целом техногенные цивилизации одерживают бесспорную победу над традиционными.

Техногенные и традиционные цивилизации. Возникновение тех-ногенных цивилизаций датируется приблизительно XV—XVII вв., что связано с появлением в европейском регионе техногенных обществ. Некоторые традиционные общества были поглощены тех-ногенными, другие приобрели гибридные черты, балансируя меж­ду техногенными и традиционными ориентациями.

При характеристике традиционных типов общества очевиден тот факт, что они, обладая замедленным темпом развития, при­держиваются устойчивых стереотипов своего функционирования. Приоритет отдается канонизированным и регламентирующим фор­мам мышления и взаимодействия, нормам, традициям, устояв­шимся образцам поведения. Консерватизм способов деятельности, медленные темпы их эволюции отличают традиционную цивили­зацию от техногенной, которую иногда отождествляют с западной. Темп развития последней достигает значительных скоростей. Пере­стройка и переосмысление принятых основоположений, использо­вание новых возможностей создают внутренние резервы роста и развития техногенных цивилизаций. В техногенных обществах ос­новной ценностью является не канон и норма, а инновация и новизна. Авторы монографии «Философия науки и техники» В.Сте-пин, В.Горохов и М.Розов приводят любопытное сравнение. В известном смысле символом техногенного общества может считаться книга рекордов Гиннеса, в отличие от семи чудес света. Последние подчеркивают завершенность мира, то, что все грандиозное и дей­ствительно необычное уже состоялось.

Культурная матрица техногенного развития проходит три ста­дии: прединдустриальную, индустриальную, постиндустриальную. Важнейшей ее характеристикой, вытекающей уже из самого на­звания, является развитие техники и технологии. Техногенный тип развития — это ускоренное изменение природной среды, соеди­ненное с активной трансформацией социальных связей людей. Счи­тается, что техногенная цивилизация живет чуть более 300 лет. Она весьма агрессивна и приводит к гибели многих традиционных культурных ценностей. Внешний мир становится ареной деятель­ности человека. Диалог с природой по принципу «у вей» — невме­шательства, свойственный восточным традиционным цивилиза­циям, нарушается. Человек выступает центром, излучающим токи активного, преобразующе-покоряющего импульса. Отсюда и ха­рактеристика общекультурных отношений с использованием по­нятия «сила»: «производительные силы», «силы знания», «интел­лектуальные силы».

В традиционном и техногенном обществах различны отноше­ния и к проблеме автономии личности. Традиционному обществу автономия личности вообще не свойственна, реализовать личность можно лишь принадлежа к какой-либо корпорации, в качестве элемента корпоративных связей. В техногенном обществе отстаива­ется автономия личности, позволяющая погружаться в самые раз­ные социальные общности и культурные традиции. Человек пони­мается как активно деятельностное существо. Его деятельность экс­тенсивна, направлена вовне на преобразование и переделку внеш­него мира и природы, которую необходимо подчинить. Однако природа не может быть бездонным резервуаром для различного рода техногенных упражнений. Ведь человеческая деятельность из­начально представала в качестве одного из компонентов биосфе­ры, а не ее доминанты. Ничем не ограниченная активность, техни­ка и агрессивный интеллект могут стать смертоносной угрозой, выживанию человечества. Вторжение техники во все сферы чело­веческого бытия: от личных и бытовых до общественных и гло­бальных порождает своеобразную идеологию и психологию техни­цизма. Ее отличительной особенностью является то, что сам чело­век трактуется как определенного рода машина, которая может решать любые проблемы по образцу и подобию алгоритмов техни­ческого знания. Однако не следует забывать изначальное соотно­шение: не человечество должно быть техничным, а техника в мире человеческих отношений человечной. Сциентизм и антисциентизм. Сциентизм (от лат. scientia — нау­ка) и антисциентизм как противоположность сциентизму представ­ляют собой две остро конфликтующие ориентации в современном мире. Сциентизм предстает как идеология «чистой и большой нау­ки». К его сторонникам относятся все те, кто приветствует дости­жения научно-технической революции, модернизацию быта и до­суга, верит в безграничные возможности науки, в частности в то, что ей по силам решить все острые проблемы человеческого суще­ствования. Наука оказывается высшей ценностью, и сциентисты с воодушевлением и оптимизмом приветствуют все новые и новые свидетельства технического подъема.

Антисциентисты видят сугубо отрицательные последствия на­учно-технической революции, их пессимистические настроения уси­ливаются по мере краха всех возлагаемых на науку надежд в деле решения экономических и социально-политических проблем.

Сциентизм и его антитеза — антисциентизм возникли практи­чески одновременно и провозглашают прямо противоположные ус­тановки. Определить, кто является сциентистом, а кто антисциен-тист, нетрудно. Антисциентист испытывает предубежденность про­тив научных инноваций. Сциентист провозглашает научное, рацио­нальное знание как наивысшую культурную ценность. Антисциен­тист не устает подчеркивать критическое отношение к науке. И если сциентист пытается распространить критерии научности на все виды деятельности, все типы знания, и человеческое общение в том чис­ле, то антисциентист, исходя из негативных последствий научно-технической революции, требует ограничения экспансии науки и возврата традиционных ценностей и способов деятельности. Иногда антисциентисты прибегают к предельной драматизации ситуации, сгущают краски, привлекая тем самым большее число сторонников. Сциентисты же намеренно закрывают глаза на многие острые про­блемы, связанные с негативными последствиями всеобщей техно-кратизации. Однако и в том, и в другом случае сциентизм и анти­сциентизм выступают как две крайности и представляют сложные процессы современности с явной односторонностью.

Ориентации сциентизма и антисциентизма пронизывают сфе­ру обыденного сознания независимо от того, используется ли соот­ветствующая им терминология и называют ли подобные умонастрое­ния латинским термином или нет. С ними можно встретиться в сфере морального и эстетического сознания, в области права и политики, воспитания и образования. Иногда эти ориентации носят откровен­ный и открытый характер, иногда выражаются скрыто и подспуд­но. Действительно, опасность употребления в пищу непригодных продуктов химического синтеза, острые проблемы в области здра­воохранения и экологии заставляют говорить о социальном контроле за применением научных достижений, признавать правоту антисци-ентистов. Вместе с тем возрастание стандартов жизни и причастность к этому процессу непривилегированных слоев «играет на руку» сциентистам.

Дата добавления: 2014-12-07