Судебно-правовые источники

По вопросу о причислении судебных решений к источникам права вообще и к источникам конституционного права в частнос­ти в юридической науке нет единого мнения. Дело в том, что Россия относится к государствам со сложившейся статутной правовой системой, где судебные решения до недавнего времени играли лишь роль актов применения права. Однако теперь, когда Конституция может быть реализована прямо, о чем свидетель­ствует её ст. 15, роль суда существенно изменяется. Судебные прецеденты для России – государства с давними традициями континентального права и кодифицированного законодательст­ва – явление относительно новое, и тем не менее они должны занять в современной российской правовой системе достойное, равноправное с другими источниками права место.

Несмотря на то, что признание судебного решения источни­ком права пока нельзя считать всеобщим, все больше авторов склоняются к такому признанию. Например, В. М. Корельский, отвечая на вопрос о том, возможно ли использование судебного прецедента в современной России, пишет: «Надо полагать, возрастание роли третьей (судебной) власти, развитие частного права сделают это возможным (конечно, в определенных грани­цах)»[59]. Б. А. Страшун, характеризуя постановления Конститу­ционного Суда РФ о толковании Конституции (ч. 5ст. 125 Конституции), подчеркивает, что они «содержат нормы консти­туционного характера». Кроме того, он полагает, что и поста­новления Конституционного Суда, выносимые в связи с разре­шением споров о компетенции (ч. 3 ст. 125), тоже «должны содержать нормы конституционного характера»[60]. Еще шире трактуют данный вопрос М. В. Баглай и Б. Н. Габричидзе. По их мнению, «к числу источников конституционного права относятся постановления Конституционного Суда Российской Федерации, в которых устанавливается соответствие Конституции России конституций и уставов субъектов федерации, законов и других нормативных актов, а кроме того, разрешаются споры о компетен­ции, дается толкование Конституции»[61].

С. А. Иванов, анализируя постановления Конституционно­го Суда применительно к трудовому праву, отмечает, что «их правовая природа ясно придает им качество источников права»[62].

По его мнению, «появление такого источника права обосно­вано, поскольку позволяет федеральному судебному органу при рассмотрении конкретного дела, имеющего общегосударственную значимость, устранять ошибки и пробелы в действующем законо­дательстве». Кроме того, С. А. Иванов предлагает предоставить Верховному Суду РФ функцию толкования законов и признать за ним право судебного правотворчества. «Вместо того, дать Верховному Суду право толковать законы, как это сделано применительно к Конституционному Суду, – пишет автор, – Верховному Суду предоставили возможность давать только разъяснения, находясь в плену ранее установившейся практики и старого мышления. В новых условиях такой менталитет неприемлем. Разделение властей должно привести к утвержде­нию подлинной самостоятельности Верховного Суда и к наде­лению его правом толкования законов, что будет способство­вать в свою очередь утверждению его решений в качестве источников права»[63].

Что касается толкования текста Основного Закона, то эта функция (возложенная, как уже указывалось, на федеральный Конституционный Суд), особенно в условиях установления жестких механизмов изменения его содержания в целях обес­печения стабильности Конституции, приобретает сегодня новое качество конституционного законодательствования².

Конституционный Суд, включившись в работу по офици­альному толкованию Конституции, пошел дальше простого разъяснения смысла отдельных её положений, значения от­дельных понятий и т. п.: в ряде случаев он выступил в каче­стве квазизаконодателя. Речь идет о его решениях, в которых были определены наименование и форма документа, содержа­щего поправку к Конституции РФ, субъект, полномочный решать вопрос о включении в текст Конституции нового наименования субъекта федерации и форме правового акта, опосредующего это включение, и др. В данных решениях Конституционный Суд в силу «молчания» Конституции сам формулирует «недостающие элементы» конституционного текста, исходя из смысла других норм Основного Закона и главных принципов, в нем заложенных. Например, в первом случае Суд назвал форму нового правового акта – «закон Российской Федерации о поправке к Конституции Российской Федерации»; во втором – Президент РФ определен в качестве субъекта, включающего своим указом в текст федеральной Конституции новое наименование субъекта федерации, что вытекает из таких элементов статуса Президента, как глава государства и гарант Конституции[64].

Иначе говоря, осуществляя толкование Основного Закона, Конституционный Суд принимает решения, без которых текст Конституции уже не может считаться полным. Толкование каким-либо иным органом конституционной нормы, уже истол­кованной Судом, недопустимо. Теоретически возможен вари­ант, когда Суд изменит свою позицию по тому или иному вопросу (например, при изменении состава Конституционного Суда). Тогда он примет новое решение, представив соответст­вующую аргументацию.

Главные аргументы оппонентов признания судебных реше­ний источниками права вообще и конституционного права в частности – функциональная детерминированность федераль­ных государственных органов, связанность их принципом раз­деления властей (ст. 10 Конституции), а также непоколебимая теоретическая установка на причисление таких решений к актам применения права. Признание судебного решения источником права превратит, по их мнению, суд (в данном случае – Конституционный) в законодательный орган, что не­допустимо в силу названного принципа.

Действительно, разделение властей предполагает выполне­ние законодательных функций парламентом, а судебных – судом.

Во-первых, однако, в той же Конституции (ст. 125) устанав­ливается довольно широкий перечень полномочий Конституци­онного Суда, среди которых официальное толкование консти­туционного текста, проверка ряда нормативных актов и т. д., а также самостоятельность органов судебной власти в целом (ст. 10), т. е. Конституционный Суд не проявляет «своеволия», выполняя в некоторых случаях функции квазизаконодателя, он лишь реализует поставленные перед ним Конституцией задачи.

Во-вторых, такая логика рассуждений (право может быть творимо только законодателем) должна была бы привести и к отрицанию "нормативных актов Президента и Правитель­ства как источников права, однако, подобных выводов не делается[65].

В-третьих, судебное решение признается в качестве источни­ка права во многих зарубежных государствах, в том числе не относящихся к семье прецедентной системы права (Германия, Франция[66]), без ущерба для принципа разделения властей, тоже в них исповедываемому.

Наконец, в-четвертых, судебное решение не всегда выступает актом применения права.

Как отмечает Ю. Л. Шульженко, «основным результатом конституционного контроля является решение о соответствии или несоответствии конкретной правовой нормы положениям конституционного акта, т. е. акта, занимающего высшее место в иерархии источников права, а не применение правовой нормы к конкретным обстоятельствам судебного дела»[67]. В современ­ных условиях признание судебных решений (конкретные их виды, несомненно, могут и должны быть предметом дискуссии) источниками права представляется необходимым и важным, ибо позволит оперативней и качественней развивать правовую систему, ликвидировать многочисленные пробелы и противоре­чия, поскольку предметом рассмотрения суда всегда служит конкретное дело с конкретными участниками, выражающими свои конкретные интересы.

Какова юридическая сила решений, принимаемых Конститу­ционным Судом? Суд принимает несколько видов решений: заключения, определения, послания, постановления. В данном случае речь идет о постановлениях, т. е. о решениях, опосреду­ющих такие полномочия Суда, как проверка конституционнос­ти законов, подзаконных актов, договоров и т. д., а также толкование Конституции.

Согласно Конституции и Федеральному конституционному закону «О Конституционном Суде Российской Федерации» акты или их отдельные положения, признанные Судом некон­ституционными, утрачивают силу; не соответствующие Консти­туции РФ международные договоры не подлежат введению в действие и применению. Следовательно, при объявлении неконституционным какого-либо акта в целом он попросту «выпадает» из ряда нормативных регуляторов, хотя и не был отменен органом, его издавшим (парламентом, Президентом, Правительством и т. п.). В случае же признания неконституци­онной какой-либо части акта мы получаем, по сути, новый акт, потому что старый теряет свою целостность. Содержание двух этих актов различно. Второй акт, полученный в результате трансформации первого в ходе проверки его конституционнос­ти, исходит от Конституционного Суда. Иначе говоря, и здесь, как и при толковании Конституции, Суд «творит право»[68].

Представляется, что юридическая сила принимаемых Кон­ституционным Судом постановлений равна юридической силе законов. Причем первые защищены даже больше, чем вторые, ибо изменить и отменить закон вправе и парламент, и Консти­туционный Суд, а изменить и отменить свое судебное решение может лишь сам Суд[69].

Таким же образом обстоит дело с решениями конституцион­ных (уставных) судов субъектов Российской Федерации. Пос­ледние в своих основных законах тоже закрепляют окончатель­ность решений названных судебных органов и невозможность их обжалования. Естественно, решения этих органов касаются вопросов проверки соответствия конституции (уставу) того или иного субъекта федерации принимаемых лишь в данном регио­не актов, а также вопросов толкования их основных законов[70]. Оценивая первые удачи и промахи российской конституци­онной юстиции, а также анализируя некоторые вопросы инсти­туциональной идентичности Конституционного Суда России, известный немецкий правовед А. Бланкенагель пишет: «Идея конституционного суда была новшеством для российской исто­рии, во всяком случае – как идея независимого высококвали­фицированного суда, деятельность которого практически пред­усматривала бы правотворчество путем создания прецедентов и посредничество в политических конфликтах путем разреше­ния конституционных вопросов этих конфликтов (и воздержа­ния от разрешения иных вопросов). Как и в случае с любым другим конституционным судом, возникающим среди предконституционной пустыни, следовало принять прошлое – будь оно чуждым (американским, французским, немецким или другим) либо полуотвергнутым советским – и приспособить его, чуждое или полуотвергнутое, к вечно живому мифу российской уни­кальности»[71].

Дата добавления: 2014-12-27