Необходимость пересмотра позитивистских оснований методологии и методов социальной психологии

В 1980-90-е годы проблема метода социально-психологического исследования, в частности, и методов психологических исследований, в целом, начинает приобретать новое содержание. Неоднократно обсуждавшаяся при рассмотрении эпистемологических и онтологических оснований психологии многоаспектность и многовариантность ответов на вопрос о соотношении физического и психического и психического, многомерности истины, подталкивает психологов к необходимости пересмотра укоренившихся подходов к определению научности или объективности анализируемых фактов и результатов исследования.

В наиболее рельефной форме эта проблема представляется при обсуждении необходимости «оживления» психологии, необходимости отказа от методов, разработанных для анализа неживой природы, господствующих в естествознании и переходу к методам, учитывающим специфику «живой сущности» человека. По мнению многих исследователей, адекватное постижение человека в условиях его реальной социальной жизни невозможно без обращения к анализу интерпретаций, который предполагает герменевтизацию психологического знания. Обоснование необходимости и целесообразности герменевтизации особенно социальной психологии и персонологии уже представлялась выше и будет неоднократно обсуждаться при рассмотрении проблематики личности. Следует отметить, что герменевтизация часто ассоциируется с субъективизаций, гуманитаризацией и тому подобной терминологией. При всем кажущемся разнообразии названий речь в каждом случае идет об одном и том же – необходимости смещения акцентов в исследованиях к постижению своеобразия интерпретации человеком самого себя и окружающего его мира. Без знания этих интерпретаций становится невозможным понимание оснований ориентации человека в происходящем и прогнозирования им своих будущих действий.

Во многом почва для обозначенного поворота сформировано и самими позитивистскими основаниями. Еще в далеком 1884 году Вильгельм Дильтей (Dilthey) критиковал экспериментальную психологию его времени за копирование естественнонаучной модели и редукционизм в объяснении мыслительной активности. Дискуссии по этому поводу то затихают, то вспыхивают с новой остротой на протяжении последних 15 лет. В основании такого рода дискуссий, на мой взгляд, лежит извечная мечта психологов добиться таких же успехов в постижении закономерностей психической активности, каких добилось естествознание в изучении неживой природы.

Этот вопрос достаточно глубоко обсуждался при рассмотрении онтологических оснований социально-психологической теории, здесь же я хотел бы отметить, что, начиная с 1979-х годов, у исследователей новой волны возникает все больше сомнений в реальности решения этой проблемы с чисто позитивистских оснований, предполагающих отношение к любым данным, не подлежащим операционализации и верификации, как к ненаучным.

Ром Харре (Harre, 1981) утверждает, что ортодоксальные (позитивистские) методы исследований оказались совершенно неприемлемыми ко многим психологическим феноменам и областям исследований, в частности, социальной психологии. Искусственность экспериментальных социально-психологических исследований предопределяется, прежде всего тем, что в условиях как лабораторного, так и естественного экспериментов практически невозможно, в первом случае «очистить голову» испытуемых от «побочных» мыслей, а во втором – наблюдателю освободиться от собственных проекций при реконструировании контекста происходящего, формирующегося у наблюдаемых.

В систематизированном виде противоречия подхода к исследованию социально-психологической феноменологии с позитивистских оснований представлены Куликан (Coolican) и могут быть сведены к следующему:

1. Исследователи традиционной ориентации обращаются с людьми, как с изолированными от их социального контекста. Более того, исследуют отдельные части, например, память, аттитюды, вне их взаимосвязи с целостной системой, которой является человек. Часто, изучаемые «субъекты» выступают в качестве абстрактных единиц подтверждения предубеждений исследователей в отношении неизменности природы человека.

2. В то время как в реальной жизни познание человека предполагает установление более тесных взаимоотношений, исследователь, наоборот, стремится к сохранению дистанции якобы во имя объективности. Аттитюды и мотивы самого исследователя по отношению к исследованию не признаются, не обнаруживаются и рассматриваются как не относящиеся к процессу и результату.

3. Ориентация на объективность часто обретает очертания мистической. Попытка сохранения холодной дистанцированности, следование количественной парадигме ослепляют исследователя в отношении его собственного влияния и активной роли в процессе исследования, точнее – искусственного и тенденциозного управления им. Забывается что как исследователь, так и процесс исследования сами составляют социальный контекст и должны анализироваться в нем.

4. Ситуация эксперимента или интервьюирование позволяют получать только поверхностную информацию. Так, в частности, при изучении социальной перцепции традиционными методами часто рассматривается только первое впечатление и ничего больше.

5. Экспериментальные процедуры ограничивают способности нормального субъекта планировать, реагировать и проявлять соответствующее социальное поведение в контексте изучаемого вопроса. И на этом основании исследователь приходит к заключению о природе человека в анализируемом вопросе. В результате выстраиваемая модель получается упрощенной и механистичной.

6. Попытки маскировки целей исследования могут приводить к фальсификации его контекста и искаженным результатам, к тому же это может вызвать недоверие со стороны исследуемых.

7. Высокоструктурированные методы исследования преддетерминируют природу результирующей информации. Непроизвольно на участников исследования налагается теоретическая конструкция которой придерживается исследователь. Например, опросники, как правило, строятся на определенной исследовательской логике и пропускают много важной информации, которую возможно было бы получить от опрашиваемых. Получаемая же информация ограниченна, неполноценна и не всегда отражает реальность.

8. Высокоструктурированное кодирование и категориальная система часто не совпадают с индивидуальным своеобразием индивида.

С нашей точки зрения предложенный перечень уязвимых мест позитивистской методологии и методики исследования можно дополнить следующими характеристиками:

9. Ориентированность на прошлый опыт исследуемого, который, во-первых, не всегда является адекватным основанием для понимания настоящего и будущего социального поведения, и, во-вторых, субъективно воспроизводится, анализируется и интерпретируется самим испытуемым. По существу, отвечая на тот или иной вопрос или решая предлагаемую задачу, испытуемый оперирует некоторой конструкцией самого себя и своих взглядов, которая далеко не всегда является адекватной и подтверждаемой окружающими.

10. Абсолютизация информированности испытуемого о причинности своих поступков и реакций, исповедование рациональной модели социального поведения. И это при полном понимании того, что в реальной жизни имеет место очень много иррационального.

11. Генерализация результатов исследования на все жизненных богатство контекстов, которые далеко не всегда представляют последовательную и логически согласованную цепочку жизненных эпизодов.

12. Ограниченность учета влияния на испытуемого его социального окружения, обстоятельств и их динамики.

Не следует воспринимать изложенное как некое стремление забить последний гвоздь в гроб окончательно усопшей позитивистской исследовательской парадигмы. Это было слишком большим преувеличением. На позитивистском основании стоит огромная часть достижений предшествующей истории психологического знания. В данном случае речь шла только о тех вопросах, на которые сегодня нет убедительных ответов, а без них невозможно движение вперед к постижению психической природы человека.

Дата добавления: 2014-12-29