Этнополитические процессы в рамках геополитического противоборства на Кавказе в постбиполярный период: общие вопросы 1 страница

Г Л А В А I

Этнополитические процессы, протекающие на Кавказе в постсоветское время, носят сложный, порой противоречивый характер. Они находятся под воздействием целого ряда факторов, тесно связанных как с политическим и социально-экономическим развитием указанного района, так и кавказской политикой России, США, ведущих стран Евросоюза, а также региональных игроков в лице Турции, Ирана, Саудовской Аравии. Влияние этих факторов на этнополитические процессы в Кавказском районе высокое: в конечном счете, именно под их влиянием формируется здесь новая геополитическая конфигурация в условиях многополярного мира.

В силу роста роли и значения Кавказского района в мировой политике интерес к его проблемам – как в нашей стране, так и за рубежом продолжает оставаться высоким. Отечественное кавказоведение пополняется новыми работами, которые посвящены сложным и многогранным процессам на Кавказе, в рамках которых приоритетное место занимают этнополитические, этноэкономические, этноконфессиональные, этносоциальные вопросы. Конечно, это положительное явление, хотя следует отметить, что многие из этих работ страдают отсутствием научного подхода к исследованию этих проблем. В массе мониторингового материала даются противоположные оценки и выводы по поводу происходящих на Кавказе событий и перспектив их дальнейшего развития. Так, авторы одних работ пытаются успокоить нас заявлениями, что на Кавказе у России нет никаких проблем, что «здесь все находится под ее контролем», другие же наоборот, заинтересованные в подогреве панических настроений, утверждают, что «Кавказ стремительно ускользает из-под влияния России». Однако в действительности и те и другие не правы: в их публикациях не отражаются в должной мере особенности и характерные черты этнополитических процессов на Кавказе, а выводы, как правило, носят поверхностный характер. В этой связи ученый-кавказовед В.В. Дегоев справедливо подчеркивает, что «разобраться в сопутствующей тональности не так уж сложно: в заупокойной стилистике столько же идеологически заказного, сколько и в бравурной».[15]

Между тем, экспертное разночтение современных кавказских проблем ведет к распространению среди части российского электората радикальных, «ультра патриотических» настроений. И вот уже из этого лагеря раздаются голоса, что «пора прекратить кормить чужих кавказцев», что России надо раз и навсегда оставить Северный Кавказ, отгородиться от него чуть ли не «железным занавесом» и т.д. и т.п. Кавказская тема поднимается «ультра патриотами» при каждом удобном случае, целенаправленно, с завидным упорством. Нет никакого смысла лезть в дебри этих ненужных дискуссий: оставим на совести тех, кто насаждает в российском обществе подобные настроения. Заметим только, что все российские граждане, включая тех, кто живет на Северном Кавказе, в равной мере заинтересованы в эффективном развитии страны, выдвижении ее в один ряд вместе с ведущими странами мира. В многонациональной России провокационные игры с размежеванием ее граждан по этнической принадлежности и религиозной вере несут в себе наибольшую опасность. Вылазки «ультра патриотов» наносят непоправимый вред российской государственности, они направлены на разрушение России: в лучшем случае, ставят целью его децентрализацию и регионализацию, т.е. усиление власти на местах в противовес федеральному Центру, а в худшем – способны поставить под вопрос само существование России, как единого, целостного государства. Не случайно, что президент В.В. Путин подверг уничтожающей критике идеи «ультра патриотов» об отделении Северного Кавказа. В своем интервью чеченским журналистам по поводу 60-летия со дня рождения первого президента Чеченской Республики А.-Х. Кадырова (23 августа 2011 г.) он в частности заявил: «Как только какая-то страна начинает отторгать от себя проблемные территории – это начало конца всей страны».[16]

Между тем, за рассуждениями о том, нужно ли России сохранить свое присутствие на Кавказе, как-то стало уходить из поля зрения, насколько стремительно растет актуальность этой проблемы для россиян. В данном случае она состоит в том, что цена несостоятельности кавказской политики является слишком высокой для нашей страны. Не будем мудрствовать и посмотрим правде в глаза: на всем протяжении 90-х гг. минувшего столетия Россия в противоборстве с ведущими странами Запада в регионе Кавказа постепенно скатывалась на вторые роли, что могло иметь для нее катастрофические последствия. Мог ли быть такой финал случайным явлением, роковым стечением обстоятельств? Скорее нет, чем да. Кавказская политика России того времени справедливо подвергается критике. Главными ее недостатками были откровенная вялость и пассивность; складывалось впечатление, что Москва добровольно отдает инициативу в руки своих западных соперников на Кавказе. В результате, начавшийся после развала СССР отход России на север привел к нарушению сложившегося в течение многих десятков лет геополитического равновесия на Кавказе и складыванию здесь новой ситуации, которая выражалась в заметном снижении влияния России и усилении присутствия в этом регионе нерегиональных сил – США и их партнеров по НАТО. Кавказ занял важное место в американском проекте Большого Ближнего Востока (ББВ), предусматривающего создание качественно нового, контролируемого Вашингтоном геополитического объединения, призванного заполнить тот «политический вакуум», который образовался в регионе после прекращения существования СССР. При этом роль составных частей проекта ББВ была отведена всем государствам Центральной Азии и Южного Кавказа, которые должны были объединиться с расположенными к югу от них странами. В случае успеха данного проекта Россия окончательно теряла свои кавказские позиции, что могло привести к судьбоносным изменениям на всем постсоветском пространстве, а также в масштабах всей Евразии, центр которой оказывался под контролем США.

Стартовые условия для реализации стратегических планов США и их союзников на Кавказе были созданы в результате объявления президентами России, Украины и Белоруссии, собравшихся в декабре 1991 г. в Беловежской пуще, о ликвидации Советского Союза. После прекращения существования некогда могучей страны на Кавказе развернулась «большая геополитическая игра», которая тесным образом переплеталась с проблемами безопасного и мирного развития для российских субъектов на Северном Кавказе и одновременно, молодых государств Южного Кавказа – Грузии, Азербайджана и Армении. Характерной чертой политического и социально-экономического развития последних стало неурегулированное состояние пограничных проблем и одновременно, высокий уровень конфликтности, базирующийся на межэтнических и этнотерриториальных разногласиях, трансформирующихся затем в фазу острого вооруженного противостояния. Разрушительная сила вооруженных конфликтов приняла реальные очертания с самого начала существования государств региона Южного Кавказа; она имеет место сегодня и, судя по всему, сохранится в обозримом будущем.

С начала 90-х гг. государства Южного Кавказа (прежде всего, речь идет о Грузии и Азербайджане) взяли курс на всемерное сближение с Западом, при одновременном сворачивании исторически сложившихся отношений с Россией. В это же время ускорилось развитие политических процессов на Северном Кавказе. Здесь актуализировалась проблема т.н. «разделенных народов» – осетин, лезгин, чеченцев, оказавшихся частично в разных государствах, со всеми вытекающими последствиями. С другой стороны, наблюдался бурный рост национального самосознания северокавказских народов, тесно связанный в политической практике с государственно-национальным строительством. Эти процессы сопровождались заметной мобильностью сил, объединенных в различные этнополитические движения, стремившихся к отделению Северного Кавказа от России и противоборству с ней. Росли антироссийские настроения в регионе также в идеологической и конфессиональной сфере, с опорой на непримиримые формы ислама.

Сложная ситуация, складывающаяся на Кавказе, послужила сигналом для активизации деятельности США и других ведущих западных стран в кавказском направлении. Постепенно, шаг за шагом государства Южного Кавказа стали втягиваться в орбиту влияния Запада; параллельно различные зарубежные партии и организации приступили к т.н. «миссионерской деятельности» на Северном Кавказе. Из-за рубежа началось финансирование процессов осознания северокавказскими народами своей национальной, культурной и религиозной идентичности, или же исключительности и стремления к независимости от России. В результате создалась ситуация, когда из-за сложных кавказских проблем, а также невнятной, зачастую противоречивой политики Россия могла лишиться в регионе своих позиций.

В начале 90-х гг. кавказская политика западных стран носила в целом сдержанный характер. В их столицах имело место понимание того, что доминирующая роль на постсоветском пространстве принадлежит России, как правопреемнице СССР, и поэтому нельзя включать бывшие советские республики Южного Кавказа в сферу стратегических интересов Запада. По мнению ряда видных представителей дипломатического корпуса США, индустриально развитым странам Запада надо было оказать поддержку властным режимам в регионе. Но при этом нельзя было игнорировать здесь доминирующие позиции России путем принятия на себя каких-либо конкретных обязательств.[17] В декабре 1991 г. США официально признали Азербайджан и Армению, а в 1992 г., после устранения вооруженным путем режима З. Гамсахурдиа в Грузии, были установлены дипломатические отношения США и с этой страной.

В указанные годы приоритетное место в кавказской стратегии США занимала экономическая составляющая. Американское присутствие было сосредоточено в основном в Азербайджане, который располагал весьма перспективными источниками нефти и газа. Кроме того, он рассматривался в Вашингтоне в качестве плацдарма для распространения американского влияния в Кавказско-Каспийском регионе. С учетом этого обстоятельства видный американский политик З. Бжезинский считал, что азербайджанские власти должны пользоваться активной поддержкой со стороны Белого Дома. Объяснением этому служил не только факт наличия в этой стране, а также принадлежащей ей части каспийского шельфа богатых нефтяных и газовых месторождений, но и суждение, что «первоочередными объектами Москвы для политического подчинения представляются Азербайджан и Казахстан». При этом политик полагал, что достижение доминирования в Азербайджане помогло бы России упрочить свои позиции в Армении и Грузии, чего, на его взгляд, нельзя было допустить.[18] Наконец, в своей политике в Вашингтоне учитывали то, что Кавказско-Каспийский регион непосредственно граничит с такими «проблем­ными» регионами, как Средне-Азиатский и Ближне­восточный, проблемы которых могут при неблагоприятных стечениях об­стоятельств «вплеснуться» и на его территорию.[19]

Уже в первые годы независимости Азербайджана на ее территории развернулась активная деятельность западных нефтяных фирм и компаний. 20 сентября 1994 г. в Баку было заключено соглашение, которое ввиду его огромной значимости получило название «Контракт века». Оно вошло в список самых крупных контрактов – как по количеству углеводородных запасов, так и общему объему предполагаемых инвестиций (45 млрд. долл.).[20] В соглашение о долевом распределении продукции глубоководных месторождений «Азери», «Чыраг» и «Гюнешли» вошли 13 компаний (Амоко, БП, МакДермотт, Юникал, ГНКАР, ЛУКойл, Статойл, Эксон, Туркиш петролеум, Пензойл, Иточу, Ремко, Делта) из 8 стран (Азербайджан, Турция, США, Япония, Великобритания, Норвегия, Россия и Саудовская Аравия). «Контракт века» открыл путь к подписанию еще 26 соглашений с участием 41 нефтяной компанией из 19 стран мира. В декабре 1994 г. Милли Меджлис (парламент) Азербайджанской Республики ратифицировал «Контракт века», после чего он обрел юридическую силу.[21] Главенствующее положение в бо льшинстве контрактов занимали американские фирмы и компании: именно от них зависели «скорость» освоения энергоресурсов и сроки появления на мировых рынках каспийской нефти.

И нтерес Запада к Кавказско-Каспийскому региону существенно возрос со второй половины 90-х гг. в связи с тем, что здесь были обнаружены крупные нефтяные и газовые источники.[22] Так, по данным Министерства энергетики США, нефтяные ресурсы Каспийского региона составили от 17 до 33 млрд. баррелей, потенциальные же запасы были равны 230 млрд. баррелей; объемы разведанного газа приближались к 232 трлн. куб. футов, а в перспективе ресурсы этого энергетического сырья могли составить не менее 350 трлн. куб. футов. Столь значительные запасы энергоносителей позволяли считать Каспийский регион «наиболее значительным игроком на мировом нефтяном рынке в предстоящем десятилетии».[23] По мнению тогдашнего госсекретаря США Дж. Бейкера, «в XXI в. каспийская нефть может иметь такое же значение для западного мира, какое сегодня имеет нефть региона Персидского залива».[24] С учетом данного обстоятельства, Кавказско-Каспийский регион отчетливо стал приобретать статус важного стратегического узла мировой политики, в который оказались втянутыми не менее 30 государств, среди них страны глобального масштаба – США, Япония, КНР, Россия. Кроме углеводородов, Кавказско-Каспийский регион располагает также другими полезными ископаемыми – железной, медной и хромовой рудой, глауберовой солью, хлоридами, фосфоритами, асбестом и т.д. В Каспийском море сосредоточено не менее 90% мировых запасов осетровых рыб, которые вместе с черной икрой составляют немалую часть экспорта прикаспийских стран.[25] Но при всей важности всех рыбных и минеральных богатств, главным образом энергоносители способствовали превращению Кавказско-Каспийского региона в зону исключительно высокой экономической и политической активности.

С другой стороны, Кавказско-Каспийский регион стал объектом повышенного внимания не только из-за богатых запасов углеводородов и полезных ископаемых, но также из-за ряда особенностей геополитического порядка. Геополитическое значение этого региона прекрасно понимали «за океаном», там давно сформулировали свое отношение к этому региону: «поли­тическое влияние на этот обширный регион служит ключом к глобальному контролю.[26] Прежде всего, на Западе были заинтересованы в обеспечении надежной безопасности энергетических и транспортных коммуникаций, проходящих на Кавказе. США и их союзникам по НАТО с большим трудом удавалось решить проблему обеспечения натовских войск в Афганистане, поэтому они все больше вынуждены были ориентироваться на кавказский маршрут «Северной распределительной сети». В этом смысле заключенные со странами Средней Азии соглашения только увеличивали значение маршрута на Кавказе, являющегося важным узлом международных экономических связей, пересечением торговых путей по линии Восток – Запад и Север – Юг.[27]

Вышеуказанные обстоятельства предопределили развертывание на Кавказе «большой геополитической игры», дирижером в которой выступили США. В 1997 г. Кавказско-Каспийский регион был объявлен Конгрессом США «зоной жизненно важных американских интересов», а главные цели американской политики здесь были сформулированы в докладе специального советника Госдепартамента С. Сестановича. Конкретно они заключались в следующем:

а) укрепить независимость и суверенитет появившихся на постсоветском пространстве молодых государств через поощрение экономических и политических реформ, направленных на построение рыночной экономики и современной демократии;

б) максимально снизить вероятность развязывания региональных конфликтов через оказание новым государствам помощи в мирном разрешении имеющихся конфликтных ситуаций;

в) содействовать развитию регионального сотрудничества в области безопасности;

г) активно способствовать развитию энергетического потенциала региона и строительству транспортных коридоров, связывающих Центральную Азию с развитыми мировыми центрами.[28]

О стратегических интересах США на Кавказе свидетельствовало также утверждение Министерством обороны страны «Плана объединенных командований». По этому плану терри­тория Кавказа и Центральной Азии объявлялись потенциальные театры боевых дейст­вий. Соответственно, они передавались в зону ответственности Центрального командования США с 1 октября 1998 г.[29]

Таким образом, в Кавказском районе началось острое соперничество между западными геополитическими игроками и Россией, для которой этот район, в отличие от ведущих стран Запада, имеет особое значение с точки зрения ее национальной безопасности.[30] В этих условиях США, крупнейшие транснациональные корпорации, другие центры мировой политики стали делать все возможное, чтобы ослабить Россию, сделать ее зависимой от западных технологий и капиталов. В ход пускались разные приемы и средства, конечной целью которых было расчленение России на отдельные региональные республики – Европейскую, Сибирскую и Дальневосточную.[31]

Исходя из необходимости обеспечения присутствия США на Кавказе, в рамках Госдепартамента и Совета безопасности были образованы т.н. кавказские структуры, в работе которых приоритетным направлением было определено «формирование будущего Кавказского региона».[32] Базовую основу стратегии США составляло выдавливание России из региона Южного Кавказа и максимальное ослабление ее позиций на Северном Кавказе. При этом точ­ным «барометром» настроений политической элиты США являлись пуб­ликации в западной прессе, написанных в оскорбительных для России выражениях. Так развязывалась масштабная пропагандистская кампания по дис­кредитации российской армии и обоснованию необходимости ввести «ме­ждународный миротворческий контингент» (т.е. американский спецназ) в регион Северного Кавказа.[33]

Главным инструментом реализации этой стратегии была политика «двойных стандартов», сокрытие истинных целей и задач США заявлениями о «необходимости построения либеральной демократии», «обеспечении прав человека» и т.д. – другими словами, использование старых, проверенных временем приемов из американского внешнеполитического багажа. Действия Соединенных Штатов на Кавказе пользовались активной поддержкой со стороны ведущих стран-членов НАТО; эта поддержка осуществлялась, в том числе, в рамках ООН и по линии ОБСЕ. С полного согласия атлантических партнеров США лидерство в деле налаживания контактов с государствами региона Южного Кавказа, а также урегулировании здесь межэтнических и территориальных конфликтов неизменно принадлежала Вашингтону.[34]

Весьма показательно в этом отношении участие Соединенных Штатов в урегулировании военного конфликта между Азербайджаном и Арменией из-за Нагорного Карабаха. В Вашингтоне сначала были склонны к тому, чтобы сотрудничать с Россией в мирном его разрешении. В результате, уже в январе 1993 г. было опубликовано российско-американское заявление по нагорно-карабахскому конфликту, в котором стороны продемонстрировали единство позиций в этом вопросе. В документе подчеркивалась важность скорейшего урегулирования конфликта в интересах обеспечения надежной безопасности в Южном Кавказе.[35]

В последующем основные предложения по мирному разрешению нагорно-карабахского конфликта исходили главным образом от «тройки», действующей в рамках Минской группы СБСЕ.[36] Однако все ее инициативы оказались неудачными из-за непрекращающихся внутренних разногласий. Прежде всего, они заключались в том, что Россия стремилась нейтрализовать поддержку Турцией в нагорно-карабахском конфликте Азербайджана своей поддержкой Армении. Так, 21 декабря 1991 г. Армения и Россия подписали договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной безопасности, на основании которого Армения получила военные гарантии России. Российская (бывшая советская) военная база осталась на территории Армении.[37]

В создавшейся ситуации не оправдались надежды, что треугольник «Вашингтон – Анкара – Москва» можно сбалансировать благодаря усилиям США. На деле американская позиция в конфликте складывалась, с одной стороны, под влиянием симпатий к Армении, декларируемых армянской диаспорой в Соединенных Штатах, а с другой – намерением корректировать свою линию с позицией «атлантического» союзника – Турции. Кроме того, на подходах Вашингтона к проблеме урегулирования нагорно-карабахского конфликта сказывалась та важная роль, которую играл нефтяной контракт, подписанный в 1994 г. в Баку. В конечном счете, в вопросе его мирного разрешения США встали на сторону Турции, настаивающей на скорейшем выводе армянских вооруженных формирований с территории Азербайджана.

Вскоре похолодание в отношениях между США и Россией возросло в связи с планами по разработке месторождений нефти в Каспийском море и ее последующей транспортировки в Европу. В этом вопросе Россия и Турция занимали противоположные позиции: в Москве настаивали на прохождении нефтепроводов через российскую территорию, а в Анкаре – через Турцию. Различными были подходы сторон также к участию в нефтяном консорциуме и долевого участия в разработке нефтяных месторождений. В этих условиях Россия, теряющая свои позиции в регионе, вынуждена была уступить здесь лидерство США и ограничиваться в рамках «тройки» ролью, которая была отведена Турции.

Несмотря на складывающиеся неблагоприятные условия, российская дипломатия сохраняла надежды выступить в качестве самостоятельного посредника в урегулировании нагорно-карабахского конфликта. В этом отношении Протокол, подписанный 5 мая 1994 г. в столице Киргизии Бишкеке при посредничестве России, Киргизии, а также Межпарламентской Ассамблеи СНГ, следовало расценить, как несомненный успех Москвы. Этот документ стал основой для заключения соглашения о прекращении огня в зоне конфликта, которое соблюдалось все последующие годы. В декабре 1994 г. на саммите СБСЕ в Будапеште было выдвинуто предложение о размещении миротворческих сил в Нагорном Карабахе. Анкара выразила готовность послать войска в зону конфликта, однако население Нагорного Карабаха, не забывшее о трагических для него временах турецкой оккупации в 1918 г., воспротивилось этому. В свою очередь, Россия не проявила интереса к отправке своих миротворцев в регион, поскольку на саммите оговаривалось, что доля отдельной страны в военном контингенте по поддержанию мира не может превышать определенной квоты (1/3 часть). Между тем, других миротворческих сил в распоряжении СБСЕ (с 1 января 1995 г. – ОБСЕ) не оказалось. В результате, отсутствие консенсуса в этом вопросе стало важным фактором, заблокировавшим шаги в направлении урегулирования нагорно-карабахского конфликта мирными средствами.

В последующие годы нагорно-карабахская проблема стала одной из самых сложных во взаимоотношениях России с Азербайджаном. Поражение в конфликте способствовало решительной смене Баку внешнеполитических приоритетов, а затем – постепенному вытеснению России из Азербайджана геостратегическими и нефтяными интересами США, других западных держав, а также Турции. Боязнь попасть в зависимость от своего более крупного и мощного соседа отталкивало лидеров Азербайджана, как и других молодых наследников Советского Союза, от делового партнерства с политической и хо­зяйственной элитой России.[38] С тех пор Азербайджан рассматривается на Западе, как плацдарм для возможного геополитического и экономического прорыва в Центральную Азию. В свою очередь, это закавказское государство вовсе не прочь играть отведенную ему Западом роль «продолжения» Турции на Кавказе, что подтверждается его выбором в качестве своего стратегического ориентира турецкой модели развития, а также развивающимися быстрыми темпами военными, политическими и экономическими связями с Турцией. Отказавшись от российского военного присутствия в стране, азербайджанские власти следуют в направлении расширения круга партнеров Азербайджана на Западе, претендуют на его вступление в НАТО. В этом смысле планы расширения НАТО на восток не только не осуждаются в Баку, но наоборот, расцениваются, как важный фактор укрепления коллективной безопасности в Европе. Интенсивно идет процесс милитаризации Азербайджана, в котором четко просматривается натовское участие, прежде всего, через Турцию.

В нынешних условиях ключевым направлением внешнеполитической стратегии Баку продолжает оставаться восстановление территориальной целостности Азербайджана и всяческое противодействие сотрудничеству (в том числе в военной сфере) между Россией и Арменией. Эту задачу власти Азербайджана стремятся решить при опоре на влиятельные международные организации, а также США и Турцию. Как далеко зайдет Азербайджан в этом своем стремлении – покажет время, а также действия участников данного процесса. Что касается России, ей следует активизировать свои действия в регионе Южного Кавказа. Время политически пассивного ожидания прошло: здесь зреет опасный военный конфликт, причем с подключением не только региональных, но и глобальных игроков – ведущих западных стран. В этих условиях перспективы развития российско-азербайджанских отношений во многом будут зависеть от возможных направлений урегулирования нагорно-карабахского конфликта и вызванных им последствий, а именно: утраты Азербайджаном части своих территорий, выхода Нагорного Карабаха из его состава, проблемы беженцев.

Не менее сложными являются отношения России с Грузией, сделавшей ставку на всемерное сближение с Западом, при одновременном проведении антироссийской внешней политики. В своих взаимоотношениях с Россией Грузия перманентно ведет себя неконструктивно: со времени возрождения грузинского национализма Россия воспринимается в Тбилиси как страна, заинтересованная в ослаблении Грузии и превращении ее в безропотного исполнителя российской политики в Южном Кавказе. В свою очередь, Россия в ответ на стремление Грузии сблизиться с США и интегрироваться в натовские структуры начала проявлять растущий интерес к проблеме Абхазии и Южной Осетии. Своими действиями грузинское руководство любым путем, включая применение военной силы, стремилась сохранить автономии в составе Грузии, постараться интернационализировать грузино-абхазский и грузино-югоосетинский конфликт путем подключения к их урегулированию США и ведущих западноевропейских стран. Тем самым в Тбилиси рассчитывали переформатировать противостояние с мятежными автономиями в конфликт Грузии с Россией, представить его как проявление российского неоимпериализма и таким образом, отказаться от эксклюзивной роли России как гаранта мира и стабильности в регионе Южного Кавказа. Но в реальности конфликты в Абхазии и Южной Осетии, а также гражданская война в Самегрело могли привести к вовлечению Грузии в орбиту влияния России, а не США, чего в Вашингтоне не желали допустить. В результате, симпатии, проявляемые в Москве к Абхазии и Южной Осетии, стали одной из причин ускоренного грузино-американского сближения. Соединенные Штаты незамедлительно предложили свой вариант разрешения конфликтов в Грузии, без участия России.[39] В этих условиях в Москве уже не питали иллюзий, что можно рассчитывать на грузинскую поддержку при решении важных международных вопросов (в особенности тех, где сталкивались интересы РФ с Соединенными Штатами и НАТО). Грузинское руководство рассматривало Россию как временного партнера, стремилось использовать российский фактор исключительно в тактических целях, в частности, для восстановления территориальной целостности страны. В стратегическом же плане Грузия рассчитывала сблизиться с США и НАТО. Причем, если в первые годы ее независимости этот курс сдерживался наличием проблемы территориальной целостности, решить которую без содействия Москвы не представлялось возможным, то в дальнейшем он стал уже приоритетным.

Высокая активность России в закавказском направлении наблюдалась во время вторжения грузинских войск в Южную Осетию в августе 2008 г. В этой главе мы не будем подробно останавливаться на анализе этих событий, как и в целом, рассмотрении комплекса проблем, связанных с отношениями Грузии с «мятежными» автономиями. Данные вопросы будут освещаться во второй и третьей главах дипломной работы. Здесь мы отметим только, что действия российского военного контингента по отпору грузинской агрессии кардинально изменили ситуацию в мире. Россия, оказав поддержку народу Южной Осетии, одер­жала исключительно важную политическую и военную победу. Уже само по себе данное обстоятельство, несмотря на развернутую после событий августа 2008 г. в западных СМИ антироссийскую кампа­нию, значительно повысило престиж России, продемонстрировавшей решимость участвовать в кавказских делах в качестве великой держа­вы.

Между тем, участие России в военном конфликте грузинская сторона расценила, как стремление аннексировать часть законной территории Грузии. И это в условиях, когда власти страны сталкиваются с другими, не менее сложными вопросами этнического характера, ждущими своего разрешения. Прежде всего, речь идет о мегрельском и сванском сепаратизме. В последнее время в некоторых западных районах Грузии, прежде всего в Самегрело и Сванетии, можно констатировать наличие значительного конфликтного потенциала. Политика центральных властей, направленная на ассимиляцию местного населения, может способствовать исчезновению региональных языков – мегрельского, сванского, лазского. Ситуация осложнялось тем, что население Западной Грузии испытывало немалые трудности экономического характера из-за закрытия доступа к традиционному и главному рынку сбыта своей сельскохозяйственной продукции – российскому. Попытки же властей компенсировать потерю этого рынка созданием разного рода туристических кластеров в Самегрело и Сванетии выглядели сомнительной затеей, учитывая их близость к Абхазии. В этих условиях мегрелы и сваны, живущие там, должны были быть вынуждены проявлять активность, направленную против Тбилиси. В таком случае значительная часть населения Западной Грузии могла присоединиться к оппозиционным выступлениям. Но такой сценарий развития событий создавал очередную проблему центральным властям, деятельность которых была направлена на строительство моноэтнического государства, ассимиляцию в единую гражданскую нацию представителей этнических, религиозных и языковых меньшинств, включая мегрелов и сванов. Реализация данной программы предусматривала, в частности, постепенное проведение культурной, языковой и образовательной политики, направленной на создание благоприятных условий для развития одного государственного языка – картвельского, и одновременно, вымывание из обихода региональных языков – мегрельского и сванского, до полного их исчезновения. В этих условиях излишне говорить, что в стране полностью отсутствует государственная поддержка языкам национальных меньшинств, даже чисто в академическом плане. Любые требования об издании газет на региональных языках, введении в школах курса обучения этих языков и т.д., считаются поощрением сепаратизма и враждебной против государства деятельностью. Этими вопросами занимаются не только соответствующие органы – против мегрелов и сванов, как особой идентичности, работает вся государственная машина, включая оппозиционные политические партии, Грузинскую Православную церковь (ГПЦ), СМИ. Так например, откровенно «провокационным действием» назвали власти перевод на мегрельский язык Библии и известной поэмы Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре».[40]

Дата добавления: 2014-12-25