By Basic Books, Inc. 2 страница

Третий, совершенно непредсказуемый, этап карьеры Нис-бета определялся несколькими факторами. Некоторые из них носили негативный характер — это все, что связа­но с упадком «старых левых». Другие были позитивными

Ivy League объединяет старейшие и самые привилегированные университеты Северо-Востока США. — Прим. науч. ред.

по своей природе — пробуждение интереса к старым кон -сервативным темам, особенно к теме угрозы свободе, исхо­дящей от централизованной политической власти.

Первым фактором стало убийство президента Кеннеди в ноябре 1963 года. Это событие глубоко потрясло амери­канцев. Красивый молодой президент, популярность кото­рого в 1963 году на самом деле снижалась, посмертно стал символом оптимистичного либерализма. Либерализм был символически застрелен в Далласе — и не консерватором, а человеком, связанным с прокоммунистическими силами и прежде жившим в Советском Союзе. Преемник Кеннеди, Линдон Джонсон, был гораздо более опытным политиком. Под звучными названиями политики построения «вели­кого общества» и «войны с бедностью» ему удалось про­тащить законы, расширяющие полномочия правительства. Но в 1965 — 1968 годах вьетнамская война породила мас­совую оппозицию Джонсону, и в 1968 году он отказался выставлять свою кандидатуру на президентских выборах, полагая, что потерпит поражение. К 1968 году старый ли-берализм, которому Джонсон обязан своей карьерой, стал терять уважение в среде молодых людей с университетским образованием.

Вторым фактором стал приезд «Битлз» в США в фев­рале 1964 года. Они произвели сенсацию, которая рас­пространилась по всему миру. Если Элвис Пресли был олицетворением первого этапа молодежного движения (1955—1963), то «Битлз» стали символом второго. Не­возможно написать достоверную историю Соединенных Штатов, не упоминая о Пресли и «Битлз». То, что про­исходило до 1955 года, вполне возможно обсуждать без всякого упоминания о поп-музыке. В 1965 году «Битлз» со своим альбомом «Резиновая душа» (Rubber Soul) ока­зались на острие движения контркультуры. Сейчас этот альбом кажется совершенно безобидным, но только пото­му, что вызванная им огромная культурная трансформа­ция уже произошла. До того как раствориться в господс­твующей культуре после 1970 года, контркультура была всемирным социальным феноменом.

Третьим фактором послужило выдвижение в 1964 году консерватора Барри Голдуотера кандидатом в президенты

Предисловие к русскому изданию

Правильный человек в правильное время

США от Республиканской партии. В ноябре он безогово­рочно проиграл Джонсону, но кандидатура Голдуотера продемонстрировала, что с политическим консерватизмом уже нельзя не считаться. Список почтовых адресов людей, пожертвовавших на избирательную кампанию Голдуотера более 50 долларов, стал основой той «империи» прямой почтовой рассылки, которая позволила Рональду Рейгану выиграть выборы 1980 года. Фактически сама политиче­ская карьера Рейгана началась в конце кампании Голдуо -тера речью по национальному телевидению, в которой он защищал Голдуотера.

Четвертый фактор — внезапное появление в 1965 году неоконсервативного движения. В авангарде этого движе­ния находился вновь созданный ежеквартальный журнал The Public Interest. В это же время произошло изменение редакционной политики в Commentary — ежемесячном качественном интеллектуальном журнале, издаваемом Американским еврейским комитетом. Частью движения стало вновь созданное издательство Basic Books, главным редактором которого был Ирвинг Кристол, одновременно возглавлявший редакцию The Public Interest.

Лидерами неоконсервативного движения были по большей части секуляризованные евреи. Некоторые из них в молодости принадлежали к левым радикалам — Крис -тол, например, был троцкистом. Но десятилетие за де­сятилетием они постепенно дрейфовали в сторону либе­рализма Демократической партии. К 1965 году, по мере эскалации вьетнамской войны и формирования контр-культуры, эти люди стали переходить на позиции, призна­ющие необходимость более ограниченной роли граждан -ского правительства. Они начали понимать порочность реализуемых Джонсоном программ «войны с беднос­тью», расширявших полномочия и расходы националь­ного правительства.

Неоконсерваторы открыли Нисбета в 1965 году. Как он однажды сказал мне в конце 60-х (когда был моим преподавателем): «Компания, собравшаяся вокруг Com­mentary, сделала меня своим штатным социологом. Евреи покупают много книг». В 1966 году Basic Books опубли­ковало «Социологическую традицию». В 1968 году круп-

20 Предисловие к русскому изданию

ная издательская фирма Random House издала сборник его статей, а в 1969 году — книгу «Социальные изменения и история» (Social Change and History). Нисбет продолжал публиковаться на протяжении всех 70-х годов.

ПРОГРЕСС: ИСТОРИЯ ИДЕИ

Издательство Basic Books опубликовало книгу «Про­гресс: история идеи» (History of the Idea of Progress) в 1980 году. Редактором книги была Мидж Дектер, жена Нормана Подгореца, долгое время бывшего редактором Commentary. Почти 18 месяцев Дектер курировала пуб­ликацию книги Нисбета и еще трех классических произве -дений: Джеймс Биллингтон «Пожар в умах людей» (James Billington, Fire in the Minds of Men) — исследование ок­культных и журналистских корней революционной тради -цииXIXстолетия; Джордж Гилдер «Богатство и бедность» (George Gilder, Wealth and Poverty) —защита свободного рынка как создателя богатства; Томас Соуэлл «Знание и решения» (Thomas Sowell, Knowledge and Decisions) — исследование того неизбежного факта, что точное знание не является бесплатным ресурсом, и антисоциалистичес­ких выводов из этого факта.

Название книги Нисбета говорит само за себя. От древ­них греков и до наших дней, доказывает автор, идея прогрес-са является центральной темой западных интеллектуалов и западной цивилизации. Эта идея питает надежды новато­ров любого рода — от изобретателей до революционеров, от предпринимателей до политиков-реформаторов.

В «Эпилоге» Нисбет доказывает, что наблюдаемая ныне утрата веры в прогресс значительной частью интел­лектуалов и в целом образованной публикой ставит под угрозу современную цивилизацию. Для того, чтобы люди могли жертвовать настоящим ради будущего, они должны верить в будущее. Утрата веры не обещает ничего хорошего в том, что касается сохранения западной цивилизации.

Он не впадает в отчаяние по поводу такого развития событий (которое на самом деле означает прекращение всякого развития), что тесно связано с его верой в веро­ятное всеобщее восстановление веры в прогресс, вполне возможно — в результате религиозного возрождения.

Прогресс: история идеи

«Эпилог» Нисбета следует читать параллельно с заклю­чительной главой книги Мартина ван Кревельда «Расцвет и упадок государства» (1999)*и заключительным разделом книги Жака Барзёна «От восхода к упадку» (Jacques Bar-zun, From Dawn То Decadence, 2000). Оба чрезвычайно эрудированных историка считают, что национальное го­сударство переживает упадок, поскольку падает вера об­щества в способность политиков выполнить свои обещания втом, что касается защищенности — как экономической, так и военной.

К 1980 году Нисбет перестал использовать сноски, что является большим недостатком книги «Прогресс: исто­рия идеи». Это не означает, что у Нисбета они отсутство­вали. Просто он перестал делиться ими, что делает жизнь труднее для всех нас, кто теперь не может ими бесплатно воспользоваться.

Другой недостаток — на сей раз серьезный — состо­ит в его доводе, согласно которому древние греки верили и в прогресс, и в линейную историю, в отличие от цикли­ческой истории. Против этого свидетельствует платоновс­кий «великий год», связанный с прецессией равноденствия. Нисбет в значительной мере опирался на посмертно издан -ную книгу Людвига Эдельстайна «Идея прогресса в клас­сической античности» (Ludwig Edelstein, The Idea of Prog­ress in Classical Antiquity, 1967). Однако это слишком ненадежная опора. Для того, чтобы доказать этот тезис, Эдельштайн слишком многое притягивает за уши. Гораздо более убедительными являются многочисленные публика­ции Стэнли Яки (Stanley Jaki), в которых доказывается, что древние греки не смогли создать науку современного типа из - за отсутствия у них веры в линейную историю — в отли -чие от христианского Запада* *. Яки известен также как био -граф французского историка средневековой науки Пьера Дюгема (Pierre Duhem, 1861 —1916), на которого Нисбет столь благожелательно ссылается в книге «Прогресс: исто­рия идеи». Это один из немногих интеллектуалов, знако-

* Кревельд М. ван. Расцвет и упадок государства. М.: ИРИСЭН,

2006. — Прим. науч. ред. ** Одна из книг С. Яки издана на русском языке: «Спаситель науки»

(1993). — Прим. науч. ред.

Предисловие к русскому изданию

мых с работами Дюгема, не говоря уже о благосклонном к нему отношении.

Если бы Нисбет прочитал 8 и 28 главы Второзакония, он мог бы точно определить происхождение идеи эконо­мического прогресса. Источником этой веры был Моисей, а не древние греки.

Нет сомнения, что Нисбет считал идею прогресса отли­чительной чертой Запада. Он так резюмировал эту веру: «вера в ценность прошлого; убежденность в величии За­падной цивилизации и даже ее превосходстве над другими цивилизациями; принятие ценности экономического и тех­нологического роста; вера в разум и в тот вид научно-ис­следовательского знания, который может быть порожден только разумом; и наконец, убежденность в ни с чем не сравнимой ценности жизни на этой Земле». Это, бесспор­но, религиозное утверждение. Сам Нисбет верил в него. Он не верил в то, что оно возникло только в эпоху Просвеще­ния. Как не верил в это Дюгем и не верит Яки.

Если эта вера вновь не возгорится в нынешней мировой цивилизации, мы станем свидетелями прекращения эконо­мического роста. Нисбет понимал, что экономический рост не автономен. Это продукт мировоззрения, поощряющего ориентацию на будущее, которая в свою очередь порожда­ет бережливость. Капитал — это результат бережливости, а бережливость — это результат ориентации на будущее, которая в свою очередь покоится на идее прогресса. Вот почему книга Нисбета так важна, особенно если ее читать одновременно с книгой Гилдера «Богатство и бедность» и Соуэлла «Знание и решения».

Гэри Норт

ПРЕДИСЛОВИЕ

Читатели, знакомые с моей работой «Социальные измене­ния и история» (Social Change and History, 1969), рас­познают в этой книге интеллектуальные основания, кото­рые с другой целью рассматривались в более ранней работе. Последняя представляла собой критическое исследование современной социальной теории, ее целью является де­монстрация с помощью исторических, а также аналити­ческих доказательств слабых сторон господствующих тео­рий изменения (в основном таких, как функционализм, теория развития и эволюционизм) в современной социо­логической науке. Идея прогресса рассматривалась крат­ко, и ее изучение было подчинено другим, более широким, интересам.

Настоящая работа задумывалась как краткая история исключительно идеи прогресса. Я попытался в пределах этой работы идентифицировать и показать в правильном ракурсе основные персонажи, тексты, предпосылки, ин­теллектуальный климат и философское, идеологическое использование этой идеи за прошедшие двадцать пять со­тен лет. Хотя догма прогресса сохраняла авторитетный статус на протяжении большей части истории Западного мира, очевидно, что он крайне низко упал в наш век. Ее будущее, как я утверждаю в последней главе, по меньшей мере туманно. Впрочем, одно заключение можно сделать с уверенностью. Если идея прогресса на Западе умрет, то умрет и большая часть всего остального, что мы долго це­нили в этой цивилизации.

Опора на другие ученые труды необходима в такой кни­ге, как эта, и, хотя я сделал в тексте специальные ссыл­ки на всех тех, чьи взгляды и интерпретации имели для меня ценность, некоторых следует особо упомянуть здесь. Это покойный Людвиг Эдельштайн, чья «Идея прогресса в классической античности» (Ludwig Edelstein, The Idea of Progress in Classical Antiquity) была практически незаме­нима для меня при подготовке первой главы этой книги; это Герхарт Б. Ладнер и, в первую очередь, его замечатель­ная «Идея реформы» (GerhartB. Ladner, Idea of Re form),

Предисловие

но также и другие его работы, которые провели меня через раннюю христианскую мысль по тропам, которые сам я, скорее всего, не нашел бы; это покойный Эрнст Канторо­вич, чьи «Два тела короля» (Ernst Kantorowicz, The King's Two Bodies) дают ключ к пониманию гораздо большего в средневековой мысли, чем можно предположить по на­званию, в том числе к идее прогресса; это Марджори Ривз с ее работой «Влияние пророчества в позднее Средневе­ковье» (Marjorie Reeves, The Influence of Prophecy in the Late Middle Ages), которая дает нам полное и авторитет­ное рассмотрение пророка-гения XII века Иоахима Флор-ского, а также детально прослеживает оказанное им вли­яние вплоть до XIX века — нет более крупной и значимой фигуры, чье воздействие на формирование средневековой идеи прогресса было бы большим и более плодотворным, чем фигура Иоахима; это Артур Лавджой и Джордж Боас с их богатыми исследованиями примитивизма и прогрес­са в античных и средневековых работах; и особенно Артур Лавджой с его «Великой цепью бытия», одним из шедев­ров гуманитарной науки XX века. Как я уже сказал, есть и многие другие, чьи научные исследования и коммен­тарии имели для меня огромную ценность, но я надеюсь, что в достаточной мере выразил им свою признательность в самом тексте, за двумя исключениями.

Первое исключение — Фредерик Дж. Теггарт, который много лет был преподавателем в Калифорнийском уни­верситете в Беркли. Его собственный плодотворный ин­терес к идее прогресса, восходящий к началу нашего сто­летия, оказал на меня решающее влияние и подвел к тому, что я заинтересовался данным предметом. Ряд интерпре­таций и акцентов в этой книге порой резко отличается от данных Теггартом, но это ни в коей мере не уменьшает мое чувство признательности одному из самых сильных и незаурядных ученых нашего столетия, которое я сохраню до конца моих дней.

Также я долясен отдать дань Дж. Б. Бэри за его ра­боту «Идея прогресса: исследование ее истоков и роста» (J. В. Bury, Idea of Progress: An Inquiry into Its Origin and Growth), опубликованную в Лондоне в 1920 году. Самая высшая похвала, которую можно сделать этой кни-

ге, — это отметить, что она сама стала частью истории идеи, короче говоря, классикой. Впрочем, эта класси­ка имеет серьезные недостатки. Бэри (следуя традиции, восходящей, как минимум, к Огюсту Конту, т.е. к нача­лу XIX века) отрицал существование как в классическом, так и в средневековом мире какого бы то ни было поня­тия о прогрессе человечества на Земле. И, будучи типич­нейшим рационалистом и вольнодумцем, он предпочитал видеть в христианстве главного великого врага, которого нужно было разгромить, прежде чем смогла появиться идея прогресса (согласно Бэри — в конце XVII века). Его позицию в этих, а также других вопросах просто нельзя обоснованно поддерживать сегодня, учитывая большое количество специальных исследований классической и средневековой мысли, появившихся с момента публика­ции его книги. Но, несмотря на ошибки и упущения, книга Бэри заслуживает уважения как за содержание, так и за широкое влияние.

Я благодарен Фонду Рокфеллера, особенно гумани­тарному отделению под руководством доктора Джоэла Колтона, за щедрый грант, который очень помог в осу­ществлении исследования, необходимого для написания этой книги. Этот грант дает возможность поблагодарить Джозефа Лоуренса и Кристофера Кобрака, аспирантов Колумбийского университета, которые оказали неоцени­мую помощь в исследовании на ранних стадиях написания книги. Колумбийскому университету я обязан привиле­гией работать преподавателем на профессорской став­ке имени Альберта Швейцера по гуманитарным наукам в 1974—1978 годах. Эту книгу я начал и в значительной мере закончил в эти годы, поэтому ее нельзя отделить от стимулирующей и приносящей удовлетворение атмосферы Морнингсайд Хайте.

Книга была завершена во время моего пребывания в должности ученого представителя в Американском инс­титуте предпринимательства и политических исследований в Вашингтоне, и я пользуюсь возможностью поблагодарить Уильяма Дж. Баррудиза-старшего и Уильяма Дж. Бар-рудиза-младшего за их понимание того, что тема книги входит в область исследования государственной политики.

Предисловие

Предисловие

Я не могу даже представить более подходящих условий для исследований и написания работы.

Наконец, я с удовольствием благодарю Мартина Кес-слера, Мидж Дектер, Морин Бишофф и других сотрудни­ков издательства Basic Books за их мудрые советы и неиз -менную помощь в превращении рукописи в книгу за этот последний год.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИДЕИ ПРОГРЕССА

'/..>■■

J J

ВВЕДЕНИЕ It is Almost the Year Two Thousand To start the world of old We had one age of gold Not labored out of mines, And some say there are signs, The second such has come, The true Millennium, The final golden glow To end it. And if so {and science ought to know) We may well raise our heads From weeding garden beds And annotating books To watch, this end de luxe. Robert Frost

Уже почти двухтысячный год

Когда родился этот мир,

То первым наступил

Век золотой.

И вот, поверь,

Народы думают теперь,

Что вновь ему открыта дверь,

И ныне сей желанный век,

О коем грезил человек,

Опять настал.

А если так

(О чём науке надо б знать),

Пора нам взоры оторвать

От скучных книг и сорных гряд,

Чтоб мира созерцать закат.

Роберт Фрост

(Перевод А. Верещагина)

С приближением 2000 года наверняка будет усиливаться и оживать интерес — научный, исследовательский, интеллек­туальный и общественный — не только к самому году с его хилиастической окраской, но и в целом к вопросу о прогрес­се человечества. Будут спрашивать — и уже сейчас задают­ся вопросом: чего можно ожидать от этого года в отноше­нии Западного мира? Грядет ли Золотой век или же Темный век как результат дегенерации? И как, по каким критериям будет оцениваться прогресс или регресс? Что такое про­гресс: не есть ли он в основе своей моральное и духовное яв­ление, лучшим индикатором которого служит отсутствие материального благосостояния, а не изобилие? На Западе, как в прошлом, так и в настоящем, некоторые утверждают, что это именно так. Или же прогресс нерасторжимо пере­плетен с навыками и пониманием, имеющими источником накопление знаний, как утверждала целая череда филосо­фов, начиная с Ксенофана и Протагора в Древней Греции? На протяжении почти всей истории Западного мира, вклю­чая Средние века, уважение к разуму, знаниям и науке было столь высоко, что критерии человеческого прогресса практи­чески неизбежно основывались на этих ценностях. В XX ве­ке, однако, все переменилось. Бунт против рационализма и науки, культивирование иррационализма в разнообраз­ных формах, религиозных и светских, и поразительный рост

Введение

субъективизма, озабоченности своим «я» и своими удоволь­ствиями — все это отличается, по крайней мере, по своим масштабам от всего того, что Запад знал раньше. Будет ли идея прогресса полностью вытеснена из интеллектуальной сферы преобладающими силами пессимизма с его верой в цикличность истории цивилизации и в то, что наша Запад­ная цивилизация уже сейчас на большой скорости катится ко дну, к нижней точке пике?

В этой книге не ставится цели найти точные ответы на все эти волнующие вопросы, хотя мне хочется верить, что удастся пролить на них немного света по ходу достижения цели данной работы — полного обзора истории идеи про­гресса, от греков до наших дней. На протяжении более двад­цати пяти веков философы, ученые, историки и богословы в той или иной степени занимались этой идеей и, конечно, ее противоположностью — вырождением или циклическим возвращением, хотя, как я покажу в главах этой книги, на­чиная с Гесиода и, возможно, Гомера, вера в прогресс была доминирующей. Мы живем, как часто говорилось, под за­клятьем идей, хороших или плохих, истинных или ложных. Мы можем думать, что непосредственно реагируем на со­бытия и изменения в истории институтов, но это не так: мы откликаемся на эти события и изменения, когда они стано­вятся для нас реальными или усвояемыми благодаря идеям, уже существующим в наших головах.

Ни одна идея не была более важна и, возможно, даже рав­на ей по важности, как идея прогресса в Западной цивили­зации на протяжении почти трех тысяч лет. Вспоминаются также другие идеи: свобода, справедливость, равенство, соли­дарность и т.д. Я не преуменьшаю значение ни одной из них. Но нужно подчеркнуть, что на протяжении большей части истории Западного мира даже для этих идей субстратом была философия истории, которая дает им значимость в прошлом, настоящем и будущем. Ничто не дает большей значимости или доверия к той или иной моральной или политической цен -ности, чем вера в то, что она не только является или должна быть предметом заботы, но и в то, что это важнейший элемент исторического движения из прошлого через настоящее в буду­щее. Такая ценность может быть затем переведена из разряда просто желаемой в исторически необходимую.

Проще говоря, идея прогресса предполагает, что чело -вечество улучшало свое состояние в прошлом (от некоего первобытного состояния примитивности, варварства или даже ничтожества), продолжает двигаться в этом направлении сейчас и будет двигаться и дальше в обоз-римой перспективе. По меткому выражению Дж. Б. Бэри, идея прогресса — это синтез прошлого и предсказания буду­щего. Она неотделима от чувства времени, текущего прямо -линейно. Артур О. Лавджой в своей работе «Примитивизм и связанные с ним идеи в античности» (Arthur О. Lovejoy, Primitivism and Related Ideas in Antiquity) пишет, что эта идея представляет собой «оценку как исторического про­цесса в целом, так и доминирующей тенденции, которая проявляется в нем». Последствием этой осведомленности об историческом процессе, продолжает Лавджой, является широко распространенная вера в «тенденцию, присущую природе или человеку, проходить через определенную по­следовательность стадий развития в прошлом, настоящем и будущем притом, что более поздние стадии (за исключени­ем случающихся изредка периодов отставания или регрес­са) превосходят предыдущие. К этому необходимо добавить только то, что чаще всего эта идея содержит в себе пред­положения о непрерывности, постепенности, естественно­сти и даже неизбежности этих стадий развития. Эта идея не должна считаться всего лишь спутником каприза или случая, нужно воспринимать ее частью самого порядка вещей во Вселенной и в обществе. Продвижение от низшего к высше­му должно считаться таким же реальным и определенным, как и все остальное в царстве законов природы.

Но что означает «улучшение» или переход от «низшего к высшему» в содержательном смысле? Начиная с древних греков и до XX века мы встречаем два тесно взаимосвязан­ных, хотя и различимых, суждения. Первое — медленное, постепенное и кумулятивное развитие знания, того вида знания, которое воплощено в искусстве и науке, в мно­гообразных способах, используемых человеком для того, чтобы справляться с проблемами, которые ставит перед ним природа или просто стремление людей жить в груп­пах. От Гесиода и, в еще более яркой форме, Протагора, от таких римлян, как Лукреций и Сенека, от Св. Августина и

34

Часть I. Происхождение и развитие и

деи прогресса

Введение

его последователей, от пуритан XVII века до величайших пророков прогресса XIX—XX веков, тагких как Сен-Си­мон, Конт, Гегель, Маркс и Герберт Спенсер, мы встре­чаем убеждение, редко подвергаемое сомнению, что сама природа знания (объективного знания, подобного естест­веннонаучному и технологическому) содержит в себе про -движение, улучшение и усовершенствование.

Второе основное суждение, которое мы находим в исто­рии идеи прогресса, сосредоточивается на моральном и ду­ховном положении человека на Земле, его счастье, свободе от страданий, доставляемых природой и обществом, и, пре­выше всего, на его спокойствии и безмятежности. Целью прогресса или улучшения является окончательное дости­жение человечеством этих духовных и моральных добро -детелей на Земле, что должно привести к еще большему совершенству человеческой природы. В прошлом, в насто­ящем и, без сомнения, в будущем всегда были, есть и будут те, кто верит: только что обозначенные суждения имеют обратную связь друг с другом. То есть условием достиже­ния духовного блаженства и морального совершенства яв­ляется не приобретение или увеличение знания о мире и человеке, но отречение от такого знания. Знать — значит грешить или закладывать основу для греха. У греков была легенда о ящике Пандоры, которая подводила к выводу, что все нравственные пороки на Земле имеют своим истоком непреодолимое желание Пандоры узнать, что находилось внутри ящика, который ей запретили открывать. Когда она все же открыла ящик, из него вылетели зародыши алчности, жадности, жестокости, раздоров, стремления к угнетению и др. Более известен рассказ евреев об Эдемском саде, из­начально невинных Адаме и Еве, о Грехопадении, также совершенном из-за неутолимого желания знать. С тех пор не было ни одного века в истории Запада, когда бы не имел хождения тот или иной вариант представления об обратно пропорциональном отношении между счастьем и знанием. А. Дж. Тойнби в «Постижении истории» (A. J. Toynbee, A Study of History') утверждает, что развитие технологий и моральный упадок имеют такую тесную связь между собой, что появление первого можно использовать как основу для точного предсказания второго.

Но несмотря на то, что эта идея стара и постоянно вос­производится, она никоим образом, ни в одну эпоху пол­ностью не принималась всеми интеллектуалами. На самом деле, были умы в античном и христианском мире, убеж­денные в том, что за первобытным золотым веком сле­довало вырождение. Но, как мы увидим, с самого нача­ла греческой и римской мысли были те, кто верил в прямо противоположное: что в начале состояние было жалким, и что спасение лежит в приросте знания. Так мыслили в христианскую, средневековую и, главным образом, в сов­ременную эпоху.

Совершенно очевидно, что столь всеобъемлющее суж­дение, как описанная выше идея прогресса, не может быть проверено ни эмпирически, ни логически. Можно доста­точно точно и доказательно утверждать, что искусство ме­дицины или искусство войны продвинулось вперед, по­скольку можно абсолютно объективно судить о средствах достижения долговременной цели каждого искусства: ле­чения или спасения жизни либо уничтожения врагов по возможности эффективно и навсегда. Проще говоря, мож­но доказать, что, например, пенициллин является лучшим средством в сравнении со старомодным кровопусканием или трудотерапией. А современная артиллерия более эф­фективна, нежели стрельба из арбалета и кипящая смола.

Однако вопрос усложняется в рамках даже отдельно взятой специализированной технической области, если мы спросим, каковы в целом последствия того прогресса, ко­торый мы наблюдаем в искусстве медицины — экологичес­кие, социальные, моральные, демографические, духовные и т.д. Достаточно подумать о расцветающей и быстро рас­ширяющейся в наше время области мысли, известной как медицинская этика — включая право умереть с достоин­ством среди всех технологических достижений, благодаря которым умирание можно бесконечно долго поддерживать в незавершенном состоянии — чтобы напомнить себе о той мере, в какой даже старейшие этические проблемы могут вновь актуализироваться благодаря технологическим ус­пехам в медицине.

И, конечно, вопросы становятся почти безнадежно сложными и чреватыми конфликтами, когда мы пытаемся

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Введение

говорить о прогрессе (или регрессе) применительно к «че­ловеческому роду», «человечеству» или «цивилизации». И все же, несмотря на присущие этому вопросу сложности, противоречия и парадоксы, многие очень мудрые и выда­ющиеся философы, ученые, историки и государственные деятели говорили о прогрессе в таких словах. В этом спис­ке должны быть представлены такие имена, как Протагор, Платон, Аристотель, Лукреций, Сенека, св. Августин, Жан Боден, Исаак Ньютон, Роберт Бойль, Джозеф Пристли, Конт, Гегель, Дарвин, Маркс, Герберт Спенсер, а в Аме­рике эту линию начали Коттон Мэтер и Джонатан Эдварде, продолжили Джефферсон, Джон Адаме, Франклин и поч­ти каждый крупный мыслитель и государственный деятель США, наследующий отцам-основателям. И это лишь не­многие из светочей и лидеров Запада, для которых прогресс человечества, особенно в искусствах и науках, был таким же реальным и определенным, как законы физики.

Дело не в том, что кто-либо из этих сторонников про­гресса когда-либо считал, что эмпирическая проверка ве­роятна или даже возможна в ситуации, когда объект суж­дения столь абстрактен и широк, как человеческий род или цивилизация. Дело в том, что те, кто верил в прогресс, видели не больше нужды в эмпирической проверке все­общего прогресса, чем в проверке геометрических тео­рем или (в случае религиозного человека) заповедей или других библейских предписаний. Как бы это ни называть, аксиомой или догмой, факт состоит в том, что какой бы бессмысленной ни стала казаться эта идея интеллектуалам второй половины XX века, она была самоочевидной, как геометрия Евклида, для бессчетного числа исследовате­лей и ученых на протяжении западной истории вплоть до начала XX века.

Дата добавления: 2015-04-30