By Basic Books, Inc. 4 страница

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 1. Мир античности

как дикие звери» (подобно Циклопу из гомеровского эпоса) противопоставляются современным людям. Эти последние благодаря дару, который Гефест дал им в виде ремесел и искусств, «живут приятной мирной жизнью в своих домах круглый год».

Миф Гесиода о Прометее стал одним из элементов гре­ческого комплекса идей о прогрессе. Мы не найдем более яркого выражения этой идеи, вплоть до великого V века, когда ее основательно использовали Эсхил, Протагор, Пла-тон и многие другие. В любви и признательности, кото­рые жители Аттики проявляли к этому герою, Прометей может соперничать только сДеметрой, богиней плодоро­дия. Во всех афинских сказаниях об освобождении чело­вечества от нужды и страха Деметра так же, как и Проме­тей, выступает в героической роли. (Отношение афинян к этому мифу резко контрастирует с судьбой, постигшей другое повествование Гесиода, в котором также затронута проблема первоначального состояния человечества. Судьба мифа о Пандоре — рассказа о Женщине и Ящике, подразу­мевающего, что все были счастливы до того, как Зевс пустил на Землю женщину, и что все несчастья обрушились на лю­дей после того, как он это сделал — оказалась незавидной. Доверие к этому мифу было настолько мало, что в более поздних памятниках древнегреческой письменности он стал комедийным сюжетом.)

Таким образом, оказывается, что Гесиод — тот самый Гесиод, который так глубоко повлиял на греческих филосо­фов, от ранних классиков Ксенофана и Сократа до Платона и Аристотеля, а через них — в лице Эпикура и Зенона — на философов эллинизма, а также на римлян — вовсе не был тем автором, который внес решающий вклад в концепцию прошедшего золотого века и неминуемого и неуклонного упадка в будущем. Благодаря достижению всеобщей спра­ведливости в человеческом обществе, неустанно прово­димым продуманным социальным реформам и упорно­му труду отдельного человека можно ожидать наступление благоприятного будущего. Внимательное прочтение «Тру­дов и дней» показывает удивительное сходство отношения Гесиода к жизни с тем отношением, что спустя столетия восхвалялось протестантами, особенно пуританами. Гесиод

54 Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

верил в прогресс и в то, что человек сам может достичь луч­шего будущего, отказавшись от взаимной борьбы, придав понятию справедливости универсальный характер и упорно работая. Мне кажется весьма убедительным то, что сказал по этому поводу Теггарт: «Гесиод дал людям первое пред­ставление о человеческом прогрессе: идею, согласно кото­рой лучшая жизнь достижима, а ее достижение зависит от разума и деятельности самих людей, и основным необхо­димым для этого условием является достижение членами сообщества общего уважения к праву».

В ходе последующего изложения мы увидим постепен -ное расширение представленного Гесиодом видения че­ловечества как прогрессирующего, а не вырождающегося. Это расширенное видение ярко высвечивается на страни­цах некоторых из величайших древнегреческих писателей и философов.

ЭСХИЛ

Нигде в греческой литературе миф Гесиода о том, как Про­метей принес человеку огонь и тем самым средства для по­строения цивилизации, не был подан так величественно и с таким красноречием, как в «Прометее прикованном» Эсхила. Эсхил жил в период формирования афинского по­лиса, на рубеже VI и великого V века до н. э. Это было вре­мя эпохальных греко - персидских войн, в которых храбро и достойно сражался и сам Эсхил. После войн последо­вал период бурного роста экономики, развития институ­тов политической власти, расцвет культуры. Афины почти на целый век превратились в величайший город древности. Потребовалось много времени, прежде чем Европа даже не превзошла, а приблизилась к уровню художественного, литературного и философского творчества той эпохи рас­цвета, когда жил Эсхил.

Несложно вообразить себе гордость афинян, которую они испытывали за свою культуру. В одном из своих эссе Е. Р. Доддс отмечает наличие связи между фактическим и воспринимаемым опытом прогресса и верой в прогресс че­ловечества. Поэтому не удивительно то, что афиняне про­тивопоставляли себя своим современникам и людям про -шлых веков, как лучшее худшему. Неудивительна также

Глава 1, Мир античности

обнаруживаемая в трагедиях Эсхила, Софокла и других ав­торов вера в то, что сделанное афинянами будет упрочено и улучшено в будущем.

Именно в «Прометее прикованном» Эсхила мы можем очень ярко увидеть веру в прогресс и убежденность в том, что во всех основных аспектах жизнь человека в настоящем лучше, чем была в любой момент в прошлом. Прометей, безусловно, был одним из любимых богов среди всех греков. Он воплотил в себе дух бунта против сковывающих тради­ций, пафос построения человеком лучшего и более свобод­ного общества собственными силами. Никто в греческой литературе с таким успехом не передал величия освобож­дения от изначального невежества и страха, величия мате­риальных и духовных свершений цивилизации, почитаемой афинянами, как это сделал Эсхил. У. Гутри из Кембридж­ского университета в своей работе «В начале» {In the Be­ginning) предлагает нам интересный взгляд на само имя Прометей. Он утверждает: «Прометей — это древний и полностью личностный мифологический персонаж, хорошо известный уже Гесиоду, и его имя имеет довольно прозрач­ное значение. Это регулярно - образуемое греческое слово, означающее «прозорливец», или, возможно, «прозорли­вость» как абстрактное понятие». Этот факт, продолжает Гутри, подчеркивается в самом начале пьесы Эсхила, «ког­да фавориты Зевса насмехаются над прикованным титаном за несоответствие его имени: «Боги неправильно называют тебя Прозорливцем (Прозорливостью?), ведь тебе самому нужен прозорливец (или «прозорливость»)».

Преступление Прометея в глазах Зевса заключалось, конечно же, в том, что он поднял человечество из его из­начально ничтожного состояния до уровня, на котором че­ловек может пытаться соперничать с богами. Он был нака­зан соответствующим образом, т.е. навечно. Но Прометей не принимает свою ужасную судьбу, не пытаясь оправдать свои деяния. Его краткое изложение своей позиции — один из самых знаменитых пассажей в литературе.

Лучше вы послушайте

О бедах чеповеков. Ум и сметливость

Я в них, дотоле глупых, пробудить посмел.

Об этом не затем, чтоб их кольнуть, скажу,

А чтоб понять вам, как я к людям милостив. Они глаза имели, но не видели, Не слышали, имея уши. Теням снов Подобны были люди, весь свой долгий век Ни в чем не смысля. Солнечных не строили Домов из камня, не умели плотничать, А в подземельях, муравьями юркими, Они без света жили, в глубине пещер.

Прометей не только принес человеку возможность пол­ностью использовать разум, он также подарил людям или побудил их открыть для себя математику, алфавит и пись­менность, навык использования вьючных животных для земледелия и перевозки, умение пользоваться кораблями для морских путешествий. И это не все. «Вот сколько ухищ­рений для людей земных / Придумал я, злосчастный». Ле­карства, с помощью которых можно лечить больных и сла­бых, еда, питье и предметы роскоши, о которых человек не мог бы и мечтать, если бы не старания Прометея. И куль­минацией стали слова: «Короче говоря, одну ты истину / Запомни: все искусства — Прометеев дар».

Или дар «прозорливости»\ Да, конечно, Эсхил был автором трагедий, в которых боги, полубоги и смертные произносили бесподобные строки. Но Эсхил был также и философом — он не мог им не быть, — глубоко интересу­ющимся тем, что позволило человеку пройти путь от изна­чальной дикости до той культуры, которую, по его мнению, так блистательно представляли Афины. Профессор Гутри опять поясняет: «Как сложно полностью проникнуть в со­знание людей, для которых персонификация так естествен­на, как для греков! Если дух Предвидения — Прометей — не является живым божеством, страдающим от пыток за то, что он бросил вызов тирании Зевса, вся трагедия не име­ет смысла. И все же мне сложно поверить в то, что Эсхил в своей речи не думал о значении этого слова и не понимал, что в действительности он описывает техническую револю­цию, которая исторически была вызвана к жизни исключи­тельно человеческой изобретательностью».

Эсхил ни в коей мере не был единственным драматургом, превозносившим прогресс человечества и показывавшим ра -зительный контраст между примитивным невежеством, ни­щетой и муками разума, с одной стороны, и технологиями,

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 1. Мир античности

искусствами, науками, материальным богатством и полити­ческим величием современности — с другой. В «Антигоне» Софокла есть знаменитая партия хора, в которой звучит очень известная строка: «Много есть чудес на свете, / Че­ловек — он всех чудесней». После этого Софокл переходит (как до него Эсхил) к перечислению достижений, благодаря которым человечество развивалось от прошлого к настояще­му. Именно людей, а не богов, Софокл превозносит в таких строках, как «мысли его — они ветра быстрее», «грады он строит и стрел избегает», «от всякой напасти верное средство он себе он нашел, / Знает лекарства он против болезней», «хитрость его и во сне не приснится» и т.д.

Драматурги также не просто приветствовали прогрес­сивное движение из прошлого в настоящее. Как отмечает Людвиг Эдельстайн в своей статье «Идея прогресса в клас­сической античности» ("The Idea of Progress in Classical Antiquity"), Прометей Эсхила обращает особое внимание на то, что люди в будущем научатся многим искусствам. И в оде Софокла к изобретательному гению человека есть слова: «с планами на все, не имея бессистемности ни в чем, он ждет будущею» (курсив мой. — Р. Н.). В действи­тельности, как обстоятельно показал на обширном мате­риале Эдельстайн, религия греков, а также их драма, бе­рущая начало в религиозных ритуалах, основывались на убеждении в том, что далекое прошлое было полной про­тивоположностью золотому веку, что современность пре­восходит прошлое и что надежда на будущее, безусловно, есть — даже если это убеждение не было выражено выра­жено так явно, как в оде Софокла.

Когда афиняне в 418 году до н. э., отмечает Эдельстайн, призвали всех греков посылать дары и жертвы богине Де -метре (безусловно, самой любимой богине афинян) сейчас и в будущем, «их призыв, скорее всего, основывался на ут­верждении, что Элевсин был колыбелью земледелия и, сле­довательно, всей цивилизованной жизни». Мы не можем забывать также о том духе, который проявляется в словах Ксенофана (и которые так часто цитировались поздними греческими авторами), уже приводившихся в этой главе: «Боги не открыли людям все изначально, но люди, сами на­ходясь в поиске, со временем открывают лучшее». В этом

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

предложении можно увидеть нечто большее, чем просто намеки на телеологию (план на будущее, который остается скрытым вначале), на человеческую изобретательность, стоящую за «поиском» лучшего, и, что очень важно, на понятие прогресса, развертывающегося во времени. Все это имеет ключевое значение для формирования западной идеи прогресса.

ПРОТАГОР

Протагор был первым и величайшим софистом из тех, кого мы знаем. Он многое сделал для того, чтобы привнести в греческую философию этический и физический аспекты. Несомненно, многие основные понятия моральной и поли­тической философии софистов, а затем сократиков и пост-сократиков, в действительности являются лишь адаптаци­ей идей, присутствовавших, как мы видели, уже у Гесиода, а также, как показал много лет назад исследователь анти­чности Джон Линтон Майрс (John Linton Myres) в своем эпохальном исследовании, присутствовали и в работах на-турфилософов-досократиков — Анаксимандра, Эмпедок-ла и, в первую очередь, Гераклита. У этих философов-фи­зиков можно обнаружить не только идею прогрессивного развития, роста и эволюции, но и интерес к социальным и политическим темам. Этот последний, как полагает Майрс, был следствием жизненных карьер этих философов, многие из которых были политиками прежде, чем увлечься про­блемами космоса.

И все же Протагора можно по справедливости считать первым греческим философом, систематически занимав­шимся обществом и моралью. Сократ (в передаче Плато­на) полагал, что таким философом был именно Протагор. Самым знаменитым высказыванием Протагора, безуслов­но, является фраза «Человек есть мера всех вещей». Хуже помнят строки, следующие сразу за этим высказыванием и в действительности продолжающие мысль: «...вещей су­ществующих, что они существуют; вещей не существующих, что они не существуют... Вся материя находится в состоя­нии изменения [наследие Гераклита. — Р. Н.]. Изменяю­щаяся вещь, впрочем, может сохранить свою форму, по­скольку материя, в сущности, является суммой всего того,

Глава 1. Мир античности 59

чем она кажется разным людям». И, наконец, «что до бо­гов, я не знаю, существуют они или нет и какую они имеют форму, поскольку для такого знания есть множество пре­пятствий, включая неясность предмета и краткость чело­веческой жизни».

Эти сохранившиеся отрывки из Протагора дают лишь первое представление. Чтобы найти его полную концепцию человеческого прогресса, мы должны обратиться к диало­гу Платона «Протагор». Нет никаких причин не верить тому, что Платон передал настолько тщательно, насколько мог, действительные взгляды, высказанные Протагором. На протяжении всего диалога мы видим уважение к Про -тагору. Примеры из политической и интеллектуальной жизни Афин убеждают в том, что через представленный в диалоге образ именно Протагор, а не Платон, высказы­вает свои мысли.

«Софистическое искусство, — говорит нам Протагор, — очень древнее», и оно является поиском знания и исти­ны, в отличие от традиционных мифов и легенд. Но в более раннюю эпоху, например, при Гомере, Гесиоде и их сов­ременниках, необходимо было спрятать истинную цель под покровом поэзии или религии, чтобы избежать ненависти, которую мог навлечь поиск истины и реальности*. Впрочем, в наши дни все изменилось, утверждает Протагор. «Вот я и пошел противоположным путем: признаю, что я — софист и воспитываю людей, и думаю, что эта предосторожность лучше той: признаваться лучше, чем запираться».

Свое мнение о прогрессе человечества Протагор демон­стрирует в своей полемике с Сократом о природе добро­детели и о степени, до которой человек может ее познать

Р. Нисбет пользуется здесь ошибочной интерпретацией текста. Протагор не отсылает собеседников (Сократа и Гиппократа) в да­лекое прошлое, а упоминает Гомера, Гесиода, Симонида и других как тех, кому подражали софисты, опасаясь зависти и враждебнос­ти (поэтам, музыкантам и даже гимнастам, см.: [Платон. Том I. С. 426]); эта ошибка Нисбета тянет за собой другую — в действи­тельности, в следующей фразе нет противопоставления минувшего времени и нынешнего, так как Протагор имел в виду софистов — своих современников, маскирующихся под поэтов и врачей. Про­тагор просто заявляет, что отказывается маскировать свою при­надлежность к софистам. — Прим. науч. ред.

опытным путем. Именно в этот момент Протагор просит разрешения своего гостеприимного хозяина «рассказать свою историю», каковое разрешение он и получает. «Ис­тория» Протагора оказывается не чем иным, как сжатым пересказом истории развития человечества — от прими­тивного мира, не знающего культуры, до цивилизации, ко­торую знали и любили греки.

В начале, по Протагору, были боги и не было смертных. Последних боги создали на Земле из смеси земли и огня и «субстанций, которые составлены из земли и огня». Пер­выми из смертных были существа ниже человека: живот­ные, птицы, рыбы и тому подобные, и все они распростра­нились по земле в соответствии с различием между собой по силе и слабости. Малым была дана быстрота для самоза­щиты, другим была дана только сила. «И так, распределяя все остальное, он [Эпиметей, помогавший Прометею] всех уравнивал. Все это он измыслил из осторожности, чтобы не исчез ни один род».

И только о человеке, продолжает Протагор, в итоге не позаботились («Но был Эпитемей не очень-то мудр»), И когда Прометей пришел, чтобы проверить работу, до­веренную помощнику, он был поражен, обнаружив чело­века все еще «голым, без крова, без постели и безоруж­ным». Из сочувствия к людям Прометей похитил у Гефеста и Афины владение искусствами и огонь. «Так люди овладе -ли уменьем поддерживать свое существование...»

Далее следует детальный обзор прогресса в сфере куль -туры, искусств и науки, прогресса по сравнению с природ­ным состоянием, находясь в котором, люди из-за посто­янных битв почти полностью уничтожили свой род. Вско­ре при помощи богов человек «изобрел жилища, одежду, обувь, постели и добыл пропитание из почвы». Кроме того, люди построили алтари в храмах, чтобы благодарить богов, которые вывели их из изначально жалкого состояния. Про -тагор указывает, что и язык также появился весьма рано («стал вскоре членораздельно говорить и искусно давать всему названия»*).

У Протагора это предшествовало изобретению жилища и одеж­
ды. — Прим. науч. ред.,,

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 1. Мир античности

«Устроившие* таким образом, люди сначала жили раз-бросанно, городов еще не было, они погибали от зверей, так как были во всем их слабее, и одного мастерства обработки, хоть оно и хорошо помогало им в добывании пищи, было мало для борьбы со зверями: ведь люди еще не обладали искусством жить обществом, часть которого составляет во­енное дело. И вот они стали стремиться жить вместе и стро­ить города для своей безопасности. Но чуть они собирались вместе, как сейчас же начинали обижать друг друга, потому что не было у них умения жить сообща; и снова приходилось им расселяться и гибнуть».

Здесь Протагор рассказывает нам, что Зевс, испугав­шись полного уничтожения рода человеческого, послал Гермеса, «чтобы тот наделил людей такими качествами, как уважение друг к другу и чувство справедливости, чтобы он привнес порядок в наши города и создал узы дружбы и союза». Протагор настаивает на том, что понятие спра­ведливости (права) лежит в основе гражданского обще­ства. По Протагору, когда Гермес спросил Зевса, должен ли он распределить «правду и стыд» между людьми нерав­номерно, подобно тому, как распределены навыки и спо­собности, или же эти ценности должны быть распределены поровну, Зевс ответил: «Пусть все будут к ним причастны; никогда не бывать государствам, если только немногие бу­дут этим владеть, как владеют обычно искусствами».

История Протагора отличается краткостью, но здесь в нескольких абзацах можно найти все основные элемен­ты панорамы прогрессивного развития, элементы, кото­рые Платон (в «Политике» и «Законах») и другие гре­ки значительно расширили. Действительно, в своей саге о прогрессе Протагор призывает богов на помощь людям. Отныне мы должны привыкнуть к такому приему — в ан -тичной (даже у Лукреция), средневековой и в большей части современной мысли, вплоть до сегодняшнего дня, божественные силы привлекались весьма часто, вне зави­симости от того, как оценивались естественные способно­сти человечества.

Неудивительно, что к Протагору с таким уважением отнеслись Сократ, Платон и другие греки, присутствовав­шие на собрании, описанном в этом диалоге. Протагор был

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

в преклонном возрасте в то время, когда слава Сократа как мыслителя и ритора была очень высока, и Платон по­казывает нам, что Протагор не особенно хочет вступать в дискуссию с выдающимся (и более молодым) Сокра­том. Но одной из веселых черт этого диалога, как отме­чает У. Гутри в предисловии к своему переводу, является то, что Протагор несколько раз берет верх над Сократом в дискуссии, что явно забавляет Платона, который с оба­янием и юмором мягко поддразнивает то одного, то дру­гого великого философа. Удовольствие, которое получают от происходящего все присутствующие, очевидно. Именно поэтому за удовольствие «послушать мудрецов» высказы­вается благодарность. Уважение Платона к Протагору на протяжении всего диалога не подлежит сомнению.

Остальные софисты, кроме Протагора, имеют плохую репутацию, в основном, благодаря историкам, занимаю­щимся греческой мыслью, которые зафиксировали и вос­произвели резко критическое отношение к некоторым из них со стороны Платона. Но между софистами, по крайней мере самыми способными из них, и теми, кто, как Платон, сделал Сократа своим героем, гораздо больше общего, чем мы обычно признаем. Софисты задолго до Сократа про­поведовали применение знания и разума в сфере управ­ления и публичной политики. И если они, как и Сократ, порой насмехались над ценностями Афин, то, как прави­ло, это происходило из-за того, что многие из них много путешествовали, многое повидали и стремились привить любимым Афинам встреченные ими в путешествиях луч­шие законы, обычаи и традиции. Большинство софистов, подобно французским философам XVTII века, были горя­чими сторонниками точки зрения, согласно которой уже самый неопровержимый факт наличия прогресса наук и искусств является основанием для того, чтобы образован­ные люди, которые сами представляют собой плод про­гресса, осознанно стремились бы улучшать положение дел, имея в виду выгоды своих потомков. Достаточно прочитать пьесы Аристофана, своего рода предшественника Эдмунда Бёрка, консервативного политического философа, чтобы увидеть за его карикатурами и памфлетами жизнь реаль­ных Афин, густо населенных интеллектуалами, верящими

Глава 1. Мир античности 63

в исторический прогресс, который можно обеспечить по­средством разума.

фУКИДИД

Насколько привычным для греков было чувство движения вперед из отдаленного прошлого, можно довольно легко понять, открыв страницы «Истории Пелопонесской вой­ны» Фукидида. Разумеется, главной целью этой книги было предельно точно и детально показать самые выдающие­ся события и деятелей в период войны между Афинами и Спартой. Фукидид, сам когда-то участвовавший в войне, рано решил, что эта война «стала величайшим потрясе­нием для эллинов и части варваров и, можно сказать, для большей части человечества». Решив так, Фукидид счел своим долгом оставить заметки об этой войне для будущих поколений. «Мой труд, — говорит он нам, — создан как достояние навеки, а не для минутного успеха у слушате­лей». «Мое исследование при отсутствии в нем всего бас­нословного, быть может, покажется малопривлекательным. Но если кто захочет исследовать достоверность прошлых и возможность будущих событий (могущих когда-нибудь повториться по свойству человеческой природы в том же или исходном виде), то для меня будет достаточно, если он сочтет мои изыскания полезными».

Книга Фукидида почти целиком посвящена военным действиям и политике, последовавшим за 431 годом до н.э. Однако, как отмечено выше, Фукидид посчитал важным дать краткий очерк истории возникновения Афин и элли­нов. Он пишет: «Очевидно, что страна, называемая ныне Элладой, лишь с недавнего времени приобрела оседлое на­селение; в древности же там происходили передвижения племен...» Кроме того, уровень культуры был весьма низ­ким. «Существующей теперь торговли тогда еще не было, да и всякого межплеменного общения на море и на суше. И земли свои возделывали настолько лишь, чтобы прокор­миться. Они не имели лишних достатков... у них не было больших городов и значительного благосостояния».

Помимо незащищенности и лишений раннего прошлого, греки промышляли пиратством, о чем Фукидид пишет так: «Ведь уже с древнего времени, когда морская торговля ста-

да более оживленной, и эллины, и варвары на побережье и на островах обратились к морскому разбою... причем такое занятие вовсе не считалось тогда постыдным, но, напротив, даже славным делом».

Мы узнаем, что в древнейшие времена греки грабили друг друга также и «на материке» и что «в те времена вся Эллада носила оружие, ибо селения были неукреплены, да и пути сообщения небезопасны, и поэтому жители даже и дома не расставались с оружием подобно варварам».

Мы можем спросить: откуда Фукидид взял свое описа­ние той жизни, которая была в Греции в далеком прошлом? Он использовал те же способы, которые применяли ант­ропологи XIX века и которые получили название «срав­нительного метода», то есть использовал современные ему примитивные варварские народы в качестве живого при­мера того, какой была западная цивилизация в доистори­ческое время. Этих людей он уподоблял «нашим живым предкам». Антропологи и те, кто проводил соответствую­щие исследования в XVIII—XIX веках, но не называл себя антропологами, применяли еще один метод. Они изучали те элементы прошлого, которые сохранились в рамках совре­менной западной цивилизации. В ритуалах, играх и других действиях, не имеющих очевидной функции в современ­ной жизни, кроме чисто развлекательной, было возможно различить действия и верования, которые когда-то были неотъемлемой частью западной культуры, но теперь стали просто отголосками примитивного прошлого.

Интересно, что Фукидид применяет абсолютно такие же способы доказательства для того, чтобы подтвердить свой тезис — в культурном и политическом отношении греки не всегда были такими, как в его время, когда-то они жили в примитивном и варварском обществе. Так, отстаивая свою точку зрения, что греки в свое время занимались пиратс­твом, он пишет: «На это указывают обычаи некоторых ма­териковых жителей (у них еще и поныне ловкость в таком занятии слывет почетной)». Этот же метод он использу­ет, утверждая, что греки занимались прямым грабежом и что «и поныне во многих частях Эллады живут люди, у ко­торых существует еще этот старинный образ жизни». Так, среди удаленных и отсталых племен обычай носить оружие

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 1. Мир античности

сохранился до времени Фукидида. И вплоть до недавнего времени, продолжает он, пожилые люди, менее склонные к изменениям, продолжали носить прически и одежду, свя­занные с ношением и использованием оружия, — пережи­ток, когда нечто, бывшее ранее привычным, сейчас стало архаичным и вышло из обихода*. Фукидидпишет: «У неко­торых варваров, особенно у азиатских, и теперь еще на со­стязаниях в кулачном бое и борьбе участники также высту­пают в поясах». Он продолжает: «Можно указать много и других обычаев древней Эллады, схожих с обычаями совре­менных варваров». Этот вопрос в антропологической ре­конструкции прошлого греков, безусловно, был поднят для того, чтобы не просто показать превосходство современной культуры афинян, но также показать появление этого пре­восходства из примитивного прошлого. Прежде чем перейти к великим событиям, начавшимся в 431 году до н.э., Фу-кидид посчитал необходимым дать описание, пусть и весьма краткое, того прогресса, который пережили Афины.

Существует еще один вклад, который Фукидид внес в греческую и постклассическую концепцию прогресса. Этот вклад имеет отношение к способу подачи им исторических данных и к самой структуре его работы. Эта структура — повествовательное, линейное и хронологическое представ­ление прошлого и настоящего — стала и по сей день остается обычной практикой для историков. Здесь имеются начало, середина и конец (хотя Фукидид умер, не успев дописать свою книгу). Для Фукидида предметом этого линейного представления исторического прогресса была война между Афинами и Спартой. Но для его научных наследников, об­разующих долго существующую династию, которая не пре­секлась вплоть до нашего времени, все исторические собы­тия, касающиеся одного человека или всего человечества,

Здесь Р. Нисбет совершает ошибку: соответствующий фрагмент у Фукидида содержит указание на то, что состоятельные пожи­лые афиняне «только недавно оставили такое проявление изне­женности», как ношение льняных хитонов и сложных причесок, закалываемых золотыми булавками в форме цикад. По мнению Фукидида, это свидетельствует о «пышном образе жизни», кото­рый наступил вслед за периодом ношения оружия, но к его вре­мени успел уйти в прошлое так же, как и обычай носить оружие ушел в прошлое много ранее. — Прим. науч. ред.

стали предметом именно такого линейного исторического описания, образец которого был задан Фукидидом.

ПЛАТОН

Можно ли обнаружить ясное понимание феномена долго -срочного прогресса человечества в работах самых значи­тельных и влиятельных мыслителей классической эпохи? Ответом будет уверенное «да». Однако мы должны быть готовы к нападкам всех тех читателей Платона, которые видят в нем одно лишь восхищение неизменным, вневре­менным и совершенным. Столь же многочисленны интер­претации Платона, согласно которым он является прими­тивным реакционером, а его ум сосредоточен исключи­тельно на возврате греческого общества в родовой Золотой век. Существуют целые легионы ученых, готовых предать анафеме саму мысль, согласно которой философия Пла­тона содержит идею изменения, развития и прогресса. Ре­ален лишь мир небесный, мир совершенных форм, — все остальное есть лишь видимость.

Но такая характеристика несправедлива по отношению к мыслителю, который в ходе своих путешествий и посред­ством тонких наблюдений над процессами политических и социальных изменений в родных Афинах прекрасно изу­чил эмпирический мир «видимостей», к которому он к то­му же был настроен достаточно критично. Как подчеркивал Ф. М. Корнфорд в своей работе «Космология Платона» (F. M. Cornford, Plato's Cosmology), для Платона, как и для многих других философов, современных Платону и творивших после него, существовало две разновидности реальности: во-первых, реальность, в основе своей яв­ляющаяся религиозной (или мистической), вневремен­ная, вечная и совершенная. И, во-вторых, материальная реальность — социальная, экономическая, политическая, в которой нам суждено проживать наши дни. Эта вторая реальность, отмечает Корнфорд, является для Платона ди­намичной, постоянно изменяющейся.

Дата добавления: 2015-04-30