Повседневность как поднимающаяся рациональность

Нисходящее движение оповседневнивания имеет свою противо­положность в восходящем процессе преодоления повседневности. Сюда относится появление необычного в процессах творения и инновации, которые прокладывают себе путь с помощью отклоне­ний, отходов от правил и новых дефиниций. Повседневность сущест­вует как место образования смысла, открытия правил. Когда именно новое и оригинальное более не улавливается интегративным общим порядком или регулятивным основополагающим принципом, тогда оно принимает форму отклонения. Возникает сумеречная зона, в которой повседневность преображается за счет медленного дав­ления или внезапного прорыва нового и где реальное и призрачное, history и story нельзя четко отделить друг от друга без вышестоя­щей инстанции. Здесь тоже есть гумус анонимности, который можно обозначить как предперсональный. Если находится и от­крывается что-то новое, чья новизна не допускает движения вперед, прогресса, то вместе с целеустремленным действием исчезает и деятель, имеющий имя. Не декартовское «я мыслю», а «оно мыслит» Лихтенберга открывает путь к пониманию культуры повседневности, которая получает стилистическое разнообразие в формах домов и городских сооружений, привычек в еде и одежде, эротических ритуалов, в социальных знаках власти, элементарных материальных °РУДиях. Это путь к пониманию культуры повседневности, которая изначально исходит из требований простого выживания. Критика, которая соответствующие нововведения слишком быстро представ­ляет как чистую функцию, как аутсайдерство, необычность и экстравагантность, должна помнить, что ее собственные достиже­ния могут существовать только за счет этого преодоления повсе­дневности. Следовало бы указать на процесс, в котором однозначное приобретает дополнительные значения, становится многозначным, например, когда инстанции власти страхуются против критических опросов. Далее следует упомянуть об эвристической силе метафор, которая противодействует языковому употреблению и основывает новые отношения в необычных выражениях. Следует сказать и об эрозивном воздействии шутки, которая может перехитрить цензора, об игре, которая позволяет испытать силу преображения не только в искусственно изготовленные toys (игрушки), но и в живые playthings. Следует сказать и об известных эффектах очуждения, которые разрушают само собой разумеющееся неподвижное видение мира и способ действия. Искусство участвует в этих переходах, поскольку оно превращает изъявительное наклонение не в более высокое изъявительное наклонение, которому соответствует прек­расная видимость, а в допускающий вариации, «жидкий» конъюнк­тив¹⁷. Проблематичными эти новшества становятся, если открытия ангажируются модой, облекаются в «мишуру» чужого величия¹⁸ или рассеиваются в чистые миражи, отделившись от предшествую­щей традиции, которая любое несущее будущее открытие отвергает, тем самым лишая новое действия. Отделение необычного от повсед­невной привычки принимает патологические формы, когда для него нет места и времени. Отсутствие места и времени обращает все возможности жизни в обычные и каждодневные. Вынужденное воплощение находит свою противоположность в нивелирующей все различия. «утрате предметного», например в переживаниях без­работного, который чувствует себя выключенным из нормального хода вещей¹⁹.

Дата добавления: 2015-04-30