КУЛЬТАХ 9 страница

298

299

относится к культовому акту, как это было в античности. Для святого Павла «тайна» — это тайна Бога, то есть его решение спасти чело­века через посредничество своего Сына Иису­са Христа. По сути, речь идет о тайне искуп­ления. Итак, искупление — это религиозная идея, которую можно понять только в контек­сте библейской традиции; только в этой традиции человек, изначально Сын Божий, потерявший из-за грехов свою привилегию³⁸. Иисус говорит о «тайнах» Царствия Небесно­го» (Матф., XIII, 11; Марк IV, 11; Лука VIII, 10), но это выражение не более чем аналог «сек­рета царя» в Ветхом Завете (Царств, XII, 7). В этом смысле «тайны» касаются «Царства», ко­торое Иисус сделал доступным для верующих. «Тайны Царствия Небесного» — это «секре­ты», которые Царь сообщает только своим близким (см. Юдифь, 11, 2) и которые он прячет от других в форме притчи, «потому что они видя не видят и слыша не слышат» (Матф., XIII, 13). В заключение: хотя послание Иисуса включает структуру посвящения—и это справедливо, ибо посвящение является частью любого нового ре­лигиозного открытия, — однако нет оснований считать, что на раннее христианство повлияли эллинистические мистерии.

Но с распространением христианства во всех провинциях Римской империи, особенно после его окончательного триумфа во време­на Константина, мы наблюдаем изменение перспективы развития. По мере того, как хри­стианство становилось мировой религией, его историчность ушла на второй план. Не то что­бы церковь отказалась от историчности Хрис­та, как это сделали некоторые христианские еретики и гностики. Но, становясь образцом всякого экуменизма, христианское послание все чаще формулировалось в экуменических терминах. Раннее христианство было связано с конкретной историей, историей Израиля. С этой точки зрения, всякой локальной истории угрожает «провинциализм». Когда местная ис­тория становится священной и одновременно образцовой, то есть парадигмой спасения все­го человечества, она должна быть выражена универсально понятным языком. Единствен­ный универсальный язык религии — это язык символов. Христианские авторы все чаще при­бегают к символам, чтобы сделать тайны Еван­гелия общедоступными. Но в Римской импе­рии существовали два «универсалистских», то есть не ограниченных рамками местной куль­туры, религиозных движения: мистериальное и философское. Победившее христианство черпало из них обоих. Таким образом, перед нами «тройной» процесс обогащения ранне­го христианства: 1) древними символами,

300

301

вновь открываемыми и переосмысленными, получившими новое, христианское значение; 2) заимствованными образами и темами посвя­щения из мистерий; 3) ассимиляцией гречес­кой философии.

Нас интересует только включение мотивов посвящения в победившее христианство. Но мы должны коснуться употребления Отцами Цер­кви символов древних и всемирно распростра­ненных. Например, считают, что символы Кос­мического Дерева и Центра Мира вошли в сим­волику Креста. Крест описывают как «дерево, подымающееся от Земли к Небесам», как «Де­рево Жизни, посаженное на холме», дерево, которое, «выходя из глубин Земли, поднимает­ся в Небо и освящает пределы Вселенной»³⁹. Иначе говоря, чтобы сделать понятной тайну всемирного Искупления Крестом, христианс­кие авторы использовали символы Ветхого За­вета и античности, Ближнего Востока («Дерево жизни»), а также древние символы Космичес­кого Дерева, расположенного в Центре Мира, обеспечивающего связь Неба и Земли. Крест — видимый знак Искупления, принятого Иисусом Христом: он должен был занять место древних символов подъема на Небо. И поскольку Искуп­ление распространяется на все человечество, крест должен располагаться в Центре Мира, чтобы освящать всю Вселенную.

Что до крещения, то Отцы подчеркивают его функцию посвящения, используя образы смерти и воскресения. Крестильная купель сравнивается одновременно с материнским чревом и с местом погребения: она гробни­ца, в которой оставляют свою земную жизнь, и материнское чрево, в котором зарождается жизнь вечная⁴⁰. Отождествление жизни до рождения с погружением в крестильную воду и с обрядовой смертью при посвящении ясно выражено в сирийской литургии: «Итак, о Отец, Иисус прожил по твоей воле и по воле Святого Духа в трех земных жилищах: во чре­ве телесном, во чреве с крестильной водой и в мрачных пещерах подземного мира»⁴¹. В этом случае, можно сказать, делается попыт­ка освятить древнюю тему посвящения, на­прямую связав ее с жизнью и смертью Иису­са. Но, начиная с III века и преимущественно после IV, заимствования из языка и образнос­ти Мистерий становятся все более частыми. В процессе усвоения языка греческой фило­софии мотивы посвящения из неоплатониз­ма проникли в писания Отцов. Обращаясь к язычникам, Климент Александрийский ис­пользовал язык мистерий: «О тайны воисти­ну святые! О чистый свет! Факелы светят мне, чтобы я увидел небо и Бога, приняв посвяще­ние, я становлюсь святым»⁴².

302

303

В IV веке возникают «тайные учения» (arcana disciplina), иначе говоря, мнение, что христиан­ские таинства должны охраняться от непосвя­щенных, торжествует. Как выразился Отец Ра­нер, «тайны крещения и жертвенного алтаря окружались ритуалом глубокого почитания и тайной, и вскоре иконостас скрыл святая свя­тых от глаз непосвященных: они стали «тайна­ми, которые заставляют дрожать почитателя». «Это известно посвященным» — такая корот­кая формула обошла все греческие проповеди, и один автор, современник псевдо-Ареопаги­та, предупреждал посвященного христианина: «Берегись разглашать самые святые тайны. Будь осторожен и уважай божественную тай­ну... храни ее от всякого соприкосновения с непосвященным, сообщай святые истины толь­ко людям, освященным святым озарением»⁴³.

Речь идет, вообще говоря, о сублимации мистериальных тем посвящения. Этот процесс оказался возможным потому, что стал частью значительно более широкого движения —дви­жения «христианизации» религиозных и куль­турных традиций античного мира. Как извест­но, триумфально победившее христианство закончило тем, что ассимилировало не только греческую философию, основу римского пра­ва, и восточную идеологию «правителя-космок­рата», но также все наследство забытых богов и героев, народные обряды и обычаи, особенно культ умерших и обряды плодородия. Эта мас­совая ассимиляция коснулась даже диалекти­ки христианства. В качестве мировой религии Христианство обязано было смешать все рели­гиозные и культурные «провинциализмы» ис­купления и найти для них общий знаменатель. Эта грандиозная унификация могла быть осу­ществлена только путем перевода на язык хри­стианства всех форм, образов и ценностей, ко­торые требовалось совместить.

Для нашего исследования важно устано­вить, что вместе с неоплатонической филосо­фией темы посвящений и обряды мистерий стали первыми ценностями, принятыми хрис­тианством. Однако нельзя говорить о включе­нии в него содержания мистерий. Христианство заменило собой мистерии, как заменило и дру­гие религиозные формы античности. Христи­анское «посвящение» не могло сосуществовать с мистериальными посвящениями. В против­ном случае эта религия, которая старалась со­хранить по меньшей мере историчность Хрис­та, рисковала смешаться с многочисленными синкретическими религиями и учениями. Не­терпимость победившего христианства являет­ся самым блестящим доказательством того, что любое смешение с эллинистическими мистери­ями было невозможно.

304

305

Пережитки мотивов посвящения в христианской Европе

Окончательный триумф христианства по­ложил конец мистериям и посвящениям гнос­тиков. Духовное перерождение, которого иска­ли в мистериальных посвящениях, отныне принадлежало христианству. Но некоторые мо­тивы посвящения, более или менее христиани­зированные, пережили еще многие века. Мы коснемся здесь одной значительной проблемы, еще недостаточно изученной: сохранение и постепенные изменения сценариев посвящения в христианской Европе от средних веков до со­временности. Поскольку мы не можем охватить эту проблему целиком, то ограничимся обзо­ром. Важно уточнить сначала, в каких формах сохранились в Европе различные типы посвя­щений, которые мы здесь рассмотрели: они не всегда сохранялись как обряды в прямом смыс­ле слова, но, главным образом, как народные обычаи, игры и литературные мотивы.

Посвящения, которым вообще удалось со­храниться в качестве обрядов, — это церемо­нии посвящения, связанные с достижением половой зрелости. Почти во всей сельской Ев­ропе до конца XIX века ритуалы, отмечающие переход от одного возраста к другому, еще вос­производили некоторые темы, традиционные для обрядов взросления. Включение мальчиков в разряд «юношей» всегда сопровождалось об­рядом «перехода» и некоторыми испытаниями посвящения. Если символика смерти и воскре­сения почти забыта, то структура испытаний в посвящении довольно хорошо сохранилась. Равным образом, открывая основы посвящения, «мужские союзы» дохристианской эпохи на­шли свое продолжение в более или менее ми­литаризованных молодежных организациях, в их символике и тайных традициях, в их обря­дах вступления, особых танцах (например, та­нец с мечом и т. п.) и даже в их костюмах⁴⁴. С другой стороны, старую тему посвящения мож­но обнаружить в церемониале ремесленных корпораций; особенно в средние века. Ученик должен был провести определенное время со своим учителем. Он узнавал «секреты ремесла», традиции корпорации, художественную симво­лику. Обучение включало ряд испытаний, и прием новичка в члены корпорации сопровож­дался клятвой молчания. Следы древних сце­нариев посвящения еще можно распознать в специфических обрядах масонов и кузнецов, в частности, в Восточной Европе⁴⁵.

Несколько приведенных примеров иллюс­трируют различные способы сохранения обря­дов посвящения в христианской Европе, ибо какой бы ни была степень их десакрализации,

306

307

все эти ритуалы еще могут рассматриваться как обряды. Они предполагают испытания, специ­альное наставление и особенно тайну. Рядом с этой группой пережитков можно назвать кое-какие народные обычаи, весьма возможно, про­исходящие от дохристианских сценариев по­священия, изначальное значение которых со временем было утрачено, и претерпевших сильное давление со стороны церкви, направ­ленное на их христианизацию. Среди этих на­родных обычаев мистериального происхожде­ния,в первую очередь надо указать на маскарады и театрализованные обряды, сопро­вождающие зимние христианские праздники между Рождеством и Карнавалом (Маслени­цей).

Но некоторые традиции посвящения сохра­нились в очень закрытых кругах, ведущих по­чти подпольное существование. Алхимия зас­луживает отдельного разговора. Ее значение определяется тем, что она сохранила тайные теории поздней античности, а также той ролью, которую она играла в западной культуре. В «ал­химическом действе» {opus alchymicum) можно обнаружить обрядовые темы посвящения, та­кие, как пытки, смерть и воскресение, — но на этот раз приложимые к опыту совсем другого рода — к экспериментам над металлами и ми­нералами. Алхимики считали, что Тайна—Бог, и, следовательно, вещество, посвящаемое, как мист в эллинских мистериях, «страдает», «уми­рает» и «воскресает» в другом качестве—с ним происходит превращение. Зосим, один из ве­ликих алхимиков эллинистической эпохи, рас­сказывает о видении, которое пришло к нему во сне: некто по имени Ион открыл ему, что он был убит мечом, разрезан на куски, обезглав­лен, с него сняли кожу, сожгли на огне, и он претерпел все это, «чтобы получить силу, по­зволяющую ему превратить свое тело в дух». Проснувшись, Зосим спросил себя, нельзя ли отнести все, что он видел во сне, к некому алхи­мическому процессу⁴⁶. В страдании и разреза­нии на куски легко узнается характерный сценарий шаманского посвящения. Но риту­альную пытку претерпевает не неофит, а ми­неральное вещество, и это для того, чтобы из­менить свои свойства, пройти превращение. В процессе «алхимического действа» мы находим и другие мотивы посвящения, например, фаза, называемая «почернение» {nigredo), соответству­ет «смерти» минералов, а их «растворение» {dissolutio) или «разложение» (putrtfactio) — их превращению в «первичную материю» (prima materia). В некоторых поздних западных алхи­мических текстах низведение вещества до «пер­вичной материи» тождественно «возвращению в чрево» {regressum ad uterum). Все эти фазы «ал-

308

309

химического действа», кажется, отражают не только этапы длительного процесса превраще­ния минеральных веществ, но и внутренние ис­пытания алхимиков. Существует синхронность между алхимическими операциями и таин­ственными переживаниями алхимика, которые приводят к его полному перерождению. Как говорит Гихтель по поводу процесса «осветле­ния» (albedo): «Мы получаем при этом перерож­дении не только новую душу, но и новое тело...»⁴⁷

Все это заслуживает подробного рассмот­рения, которое мы не можем здесь предпри­нять. Мы приглашаем читателя обратиться к нашей книге «Кузнецы и алхимики». Но не­сколько коротких замечаний были необходи­мы, чтобы показать, что алхимия в Европе про­должила некоторые древние сценарии посвя­щения почти до начала Нового Времени. Алхимики использовали этапы посвящения, чтобы осуществить грандиозную мечту пре­вращения минерала, и для «усовершенствова­ния» металлов путем их «одухотворения» и превращения в золото. Золото было единствен­ным «совершенным» металлом, единственным из тех, что на уровне вещества соответствовал божественному совершенству. В перспективе развития христианства можно было бы ска­зать, что алхимики старались «освободить» Природу от последствий ее падения, «спасти» ее. В этом амбициозном, космическом пред­приятии алхимики использовали классичес­кий сценарий любого традиционного посвя­щения: «смерть» и «воскресение» вещества для его перерождения.

Мотивы посвящения и литературные темы

Возможно, что в средние века в небольших закрытых обществах практиковались и другие типы посвящений. Символику и намеки на об­ряды посвящения можно найти в процессах Тамплиеров и других «еретиков» и даже в су­дах над ведьмами. Но эти посвящения, в той мере, в какой они еще действительно практи­ковались, касались узких кругов и были окута­ны строжайшей тайной. Мы присутствуем если не при полном общем исчезновении посвяще­ний, то при их почти окончательном сокрытии. Это обстоятельство привносит тем больший интерес к присутствию многих мотивов посвя­щения в литературе, которая складывалась, начиная с XII века, особенно в Бретонском цик­ле, и в первую очередь в романах об Артуре, Короле-Рыбаке, Персифале и других героях легенды о Граале. Кельтское происхождение мотивов цикла Короля Артура не вызывает се­годня сомнений у большинства ученых. Огра-

310

311

ничимся американцами и назовем таких, как Джордж Лаймон Киттридж, Артур Браун и Роджер Шерман Лумис⁴⁸, которые подробно исследовали родство между темами и персона­жами кельтской мифологии — в том виде, в каком ее еще можно узнать в галльских и ир­ландских сказаниях, — и сценариями, и персо­нажами артуровского цикла. Большинство этих сценариев — сценарии посвящения: здесь все­гда присутствует мотив долгого и напряженно­го «поиска» чудесных предметов, который тре­бует, помимо всего прочего, проникновения героя в другой мир.

Б какой мере Бретонский цикл содержит не только остатки кельтской мифологии, но и вос­поминания о реальных обрядах, решить труд­но. В правилах допуска в группу воинов, руко­водимую Артуром, можно расшифровать неко­торые испытания при вступлении в тайное общество типа «мужского союза». Но для нашей цели имеет значение распространение симво­лов и мотивов посвящения в романах о короле Артуре. В замке Грааля Персифаль должен про­вести ночь в часовне, где покоится мертвый рыцарь; раздается гром, и он видит черную руку, которая гасит единственный горящий светильник⁴⁹. Перед нами пример ночного бде­ния в ритуале посвящения. Герой преодолева­ет бесчисленное множество испытаний, он должен перейти погруженный в воду мост и дос­тать меч, который стерегут львы и чудовища. Кроме того, при въезде в замок на часах стоят феи или демоны. Все это напоминает сценарии перехода в другой мир, опасности спуска в Ад; и когда такие путешествия предпринимают живые существа, это всегда является частью посвящения. Преодолевая опасности такого спуска в Ад, герой стремится к завоеванию бес­смертия или к другой необыкновенной цели. Многочисленные испытания, через которые проходят персонажи артуровского цикла, при­надлежат к той же категории: в результате по­исков герои исцеляют таинственную болезнь Короля и, сделав это, возрождают «Опустошен­ную Страну» или сами становятся суверенами. Известно, что функции власти связаны с ритуалом посвящения.

Вся эта литература пронизана мотивами из сценариев посвящения⁵⁰ и представляет огром­ную ценность для нашего исследования благо­даря своему «публичному успеху». Тот факт, что романические истории, в которых содержа­лись клише посвящения, выслушивались с удо­вольствием, доказывает, как нам кажется, что подобные приключения отвечают глубокой потребности средневекового человека. Сцена­рии посвящения более не питали воображение, но воображаемая жизнь, жизнь в мечте, также

312

313

важна для психики человека, как и реальная, каждодневная жизнь.

Мы затрагиваем здесь проблему, которая не входит в компетенцию историка религии, а от­носится к области психологии. Но это необхо­димо для понимания того, что стало с большин­ством сценариев посвящения, когда они утратили свое ритуальное значение: они пре­вратились в то, что мы находим в романах артуровского цикла—в «литературные мотивы». Их духовный посыл теперь адресован к другой области человеческого опыта, он напрямую обращен к воображению.

Нечто подобное произошло очень давно с волшебными сказками. Поль Сентив уже пы­тался доказать, что такая категория волшебных сказок по структуре и, добавим, по происхож­дению связана с посвящением. Другие фольк­лористы поднимали ту же тему, и недавно гол­ландский германист Ян де Врис выявил элемен­ты посвящения в сагах и в сказках⁵¹. Какую бы позицию вы ни заняли в этой дискуссии о про­исхождении и значении волшебных сказок, невозможно отрицать, что испытания и при­ключения героев и героинь почти всегда пере­водимы на язык посвящения. Вот что нам ка­жется главным: со времен, давность которых трудно уточнить, где бы ни создавались вол­шебные сказки, люди, как первобытные, так и цивилизованные, всегда слушали их с неосла­бевающим интересом и удовольствием. Это го­ворит о том, что сценарии посвящения—даже скрытые, как в сказках, являются выражением психодрамы, отвечающей глубинным потреб­ностям человека. Каждому человеку хочется столкнуться с опасностями, преодолеть исклю­чительные трудности, испытать приключения в «другом мире»—и он пробует все это на уров­не своей вымышленной, воображаемой жизни, слушая или читая волшебные сказки или меч­тая.

Другим движением, главным образом, «ли­тературным», но, возможно, включающим по­священие, является «Верные Любви» (Fideli d'Amore)⁵². Представители этого движения зас­видетельствованы в XII веке в Провансе и Ита­лии, во Франции и Бельгии. «Верные Любви» составляли тайное духовное воинство, целью которого был культ «Единственной Женщины» и посвящение в тайну любви. Все они пользо­вались «скрытым языком» (parlar cruz), чтобы их учение было недоступно «толпе», как выражал­ся один из самых известных среди «Верных» Франческо да Барберино (1264-1348). Другой «Верный Любви», Жак де Безье писал в своей поэме «C'est des fiez d'Amours» («Проделки Амура»), что «не следует открывать секреты любви, их надо очень заботливо хранить»⁵³.

314

315

Посвящение любовью было духовного поряд­ка. Сам Жак де Безье утверждал, толкуя слово «любовь»:

A senefe en sa partie

Sans, et mor senefie mort;

Or, l'assemblons, s'auront sans mort⁵⁴.

Последняя строка звучит так: «Итак, собе­ремся вместе и станем бессмертными». «Жен­щина» -символизирует трансцендентный ин­теллект, мудрость. Любовь к женщине — пробуждение посвященного от летаргии, в ко­торую был погружен христианский мир из-за духовного несовершенства Папы. Действитель­но, в текстах «Верных Любви» встречается на­мек на «вдову, которая на самом деле не вдо­ва»: имеется в виду «Госпожа Мудрость» (Madonna Intelligenza), которая осталась «вдо­вой», потому что ее супруг Папа умер для ду­ховной жизни, посвятив себя исключительно мирским делам.

Речь идет не о еретическом движении в чи­стом виде, а о группе, которая более не призна­вала за Папами престижа духовных руководи­телей христианства. Мы ничего не знаем об их обрядах посвящения, но они несомненно суще­ствовали, потому что «Верные Любви» счита­ли себя воинством и участвовали в тайных со­браниях. Для нас «Верные Любви» представляют интерес, потому что они иллюстрируют яв­ление, суть которого может быть выражена сле­дующим образом: передача тайного духовного послания через «литературу». Данте — самый знаменитый пример этой тенденции, которая предвосхитила нынешнюю тенденцию рас­сматривать искусство, особенно литературу, как образцовое средство, способное выражать идеи теологии, метафизики и даже сотериоло­гии.

Эти несколько замечаний помогут нам по­нять, что стало с составляющими элементами посвящения в современном мире, если терми­ном «современный мир» определить различ­ные категории индивидуумов, которые не об­ладают религиозным опытом и, по сути, ведут десакрализованное существование в десакрали­зованном мире. Внимательный анализ их по­ведения, верований и идеалов мог бы открыть скрытую там мифологию и следы забытых или погибших религий. Это и не удивительно, по­тому что человек осознал свое собственное по­ведение, как «человек религиозный» (homo religiosus). Хочет он того или нет, современный религиозный человек продолжает поведение, верования и язык homo religiosus, но лишив их сакральности и выхолостив первоначальный смысл. Можно было бы показать, например, что праздники и развлечения нерелигиозного, или

316

317

считающего себя таковым, общества, публич­ные церемонии, зрелища, спортивные состяза­ния, организации молодежи, пропаганда и ло­зунги, массовая литература — все это сохраня­ет структуру символов, ритуалов и мифов, хотя и лишенных религиозного содержания⁵⁵. Но это еще не все: воображение современного челове­ка продолжает насыщаться религиозными сим­волами, фигурами, темами. Как любят повто­рять некоторые психологи, подсознательное— это религиозное⁵⁶. Можно сказать, что в извест­ной мере у человека десакрализованного обще­ства религия становится «подсознательной»; она покоится в самых глубинных слоях его су­щества; но это не означает, что она не продол­жает выполнять важную функцию в его психи­ческой жизни.

Что касается элементов посвящения, то их еще можно узнать наряду с другими структу­рами религиозного опыта, в воображении и мечтах современного человека. Но их можно распознать и в реальных испытаниях, через которые он должен пройти, в своих духовных кризисах, одиночестве и отчаянии, которые не минуют ни одного человека, стремящегося к ответственному, сознательному и творческому существованию. Но даже тогда, когда обрядо­вый характер испытаний посвящения более не воспринимается как таковой, очевидно, что человек не может стать самим собой, не разрешив ряд безнадежно трудных, подчас опасных си­туаций, то есть он подвергается «пыткам» и «смерти» и пробуждается к другой жизни ка­чественно другим, «перерожденным». Если вглядеться, то вся человеческая жизнь состоит из ряда испытаний, «смертей» и «возрожде­ния». Действительно, для современного чело­века «посвящение» не выполняет более свою онтологическую функцию, потому что оно не воспринимается как религиозное и сознатель­но принимаемое испытание; оно не ведет ни к радикальному изменению жизни посвящаемо­го, ни к его спасению. Сценарии посвящения касаются психологического и жизненного пла­на. Но они тем не менее продолжают функци­онировать, и вот почему мы говорим, что про­цесс посвящения сосуществует с жизнью каж­дого человека.

Несколько последних замечаний

Подойдя к завершению нашего исследова­ния, бросим взгляд на пройденный путь. Мы установили, что различные типы посвящения можно отнести к двум большим категориям: 1) обряды взросления, благодаря которым люди получают допуск к сакральному, к знаниям и сексуальности, в общем, становятся по-настоя­щему человеческими существами; 2) специали-

318

319

зированные посвящения, которые отдельные индивидуумы предпринимают, чтобы выйти за рамки обыденного и получить защиту от Сверхъестественных Существ или даже стать им подобными. Мы также установили, что, имея собственные сценарии посвящения, эта вторая категория в большинстве случаев пользуется темами, присущими обрядам взрос­ления.

Поскольку мы не можем здесь представить ни географию⁵⁷ этих двух категорий посвяще­ния, ни их историю, предлагаем вам обзор не­которых выводов, вытекающих из нашего ис­следования.

1) Хотя обряды взросления у первобытных народов обычно ассоциируются с трещотками и обрезанием, это не всегда так. Следователь­но, мы можем заключить, что посвящение яв­ляется феноменом автономным и самостоятель­ным (sui generis), который может существовать — и существует — без телесных увечий и дра­матических обрядов, с которыми его обычно связывают.

Обряды посвящения, связанные с возра­стом половой зрелости, чрезвычайно широко распространены и засвидетельствованы у наи­более древних народов — австралийцев, кали­форнийцев, бушменов, готтентотов и т. д. Од­нако существуют первобытные общества, в которых обряды взросления, как кажется, не пред­ставлены или представлены в крайне рудимен­тарном виде. Это, например, некоторые народ­ности крайнего севера и северной Азии. Но в религиозной жизни этих народностей домини­рует шаманство, и, как мы видели, шаманом становятся путем долгого и подчас драматич­ного посвящения. Кроме того, хотя в наши дни обряды взросления в Полинезии почти исчез­ли, там процветают тайные общества, которые всегда пользуются сценариями посвящения. Таким образом, можно сказать, что обряды по­священия распространены повсеместно в пер­вобытном мире в форме или посвящений взрос­ления, или ритуалов вступления в «мужские союзы», или, наконец, испытаний посвящения, необходимых для осуществления мистическо­го призвания.

3) Те, кто практикуют посвящения, рассмат­ривают их, как действия Божественных или Сверхъестественных Существ. Таким образом, церемония посвящения — это «подражание Божеству» (imitatio dei); праздник посвящения позволяет вернуться в изначальное священное Время, и неофиты вместе с уже посвященными ощущают присутствие Богов и мистических Предков. Посвящение — это повторение свя­щенной истории Мира и племени, в которую погружается, как во Время мистического нача-

320

321

ла, целиком вся община и выходит оттуда воз­рожденная.

4) Сценарии посвящения значительно от­личаются друг от друга. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить простоту обряда посвящения у Курнаи с австралийскими или меланезийскими посвящениями. Некоторые типы посвящения взросления органически свя­заны с определенными культурами; мы уже указывали на структурную связь тех или иных мотивов посвящения с охотничьими или зем­ледельческими укладами. Как любое явление культуры, феномен посвящения — факт исто­рии. Иными словами, конкретные выражения посвящения соотносятся как со структурой со­ответствующего общества, так и с его истори­ей. Но вместе с тем посвящение предполагает экзистенциальный опыт: обрядовое испытание смертью и открытие сакрального; то есть оно существует в мета-культурном и транс-истори­ческом измерении. Вот почему одни и те же темы посвящения продолжают действовать в культурно разнородных обществах. Некоторые сценарии греко-восточных мистерий были зас­видетельствованы еще в таких первобытных культурах, как австралийские или африканс­кие.

5) Для удобства читателя напомним моти­вы и темы посвящений, которые различаются по частоте повторения и распространенности: а) тема наиболее простая, включающая только разлучение неофита с матерью и его введение в сакральное; б) более драматичная тема, вклю­чающая обрезание, испытания, пытки, то есть символическую смерть с последующим воскре­сением; в) сценарий, в котором идея смерти за­менена идеей нового зачатия и нового рожде­ния и посвящение выражается в терминах ско­рее эмбриологических и гинекологических; г) схема, главный элемент которой состоит в ин­дивидуальном уходе в чащу леса и поиске духа-защитника; д) специфический сценарий геро­ических посвящений, который акцентирует внимание на победу, достигнутую с помощью магических средств (превращение в дикого зве­ря, «ярость» и т. д.); е) модель, предназначен­ная для посвящений шаманов и других «спе­циалистов» сакрального, которая включает как спуск в Ад, так и подъем на Небо (главные темы: расчленение тела и обновление внутренних органов; влезание на деревья и т. д.); ж) мотив, который можно назвать «парадоксальным», потому что он предполагает испытания, невоз­можные на уровне человеческого опыта (испы­тания типа «препятствия»). Очевидно, что ис-пытания-«препятствия» в какой-то мере явля­ются составной частью всех предыдущих обрядов (за исключением, естественно, перво-

Дата добавления: 2015-05-06