Мария Тимофеева 18 страница

Ellis, A., & Harper, R. A. (1975). A new guide to rational living. North Hollywood, CA: Wilshire Books.

Ellis, A., & Sichel, J., Yeager, R., DiMattia, D., & DiGiuseppe, R. (1989). Rational-emotive couples therapy. New York: Pergamon.

Ellis, A., & Watzlawick, P. (Speakers). (1986). Debate: Direct vs. Indirect psychotherapy. Cassette recording. Garden Grove, CA: InfoMedix and Milton H. Erickson Foundation.

Ellis, A., & Zeig, J. (Speakers). (1988). Dialogue. Cassette recording. Garden Grove, CA: InfoMedix and Milton H. Erickson Foundation.

Engels, G. I., & Diekstra, R. F. W. (1986). Meta-analysis of rational emotive therapy outcome studies. In P. Eelen & O. Fontaine (Eds.), Behavior therapy: Beyond the conditioning framework (pp. 121—140). Hillsdale, NJ: Erlbaum.

Epstein, S. (1990). Cognitive experiential self-theory. In L. Pervin (Ed.), Handbook of personality and research. New York: Guilford Press.

Freud, S. (1920/1959). Beyond the pleasure principle. New York: Basic Books.

Glasser, W. (1965). Reality therapy. New York: Harper and Row.

Goldfried, M. R., & Davison, G. C. (1976). Clinical behavior therapy. New York: Holt, Renihart & Winston.

Greenberg, L. S., & Safran, J. D. (1984). Integrating affect and cognition: A perspective on the process of therapeutic change. Cognitive Therapy and Research, 8, 591—598.

Grieger, R. (1985). From a linear to a contextual model of the ABCs of RET. Journal of Rational-Emotive Therapy, 3 (2), 75—99.

Grieger, R. M. (1986). Rational-emotive couple counseling: A special issue of journal of rational emotive therapy. New York: Human Sciences Press.

Guidano, V. F. (1988). A systems, process oriented approach to cognitive therapy. In K. S. Dobson (Ed.), Handbook of cognitive behavior therapies (pp. 307—356). New York: Guilford Press.

Guidano, V. F., & Liotti, G. (1983). Cognitive processes and emotional disorders. New York: Guilford Press.

Haaga, D. A., & Davison, G. C. (1989). Outcome studies of rational-emotive therapy. In M. E. Bernard & R. DiGiuseppe, (Eds.), Inside rational-emotive therapy (pp. 155—197). San Diego, CA: Academic.

Heidegger, M. (192). Being and time. New York: Harper & Row.

Hollon, S. D., & Bemis, K. M. (1981). Self-report and the assessment of cognitive functions. In M. Hersen & A. S. Bellack (Eds.), Behavioral assessment, (pp. 125—174). New York: Pergamon.

Kelly, G. (1955). The psychology of personal constructs. 2 vols. New York: Norton.

Lazarus, A. A. (1971). Behavior therapy and beyond. New York: McGraw-Hill.

Ledwidge, B. (1978). Cognitive behavior modifications: A step in the wrong direction. Psychological Bulletin, 85, 353—375.

Lyons, L. C., & Woods, P. (1991). The efficacy of rational emotive therapy: A quantitative review of the outcome research. Clinical Psychology Review, 11, 357—369.

Mahoney, M. J. (1977). Personal Science: A cognitive learning theory. In A. Ellis & R. Grieger (Eds.), Handbook of rational-emotive therapy (pp. 352—366). New York: Springer.

Mahoney, M. J. (1988). The cognitive sciences and psychotherapy: Patterns in a developing relationship. In K. S. Dobson (Ed.), Handbook of the cognitive-behavioral therapies (pp. 357—386). New York: Guilford Press.

Maultsby, M. C., Jr. (1984). Rational behavior therapy. Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall.

Maultsby, M. C., Jr., & Ellis, A. (1974). Technique for using rational emotive imagery. New York: Institute for Rational-Emotive Therapy.

McGovern, T. E., & Silverman, M. S. (1984). A review of outcome studies of rational-emotive therapy from 1977—1982. Journal of Rational-Emotive Therapy, 2 (1), 7—18.

Meichenbaum, D. (1977). Cognitive-behavior modification. New York: Plenum.

Meichenbaum, D. (1990). Cognitive-behavior modification. Invited address to Evolution of Psychotherapy Conference, Anaheim, CA, December 13.

Muran, J. C. (1991). A reformulation of the ABC model in cognitive psychotherapies: Implications for assessment and treatment. Clinical Psychology Review, 11, 399—418.

Popper, K. R. (1985). In D. Miller (Ed.), Popper selections. Princeton University Press.

Rachlin, H. (1977). Reinforcing and punishing thoughts. Behavior Therapy, 8, 659—665.

Raimy, V. (1975). Misunderstandings of the self. San Francisco: Jossey-Bass.

Rorer, L. G. (1989). Rational-emotive theory: An integrated psychological and philosophical basis. Cognitive Therapy and Research, 13, 475—493; 13, 531—548.

Schwartz, R. M. (1982). Cognitive-behavior modification: A conceptual review. Clinical Psychology Review, 2, 267—293.

Seligman, M. E. P. (1991). Learned optimism. New York: Knopf.

Skinner, B. F. (1971). Beyond freedom and dignity. New York: Knopf.

Smith, T. W., & Allred, K. D. (1986). Rationality revisited: A reassessment of the empirical support for the rational-emotive model. In P. C. Kendall (Ed.), Advances in cognitive-behavioral research and therapy (Vol. 5) (pp. 63—87). New York: Academic.

Wessler, R. L. (1984). Alternative conceptions of rational-emotive therapy: Toward a philosophically neutral psychotherapy. In M. A. Reda & M. L. Mahoney (Eds.), Cognitive psychotherapies: Recent developments in theory, research and practice (pp. 65—79). Cambridge, MA: Ballinger.

Wessler, R. L., & Hankin-Wessler, S. W. R. (1986). Cognitive appraisal therapy. In W. Dryden & W. Golden (Eds.), Cognitive-behavioral approaches to psychotherapy (pp. 196—223). London: Harper & Row.

Wessler, R. A., & Wessler, R. L. (1980). The principles and practice of rational-emotive therapy. San Francisco, CA: Jossey-Bass.

Wolfe, J. L., & Naimark, H. (1991). Psychological messages and social context: Strategies for increasing RET’s effectiveness with women. In M. Bernard (Ed.), Using rational-emotive therapy effectively. New York: Plenum.

Woods, P. J. (1987). Reduction in type A behavior, anxiety, anger, and physical illness as related to changes in irrational beliefs. Journal of Rational-Emotive and Cognitive-Behavior Therapy, 5, 213—237.

Woods, P. J. (990, October 23). Personal communication.

Woods, P. J., & Lyons, L. C. (1990). Irrational beliefs and psychosomatic disorders. Journal of Rational-Emotive and Cognitive-Behavior Therapy, 8, 3—20.

Woods, P. J., Silverman, E. S., Gentilini, J. M., & Cunningham, D. K. (1990, June). Cognitive variables related to suicidal contemplation in adolescents with implications for long-range prevention. Paper presented at the World Congress on Mental Health Counseling, Keystone, CO.

Yankura, J., & Dryden, W. (1990). Doing RET: Albert Ellis in action. New York: Springer.

Комментарий Сальвадора Минухина

По моему мнению, задача, которую поставил перед собой Джефф Зейг — организовать дискуссию между представителями разных психотерапевтических направлений, — вряд ли выполнима. Доктор Эллис рассказывал нам о том, что нового появилось в его теории. Он всю свою жизнь разрабатывал один конкретный вид психотерапии. Предполагалось, что я сделаю отзыв о его работе. Но я всю жизнь думал в совершенно иной плоскости. И сколько бы я ни старался уважительно относиться к его идеям, сколько бы ни стремился понять их — мы все равно говорим с ним на разных языках. Я не воспринимаю людей вне контекста. Я не вижу тех, кого описывает доктор Эллис. Для меня понятия циркулярности и обратной связи означают нечто, существующее между людьми, а не в отдельно взятом человеке. Пациенты — часть той же системы, и я вижу взаимоотношения между психотерапевтом и пациентом иначе, чем видит их д-р Эллис.

Я сказал Джеффу Зейгу, что не хотел бы обсуждать работу доктора Эллиса. Я объяснил, что не являюсь экспертом по части его трудов. Я ушел из индивидуальной психотерапии 25 лет назад, потому что она казалась мне слишком ограниченной; кроме того, я сказал, что мои знания в области когнитивной терапии ограничиваются информацией из двух книг Аарона Бека, прочитанных в то время, когда мы месте работали в Университете штата Пенсильвания, да еще тем, что я в течение года играл в покер с Мартином Селигманом. Я сказал Зейгу, что, ввиду своей недостаточной осведомленности о предмете, я предпочел бы не вступать в дискуссию по поводу работы д-ра Эллиса.

Зейг настаивал. Понимая иррациональность его убеждения в том, что я должен выступить, я решил категорически отказаться. Я сказал: “Я буду глупо выглядеть в глазах сотен, а может быть, и тысяч людей”. А поскольку я думал, что выступления будут записываться на видеопленку, я добавил: “Это превратится в документ, демонстрирующий мою некомпетентность будущим поколениям”. Мой голос по телефону дрожал, я покрылся потом.

Зейг отвечал твердо. “Счастье, — сказал он, — это награда за отказ от излишней предусмотрительности и тревожности”. Он сказал, что мне следует пересмотреть свои убеждения относительно того, что я должен блистать перед аудиторией. Он уверенно заявил, что мне нет нужды быть любимым — я всего лишь предпочитаю это. Я начал колебаться. Я подумал и решил, что, возможно, и не буду выглядеть полным идиотом, и что, хотя я и предпочел бы блистать и греться в лучах восхищения, я, может быть, все же не умру от стыда.

Но в то время, как я говорил...

Я почувствовал тяжесть в веках. Моя левая рука стала парить в воздухе. Мое подсознание знало, что директива Зейга не была однозначно директивной. Я впал в транс. Я гнался за двумя лисами и не мог их догнать. Остановившись под деревом, я посмотрел на его листья. И проснулся. Я вспомнил психоанализ и подумал, что две лисы — это, конечно, Зейг, помноженный на два. Буква “F” — это первая буква в словах “лиса” (англ. — fox) и “отец” (англ. — father) — отец Зейга. Дерево, разумеется, олицетворяло собой Милтона Эриксона). Как ни странно, я расслабился.

Я поговорил с женой, с которой у нас одинаковые системы взглядов и теперь уже общая память. Я попросил ее совета. “Что мне делать со склонностью автора все чрезмерно упрощать, все пытаться сделать абсолютно ясным и определенным до смешного?”

Она уверенно ответила: “Ты должен ответить ему как семейный терапевт. На упрощения — усложнением, на ясность — запутанностью, на однозначность — неопределенностью и многозначностью”.

Как семейный терапевт я согласился с ней. Я был готов к выполнению задачи.

С некоторыми из теоретических построений д-ра Эллиса я согласен — например, с тем, что касается взаимного влияния когнитивного, эмоционального и поведенческого аспектов, а также того, как системы убеждений влияют на формирование смыслов. Я вижу и круговую взаимосвязь между целями, убеждениями и следствиями, и важную роль иррациональных убеждений в построении жестких требований. Я думаю, что, по сути, все психотерапевты являются конструктивистами. Но мне трудно представить себе мир, в котором люди ясно видят, как четко определенные активизирующие события ведут к образованию дифференцированных убеждений, вызывающих недвусмысленные следствия.

В моем мире — мире человека и семейного терапевта — есть многочисленные контексты, в которых существуют значимые люди, вызывающие активизирующие события, которые часто вступают в противоречие друг с другом. Моя система убеждений и мои реакции варьируют в зависимости от социального контекста.

Как семейный терапевт я понимаю, что сейчас противопоставляю свою ригидность ригидности Эллиса, свой способ мышления и видения мира — его способу. Мы действительно существуем в двух параллельных мирах. Я не думаю, что здесь есть место диалогу. Я думаю, что большее, на что можно рассчитывать — это обоюдное признание того, что мы оба являемся специалистами в своей области и можем помочь некоторым людям.

Я был на семинаре д-ра Эллиса, и на меня огромное впечатление произвели его чувство юмора и энергичность. И еще — его руки. Он работает ими, как дирижер. Его стаккато, его пунк­туация обладают огромной силой. Еще я видел, как он прово­дил беседу с коллегой, который добровольно на это согласился. Я видел, что он умеет подстраиваться. Он умеет по-доброму “подталкивать”. Иногда он одновременно и убеждает, и “подталкивает”. Иногда он становится добродушным “дядей Альбертом”. Поэтому я признаю то, чего не увидел при прочтении его работы: д-р Эллис — психотерапевт. Читая его доклад, я чувствовал, что в нем “не хватает” психотерапевта и его влияния на пациента, но, наблюдая за тем, как он ведет беседу, я обнаружил и то, и другое.

Далее... Как семейный терапевт я обычно директивен. Я думаю, Зейг решил, что мне стоит высказаться, потому что в своей работе я так же способен на конфронтацию, как д-р Эллис. Еще я могу быть таким же обольстительным и убедительным, как он. Но иногда я совсем не проявляю директивности. Я могу повлиять на фобию пациента, работая со всей его семьей и с вопросами близости и контроля в ней, а вовсе не со смыслом фобии. Или же я могу придать симптому множественные смыслы, таким образом приводя пациента в замешательство. Я могу сказать человеку, одержимому фобией: “Ваша фобия вам не принадлежит — она принадлежит Вашим родителям”. Я передаю управление симптомом в руки других членов семьи. Или я смещаю на них локус контроля. Я никогда не уверен, что получу ответы на все вопросы или что вмешательство всегда уместно. Я всегда в сомнении, поэтому часто выходит, что я стреляю из пушек по воробьям. Я использую массу различных способов воздействия на симптом. Я вижу психотерапию как диалог, в ходе которого я имею дело со сложными человеческими системами, где одно и то же активизирующее событие по-разному отражается на членах семьи, у каждого из которых свои потребности; поэтому реакция на него может быть у всех одинаковой, а может быть и разной; кроме того, реакции разных членов семьи могут вступать в конфликт друг с другом. После того, как я проработал психотерапевтом 39 лет (наверное, столько же, сколько д-р Эллис), моя уверенность в существовании панацеи сильно уменьшилась. На семинарах, которые я посетил в течение последних трех дней, на меня большое впечатление произвела определенность, с которой мы описываем наши глубинные убеждения. Но на самом деле, чем дольше я работаю, тем меньше у меня становится определенности. Поэтому я одновременно и завидую опре­деленности, существующей для доктора Эллиса, и ставлю ее под вопрос[7].

Ответ доктора Эллиса

Я отвечу очень кратко, потому что мне сегодня с утра не везет: нечистая сила одолела. Сначала кончилась батарейка в часах; потом кончилась батарейка в слуховом аппарате, поэтому я плохо слышал, что говорил д-р Минухин. Но позвольте мне ответить на некоторые, по-моему, присутствовавшие в его выступлении положения. Первым его замечанием, кажется, было то, что в своей теории я слишком определенен и категоричен, а на деле, в своей работе на семинаре, я достаточно эмоционален, я по-доброму “подталкиваю” людей и делаю все это энергично и с чувством юмора. Я думаю, моя эмоциональность его удивила.

На самом деле никакого противоречия здесь нет, поскольку многие люди ошибочно ставят знак равенства между рациональным и неэмоциональным. Однако рациональное — как я определяю его в РЭТ — значит уместно эмоциональное — то есть, когда что-то не ладится, вы чувствуете уместные печаль, досаду, сожаление, а когда все в порядке, вы чувствуете уместные радость и удовольствие. Используя РЭТ, вы не будете чувствовать неуместный ужас, когда что-то у вас не выходит. Я и сейчас считаю и могу подтвердить это фактами, что чувства и поведение людей, общающихся с собой при помощи абсолютистских требований и команд, радикально отличаются от чувств и поведения людей, которые дают самим себе право выбирать.

Рационально-эмотивная терапия часто неправильно понимается из-за того, что я, может быть, к несчастью, использовал в ее названии слово “рациональная”. Много лет назад я хотел назвать ее реальность-терапией. Но потом я сказал себе: “Практически любая терапия пытается помочь клиенту войти в контакт с реальностью. Было бы наглостью с моей стороны назвать РЭТ реальность-терапией”. Поэтому я оставил название “рационально-эмотивная терапия”. Но слово “рациональная” часто вызывает у людей у людей такие ассоциации, которых оно не вызывает у меня. В РЭТ оно в основном означает способность помочь самому себе и социальную конструктивность. Следовательно, РЭТ не только рационально, логично и последовательно показывает людям, как расправляться с догматическими требованиями к себе, она, кроме того, еще и является совокупностью сильнодействующих эмотивных, пробуждающих творчество техник. Возможно, РЭТ — самый эмотивный из всех видов когнитивно-бихевиоральной психотерапии. Такая высокая степень эмотивности неслучайна, поскольку, как показывают наблюдения РЭТ-терапевтов, люди весьма горячо отстаивают свои предрассудки, что очевидно и на этой конференции. Выступающие горячо привержены своим предрассудкам и ни за что не согласны от них отказаться. Если клиентам нужна помощь (давайте допустим, что обычно они приходят к нам за помощью), то психотерапевт не может просто вести себя спокойно, сдержанно и мило. Подобный терапевтический подход, конечно, часто приносит клиентам удовольствие и помогает почувствовать себя лучше. Однако им не станет по-настоящему лучше, если психотерапевт не покажет, как можно энергично и эмотивно избавиться от приверженности своим требованиям — ведь эти требования так прочно укореняются благодаря постоянному “подтверждению”. Вред дисфункциональных убеждений заключается в их силе, а не только в их алогичности.

Доктор Минухин упомянул о том, что я “подталкиваю” клиентов — да, я это делаю. Я это делаю, в некотором смысле, вслед за Альфредом Адлером, который был блестящим когнитивным психотерапевтом и который тоже воодушевлял и подталкивал людей. Я делаю то же самое. Я подталкиваю людей потому, что считаю (и это может показаться странным), что психотерапия — это, в большой степени, обучение. Взаимодействие с клиентом направлено на то, чтобы научить его помогать самому себе. К несчастью, люди часто не хотят отказаться от своих дурацких убеждений. Поэтому, если их не подталкивать, а нянчить, они будут чувствовать себя хорошо, но не будут стараться измениться.

Для того, чтобы помочь человеку измениться, его часто надо толкать, толкать и толкать; и при этом надо использовать все возможные модальности, включая (здесь, я думаю, я согласен с доктором Минухиным) личность самого психотерапевта. Если психотерапевт мягкотел и ведет себя как вожатый бойскаутов (а так ведут себя многие психотерапевты), я не думаю, что его работа пойдет на пользу. Не используя силу своей личности, не подталкивая, вы не сможете помочь тем, кто изо всех сил толкает в неверном направлении. Вы далеко не уйдете, если не будете использовать все мыслимые и немыслимые когнитивные, эмотивные и бихевиоральные техники!

Вопросы и ответы

Вопрос: Д-р Эллис, мне кажется интересным использование слова “бессознательное” в контексте РЭТ. Как вы определяете бессознательное? И второе, считается ли в РЭТ, что необходимо сделать бессознательное сознательным для того, чтобы с ним можно было работать?

Ответ: Очень хороший вопрос. Фрейд не был создателем концепции бессознательного. Люди забыли, что один профессор психологии, его звали, кажется, Уильям Гартман, примерно в 1870 году написал большую книгу под названием “Психология бессознательного”. Кроме того, многие драматурги и романисты писали о бессознательном еще в XVIII веке. Но Фрейд, к сожалению, произвел на свет идею глубинного, подавленного бессознательного. Я бы сказал, что этим он увел процесс изучения этого феномена далеко в сторону. Подавленного в человеческой психике совсем немного, но зато, как показывают последние исследования, тысячи неосознаваемых вещей находятся непосредственно у порога сознания. Вы действительно думаете, формируете убеждения и чувствуете, не осознавая этого, но при этом нет необходимости глубоко копать, чтобы добраться до существенных бессознательных установок — таких, как убеждения человека относительно того, что он должен или обязан делать.

Совершенно очевидно, что Фрейд имел в виду, говоря о предсознательных мыслях и чувствах. Предсознательное — хороший термин; один из лучших, придуманных Фрейдом. К сожалению, Фрейд от этого понятия отказался, что еще раз подтверждает мое мнение о том, что Фрейд от природы был человеком неэффективным, тогда как в некоторых других психотерапевтах есть природная эффективность.

Так что, если за тем, что вы делаете, стоит какая-то философия, а делаете вы нечто дисфункциональное, но в чем заключается дисфункциональность вашей философии, вы точно не знаете, следуйте принципу: “Ищите и обрящете”. Опираясь на теоретическую основу, такую, как теория РЭТ, предположите, что вы пытаетесь обнаружить предсознательную “тиранию долженствований” (“tyranny of the shoulds”), как называла ее Карен Хорни. Предположите далее, что у клиентов с нарушениями существуют абсолютистские представления о долженствовании, а затем проверьте ваше предположение на каждом из клиентов. Проверив его, вы обнаружите, что хотя и не всегда, но в большинстве случаев клиенты с легкостью усваивают эти предсознательные представления. Когда клиенты говорят: “Я ужасно боюсь выступать перед публикой”, — я спрашиваю: “Что Вы говорите себе такого, что заставляет Вас бояться?”. Они отвечают: “Я не люблю терпеть поражение”. Тогда я спрашиваю: “Это все?”. Они либо сразу же отвечают: “Я говорю себе, что я не должен потерпеть поражение”, — либо я задаю вопрос: “Разве Вы не говорите себе, что Вам это не нравится и Вы не должны потерпеть поражение?” И тогда они немедленно отвечают: “Именно так! Я не должен потерпеть поражение!”

Таким образом, большая часть того, что мы называем бессознательным и, в особенности, искаженным бессознательным, на самом деле находится в преддверии сознания и легко может быть выведено на поверхность при помощи вопросов. В большинстве случаев клиенты признают наличие этих неосознаваемых мыслей, если их ясно выразить. Не стоит думать, что необходимо каким-то загадочным эриксонианским способом косвенно подбираться к подсознательному; в этом нет необходимости. Прямые вопросы помогают признать наличие бессознательных или предсознательных “должен” и “обязан” в течение приблизительно трех минут. Иногда подсознательный материал глубоко вытеснен; в таких случаях можно догадаться о его содержании по другим показателям, включая поведенческую и эмотивную информацию. Если вы подозреваете его наличие, не останавливайтесь, и, скорее всего, вы его обнаружите. Тем не менее, в подавляющем большинстве случаев то, что мы называем бессознательным, состоит из невысказываемых, подразумеваемых предсознательных представлений. Лишь в очень редких случаях они глубоко сокрыты или вытеснены.

Вопрос: Сначала комментарий. Я согласен с доктором Минухиным: то, что здесь происходит, — не диалог. Мне это напоминает параллельную игру. Я понимаю, что рискую показаться человеком, считающим, что ничего нового под солнцем быть не может, и атакующим Ваше убеждение в том, что Вы “должны” заработать себе лавры своим выступлением. Мне кажется, что многое из того, что Вы говорите, похоже на теорию Адлера. В чем разница между тем, что Вы описали, и идеей Адлера о том, что ранняя структура восприятий впоследствии проигрывается человеком в жизни так, что события происходят в соответствии с его ожиданиями; то есть человек выбирает людей, с которыми он имеет дело, таким образом определяя свою судьбу?

Ответ: Если я правильно понял Ваш вопрос, Вы правы в том, что РЭТ во многом пересекается с подходом Адлера. Я сам говорил об этом в нескольких работах. Альфред Адлер был блестящим когнитивистом. Я являюсь членом Североамериканского общества адлерианской психологии уже двадцать лет и могу сказать, что Адлер был необыкновенно творческим теоретиком и психотерапевтом. К сожалению, он уклонился в сторону некоторых аспектов теории Фрейда, таких как необычайная важность ранних воспоминаний и раннего детства. И еще, он, может быть, слишком увлекся теорией стиля жизни. В РЭТ мы до определенной степени пересекаемся с Адлером, в особенности в вопросах когнитивизма. В теории Адлера есть довольно много бихевиоральных и даже эмотивных элементов, за исключением одного, ранее упомянутого мною — воодушевления и надежды. Он хорошо работал. Он был очень разумным. Он писал простым языком, без профессионального жаргона; писал, в основном, для широкой публики. К нашему несчастью, он — один из самых пренебрегаемых психотерапевтов всех времен. Он мыслил намного более трезво, чем Фрейд с Юнгом, которые часто грешили неопределенностью и нетерапевтичностью. Я считаю, что нам следует относиться к Альфреду Адлеру с боґльшим почтением, чем это обычно делается.

Вопрос: С возрастом мы вырабатываем у себя защиты от сильного влияния родителей. Возникает впечатление, что при изменении человеческих убеждений не затрагиваются мощные защиты, возникающие у нас, когда мы уязвимы. Вы согласны с этим?

Ответ: То, что называется защитами, является одним из положительных аспектов теоретической системы Фрейда. И опять же, Фрейд не создал эту концепцию — он лишь развил ее, так же, как и его дочь Анна. Защита означает, что, когда человек чего-то стыдится, например, того, что он ненавидит свою мать, или же что он хочет половой близости с ней, он ужасается своим мыслям или поведению. Поэтому, говорил Фрейд, люди сооружают многочисленные защиты, чтобы не иметь дела с “постыдным”.

Фрейдисты часто демонстрируют клиентам их защиты. Но инсайт не способствует отказу от иррациональных убеждений, заставляющих выставлять эти защиты. Подоплекой этих защит может быть убеждение: “Я не должен ненавидеть свою мать!”, “Я не должен думать о сексе с матерью!” — или другие абсолютистские требования к себе. Давая себе такую команду, вы испытываете чувства вины и подавленности и отказываетесь иметь дело с тем фактом, что вы ненавидите свою мать или хотите вступить с ней в сексуальную связь. РЭТ-психотерапевты согласны с фрейдистами в том, что таким образом проявляется защита, но они к тому же задают вопрос: “Что из того, что вы себе говорите, вызывает у вас чувства вины и подавленности?” Чувства стыда, вины, подавленности — постоянные спутники защит. Поэтому в РЭТ мы отыскиваем иррациональные убеждения, заставляющие человека испытывать стыд, уныние и душевный раздрызг, и помогаем изменить эти чувства, таким образом избавляя человека от того, что вызывает у него защитную реакцию. Фрейд ошибочно полагал, что если показать человеку, что у него есть защита, он сам от нее откажется. Но это не так. Кроме этого, нужно пробраться к ядру философских убеждений, являющихся почвой, на которой вырастают защиты. Именно это не удалось Фрейду, но удалось Адлеру. Показывая людям, что защиты образуются вследствие определенных причин и что причины эти чаще всего заключены в философии самообвинения, РЭТ, так же, как и адлерианская психотерапия, помогает вывести эту философию на чистую воду и эффективно изменить ее.

Вопрос: Мой вопрос относится скорее к психотерапевтическому процессу как таковому, чем к теоретической области. Вы сказали, что системы иррациональных убеждений присущи людям от природы и что большинство психотерапевтов, присутствующих на конференции, уедут домой с теми же предрассудками, с которыми сюда приехали. Меня интересует процесс оспаривания иррациональных убеждений психотерапевтом. Считаете ли Вы, что психотерапевты — люди рациональные? Мне кажется, что у меня есть свои собственные представления о том, что рационально, а что — нет. Относительно каких-то очевидных вещей проблемы быть не должно, но меня волнуют более тонкие различия, которые могут возникнуть при работе с клиентом.

Эллис: Вы считаете (так же считает и РЭТ), что “рациональное” значит “логичное”, что на любой вопрос существует какой-то реалистичный и рациональный ответ, который известен психотерапевту и неизвестен клиенту, а также, что психотерапевт дает клиенту этот “рациональный” ответ. Если психотерапевт не в состоянии разглядеть того, что клиент наносит вред самому себе, если он не может понять, что клиент думает иррационально, испытывает неадекватные чувства, совершает дисфункциональные поступки, выводящие его из равновесия — тогда этому психотерапевту лучше переквалифицироваться в землекопы!

Дело не в том, что психотерапевт знает, что рационально, а что — нет, а клиент этого не знает. Клиент может подходить ко многим вещам более рационально, чем психотерапевт. Иногда мне в качестве клиентов попадаются профессора, преподающие логику, у которых дела с этой наукой обстоят намного лучше моего. Но они убеждены, что если они плохо прочтут лекцию — а они этого сделать ни в воем случае не должны — значит, они никуда не годятся. Я не спорю с ними по поводу логики; они разбираются в ней лучше, чем я. Я им просто говорю: “Когда Вы плохо читаете лекцию, нет нужды доказывать, что это печально и досадно, потому что своим желанием сделать все хорошо вы превращаете неудачу в событие печальное и досадное. Вы же хотите доказать — или опровергнуть, — что вам необходимо преуспеть для того, чтобы не оказаться никуда не годным созданием”. До сих пор ни одному из них не удалось продемонстрировать мне ни того, что нечто является абсолютно необходимым, ни того, что, если это нечто не произойдет, последствия будут такими ужасными, как они себе это представляют!

Дата добавления: 2015-05-06