Темно-красный 7 страница

* * *

В холле нас встречает Свен:

– Мартин наверху.

Ларс смеется:

– Да пусть себе.

В это время сверху раздается визгливый фальцет:

– Ла-арс? Ла-арс, ты уже верну-улся-а?

– Да. Я не один.

– Ты с девушко-ой? Ой! Как интере-есно-о… Я иду-у…

Так разговаривают капризные женщины или… или мужчины, пытающиеся говорить женским голосом – гортанно и заканчивая фразу на подъеме.

Я в изумлении таращу глаза сначала наверх, где говорящего пока не видно, только слышно, потом на Ларса. В глазах Ларса чертенята выплясывают зажигательную джигу. Он склоняет голову к плечу, уголки губ подрагивают в улыбке.

– Это мой двоюродный брат Мартин, в комнату которого ты умудрилась сунуть любопытный нос. Только не вздумай сказать ему об этом.

Меня пронзает понимание, даже дыхание перехватывает. Я беззвучно раскрываю рот, не в состоянии что-то вымолвить, потом осиливаю пару слов:

– А я… думала…

– Знаю, потому и интересовался, есть ли у тебя вопросы.

Меня охватывает неудержимый смех.

Внезапно Ларс хватает меня за плечи и прижимает к себе лицом, шепча на ухо:

– Не смей смеяться! Наживешь себе смертельного врага.

– Не могу…

Я смеюсь, уткнувшись в грудь Ларса, а он прижимает меня к себе, чтобы не были слышны всхлипы.

С лестницы раздается все тот же капризный голос:

– Девушка плачет? Ты обидел ее?

– Нет, насмешил. Она у меня смешливая. Линн, это Мартин. Мартин, это Линн.

Я с трудом отрываюсь от Ларса и киваю Мартину:

– Добрый вечер…

Ростом он ниже Ларса, но выше меня, лицо женственное, манеры жеманные.

– Ой… Ну сегодня и погода! – Его «г» гортанное до тошноты.

– Мартин, мы переоденемся к ужину.

Ларс хватает меня в охапку и тащит наверх, потому что я едва не заливаюсь неудержимым смехом снова. Затолкав в мою комнату, плотно прикрывает дверь и… начинает хохотать сам.

Мы падаем на постель и смеемся, уткнувшись друг в дружку.

– Па-агода-а…

– Ларс прекрати, это же хуже щекотки!

– Ты еще не слышала, как он по телефону воркует со своими «девочками».

– Я не пойду ужинать. Не смогу не смеяться.

– Ты же могла не хохотать, представляя меня в его тряпках?

– Не представляла, а вот теперь пытаюсь представить и не могу удержаться.

Ларс вдруг нависает надо мной.

– Как ты могла подумать, что это мои шмотки?! Или представить меня с накладной грудью?! – его глаза мечут притворные молнии.

– Не смогла, – честно признаюсь я.

– Правда?

– Угу, сколько ни старалась.

– Значит, все-таки старалась?

– Это единственная секретная комната?

– Не-ет… есть еще одна, – руки Ларса уже расстегивают пуговицы рубашки, оголяя мою грудь. – Комната страха и боли. Но туда я затащу тебя сам, и буду делать там с тобой все, что захочу.

От этой угрозы внутри у меня все сладко замирает, тем более, он разложил мои руки в стороны, прижал их к постели и принялся нежно целовать грудь.

– Ларс…

– Да, дорогая…

От его ласки я выгибаюсь дугой.

– Неприятно?

– Приятно…

– Тогда не крутись. А впрочем, крутись, так даже интересней.

– Ах… – я опять выгибаюсь от сладкой муки.

Ларс покусывает соски, ласкает их языком, потом его губы опускаются ниже, доходят до живота… Руки уже оставили мои запястья и взялись за молнию джинсов. Еще чуть, и я потеряю сознание.

И молния уже расстегнута… Но губы останавливаются на животе!

Ларс вдруг поднимается, его глаза потемнели явно от желания.

– Пора спускаться на ужин, не то этот урод явится сюда сам.

Он поднимает меня на ноги, я едва успеваю подхватить спадающие джинсы. Ларс прижимает меня к себе и шепчет на ухо:

– Линн, старайся держаться от меня подальше.

Вот уж нет! Но я не успеваю спросить почему, он разворачивается и уже у двери, обернувшись, неожиданно добавляет:

– А от Мартина и того дальше.

– Почему?

– Увижу тебя рядом с ним – убью обоих.

За Ларсом закрывается дверь, а я стою, поддерживая расстегнутые джинсы. Вот так! Хозяин велел не приближаться к своему двоюродному брату.

Нет, я и без его требования не стала бы иметь с этим обладателем капризного фальцета никаких дел, но какое он имеет право мне указывать?!

И вдруг поняла, что имеет, потому что я влюблена в него по уши, потому что он действительно хозяин моей души, моего тела. Угу, хозяин, за которым я явилась сюда следить и которого подозревала в убийстве. Почему же мне не верится в его способность убить?

Ох, хорошо, что меня не слышат Анна или Оле. Доверили козлу капусту…

– Линн, ты уже одета?

От голоса Ларса я вздрагиваю и обнаруживаю себя в гардеробной, с задумчивым видом стоящей перед большим зеркалом. Он становится рядом.

– Надень платье, которое мы купили.

– Из-за Мартина? – ляпаю я и немедленно об этом жалею, потому что рука Ларса поворачивает мою голову за косу, а глаза впиваются в глаза. В голосе слышна угроза:

– Для меня! Еще раз услышу такое – убью. Чтоб не смела думать ни о ком другом! Пока я рядом, для тебя существую только я. Понятно? Одевайся, как я сказал.

– Хорошо, выйди.

Он качает головой:

– Не дождешься. Одевайся.

– Но, Ларс…

– Какого черта! Я видел твою грудь, от того, что увижу бедра, не растаешь.

– Нет, я толстая.

– Что у женщин за идиотские заботы по поводу идеального веса? Он для каждой свой, тебе, например, не пойдет худоба. У тебя и без диет все в норме. Раздевайся.

– Не буду!

Я тоже в бешенстве. Меня трудно вывести из себя, предпочитаю отступать и уступать, но все же бывает. В конце концов, все имеет свои пределы. Одно дело топлес… Видно, мой тон действует, он идет на попятную.

– Жду в комнате две минуты. Не вздумай упаковать грудь в бюстгальтер, сниму прямо в столовой.

Я поспешно натягиваю платье, поправляю волосы, обуваю босоножки и направляюсь к выходу. Непривычно ходить на каблуках…

Ларс оглядывает меня критическим взором, потом решительно затягивает пояс платья потуже:

– Ты все равно ничего не ешь.

Берет за руку и ведет вниз в столовую. Но еще перед лестницей вдруг проводит по спине рукой, видно проверяя наличие или отсутствие бюстгальтера. Однако, контроль!

Я вздергиваю подбородок, кажется, пора показывать зубки. В конце концов, что за хозяйский тон?! Если бы не огрызнулась, так и смотрел, как я переодеваюсь. И грудь не надо давать ему целовать, не то подумает черт-те что. Хотя о таком решении я тут же жалею, вспомнив, насколько это приятное мучение.

Ну, ладно, грудь пусть, но не больше!

Ларс с интересом наблюдает за моими душевными переживаниями.

– Ну, твердо решила не допускать меня до своего тела?

Я задыхаюсь от возмущения, а он смеется:

– Дурочка! Ты же не знаешь, на что я способен… Захочу и возьму сам. Но я не буду тебя насиловать, я тебя буду дразнить до тех пор, пока ты сама не придешь. – Вкрадчивый голос, обещание неземного блаженства и угроза одновременно. – А к Мартину не приближайся и не вздумай смеяться, он действительно опасен.

И все, словно не было этих переговоров, Ларс спокойно держит меня за руку, помогая спуститься по лестнице. Я осторожно перебираю ступеньки, ругая себя за малодушие и безволие.

Увидев меня, Свен за его спиной восхищенно качает головой и закатывает глаза, мол, красотка, да и только! Издает вопль восторга и Мартин:

– Вау! Какая красивая у тебя девушка! Стоило так долго воздерживаться, чтобы заполучить этакую красотку.

Ларс, не обращая внимания на его восторг, усаживает меня рядом с собой. Мы с Мартином оказываемся в разных концах довольно длинного стола. Видно, это привычно, потому что Мартин не возмущается.

– Ла-арс, съемка будет, как договаривались. – Похоже, он просто разучился нормально разговаривать.

– Я знаю. Придется уехать на это время.

– Ты звонил тете Энн?

– Да, звонил.

– Как ее картина?

– Пока не продана.

Разговор о предметах и людях, мне незнакомых. Ларс продолжает говорить с Мартином о каком-то Джерими.

На сей раз я, конечно, не напиваюсь и даже не допиваю свой бокал.

– Вино не понравилось?

– Нет, не хочу повторять предыдущий опыт.

Ларс серьезно кивает:

– Достойный урок. Но как только Мартин уедет, я напою тебя до беспамятства.

– Зачем?

Он спокойно пожимает плечами:

– Чтобы воспользоваться твоей беззащитностью сполна.

– Ларс…

– Да, дорогая? – В его глазах опять пляшут чертики. – Ты не допускаешь меня в свою гардеробную, не позволяешь увидеть нагишом, не зовешь с собой в душ… Что мне остается делать? Придется влезть в окно твоей спальни ночью и изнасиловать.

Все это произносится тихо и серьезно, словно речь идет о викингах, а не о наших отношениях.

Я привлекаю на помощь чувство юмора, не сидеть же дурочкой?

– И когда ты собираешься это сделать?

– Сегодня ночью тебя устроит? Кстати, у меня есть ключи от всех дверей, разбивать окно не придется.

Глаза смотрят внимательно, и непонятно, шутит он или говорит серьезно. В любом случае я смущаюсь:

– Ларс!

– Хорошо, не сегодня. Побойся еще немного, пары дней тебе хватит, чтобы привыкнуть к мысли, что принадлежишь мне и только мне?

Господи, да что к ней привыкать, если я уже привыкла с первой минуты первой встречи?! Но я держу марку.

Ларс улыбается:

– Мы трусим, но не боимся, правда?

Его рука стискивает мое колено.

– Ларс, перестань.

– Запомни: чем дольше ты будешь меня держать на расстоянии, тем сильнее потом я тебя накажу.

– Какое расстояние, ты делаешь со мной все, что захочешь!

Его глаза округляются:

– Ты всерьез полагаешь, что только этого и хочу – поцеловать твою грудь? О, нет, дорогая! Уверяю, ты даже не подозреваешь, что я хочу. – Его голос это голос змия-искусителя. – Ладно, ты права, всему свое время. И громко: – Мартин, а ты давно звонил тете Энн?

– Она не желает со мной общаться.

– Неудивительно. Но хотя бы с Рождеством тетушку поздравь.

– Чтобы она поспала меня к черту?

– Не велика беда, сходишь. Там тебя давно заждались…

Мартин смеется неприятным смехом мужчины, имитирующим женский голос. У таких и смех становится визгливым.

Ужин заканчивается довольно быстро и, похоже, ни у кого нет желания продлевать его. Встав из-за стола, Ларс снова крепко берет меня за руку.

– Мы с Линн еще в библиотеку, у нас остались дела с утра.

– Ну да, ну да, – противно хихикает Мартин.

Плотно прикрыв за собой дверь в библиотеку, Ларс интересуется:

– Целоваться будем или сразу к викингам?

Я вскидываю голову, решая не сдаваться этим серым глазам и настойчивым рукам вот так запросто. Он будет меня дразнить, пока я сама не приду? Если этого ждать, и весна пройдет, не то что зима, я не из тех, кто делает первый шаг. К тому же меня еще нужно заслужить!

Каким образом он догадывается о моих мыслях, не знаю.

– Понял, не будем. Это надо заслужить.

Пытаясь разжечь камин, он шутливо ворчит:

– Какие-то берсерки тебе дороже меня. А я так стараюсь заслужить твое доверие…

– При чем здесь доверие?

Его глаза вдруг становятся серьезными.

– Мне очень нужно твое доверие, Линн, очень. Настоящее. Нужно, чтобы ты не вздрагивала от каждого прикосновения, то есть, сначала можешь вздрагивать, но подчиняйся. На каждом шагу, во всем.

– Почему?

– Потому что ты принадлежишь мне.

– Я не вещь, Ларс.

– Конечно, нет. Но ты моя, абсолютно, совершенно. Каждой клеточкой своего тела. Внутри и снаружи. Ты пока этого просто не поняла. И я терплю твое сопротивление только пока приручаю.

– А… что будет, когда приручишь?

– Увидишь.

– А если нет?

Он только пожимает плечами. Я понимаю, что ничего хорошего.

– Пойдем отсюда. Камин разогреется нескоро.

В библиотеке действительно прохладно, тем более, мне в тонком платье.

У своей комнаты стоит Мартин и мерзко ухмыляется:

– Уже справились?

– Тебе-то что?

Ларс открывает свою дверь и за локоть подталкивает меня внутрь. Чтобы не видеть противную рожу Мартина, на голове которого сетка для волос, а на руках хлопчатобумажные перчатки, видно, сделал маску, я юркнула туда еще быстрее. Но что дальше?

Повинуясь жесту Ларса, сажусь в кресло. Он устраивается на ковре у моих ног, но рукам воли не дает.

– Линн, давай договоримся, я подожду. Столько, сколько будет нужно.

– Чего?

– Пока ты не привыкнешь к мысли, что принадлежишь мне и только мне от макушки до пяток, всеми своими клеточками, фибрами, выпуклостями и впадинками.

Я пытаюсь шутить:

– Зачем тебе так много всего?

Но Ларс на шутку не ведется, его глаза серьезны:

– Я хочу, чтобы ты это поняла и запомнила, чтобы приняла всем своим существом, всей душой эту принадлежность. Я слишком долго ждал тебя, чтобы отпустить, увидев.

– Ты… меня ждал?

– Да, ждал. Об этом потом. Попытайся ощутить прелесть подчинения моей воле. Полного и безоговорочного подчинения.

– Но… я не могу вечно сидеть здесь у тебя. У меня тоже есть жизнь, Ларс.

Я старалась не думать о причинах, приведших меня в этот дом. Почти удалось.

– О Стокгольме поговорим потом. Ты здесь будешь еще пять дней. Эти пять дней я полный твой хозяин, запомнила? Во всем. И если я захочу увидеть, как ты моешься в душе, я увижу.

– Ларс!

– Я хозяин.

– А я рабыня?

– Да! – И тут же мягче: – Да, дорогая.

– А если я не согласна?

Его бровь удивленно приподнимается:

– Я спрашивал твое согласие?

– Но…

– Безо всяких «но». Ра-бы-ня. Кстати, у тебя очень красивая грудь, тебе говорили об этом?

– Да.

– Кто?! – стальные глаза мечут молнии.

– Ларс, я не ребенок…

– Сомневаюсь, впрочем, это нетрудно проверить. Но с этой минуты любому, кто не только скажет это, но и подумает, я просто сверну шею. Я не желаю делить тебя ни с кем. Придется выбросить всех своих неумелых любовников из головы совершенно.

Почему-то меня задевает такая характеристика Йена и Берга.

– Почему это неумелых?

Его глаза насмешливы, эту насмешку я уже хорошо знаю.

– Если бы они были умелыми, разве ты сейчас была в моих руках? Но ты не пожалеешь, если будешь выполнять все мои требования. Запомнила?

– А если не буду?

Его лицо приближается к моему. В глазах два клинка, способных снести голову одним взглядом. Но мне не страшно, сносить нечего, я ее давно потеряла.

– Я тебя уничтожу! Не желаю делить тебя ни с кем даже в твоих воспоминаниях. Я твой хозяин, и любые мои приказания не обсуждаются, а выполняются. Любые. Будешь послушной, не пожалеешь.

И тут меня прорывает:

– Много у тебя таких послушных?

Он почти хватает меня за волосы, запрокидывает голову, глаза наливаются яростью. Это не просто сталь, это уже искры от клинка берсерка. О, Господи! Но я чувствую, что даже если он прямо сейчас убьет меня, то противиться не буду.

– Одна непослушная, которую я подчиню.

Хочется сказать, что уже подчинил, но одновременно рождается чувство протеста, в конце концов, я не резиновая кукла!

– А если я подчиню тебя?

Смех. Откровенный, веселый, задиристый:

– Попробуй. Это заманчиво.

– Хорошо, твои условия я выслушала. А как же мои?

– Феминистка несчастная! Ну, слушаю.

Я почти вскинула подбородок, стараясь выглядеть как можно решительней. Это трудно сделать, стоя практически в объятиях самого красивого обладателя стальных глаз в мире.

– Ты не должен делать ничего такого, что причинило бы вред моему здоровью…

– Обещаю, что не причиню.

–…физическому и моральному! – почти торжествующе заканчиваю я фразу.

Бровь Ларса приподнимается, он вдруг протягивает руку к столу, берет нож для отрезания кончиков сигар и… Если честно, то внутри у меня все холодеет.

Не успеваю я охнуть, как его рука поднимает платье и оттягивает трусики с одной стороны, нож легко перерезает тонкую ткань. Потом следует другой бок, и эта часть нижнего белья в уже невосстановимом виде падает на пол. Нож возвращается на стол.

– Это насилие над твоим моральным здоровьем?

Меня бросает в краску.

– Ну?

– Нет.

– Линн, ты сама сказала, что не ребенок, и, думаю, догадываешься, чего я от тебя хочу.

Мое дыхание окончательно сбивается.

Глаза Ларса смотрят лукаво:

– Нет, это не все. Я хочу безумно много, к тому же я хозяин, и либо ты это признаешь, либо завтра уедешь в Стокгольм с Мартином. – Его пальцы приподнимают мой подбородок. – Ты остаешься?

– Да.

– Не слышу.

– Да.

– И будешь подчиняться?

– Да.

– Беспрекословно?

– Да.

Его взгляд смягчается.

– Договорились. – И вдруг смешок: – Правильно, что решила остаться добровольно, потому что я все равно не отпустил бы тебя.

– А как же выбор?

– Какой выбор? У тебя выбор только один: подчиняться добровольно или повинуясь силе и получая за это наказание.

– Какое?

Ларс пожимает плечами:

– Порку, например.

– Ты… ты будешь меня пороть?!

– Обязательно. Такая красивая попа просто создана для порки. Тебе понравится.

– Понравится порка?!

– Угу. Линн, не искушай меня, не то продемонстрирую прямо сейчас.

Невольно я ойкаю.

– Вот именно. А сейчас к себе в комнату и спать. Завтра в семь пробежка. Но не в той тонкой курточке, а в том, что мы привезли. Я загляну, проверю, что ты надела.

– Ну, знаешь!..

– Знаю.

Я стою под душем, в очередной раз пытаясь привести свои мысли и чувства в порядок. Не удается. С тех пор как я увидела первый снимок Ларса Юханссона на экране монитора в офисе Анны Свенссон, у меня все в беспорядке.

Все перемешалось, один сумасшедший день плавно перетекает в другой еще более сумасшедший. Неужели так будет всегда? Сколько всего случилось за несколько дней…

Еще неделю назад я не подозревала о существовании Ларса. Потом Анна с Оле, Йозеф, знакомство с Ларсом Юханссоном и его дом…

Господи, он же обещал мне еще комнату… как он там сказал? Вот дура-то! Он же сказал, что есть еще комната страха и боли и он сам меня туда затащит! БДСМ, конечно же, БДСМ! Подчинение… рабыня… на что я соглашаюсь?!

Он будет меня искушать… Со мной творится нечто невообразимое. Мазохистка внутри меня оказывается махровой, она восторженно попискивает от обещанного Ларсом искушения, которое только-только началось. Никакие попытки напомнить ей о том, что я не извращенка, не помогают, мои моральные принципы как-то уж очень быстро сникли, сжались в комочек и затаились. Для перевоспитания оказалось достаточно нескольких дней, но, главное, серых глаз под черными ресницами, настойчивых рук и губ.

Думать о том, к чему перевоспитание приведет, совершенно не хочется…

Я вспоминаю увиденные фотографии и ролики о разных пытках во время сессий. Сердце сладко замирает от ужаса и возбуждения при мысли, что пусть не все, но кое-что из виденного мне предстоит пройти в руках Ларса. Больно? Но я поняла, что согласна уже на боль. А… если он все же настоящий садист? Ну и что, та девушка погибла при самосвязывании, я сама себя связывать не собираюсь…

Разговаривая вечером с Бритт, я честно признаюсь в своем «перевоспитании», правда, не рассказывая, что именно к нему привело. Подруга поняла без объяснений:

– Ладно, потом подробно расскажешь, я понимаю, что тебя могут услышать. Линн, ты только не сопротивляйся, второго случая не будет!

Она права, я понимаю все и сама. Но не сопротивляюсь не столько потому, что боюсь потерять Ларса, сколько потому, что мне это нравится самой. Вот так, благовоспитанные внучки строгих бабушек, обладательницы кос и любительницы скрипичной музыки на поверку могут оказаться обыкновенными мазохистками…

* * *

Как ни тянул, но ехать в Боден пришлось. Никто не заставлял, просто Вангер сам понимал, что встречаться с серой курицей придется. Пусть расскажет правду, все, что знает о сестре. Он надеялся, что в присутствии родителей она не посмеет врать.

– Как поедешь, поездом или на машине?

– Поездом, – отмахнулся Вангер. – Лучше посплю это время. Машину, думаю, и там можно взять, если понадобится, конечно.

– Боден не столь велик, чтобы разъезжать по нему на машине. Даг, может, мне с тобой? Что-то тревожно.

– Нет, Фрида, у тебя дел здесь по горло. Разбирайся пока с миграционной службой.

И вот теперь Даг дремал в поезде. Летом он, несомненно, выбрал бы дневной маршрут через Соллефтео, потому что эта дорога от Ёвле до Хернёсанда и даже до Крамфорса шла вдоль берега Ботнического залива. Временами так близко к берегу, что оставалось радоваться, что поезда катятся по рельсам, и у машиниста нет возможности случайно крутануть вправо.

Но зимой, когда темнеет рано, ехать днем нет смысла, все равно за окном только далекие огни мелькающих поселков и небольших городов. Вангер отправился ночным поездом на Луллео с Центрального вокзала без двух минут шесть вечера, чтобы прибыть в Боден в начале девятого утра. Конечно, зимой поезда частенько опаздывают, особенно на северном направлении, где очистить дорогу от выпавшего снега не так просто, но его никто не ждал в определенное время, потому переживать из-за возможного опоздания не стоило.

Купе пришлось взять одноместное, но Даг был рад доплатить, чтобы побыть одному, почитать, поспать, просто подумать. Попросил проводника разбудить себя в Эльвсбюне за полчаса до прибытия в Боден, аккуратно разложил вещи и записи, которые намеревался проработать, потом чуть подумал и все же сходил купил поесть. В бистро веселилась молодежная компания, что пришлось Вангеру не слишком по нутру, потому он просто забрал пакет с едой и напитками с собой.

К тому времени, когда Вангер наконец устроился в своем купе, поезд уже проехал Арландо и добрался до Упсалы. Но впереди еще четырнадцать часов поездки, успеет и выспаться, и почитать. Обычно он плохо спал в поездах, просыпаясь на каждой станции. Но скоростной ночной от Брёкке до самого Веннеса, то есть, с полуночи практически до пяти утра шел без остановок. Да и потом следующая остановка только в Бастутрёске и еще через полтора часа в Эльвсбюне.

Вангер хорошо отдохнул, успел почитать, просто поглазеть в темное окно, думая о своем, и поспать. В Боден приехал свежим, несмотря на темноту, словно покрывалом накрывшую город, чувствовал себя бодрым. Север… Здесь даже видны всполохи Полярного сияния. Было ощущение не утра, а ночи, многочисленные фонари не в силах разогнать тьму, их желтоватый свет словно впитывали многочисленные сугробы. Мороз небольшой, на табло – одиннадцать градусов, из-за безветрия почти не ощущался. Вангер ожидал холода покрепче.

Даг выбрал для проживания небольшой отель «Нива» как раз напротив центрального вокзала, только треугольный перекресток перейти. Конечно, есть и роскошней, тот же пятизвездочный «Боденси», но Вангер испытывал идиосинкразию к многоэтажным отелям, они казались опасными. У «Нивы» три этажа и около полусотни номеров, следовательно, есть возможность чувствовать себя почти гостем семьи. Месторасположение – напротив вокзала – могло бы смутить, но Боден не Стокгольм, где вокруг вокзалов круглые сутки толпится народ, особенно зимой после рождественских каникул. Основная масса катавшихся на лыжах во время рождественских каникул, уже отбыла восвояси, а летние прибудут в июне.

Он позвонил еще вечером и предупредил, что приедет раньше положенных для заселения трех часов дня, постояльцев видимо немного, и его обнадежили, что и поесть, и оставить вещи и даже отдохнуть возможность будет. Но Вангер хорошо отдохнул в поезде, а потому сразу отправился разыскивать семью Стринберг.

Город невелик, но двадцать восемь тысяч жителей все равно знать друг друга не могут, однако, улыбчивая девушка на ресепшене очень толково объяснила, как пройти на нужную улицу, правда, настоятельно посоветовала все же ехать. На вопрос как долго, чуть подумав, ответим:

– Пять минут.

– И пятнадцать ждать?

Она рассмеялась, демонстрируя ямочки на щеках:

– Для вас в Стокгольме это совсем недалеко…

Нужная улица неподалеку от Ипподрома, можно пройти мимо большого спортзала и аквапарка «Северный полюс». Вангер помнил о том, что Боден, как и многие города севера, славится своими аквапарками и бассейнами в каждом мало-мальски крупном отеле. Для себя он решил, что если придется остаться здесь на завтрашний день, вечером обязательно сходит в этот аквапарк.

Дом Стринбергов был небольшим и вполне обычным, если не сказать старым. Сам Стринберг встретил его настороженно, хотя в дом пригласил. Что это, привычка северян? Даг понимал, что чем северней, тем неукоснительней соблюдается неписаный закон: пригласить пришедшего в тепло, даже если подозреваешь в нем врага. Тепло очага для человека с холода – первое, что хозяин обязан предложить, а дальше твое дело.

В доме было чисто, почти вылизано, обстановка скромная и… какая-то старомодная, что ли.

– Вы меня должны помнить, я Даг Вангер, инспектор, вы заходили ко мне, когда приезжали в Стокгольм.

Йозеф Стринберг после этой тирады Дага еще пару мгновений молча смотрел на собеседника, и только потом вздохнул:

– Помню.

Хозяйка Беате Стринберг засуетилась, предлагая гостю садиться и намереваясь подать на стол какое-то угощение. Ее попытки быстро пресек муж:

– Он по делу.

Ничего себе! Даг не голоден и вовсе не собирался рассиживаться, но реакция Стринберга была неприятна.

– Да, я по делу. Мне нужна ваша старшая дочь. Где фрекен Стринберг?

Вангер мысленно обругал себя за то, что вовремя не удосужился узнать имя старшей сестры. Спрашивать человека, не зная, как его зовут, просто некрасиво, Стринберг вправе разозлиться на непрошеного гостя.

Но он не разозлился, а только фыркнул, как кот, унюхавший какую-то гадость:

– Откуда мне знать? Она в Стокгольме, там и ищите.

Даг надеялся, что отец назовет дочь по имени, это дало бы возможность и самому называть девушку не фрекен Стринберг, а более приемлемо. Но Йозеф Стринберг, словно издеваясь, говорил «она».

– Когда она уехала?

– Когда? – Широченные плечи Стринберга недоуменно приподнялись и опустились. – Девять лет назад. Я не хочу вспоминать.

– Но фрекен Стринберг сказала, что приехала из Бодена.

– В Стокгольм да. В детстве она жила здесь.

Вангер достал блокнот, он уже понял, что отец не слишком желает беседовать о дочери, пусть даст ее координаты, с остальным они с Фридой разберутся сами:

– Вы не могли бы продиктовать нынешний адрес или телефон дочери, номер, который она дала, я записал неправильно.

– Морг? – недобро усмехнулся Стринберг.

– Откуда вы знаете? – его усмешка застала Вангера врасплох, и тот произнес то, чего не стоило бы.

– Это ее обычная шутка. Она и матери давала номер морга, причем, трижды.

– Хорошо, а адрес?

– Понятия не имею. Она уехала в Стокгольм и сманила за собой младшую, мы ей не нужны, вот пусть и живет сама по себе.

Даг хотел сказать, что дочь выглядит плохо, слишком старо для своего возраста, возможно, больна и ей нужна помощь, но, во-первых, взгляд и поза Стринберга, так и не предложившего гостю присесть, говорили о полном нежелании продолжать разговор и выдавать какую-то информацию.

Во-вторых, Дага привлекла фотография, стоявшая в рамке на этажерке в углу. Эта фотография не бросалась в глаза, скорее наоборот, хозяева желали бы ее не замечать, но она была. Та самая с Кайсой в музее корабля Васы. И точно также переполовинена. Фотография поставлена явно в память о погибшей, она стояла так, что со своего места Вангеру видно: снимок не разорван пополам, он просто согнут.

Не нужно быть семи пядей во лбу или иметь потрясающую интуицию, чтобы понять, что на снимке сестры, и завернуто изображение старшей. То, что на виду оставлена Кайса, красноречиво свидетельствовало, что ее в родительском доме все же признавали, хотя на нее тоже обижены.

– Вы не могли бы показать мне эту фотографию? Я видел такую же в квартире у Кайсы, но на ней изображение сестры оторвано.

– Нет! – отрезал Стринберг.

Его супруга попыталась вмешаться:

– Но, Йозеф…

– Я сказал: нет!

Вангер чувствовал себя ужасно и очень пожалел, что не постарался заручиться поддержкой местной полиции. Нужно был прийти с обыском, основания имелись. Посмотреть бы, как тогда покрутился Йозеф Стринберг.

– Мои дочери много лет не появлялись в этом доме, здесь нет ничего, что относилось бы к ним. Младшая кремирована в Стокгольме, где старшая, не знаю и знать не хочу! Нам с женой больше нечего вам сказать.

Даг развернулся и вышел вон, даже не попрощавшись. Черт с ним! Ясно, что старшая из дочерей дома не живет. Ничего, найдут без них, в Стокгольме много Стринбергов, но не настолько, чтобы не найти одну-единственную женщину определенного возраста.

Дата добавления: 2015-05-06