Закон чудовища 2 страница

«Покончи с этим, Эндрю, – шептали они ему на ухо. – Ведь это так просто. И ничего не будет. Никто больше не будет бить тебя дубинкой и электрошоком, никто не будет давить на тебя и лезть тебе в душу. Покончи с этим, старик, это же так просто».

– И правда, какого дьявола? – сказало небритое лицо в зеркале.

Худая рука начала остервенело откручивать от стены общей ванной пластмассовую мыльницу.

– Какого дьявола…

Мыльница треснула и отвалилась, обнажив торчащий из облезлой стены большой ржавый гвоздь. Острый конец гвоздя коснулся сухой кожи на запястье.

– Чёртова сука Мария Хосе… – пробормотал Эндрю, надавил рукой на гвоздь и с силой рванул её книзу…

* * *

Нэнси было чуть меньше двадцати. Точёная фигурка, мягкие черты лица, вздернутый носик и красивые, нежные пальцы. Натуральная блондинка с бездонными голубыми глазами, широко и удивленно смотрящими на мир. Она любила романы Джейн Остин и верила в счастливые автобусные билеты. Когда подруги говорили о том, что их парни вытворяют в постели, она ужасно краснела и убегала искать защиту от этой пошлой и грязной жизни у своего старшего брата Билла.

Биллу было двадцать девять. Когда одиннадцать лет назад умерли родители, парень продал все, что можно было продать, посадил маленькую сестренку в свой десятилетний «форд» и рванул через границу в Мексику, подальше от слишком дорогой жизни в США. Рослый гринго с пудовыми кулаками сумел быстро заработать авторитет в банде койотес, занимавшейся переправкой нелегалов через границу. Билл никогда не расставался с тяжелой «береттой» и при этом трогательно любил и опекал единственную сестрёнку. У них никого не было, рано умерших родителей Нэнси почти не помнила, и брат стал единственной опорой в жизни. Она не знала и не хотела знать, чем он занимается, ибо всё, что ни делал Билли, было, по её мнению, единственно верно и правильно. Но однажды продажная девка судьба перечеркнула все карты Билла одним паршивым тузом…

Гуляет по темным переулкам Мексики несколько длинная, но не лишенная известной мудрости поговорка, которую любят по вечерам у камина втирать в розовые уши внуков те бывшие уличные торговцы «белой смертью», которые ухитрились дожить до старости: «Даже если ты сегодня король, даже если тебе принадлежит всё, не радуйся слишком сильно. Ты всего лишь один из кандидатов на получение номерка, который будет висеть на большом пальце твоей посиневшей ноги. И чтобы этот номерок не появился там раньше времени, никогда не забывай о том, что очень многие мечтают тебе его туда навесить».

Возможно, Билл забыл об этой поговорке. Возможно, и не слышал ее вовсе. Во всяком случае, ему не суждено было терзать ею нежные уши потомков. У него в последнее время слишком хорошо шли дела, и в какой‑то момент он немного расслабился…

Конкуренты две ночи подряд тушили об его грудь сигары и плющили пальцы молотком, прежде чем вкатить ему «золотую» дозу героина и выкинуть на улицу из мчащегося на бешеной скорости автомобиля. Билла нашла полиция, давно следившая за бандой койотес, и машина с красно‑синей сиреной доставила его в нарколечебницу. Он умер, не приходя в сознание, и Нэнси долго отказывалась ехать в морг опознавать труп брата, не веря в случившееся и с тоской глядя на входную дверь. Но Билл не приходил, и наконец девушка согласилась посмотреть на человека, которого кто‑то по ошибке принял за её брата…

Санитар пролистал картотеку, затем подошел к морозильнику, напоминающему огромный шкаф со множеством сейфов.

– Только не волнуйтесь, мэм, – плечистый полицейский поддерживал Нэнси под локоть. – Возможно, это ошибка. При парне не было никаких документов, кроме браслета с переплетением имен «Нэнси» и «Билли» и подписью: «Брат и сестра вместе навеки». И мы ещё проверили далеко не всех девушек в Мексике с именем «Нэнси», у которых есть брат по имени Билл. Когда нет фамилии, то практически невозможно…

Дверь открылась, выдвижной стол с лязгом выехал из шкафа. Санитар откинул белую простыню.

– Билл!!!

Истошный вопль ударил в стены морга. Санитар побелел и отскочил на два шага. Дюжий полицейский безуспешно попытался остановить рванувшуюся к носилкам девушку.

– Билл…

Нэнси, обняв окоченевшее тело исступленно целовала застывшую маску, которая когда‑то была лицом ее брата.

– Я так долго ждала тебя, Билли…

– Ради всего святого, девочка, не надо. Пойдем отсюда…

Полицейский нежно поглаживал светлые волосы и осторожно тянул Нэнси за руку. Вдруг хрупкое тело обмякло и безвольно повалилось на труп незадачливого койотес. Полицейский еле успел подхватить падающую на пол девушку.

* * *

– Дева Мария, Матерь Божья, ну куда я положу эту девчонку? У нас единственная палата интенсивной терапии, и там уже лежит этот псих Мартин, который пытался покончить с собой. А вдруг он придет в себя и покусает вашу девочку?

Толстая врачиха размахивала руками и пыталась что‑то втолковать упрямому полицейскому. Ее резкий, пронзительный голос, казалось, заполнял весь широкий больничный коридор.

– Мне плевать на ваших психов, – стоял на своем полицейский. – Вполне возможно, что девчонка тоже рехнулась, так что ещё посмотрим, кто кого покусает. И потом, какого дьявола? Они ведь оба в отключке, так что большой беды не будет…

– Чёрт с тобой, – врачиха метнула в полицейского взгляд, способный испепелить святого. – Но смотри, если с ней что случится, то, поверь мне, я не посмотрю на форму и лично спущу с тебя шкуру!

«Интересно, есть ли на свете мужик, который мог бы перекричать латиноамериканку?» – подумал полицейский. Потом вздохнул, подтянул ремень и побрел к выходу.

* * *

Эндрю открыл глаза. Над ним белел потолок, и жирный паук, деловито перебирая ножками, плел в углу свою хитрую паутину. Штукатурка во многих местах потрескалась и готова была обвалиться. Да, это был не тот сверкающий белизной и чистотой потолок в клинике господина Агилара. Давно требующая капитального ремонта лечебница для наркоманов напоминала нищую старуху, чудом держащуюся на ногах и готовую вот‑вот предстать перед создателем.

«Эти ублюдки снова вытащили меня с того света! Зачем?» – устало ворочались мысли в гудящей, словно колокол, голове. Эндрю с трудом приподнялся и огляделся по сторонам.

К его руке шла тоненькая трубка от капельницы на стойке. На этой же стойке стоял ещё один флакон, и ещё одна такая же трубка уходила в противоположную сторону. Эндрю проследил её взглядом…

Он был не один в палате. Трубка вела к худенькой руке с накрашенными ноготками. Рядом с койкой Эндрю стояла другая, такая же, на которой лежала белокурая обладательница тоненькой ручки. Дешёвый лак на ногтях облупился, потрескался и частично слез. Эндрю представил, как в эту почти детскую руку вонзается толстая стальная игла капельницы, и ему стало нехорошо.

«Да, дожили. Бедняжку из‑за тесноты и нищеты положили в одну палату с чокнутым наркоманом‑самоубийцей», – подумал Эндрю и горько усмехнулся собственным мыслям.

Девушка спала. Роскошные светлые волосы разметались по плечам, носик заострился, искусанные, распухшие губы неестественно ярко выделялись на бледном лице.

– Билли…

Эндрю снова приподнялся. Может, послышалось?

– Билл, – прошептала девушка снова.

Эндрю выдернул иглу из вены, поморщился, зажал ватным тампоном ранку и спустил ноги с койки. Это далось ему нелегко. Измученное ломками и принудительными кровопусканиями тело плохо слушалось своего хозяина. Пошатываясь и держась за тумбочку, он подошел к соседней кровати:

– Вам плохо? Я позову медсестру…

Голубые глаза открылись, девушка взглянула на парня.

– Кто вы? – спросила она безучастно.

– Я Эндрю… Эндрю Мартин… ваш сосед по палате… Вы кого‑то звали? Кажется, Билла, если мне не послышалось…

При упоминании этого имени глаза небесного цвета тут же наполнились слезами. Они соскальзывали по щекам на белую подушку. Девушка плакала молча, не мигая и не всхлипывая, словно манекен, из глаз которого по непонятным причинам полилась вода. Это было воистину жуткое зрелище.

– Ну что вы, – Эндрю присел на край кровати, – не плачьте. Всё в прошлом, теперь всё будет хорошо…

О том, что там было в прошлом у девушки, Эндрю не имел ни малейшего представления. Но слова о том, что «всё будет хорошо», прозвучали твердо и уверенно. Девушка повернулась и, уткнувшись носом в подушку, разревелась теперь уже по‑настоящему, как плачут все нормальные девчонки на земле, со всхлипами и навзрыд.

Врачиха, тряся мощными формами, вбежала в комнату.

– Ах ты, грязный ублюдок! – заорала она с порога. – Что ты сделал с девочкой, чёртов извращенец?

Эндрю захлопал глазами, не зная что ответить.

– Не надо, – Нэнси оторвала лицо от подушки, – он не сделал мне ничего дурного. Он просто хотел…

– Знаю я, чего хотят эти недоноски! Они хотят всего, много и сразу, а потом режут себе вены, чуть жизнь даст пинка под зад. Он точно не тронул тебя?

– Нет, честное слово…

– Ну ладно. Если что – зови, я его сразу на место поставлю, – сказала врачиха, закрывая за собой дверь.

Эндрю повернулся к девушке. Дорожки от слез на бледных щеках уже успели высохнуть, но в бездонных глазах все ещё плескалось невысказанное, невыплаканное горе. Сам себе удивляясь, Эндрю взял её за руку:

– Не плачь, девочка, теперь действительно всё будет хорошо.

Впервые за много дней ему захотелось жить. Хотя бы ради того, чтобы по этим нежным щекам больше никогда не лились слезы.

* * *

Они поженились через три месяца в маленькой церквушке неподалеку от лечебницы. Полицейский и врачиха были свидетелями на свадьбе.

– Ну, что я говорил! А ты не хотела класть их в одну палату, – сказал полицейский, улыбаясь во весь рот.

– Прикрой свою пасть, – ответила врачиха. – Тебе было просто лень везти её в городскую больницу. Ты был готов положить девочку в клетку с гориллой, лишь бы лишний раз не растрясти свою жирную задницу.

Полицейский тяжело вздохнул, скользнув взглядом по глубокому декольте на мощной груди врачихи.

– Нет, все‑таки чертовски интересно, сможет ли хоть один мужик на свете справиться с настоящей латиноамериканкой? – еле слышно пробурчал он себе под нос.

* * *

Нелегко начинать все сначала. Тем более с репутацией психа и наркомана.

Эндрю дождался сигнала светофора и перешел улицу. Подойдя к автомату для продажи газет, он засунул в щель монету и вытащил свежий номер…

– Вот дерьмо! – пробормотал музыкант.

Он держал в руках не свежий номер «El Economista», а какую‑то новую газету. На первой странице красовалась перекошенная рожа с лишним глазом, грубо намалеванным на лбу.

– Ну что ж, в следующий раз будешь смотреть, что покупаешь, – вздохнул Эндрю и раскрыл газету, особенно ни на что не надеясь.

Удивительно, но под рекламой конца света, занимавшей целую страницу, имелось маленькое объявление, заинтересовавшее Эндрю.

«Требуется лабух, который может забацать, чтоб пробрало». И адрес. И всё.

Эндрю напряг память. «Лабух, забацать»… Что‑то такое было. Там, в детстве, в другой жизни. Похожими словами перебрасывались подростки в его родном пригороде, старательно косящие под гангстеров.

– Так‑так… Ага, точно!

Память не подвела. Несмотря на усердие докторов и санитаров с дубинками, в голове еще кое‑что осталось. Помимо «лабуха» отчетливо вспомнились «атас», «фомка» и «фараоны».

– Сходить, что ли? – задумчиво протянул он, глядя на бородатого проповедника апокалипсиса с рекламы над объявлением.

Проповеднику было наплевать. Он тянул костлявые руки к грозовому небу, на котором был напечатан телефон его фирмы, – видимо, по этому телефону предусматривалось тот самый апокалипсис заказывать всем желающим на дом с доставкой и установкой. К тому же нарисованный проповедник на риторические вопросы не реагировал.

– Схожу, – решил Эндрю.

Он оторвал объявление вместе с ногами проповедника, выбросил остальное в урну и зашагал к автобусной остановке.

…Пивной бар байкеров, в котором требовалось «забацать», имел незатейливое название «У Рикардо Мотора». Это было потрёпанное здание с неоновой вывеской, горящей исключительно по своему желанию, и парковкой для мотоциклов, которая занимала места в три раза больше, чем, собственно, само заведение. Рикардо Агирре по прозвищу Мотор, хозяин бара, был на голову выше любого из своих посетителей, имел бицепс в двадцать дюймов в обхвате и кулаки каждый размером с пивную кружку. Кулаки эти довольно часто использовались для успокоения перепивших или недопивших байкеров и других клиентов заведения, своим непотребным поведением покушающихся на представления хозяина о порядке и хороших манерах. Прямо на подходе к бару Эндрю имел счастье лицезреть Рикардо в процессе применения своих кулаков, широко известных в узких кругах любителей пива и скорости.

– Пошел вон, пьяная тварь!

Звериный рык хозяина бара был слышен за квартал. Дверь бара распахнулась. На улицу вылетел длинноволосый байкер в кожаной куртке со множеством застежек и молний. Пролетев пару футов, мужик шлепнулся на брюхо, икнул – и захрапел. Эндрю остановился, присмотрелся. Н‑да, интересный штрих, характеризующий местные нравы: обтянутую вытертой кожей задницу бедолаги украшал вызывающий лозунг: «Поиметь – так королеву», который сейчас перечеркивал внушительный след от подошвы.

Переступив через патлатого специалиста по королевам, Эндрю нерешительно направился ко входу в бар. В проеме двери маячил Рикардо, похожий на рекламу к японскому фильму «Годзилла», которую какой‑то шутник вставил в слишком тесную раму.

– Ты кто, мужик? – хмуро спросил хозяин бара, переведя взгляд со спящего клиента на Эндрю. Кулаки Рикардо медленно трансформировались в ладони, которые он брезгливо вытер об штаны. – Сразу видать, что ты не из байкеров. Так что вали отсюда, у нас наливают только за наличные.

Те, кто знал Рикардо Агирре достаточно хорошо, отметили бы, что это была одна из самых длинных фраз, которую хозяин бара произнес за последние лет пять‑шесть, а может и десять. Его лексический запас ограничивался словами короткими и емкими, в основном матерными, хотя все его сослуживцы считали, что для пятидесятидвухлетнего морского пехотинца в отставке, который в молодости пробыл в плену у вьетконговцев два с лишним года, а под старость решил вернуться на родину, Рикардо был ещё весьма разговорчивым малым.

– Да вообще‑то я по поводу работы, – робко сказал Эндрю.

– Бармен?

– Гитарист.

– Лабух, – уточнил Рикардо.

Эндрю кивнул.

– Угу. Что играешь?

– Всё.

– Пятьсот песо за вечер.

Прежде чем прийти в бар «Мотора», Эндрю навел справки у местных алкашей.

– А что же ваш нынешний гитарист? Я слышал, он неплохой музыкант. Может, мы бы смогли работать вдвоём?..

– Тебе повезло! Два лабуха мне не по карману, но старый больше здесь не работает, – сказал Рикардо и указал пальцем на спящее тело. – Как чувствовал, дал объявление заранее. А будешь, как и он, лезть к девочкам и без моего ведома торговать зельем…

– Проблем не будет, я женат. А с «дурью» у меня свои счеты, – быстро сказал Эндрю, подняв руки вверх, словно хозяин бара угрожал ему пистолетом.

* * *

Рикардо, тяжелый и мощный, словно причудливая помесь американского «Абрамса М‑1» и доисторического бронтозавра, отошел в сторону. Перед Эндрю предстал во всей его красе обычный бар, каких полным‑полно по всей Мексике, население которой любит приложиться к бутылке с текилой до сиесты, после сиесты и во время сиесты.

Гитарист невольно поморщился. Он уже успел привыкнуть к роскошным залам, свету и солидной публике. А это заведение отличалось от тех ночных клубов, что Эндрю привык посещать в Сентро, примерно как лощеный щёголь с бульвара Агуакалиенте в костюме от Гуччи отличается от нищего бродяги с окраин Тихуаны.

Хотя, с другой стороны, мысль о том, что, уходя отсюда вечером, ему не придется возвращаться в сопровождении какой‑нибудь великовозрастной, сексуально озабоченной леди, радовала его. Он представлял, как вернется в пускай маленькую, но уютную квартиру к молодой, красивой и любящей жене, представлял её теплые руки, улыбку, глаза, в которых всегда плещется бездонное море искренней, настоящей любви… Чёрт возьми, ради этого можно вспомнить о том, что начинал он именно в таких заведениях, и не задирать по привычке свой когда‑то возомнивший себя аристократическим нос, а попробовать начать всё сначала.

Бар Рикардо действительно не блистал роскошью и избытком хорошего вкуса. Стены, исписанные автографами вряд ли известных посетителей, были помимо этого заляпаны жирными пятнами и кровавыми отпечатками чьих‑то разбитых носов. За обшарпанными, облезлыми столиками сидела не менее облезлая публика: сплошь покрытые наколками байкеры в солнцезащитных очках и черных «косухах», из‑за отворотов которых во все стороны лезла мощная курчавая растительность, местные дешевые проститутки, стряхивающие пепел длинных сигарет на заплеванный пол, мелкая уголовная шушера, цепким взглядом ощупывающая карманы входящих, наркоманы со стеклянными глазами, ищущие приключений в перерыве между дозами… Хотя надо признать, что в баре Рикардо Мотора приключений давно не случалось – мощная рука хозяина быстро пресекала любые попытки покуражиться и показать собственную дурь.

Эндрю переступил порог и сразу ощутил стойкий запах перегара и немытых человеческих тел, который, смешавшись с дымом от фальшивых кубинских сигар, превращался в жуткое, непередаваемое амбре. Этот специфический аромат так атаковал нос, что человеку, не привыкшему к подобным благовониям, было бы безопасней в газовой камере, нежели в баре Рикардо. Впрочем, ужасный запах производил на Эндрю ещё не самое удручающее впечатление. Музыка, которую правильней всего было бы описать как синтез тяжёлого «металла» и воплей недорезанной свиньи, была включена на полную мощность. Под этот грохот «лучшие девочки Мексики» (как гласила капризная неоновая табличка над входом) исполняли нечто, смахивающее одновременно на ритуальные танцы племён Центральной Африки и на припадок человека, страдающего болезнью Паркинсона. Большинство из этих «лучших девочек» имели более чем заурядную внешность, абсолютно не подходящую для исполнительниц стриптиза. Но, тем не менее, хозяина это совсем не беспокоило. Денег эти «красотки» просили не в пример меньше, нежели профессионалки, а клиенты были всегда настолько пьяны, что не отличили бы Викторию Руффо от Санто Клоса.

Эндрю, направляемый дружелюбными, но чувствительными толчками в спину тяжёлой хозяйской ладони, подошел к стойке бара.

– Наш новый лабух, – громко объявил Рикардо, явно имеющий самое превратное представление о хороших манерах, вернее, не имеющий его вовсе.

Маленький полненький бармен торопливо вытер руки тряпкой и протянул Эндрю крохотную ладошку.

– Хосе Круус, – широко улыбаясь, представился бармен. – До сих пор жалею, что мама не назвала меня Томом. Кстати, здесь все меня называют «Режиссер».

– Режиссер, ага – проворчал Рикардо. – Толку от тебя… Придумал какое‑то дерьмо с пляшущими коровами – курам на смех.

– Курам на смех! А деньги?! – обиженно взвизгнул бармен. – Ты кто думал у тебя за триста песо танцевать будет? Звезды стриптиза с авенида Революсьон?

Рикардо плюнул, грохнул по стойке кулачищем так, что подпрыгнули и стаканы, и маленький бармен. После чего, не переставая ворчать, поплыл вглубь бара, сметая мощным корпусом попадающихся на пути алкашей.

– Всегда он так, – пожаловался Хосе, протягивая Эндрю странного цвета коктейль в плохо вымытом стакане. – «Хуанита из Тихуаны», мое изобретение. От «Кровавой Хуаниты» отличается тем, что…

Образ плачущей Нэнси мгновенно возник в голове Эндрю. Он криво усмехнулся и, не дав бармену договорить, отодвинул стакан:

– Я не пью. Извини, старина.

– Понятно, мужик.

Бармен скользнул взглядом по золотому ободку на пальце Эндрю.

– Похоже, ты крепко сидишь на цепи из домашних котлеток, а?

– Это лучше, чем валяться под капельницей, – парировал музыкант.

Бармен, почесав лысеющую макушку, пробормотал себе под нос: «Ну, дела… Работать в баре и не пить…» – и принялся протирать нескончаемое количество беспрерывно прибывающих бокалов и пивных кружек.

Довольно смазливое существо с рыжей крашеной гривой грациозной кошачьей походкой подошло к барной стойке. Процокав на трехдюймовых шпильках сквозь толпу пьяных мужиков, отважившаяся на это рискованное мероприятие сексуальная девчонка в мини‑юбке села на высокий стул рядом с Эндрю. Положив ногу на ногу, она швырнула на стойку двадцатидолларовую купюру:

– Мне как обычно, Хосе.

Нежные пальцы изящно извлекли из сумочки пачку американских сигарет и ловким щелчком выбили из нее длинный чёрный цилиндрик с золотым ободком на конце. Пухлые накрашенные губки сердечком коснулись фильтра.

– Эй, красавчик, дай прикурить.

– Простите, но я не курю, – рассеянно ответил Эндрю.

– Он у нас святой, – проворчал Хосе себе в воротник.

Сердечко сложилось в розовый бутон, выщипанные бровки поползли вверх, и без того большие глаза распахнулись ещё шире.

– Погоди! Да я ж тебя знаю! Господи! Ты же Эндрю Мартин! Ты ведь Эндрю Мартин?!

– Да.

– Вообще‑то меня зовут Мария, но я предпочитаю, чтоб меня звали Молли, – она облизнулась, точь‑в‑точь как кошечка. – Я работаю у одного богатого гринго по ту сторону границы, но сейчас я в отпуске. Он зовет меня Молли, и мне это нравится. И учти, мне плевать, что думают по этому поводу придурки из местных трущоб. Молли звучит гораздо лучше, чем Мария. Ведь и тебя раньше звали как‑то по‑другому, верно? Слушай, я видела тебя на концерте в отеле «Лас Торрес». Ты был великолепен! Та композиция, что ты посвятил лахудре в бриллиантовом колье, была по‑настоящему бесподобна. Это я не о лахудре. Господи! Сам Эндрю Мартин!

Все это она выпалила на одном дыхании, словно пулемет. Но бармен все же успел вставить слово в короткую паузу перед следующей очередью:

– Твой двойной «Jack Daniel’s», Молли. И не ходила бы ты здесь в такой юбке – кабы не случилось беды. Мужики ж кругом…

Хосе поставил на стойку бокал со спиртным и плотоядно облизнулся, скользнув масленым взглядом по круглым обнажённым коленкам девушки. Та прыснула в бокал:

– Где ты видел здесь мужиков? Поделился б информацией. Пока что за пару лет я впервые увидела здесь приличного джентльмена.

Она кокетливо стрельнула глазками в сторону Эндрю.

Хосе возмущенно надул грудь, но развить тему ему не дали. Грубый окрик: «Эй, придурок! Где моё пиво?!» – молниеносно пресёк его пыхтение и словно за шиворот потащил бармена на рабочее место.

Молли хихикнула снова, при этом ее личико сморщилось в потешную гримаску.

«Ну точь‑в‑точь чихнувшая кошка», – подумал музыкант и тоже слабо улыбнулся.

– Слушай, я правда была тогда в «Лас Торрес». Только не подумай чего, я приличная девушка в отличие от местных потаскух.

Эндрю молчал. Ему не слишком хотелось продолжать разговор.

– Я, конечно, понимаю. Ты, наверно, сейчас думаешь, что такая девушка, как я, могла делать на концерте, который посещают только богатые снобы? – Молли осушила свой бокал, и расторопный Хосе поспешил налить ещё. – Но тогда у меня были гораздо лучшие времена. Не всю же жизнь я лазила по таким гадючникам, как этот. Ты не находишь – мы могли бы как‑нибудь встретиться и вместе подумать, как нам снова попытаться схватить удачу за хвост?

– Да, конечно, – буркнул Эндрю, абсолютно не воспринимая трескотню очень даже симпатичной девчонки. Его мысли были слишком далеко.

«Я не играл уже почти два года. Смогу ли я снова выступать? С чего начать?» – сотни вопросов буравили его голову в эту минуту, а тут ещё эта… Молли, кажется… охала и ахала на ухо, бросая на него многозначительные взгляды и не давая сосредоточиться.

Из забытья его вывел появившийся из подсобки хозяин бара.

– Ну давай, лабух, покажи, на что способен.

Рикардо Мотор не слишком нежно хлопнул Эндрю по спине так, что у того чуть не отвалилась голова. Хозяин бара был человеком широкой души и свои чувства привык выражать просто. И если результатом приступов его слоновьего добродушия у сотрудников мужского пола были синяки на плечах, то несчастные стриптизёрши постоянно ходили с черными ягодицами.

Эндрю потер ладонью онемевшее плечо, вздохнул еще раз и обвёл глазами крохотную сцену, скучных, усталых танцовщиц и десяток в лоскуты пьяных клиентов. Да, обстановочка здесь далеко не такая, как в отеле, про который вспоминала Молли. Но другого выбора не было, и музыкант, вздохнув, расчехлил видавшую виды гитару.

Биография инструмента напоминала жизнь самого Эндрю. Когда‑то сверкающий лаком и серебром струн новенький «Fender» (давняя, наконец‑то сбывшаяся мечта) был куплен за шестьдесят тысяч песо – самый первый более‑менее солидный гонорар музыканта, начинающего свой звездный путь. Гитара пела, вибрировала под умелыми пальцами, рыдала и смеялась, заводя публику и срывая для хозяина море аплодисментов. Потом лак потрескался, струны потускнели, и нередко потерявший былой лоск хозяин подкладывал под голову породистый инструмент, чтобы, забывшись в наркотическом сне, пускать слюни на старую подругу. На неё ставили стаканы, били кого‑то по голове, её несколько раз закладывали в ломбард, однажды её даже украли, но она, словно верная собака, всегда возвращалась и продолжала служить Эндрю Мартину.

Вот и сейчас он, нежно погладив по корпусу инструмент, подключил его к усилителю, и гитара тоненько подала голос, словно говоря: «Начинай, хозяин, я не подведу…»

Рикардо выключил оравшую аудиосистему, прислушался, зевнул и махнул рукой. Пусть, мол, парень изгаляется, глядишь, кому‑то из клиентов и понравится. Из тех, кто ещё окончательно не вырубился.

Эндрю вспомнил одну из своих композиций. Она как раз соответствовала моменту и обстановке – ничего особенного, ни в плюс, ни в минус. Музыкант провел пальцами по струнам, мелодия зазвучала, и он потащил её сквозь густую пелену перегара и сигаретного дыма. Некогда виртуозный гитарист сейчас страшно переживал – сможет ли он сыграть самую простую композицию? Но, слава богу, пальцы помнили, помнила гитара…

Он закрыл глаза. Замёрзшая, истерзанная душа встрепенулась, сердце забилось сильнее. Вдруг стали влажными ладони, пальцы быстрее побежали по грифу. Простенькая мелодия заполнила Эндрю и выплеснулась наружу, заливая грязный зал раскатами бешеной, но безумно красивой музыки. С каждой секундой композиция всё больше и больше наполнялась чувствами и смыслом, понятным лишь самому исполнителю. В каждый удар медиатора, в каждую ноту Эндрю вкладывал всю горечь, всю обиду на жизнь, весь свой страх за то, что он так никогда и не выберется из болота нищеты и зависимости, в котором он увяз по самую макушку. Не выберется сам и невольно потянет за собой на дно единственно близкого ему человека…

Накопившееся отчаяние комом застряло в горле, мешало дышать. Закрученная в тугую спираль мелодия сжалась до размеров точки, как сжимается умирающая вселенная, превращаясь в «черную дыру» – колоссальный и неподвластный человеческому разуму космический сгусток энергии.

Он упал на колени. От напряжения уже не держали ноги. Пальцы в последний раз промчались по грифу… Композиция закончилась. По щекам музыканта текли слезы. Он открыл глаза.

Хосе стоял за стойкой и машинально протирал стаканы с силой, способной извлечь из них огонь. Фигура хозяина бара, стоящего в тени, была расплывчатой и неясной. Эндрю зажмурился и утер слезы рукавом своей старой концертной рубашки. Потом снова с некоторой опаской открыл глаза.

Стояла тишина. Было слышно, как сыто гудят над столами ленивые осенние мухи.

«Провал. Идиот, рубашку белоснежную надел, Нэнси весь вечер ее крахмалила да гладила. Белую концертную рубашку – и в бар байкеров. Трижды идиот. Полный кретин».

Он медленно поднялся с коленей и увидел улыбку Молли, которая по‑прежнему сидела на стуле, скрестив длинные ноги. У него немного отлегло от сердца.

«Может, хоть ей понравилось. По старой памяти».

Девушка послала ему воздушный поцелуй. Секунда… Другая… И вдруг началось невообразимое.

Такого не случалось на его дорогих и престижных концертах. Бар, похоже, рехнулся, взорвавшись морем аплодисментов, свиста и топота ног. Посетители, которые уже собрались уходить, вернулись за столики, очарованные мелодией. Те клиенты, что были еще в состоянии думать, с криками: «Играй еще!» – швыряли на сцену мятые долларовые купюры. Пьяные протрезвели и, недовольные своим трезвым состоянием, поспешили заказать себе ещё виски. Люди с улицы, услышавшие музыку, льющуюся из распахнутых настежь дверей, толпой повалили в бар. Рикардо пришлось выделить Хосе в помощники длинного прыщавого грузчика, но и вдвоем они не успевали разливать выпивку.

Дата добавления: 2015-05-06