Закон чудовища 5 страница

– Папочка, не надо! – резко и неожиданно раздалось из‑за дальней двери. – Не‑ет!

Выстрел хлопнул, словно вылетела пробка из бутылки шампанского. Детский крик перешел в бульканье и оборвался. Почти в ту же секунду раздался ещё один вопль, от которого у полицейского пошли мурашки по коже. Но это уже был не ребенок. Взрослый мужчина дико орал за дверью в конце коридора.

Яркий свет прорезал темноту. Вспыхнули все лампочки в доме, несмотря на перебитую проводку. Свет был настолько ярким, что Джек на секунду зажмурился.

Треснул и взорвался круглый плафон на стене. Мелкий стеклянный дождь посыпался на пол. Почти сразу следом лопнула ещё одна лампа.

«Молния? Или статическое электричество? Нет, не похоже».

На стене монотонно и гулко тикали невидимые в темноте часы. Большие фосфоресцирующие стрелки, висящие в чернильной пустоте между оконными проемами, были похожи на ножницы, слишком медленно нарезающие время на крохотные кусочки. Слишком медленно… Так бывало всегда. Как только Джек Томпсон в очередной раз собирался поиграть со смертью в пятнашки, время замедляло свой бег и в голову лезли абсолютно ненужные мысли.

«Что творится со светом? Может, что‑то на электростанции… Или же сам дьявол пришел сюда в гости?»

Время остановилось. Где‑то за спиной сержанта замерла в ожидании секундная стрелка. Томпсон медленно, словно во сне, бежал к двери, одновременно разворачивая корпус и выставляя вперёд левое плечо…

От мощного удара добротная дверь слетела с петель. Джек влетел в комнату, присел и резко вскинул пистолет на уровень глаз. И тут…

– Господи Иисусе! – только и смог выдохнуть он.

В углу комнаты комочком свернулся мальчик. Из простреленной головы ребенка толчками била кровь, перемешанная с мозговым веществом. Его мать стояла на коленях над трупом и скрюченными пальцами рвала на себе волосы. Боже!.. Чёрная грива её курчавых волос стремительно покрывалась белой пеленой. Женщина седела на глазах, и клочья только что смоляных прядей падали на пол уже абсолютно белыми.

Мобуту стоял посреди комнаты и кричал. Ужасный, протяжный крик, наверное, заставил содрогнуться всех жителей на тихой улице, робко выглядывающих на улицу из‑за штор. Огромный негр драл ногтями грудь, словно пытался выцарапать собственное сердце. Полосатые, как на картинке из анатомического атласа, окровавленные мышцы на теле Мобуту вздымались и опадали, и странные живые бугорки шевелились под остатками кожи.

Вдруг огромное тело негра затряслось, словно под током. С ужасом смотрел Томпсон, как из раны на груди Мобуту появилась… остренькая змеиная головка. Рана увеличивалась в размерах, расползалась на глазах, словно красный рот невиданного чудовища улыбался из трепещущего мяса.

Змея медленно выползала из раны, поводя из стороны в сторону маленькой головкой. Раздвоенный язычок то появлялся, то исчезал, будто гадина пробовала на вкус хлещущую из раны кровь. Вот она открыла багровую пасть, и Джек услышал тихое шипение, которое, как ни странно, заглушило вопли безумного негра.

Оно было похоже на свистящий шёпот, в котором явно угадывались слова неизвестного языка… Но тут крик несчастного пробился сквозь шипение и превратился в вой, который уже нельзя было вынести, с которым не в силах справиться ни уши, ни душа человека.

Джек Томпсон нажал на спусковой крючок. Мобуту с дыркой во лбу рухнул на пол, раздавив своим огромным телом жуткую извивающуюся тварь.

Снова погас свет. Томпсон стер рукавом с лица чужую липкую кровь. В углу комнаты седая негритянка, покачиваясь, тихонько выла над телом мертвого сына, обнимая окровавленными руками его изуродованную голову.

* * *

Джек, пошатываясь, вышел из коттеджа. Вслед за ним выскочил Билли и, держась обеими руками за горло, принялся блевать прямо на ухоженный газон.

– Вы в порядке, сэр? – подскочил к Джеку один из медиков, наконец‑то прибывших к месту происшествия.

Томпсон посмотрел на него безумными глазами и молча побрёл к своей машине. Кровавый спектакль, невольным свидетелем и участником которого он только что стал, снова и снова прокручивался у него в голове, как будто какой‑то маньяк‑киномеханик решил поиздеваться над единственным зрителем.

Старый слепой негр всё ещё стоял под фонарем. Дождевая вода ручьями текла по щекам, но нищий даже не пытался защититься от ливня или хотя бы утереть мокрое лицо. Насквозь промокший плащ свисал с плеч негра тяжелыми складками, напоминая крылья гигантского насекомого.

Сержант достал ключи и попытался открыть дверь машины. Его руки дрожали. Впервые после перестрелки у него дрожали руки.

– Он и за тобой придет, – послышалось у него за спиной.

Джек обернулся.

– Он почти проснулся, и он скоро придет… Он придет и в твою жизнь, человек, – шептал слепец.

– Что ты несёшь, старик? – почти закричал Джек.

Нищий не шевелился. Джек подошел к нему, протянул руку и снял с лица слепца чёрные очки. Неподвижные белки без зрачков невидящим взглядом уставились на Томпсона. Дождевая вода собиралась в уголках глаз и стекала дальше по лицу, за воротник, но негр стоял неподвижно, похожий на базальтовое изваяние.

– Что ты сказал, слепец?

Нищий молчал. Томпсон глубоко вздохнул. Как‑то сразу и вдруг навалилась усталость.

«Господи, это же всего‑навсего старый, чокнутый бродяга. Надо наконец отдохнуть. Похоже, этот день никогда не кончится».

Джек вернулся к машине, открыл дверь и тяжело упал на сиденье. Пару минут он сидел неподвижно, закрыв глаза. Дождь колотил по крыше автомобиля. Электронные часы на приборной панели показывали половину девятого вечера.

«Надо же, прошло всего полчаса с той минуты, когда Сью передала информацию. Всего полчаса. А похоже, прошла вечность… Сью? Хм… А собственно, какого чёрта?»

Джек нажал кнопку селекторной связи.

– Что ты делаешь сегодня вечером, Сью? – спросил Томпсон.

– Сейчас и так вечер, Джек, если ты заметил. Наверное, ты хотел спросить, что я делаю сегодня ночью?

– Наверное, Сью.

Впервые за весь вечер каменное лицо сержанта Томпсона слегка разгладилось, и на нём появилось слабое подобие улыбки.

* * *

– Слушай, Хосе, а стоит ли вообще играть сегодня?

– А ты что, хочешь, чтобы каждый придурок в округе понял, что у нас с тобой где‑то миллион запрятан? Даже и не думай, старина, играй. И смотри, чтобы всё выглядело как обычно. Никто даже подумать ничего не должен. Иди, иди! – Хосе подтолкнул Эндрю, и тот медленно пошел к сцене.

– Подожди, а это что?

Бармен вдруг выскочил из‑за стойки, схватил музыканта за плечо и ткнул пальцем ему за ворот, указывая на медальон, который висел у Эндрю на груди.

– Это, чёрт возьми, что?!

– Будто сам не знаешь?

– Идиот, спрячь хоть под рубашку! – простонал Хосе.

Медальон скользнул по голому телу, слегка царапнув кожу. Эндрю застегнул все пуговицы на рубашке, вышел на сцену и огляделся. Всё тот же заплеванный пол, скучные, усталые стриптизерши и вечно пьяные клиенты.

Эндрю начал играть. Пальцы делали свою привычную работу. Руки лениво скользили по инструменту, и пьяненький небритый мужичок за ближайшим столиком, словно китайский болванчик, закрыв глаза, кивал головой в такт медленно льющейся со сцены мелодии, рискуя в любую секунду разбить лоб об одну из пустых пивных бутылок, позвякивающих на грязном столе перед его носом. Всё было как обычно, всё как всегда.

Вдруг перед глазами музыканта появилась страшная картина, словно в скучный, обыденный фильм о жизни захолустного кабака вставили какую‑то жуткую и нелепую рекламу.

…Разрушенный город. Дымящиеся развалины домов. Истерзанные взрывами трупы, валяющиеся повсюду. Чья‑то рука, торчащая из‑под многотонной глыбы, всё ещё скребет по асфальту обломанными ногтями. Смрад, хаос, царство первобытного ужаса и смерти.

Среди всего этого кошмара спокойно и размеренно идет человек. Он внимательно рассматривает обезображенные трупы, принюхивается и с недовольной гримасой на аристократическом лице следует дальше. Его длинный плащ цвета ночи задевает полами грязный асфальт, волочится по кровавым ошметкам. Но человека, похоже, это нимало не заботит – на отливающей синевой ткани всё равно не остаётся следов.

Вот он остановился, снова понюхал воздух и, радостно улыбнувшись, нагнулся над тем, что совсем недавно было солдатом. Голова, грудная клетка, руки и… всё, дальше красно‑бурая каша.

Человек в плаще раздвинул челюсти мертвеца и уставился ему в рот взглядом профессионального дантиста. Но, видимо, не зубы трупа интересовали его. Медленно он стянул лайковую перчатку с правой руки. В лучах заходящего солнца матово блеснул металлический протез, напоминающий щипцы для колки орехов. Страшное орудие вонзилось в рот мертвеца, разодрало губы. Рука, увенчанная дьявольским приспособлением, скользнула дальше, в горло… Еще дальше… Шея трупа надулась и запульсировала в такт движениям протеза, пытающегося что‑то нащупать. Вторую руку человек засунул в то, что когда то было животом солдата, и стал ковыряться там, напоминая увлеченного сложной операцией хирурга…

Полный отчаяния вопль разорвал тишину. Кричал человек в плаще цвета ночи, задрав лицо к небу, черному от кружащегося в вышине воронья и хлопьев жирной копоти, плавающих в воздухе. Резко вскочил он с коленей, поднял руки вверх и легко разорвал над головой торс убитого солдата, словно это была картонная игрушка.

Погрозив небу кусками обезображенной мертвечины, прошипел он что‑то, брызжа слюной в тусклое солнце, потом швырнул их на землю и пошел прочь, словно ангел Смерти обмахивая попадающиеся на пути трупы крыльями своего плаща.

Вдруг он остановился, будто почувствовал что‑то. И резко обернулся. Лицо, искажённое гримасой ярости, повернулось к онемевшему от ужаса Эндрю.

И тут жуткое чудовище… улыбнулось. Два ряда ровных, ослепительно‑белых зубов сверкнули в его пасти… Оно протянуло к Эндрю по локоть окровавленные руки и шагнуло вперёд…

Гитарист закричал, дёрнулся назад…

Лопнувшая струна больно ударила по пальцам. Эндрю пришел в себя. Его била крупная дрожь. Мокрая от пота рубашка прилипла к телу, чётко вырисовывая контур висевшего на груди медальона.

– Что это было?.. – беззвучно прошептал Эндрю.

Широко раскрытыми, невидящими глазами он обвёл бар.

Люди молчали.

Мёртвая тишина повисла в баре. Было слышно, как где‑то далеко, за несколько кварталов отсюда, воет собака. Внизу, у ног Эндрю, быстро крестился священник, неведомо как попавший в это непотребное для его сана место. Кто‑то утирал пот со лба, кто‑то пошатывался, словно в трансе, кто‑то бежал прочь со всех ног, как будто увидел привидение.

Эндрю взглянул в толпу. От дальней стены отделился человек, улыбнулся музыканту и вышел из бара. Эндрю вздрогнул, зажмурился и обессиленно опустился прямо на облезлые доски давно не крашенной сцены. Улыбка. Он только что видел точно такую же дьявольскую ухмылку там, в развалинах мёртвого города.

* * *

На улице громко хлопнула дверца автомобиля. Мощный, под стать хозяину, двигатель взревел бешеным мамонтом, и визг стираемых до корда покрышек возвестил время обеда.

Рикардо Мотор никогда не обедал в собственном заведении, предпочитая проехать несколько миль до центра Тихуаны, чтобы заказать свои любимые суп из тортильи и буррито не где‑нибудь, а в одном из фешенебельных ресторанов города. Странная привычка для владельца собственного бара, где относительно неплохой повар по желанию хозяина может приготовить что душе угодно. Но в возрасте за пятьдесят у каждого относительно небедного дельца появляются немного странные привычки, а то и полностью съезжает крыша. А в случае, когда крыша уже давно сползла напрочь и осталась где‑то во вьетнамских джунглях, странные привычки состоятельного джентльмена окружающие стараются не замечать. Особенно если это привычки Рикардо Мотора…

…Хосе ухмыльнулся собственным мыслям и вернулся к стойке. Сегодня у него было отменное настроение. Во внутреннем кармане его заляпанной жирными пятнами джинсовки лежал авиабилет в один конец с тремя зелеными пальмами и синим океаном на лицевой стороне.

В принципе, сегодня можно было вообще не идти на работу. Но рейс был на одиннадцать вечера, а Рикардо Мотор задолжал бармену десять тысяч песо. Не оставлять же их жирному борову! Так что Хосе и сегодня всё утро усердно тёр стаканы и взбивал коктейли, угодливо кивал головой на зычные окрики хозяина и посетителей, хихикая про себя и представляя, какую рожу скорчит завтра Рикардо, когда ему придется впервые за долгие годы снова самому становиться за стойку.

У Кармен классная попка,

У Кармен шикарная грудь,–

мурлыкал бармен слова дешёвого сингла, и блестящие стеклянные конусы вертелись и плясали под его толстыми пальцами, как волшебные шары в руках у жонглера. Разнообразные «Кармен» с роскошными формами проплывали перед глазами Хосе, их сменяли тугие пачки долларов, которые ждали его дома в шкафу под стопками чистого белья, плескался и мурлыкал ласковый океан, и чайки кружили над палубой его новой белоснежной яхты.

Хосе топтался на месте и, прикрыв веки, чмокал воздух полными губами. Руки его тем временем автоматически делали привычную работу, которая нисколько не мешала толстяку предаваться сладостным грезам.

«У Кармен классная попка…»

Запертая дверь бара затряслась под чьими‑то неслабыми ударами. Стук гулко разнёсся по пустому помещению и резко вывел Хосе из розовой нирваны.

– Открывай, проклятый ублюдок!

Визгливый женский голос резанул по ушам, и блаженная улыбка окончательно сползла с лица бармена.

– Открывай, сволочь, или я сейчас высажу эту паршивую дверь!

Хосе порыскал глазами туда‑сюда, но смыться было некуда. Ключи от чёрного хода Рикардо Мотор всегда зачем‑то таскал с собой, не доверяя их никому, и бармен, втягивая голову в плечи при каждом новом ударе, обречённо поплелся к двери.

– Да не стучи ты! Иду я, иду! Дева Мария, ты уже небось подняла на ноги весь квартал!

Он отодвинул засов, и растрёпанная Молли с бешеными глазами и перекошенной от ярости физиономией огненным рыжим метеором влетела в полутёмное помещение.

– Куда ты дел мои деньги, жирный паскудник! – заорала она дурным голосом и тонкими, но на удивление сильными для такой хрупкой леди пальчиками впилась Хосе в воротник. Острые ноготки скребанули по коже не хуже кошачьих когтей, и на потной шее бармена сразу же выступила кровь.

– Эй, эй, детка, потише, – ошарашенный толстяк попятился назад, но девчонка висела на нем не хуже хорошей охотничьей псины, наконец‑то выследившей ленивого домашнего медведя, сдуру решившего смыться из зверинца в лес.

– Где мои деньги?! – захлебываясь собственным истерическим криком, вопила Молли. – Твою мать! Этот слюнявый антикварщик со своей курицей… Весь Сан‑Диего только и говорит об ограблении! Все газеты! Таксисты… Сколько там было?! Миллион?! Три?! Отвечай, скотина!!!

– Тише, дура! – рявкнул Хосе, с трудом приходя в себя после такой жестокой атаки.

Он с размаху залепил Молли звонкую пощечину, и девчонка, захлебнувшись очередным воплем, замерла на месте.

– Я собирался отдать тебе бабки сегодня вечером, а ты вопишь как ненормальная на всю Мексику. Ещё не все полицейские в городе слышали, что мы грабанули того придурка? Ну так давай, ори, авось услышат…

Молли смотрела на Хосе не мигая.

– У меня что, рога выросли? Ты какого хрена на меня уставилась?

– Ты… меня… ударил, – раздельно, по слогам проговорила Молли. – Ты, вонючий скунс, посмел меня ударить… Да меня никто в жизни…

Она медленно наступала на Хосе, а тот лишь пятился назад, выставив вперед ладони, пока не уперся спиной в барную стойку. Его минутная лихая удаль вдруг снова разом куда‑то делась.

– Ну что ты, девочка, всё хорошо… Давай помиримся и забудем это маленькое недоразумение, – бормотал он. – Сегодня вечером пойдем ко мне, и в уютной обстановке я отдам тебе все твои деньги до последнего цента…

Но его жалкий лепет не производил на взбесившуюся фурию ни малейшего впечатления. Ещё секунда, и, скорее всего, накрашенные когти впились бы в мокрое от пота лицо бармена, но тут хлопнула входная дверь.

– Простите, я не помешал?

Высокий худой человек стоял на пороге. Длинное чёрное пальто полностью закрывало тощую фигуру, делая его похожим на персонажа очередного комикса про агентов ФБР.

– Ага, вот и второй ворюга пожаловал! Ну‑ка сказывай, скотина, куда вы вдвоем удумали пристроить мою долю?

Под горячую руку Молли было лучше не попадаться, и Хосе облегченно перевел дух. Гроза, похоже, прошла стороной и сейчас готовилась обрушиться на несчастного Эндрю Мартина, которого нелёгкая принесла на работу раньше обычного.

Но человек в чёрном лишь улыбнулся:

– Я, похоже, не заслужил подобного обращения, девочка. Или я тебя чем‑то обидел?

Но Молли уже всё было до фонаря.

– Ну, козлы, сейчас я вам покажу «обращение»! Сейчас вы у меня попляшете… Не подходи! – завизжала она и сунула руку в крохотную сумочку, болтавшуюся у неё на плече. – Не подходи!!!

В лоб гитариста уставился дульный срез маленького дамского револьвера. Сумочка упала на пол. Из неё вывалились пудреница, набор дешёвой косметики, несколько смятых купюр и тоненький стеклянный пузырек, в которых уличные «толкачи» продают кокаин, нещадно разбавленный кукурузным крахмалом.

– Девочка, да ты что?! Остановись, малышка!..

Остолбеневший при виде пистолета, Хосе ожил и заговорил быстро‑быстро, давясь словами и проглатывая окончания:

– Кошечка, бога ради, ты сегодня малость перебрала с кокаином… Мы отдадим тебе деньги, клянусь, только опусти пистолет, хватит на сегодня…

Но даже глас Господень не мог вернуть на грешную землю девчонку, в чьей крови сейчас плескалось белое безумие, выпущенное на волю из тонкого стеклянного пузырька.

Девушка вдруг резко развернулась на сто восемьдесят градусов, и теперь ствол револьвера смотрел точно в лоб бармена.

– А ты, Хосе…

Но договорить она не успела.

Гитарист Эндрю Мартин сделал шаг, подойдя к Молли вплотную.

И тут случилось невообразимое.

Из рукава его пальто вылетела стремительная белая молния. Пистолет коротко тявкнул, выплёвывая раскаленный кусочек свинца, и выпал из руки девушки.

– Тебе не стоило так разговаривать со мной, Молли, – покачал головой гитарист. – Я ведь не сделал тебе ничего дурного.

Он говорил всё так же вежливо и тихо. И ничто бы не портило впечатления от его безупречных манер, если б не длинные, костлявые пальцы его руки, по самую ладонь всаженные в хрупкую шею девушки.

Густая алая кровь из пробитой артерии толчками текла по её груди, заливалась за отворот платья, пропитывала ткань над упругими холмами грудей. Гитарист шевельнул пальцами. Кровь полилась сильнее, и тоненький ручеек побежал по руке убийцы, заливаясь внутрь чёрного рукава. Эндрю брезгливо сморщился и стряхнул мертвое тело с руки, словно это была раздавленная гусеница.

Он повернулся к стойке. Брезгливое выражение на его лице сменила легкая блуждающая улыбка. Она растеклась по его лицу, обнажая зубы и уродуя щёки складками бледной кожи. Но только не было в ней веселья. Безумие плескалось в стеклянных глазах музыканта. Жуткий, потусторонний взгляд. И улыбка. Страшная, как сама смерть, личина средневекового Джокера со старинной игральной карты.

– Эй, Хосе, кажется, мне удалось справиться с нашей маленькой проблемой, – неторопливо проговорил Эндрю Мартин.

Но бармен не отвечал. Он сидел, прислонившись спиной к стойке и наклонившись вперед, будто разглядывая что‑то на полу. Между глаз у него образовалась маленькая, аккуратная дырочка, из которой размеренно падали на вытертый тысячами ног паркет тяжёлые темно‑красные капли. Рядом с трупом бармена валялась какая‑то бумажка. Эндрю наклонился и поднял её.

Три зеленые пальмы на фоне голубого океана были забрызганы бурыми пятнами крови, которая расплывалась по пейзажу и, впитываясь в плотную фирменную бумагу, медленно покрывала тропическую зелень отвратительной ржавчиной смерти.

«Не кровью ли ты собрался раскрасить этот мир, музыкант?»

Человек в чёрном вдруг зашатался и схватился за голову. Из его ноздрей внезапно закапала кровь, стекая вниз и пачкая красным белоснежную концертную рубашку. Кошмарная маска сползла с его лица, уступая место гримасе неподдельной растерянности и нестерпимой боли.

Теперь это был уже совершенно другой человек. Прежний Эндрю Мартин с ужасом смотрел на два изуродованных трупа, переводя взгляд с одного тела на другое. Прошла минута, другая… Внезапно гитарист глухо застонал и, пошатываясь, вышел за дверь.

* * *

Рикардо Мотор переступил порог своего заведения и тупо уставился на окровавленные трупы. Несколько секунд он не шевелился, только морщил лоб и задумчиво хмурил брови. Потом, осторожно обойдя огромную бурую лужу на полу, подошел к телефонному аппарату на стене, снял трубку и набрал номер:

– Соедините меня с Алехандро… Чёрт побери, сука, я сказал тебе по‑испански, мне нужен твой шеф! Теперь понятно или повторить ещё раз?.. Привет, старик! Ну у тебя и дура секретарша… Как ты сказал? На её сиськи это не влияет? Хе‑хе! Это надо запомнить. Помнишь, как мы мечтали об этом во Вьетнаме? Чтоб после войны сидеть вот так, как ты сейчас, в роскошном кабинете с сисястой секретуткой. И никаких тебе чарли в бамбуковых зарослях. Да‑а, были времена… Слушай, у меня тут небольшая проблема… Да, опять. Да нет, на этот раз, похоже, без полиции не обойтись. Пришли пару своих проверенных ребят, чтоб не задавали лишних вопросов и не делали мне поганую рекламу своими мигалками и сиренами, а быстренько всё оформили как надо и свалили. Пусть, как обычно, зайдут через чёрный ход. Ключи я оставлю там же, где и в прошлый раз. Сам? Ну, как всегда, старина, меня тут, понятное дело, не было. Да, и ещё. Подбери мне хорошего бармена. Из тех хмырей, что у тебя на крючке. Да, чтоб много не вякал и работал как негр до Гражданской войны. Что? Мой куда делся? Да вот, разлёгся тут не ко времени с телкой и с пулей в башке, а кто завтра работать‑то будет? И так сегодня из‑за всего этого дерьма на весь вечер придется закрываться. Телка? Да нет, тоже готовая… А черт ее знает, дырка вот есть… Да нет, не там, хе‑хе, а в шее. А ты все такой же шутник, хоть и шефом полиции заделался. Ну спасибо, старик, за мной не заржавеет.

* * *

Эндрю шёл вперед, рассеянно глядя себе под ноги. Асфальт ровной лентой убегал вдаль. Впереди не было ничего, просто длинная серая улица с рядами серых домов вдоль нее.

Внезапно из глубины улицы на музыканта поползла тьма. Быстро и страшно, как бывает только в триллерах про Армагеддон или в кошмарных снах после изрядной дозы галлюциногена, по странной случайности неразбавленного уличным торговцем. Прямо в воздухе стали образовываться каменные глыбы…

Эндрю понимал, что под его ногами по‑прежнему городская улица, что мир не изменился и что бледное вечернее солнце, пытающееся спрятаться за крышу небоскреба, всё так же отражается в грязных лужах… Но в то же время другая реальность стремительно наползала на него, окутывала мозг и властно тащила за собой. И не понять было – то ли сам Эндрю сходит с ума, то ли вселенная перевернулась с ног на голову и теперь вытворяет не пойми что.

Впереди возник какой‑то странный коридор. И уже не гладкий асфальт был под ногами, а неровная поверхность каменного пола заставила спружинить ногами и слегка присесть, чтобы сохранить равновесие. В лицо дохнуло вонючей подвальной сыростью. Через несколько секунд уже всё было в темноте. Город исчез полностью, пустынным миражом растворившись в холодном, затхлом воздухе.

Эндрю шел по тёмному, гулкому коридору. Восковая свеча плавилась в закопчённом стеклянном фонаре и то и дело грозила потухнуть. Её слабое мерцание лишь немного отодвигало причудливые тени подземелья, которые лениво отползали в сторону, чтобы тут же вернуться на прежнее место за спинами идущих.

Их было двое.

– Чертовски жуткое место, Томас, чертовски жуткое место, – сказал кто‑то сзади.

– Такое же, как все старые могильники, – сам того не желая, пожал плечами Эндрю.

«Почему он называет меня Томасом?» – мелькнула мысль.

– Ты заметил, тут даже не воняет мертвечиной?

– Конечно, заметил. Здесь уже давным‑давно сгнило всё, что только могло сгнить. Глянь, этим сталактитам не меньше тысячи лет.

Известковая вода за многие десятилетия превратила гладкие стены древнего склепа в подобие подземной пещеры чудес. Каменные фигуры причудливой формы свешивались с потолка и вырастали из пола, напоминая острые зубы в пасти фантастического чудовища.

– Странно, что никто до нас не нашёл этого места.

Слабый свет фонаря выхватил из темноты человеческий скелет, обнявший громадный сталагмит. Коленные и локтевые суставы скелета были перебиты и неестественно вывернуты. В щербатом оскале черепа чудился последний застывший крик невыносимой боли. Человек, когда‑то в незапамятные времена прикованный к каменному зубу, принял мученическую смерть. С той поры давно уже проржавели насквозь и рассыпались в прах оковы, но окаменевшие кости, ставшие частью известковой колонны, продолжали сжимать её в жутких объятиях.

Томас‑Эндрю кивнул головой в направлении страшного натюрморта:

– Местные жители верят в бабушкины сказки и не лазают в эту глушь. А нормальные люди играют в бридж, а не таскаются по горам, разыскивая старые кладбища, чтобы отнять у мёртвых последнее…

– Мне самому это не по душе, Томас. Но на дворе начался двадцатый век, а платят нам как в девятнадцатом, так что…

«Двадцатый век? Начался? Что за чертовщина…»

Потрескавшаяся, заросшая мхом дверь с неровными полосами мягкой зелени на месте когда‑то мощных медных засовов от толчка рассыпалась в труху.

– Господи, сколько же столетий она здесь простояла, – прошептал Томас‑Эндрю.

Тусклый лучик фонаря испуганным зайцем заметался по стенам зала, открывавшегося перед путниками. Когда‑то пышущее великолепием захоронение вождя давно исчезнувшего народа теперь было покрыто слоем вековой пыли. Крысы сожрали всё, до чего дотянулись их вездесущие, юркие морды, светильники потускнели и съежились от коррозии, имена богов и героев, тысячелетия назад высеченные на стенах склепа, почти исчезли под потеками извести и помёта летучих мышей.

И лишь каменный гроб, стоящий посреди зала, казалось, только вчера был вырублен из вросшего в пол цельного валуна. Время почему‑то не тронуло его, и даже следа пыли, толстым ковром устилавшей пол, не было на ровной и гладкой крышке саркофага.

Двое мародеров подошли к гробнице под настороженными взглядами сотен маленьких внимательных глазок летучих мышей, гроздьями висящих под потолком. Клубки змей кишели под ногами, и людям приходилось осторожно переступать через них, стараясь не задеть шевелящихся гадов и уповая на толщину кожаных сапог.

– Похоже, Том, нам наконец‑то повезло по‑настоящему…

– Может быть, парень… Сейчас увидим.

Нервный пот мелкими точками выступил на ладонях, рубашка прилипла к телу. Эндрю вытер руки об штаны, но это не помогло. Ладони были липкими, будто он с полчаса массажировал дохлую, полуразложившуюся кошку.

«Нервишки шалят последнее время…»

Эндрю опустил взгляд и… вовремя прикусил губу, подавив крик изумления и ужаса. Это были не его руки. Широкие кисти, выглядывающие из рукавов грубой рабочей робы, смахивали на лопаты, к которым какой‑то шутник прилепил короткие и толстые человеческие пальцы с полосками черной грязи под обломанными ногтями.

– Не время заниматься хиромантией, приятель, – глухо сказал напарник. – Потом, наверху, расспросишь у какой‑нибудь цыганки, где там у тебя на руке обозначена сегодняшняя дата, когда ты, наконец, стал богатым.

Эндрю с трудом оторвал взгляд от забитой глиной линии судьбы, шумно выдохнул из себя спертый, влажный воздух подземелья вместе с дурными вопросами, на которые все равно не было ответов, и изо всех сил уперся плечом в тяжелую крышку саркофага. Секунда… Другая… Каменная плита заскрипела и поддалась.

– Ещё… Нажми ещё!..

Глыба тёсаного камня с грохотом упала и раскололась об пол. Гул пошел по пещере. Многоголосое эхо ударило в стены, и шелест тысяч крыльев раздался над головами кладоискателей.

Но им было не до летающих тварей. Они стояли молча, не дыша, словно внезапно превратившись в соляные столбы из библейской легенды.

В гробу лежала мумия. Скелет, обтянутый сухой пергаментной кожей. Гладкий, высокий лоб трупа венчала странная костяная корона, удивительно напоминающая змею, обвившую гладкий череп. В глазницах мертвеца красным огнем блестели два крупных рубина, придавая лицу ужасное, ни с чем не сравнимое выражение. Губы давно сгнили и рассыпались, обнажив жёлтые крупные зубы. Длинные сухие пальцы одной руки сжимали медальон в форме свернувшейся змеи. В другой руке…

Дата добавления: 2015-05-06