Закон чудовища 4 страница

– Вот ещё, – поморщился Том, стаскивая с жены платье вместе с чулками. – Какой‑то придурок‑пастор… Как его там… Мэтью, кажется… сегодня всё утро меня доставал. Представляешь, он хочет, чтобы я ему за «спаси тебя Господи, сын мой» отдал вещицу, цена которой как минимум сто тысяч зёленых. Я и так чёртову уйму денег отдаю на благотворительность, а взамен…

– Да не оскудеет рука дающего, – сказала Дебби, расстегивая на муже штаны…

Телефон зазвонил через двадцать минут, когда Дебби уже ушла на свою вечеринку. Том, не вставая со смятой постели, снял трубку:

– Слушаю…

– Мне очень жаль, что снова приходится вас беспокоить, – раздался в трубке тихий голос.

– А, это вы, святой отец. Я же сказал – медальон стоит пятьсот тысяч. Ладно, для вас – четыреста пятьдесят. Но ни центом меньше.

– Община соберет деньги, поверьте. Но вы не должны хранить медальон дома. Прошу вас, ради вашего же блага, отдайте его мне под любые расписки, и в течение месяца мы выплатим всю сумму…

– А на кой он вам сдался?

– …зло, зло таится в этом бесовском украшении, – забубнила трубка, – и он должен быть уничтожен как можно скорее. Будьте благоразумны, сын мой, это знак Сатаны…

«Брешет чёртов пастор. Уничтожить то, что куплено за полмиллиона? Ха! Темнит святой отец, ох, темнит…» – подумал антикварщик, а вслух произнёс:

– Мое благоразумие, преподобный, стоит ровно четыреста пятьдесят тысяч. Причем сразу. В том числе за знаки Сатаны.

Том зевнул и повесил трубку. В конце концов, в Сан‑Диего несколько сотен различных религиозных обществ. И если каждому из них начать раздавать старинные медальоны ценой в целое состояние, то очень скоро можно вернуться в милую сердцу Айову на своих двоих без жены, любовницы, положения и толстых зеленых пачек, бережно хранимых в железном брюхе стального монстра с надписью: «Компания Маунтайн. Самые надежные сейфы в Соединенных Штатах».

* * *

Каждому человеку в жизни выпадает хотя бы один шанс. Африканцу Мобуту шанс представился в виде возможности нелегально свалить в Соединенные Штаты со всей семьей – чем он и не преминул воспользоваться.

В родной Киншасе Мобуту работал на текстильной фабрике. При росте семь футов один дюйм он имел громадные кулаки, поистине небывалую силу и минимальное количество мозгов, необходимое для того, чтобы прокормить семью и понять, что в одном из крупнейших мегаполисов мира с его данными гораздо больше шансов устроить свою жизнь, чем у себя на родине. На ежегодный конкурс силачей он пробрался по фальшивому паспорту, который ему сделали земляки. С легкостью выиграв конкурс, Мобуту получил приз в виде роскошного джипа, на котором и умчался со стадиона, преследуемый парой автомобилей с сотрудниками эмиграционной полиции.

Но гораздо оперативнее полицейских здоровенного африканца нашёл богатый торговец антиквариатом, которому для полного счастья не хватало именно такой гориллы. Он предложил негру небольшой домик для проживания семьи, три тысячи долларов в месяц наличными и грин‑карту на неопределенный срок. За это Мобуту был обязан днем и ночью протирать штаны в небольшой комнате с шестью мониторами и следить, чтобы никакой злоумышленник не смел посягнуть на собственность мистера Смита.

Сейчас здоровенный негр, который уже имел полное право считать себя афроамериканцем, занимался своим обычным делом – крутился на стуле, поглядывал за мониторами, пил прекрасный кофе и гадал, когда же супруга антикварщика уболтает мужа съездить на острова и он, Мобуту, сможет пару недель провести с семьей.

Мониторы ласково мерцали экранами и показывали одни и те же картинки, которые уже стали сниться негру по ночам. Парадный вход, чёрный ход, забор, терраса…

Неожиданно два монитора погасли.

– Fuck! – сказал Мобуту, демонстрируя приобретенные познания в английском языке. – Fucking shit!

Он решил не нажимать кнопку экстренного вызова полиции, а просто спуститься в подвал. Наверняка какой‑нибудь кабель перегрызли крысы, или же проклятые мониторы просто перегорели. Он не сомневался – грабители не такие идиоты, чтобы лезть в дом, который охраняет сам Мобуту, победитель конкурса силачей города Сан‑Диего.

* * *

Огромная комната при тусклом лунном свете напоминала то ли зал какого‑то фантастического музея, то ли усыпальницу скифского вождя, от души пограбившего конкурентов в дальних походах. Внушительные статуи доисторических богов скалили тигровые клыки в жутких ухмылках. Матово блестели на стенах старинные палаши и двуручные мечи. С укором и болью в миндалевидных глазах с русских икон глядели православные святые. Тяжёлые золотые кубки и блюда на многочисленных полках, казалось, затаились в ожидании – когда же снова начнет литься человеческая кровь ради обладания их плотью, жёлтой, словно трупная слизь. Чудилось, ещё немного – и духи забытых богов, томящиеся в предметах, созданных сотни лет назад, покинут свое пристанище и поплывут в ночном воздухе, ища тех, кто осмелился разорить могилы доисторических цивилизаций и выставить на продажу священные артефакты.

Две неясные тени отделились от окна и осторожно двинулись вперёд. Почти сразу же одна из них споткнулась и чуть не растянулась на дорогом турецком ковре. Да, это точно были не привидения.

– Чёрт, темно как у мулата в заднице…

– Осторожнее, ты залез мне на ногу…

Слабый луч карманного фонарика выхватывал из темноты то кресло, то картину на стене, то угол громадного металлического сейфа…

– О’кей, старина, вот мы и на месте.

– Все будет действительно «о’кей», если ты не перепутал провода сигнализации, – проворчал Эндрю.

– Не дрейфь, открывать мы умеем не только бутылки. Лучше посвети…

– Посвети… Похоже, в твоем проклятом фонаре кончились батарейки… Всё у тебя не как у людей, – проворчал музыкант, доставая из кармана зажигалку.

– Поосторожнее, мистер грабитель, не подпалите мне морду, – прошипел Хосе, склоняясь над цифровым диском.

– А вдруг она станет маленько поприличнее на вид? – предположил Эндрю.

Сейф щёлкнул дверцей и распахнулся. Толстые зеленые пачки в аккуратных банковских упаковках были сложены стопками на верхней полке. На нижней лежали бархатные коробочки с драгоценностями.

– Мешок, быстрее…

Широким движением Хосе смёл деньги в просторный мешок. Туда же полетели и бархатные коробочки.

– А это что?

В самой глубине сейфа на сафьяновой подушке спрятался старинный медальон в форме свернувшейся золотой змеи с рубиновыми глазами. Эндрю нагнулся, протянул руку подальше и вытащил украшение, болтающееся на толстой серебряной цепи.

– Господи, какая красотища! Умели же делать в старину…

Глаза змеи сверкали, словно фонарики. Двум торчащим наружу острым зубам свернувшегося в кольцо пресмыкающегося неизвестный мастер придал выражение мощи и остроты боевых клинков, и казалось, сейчас эта неподвижная, свёрнутая в спираль пружина перекусит массивную цепь и бросится на тех, кто посмел потревожить её покой.

– Классная штучка. Поглазеешь на неё потом, Эндрю. Пора сматываться…

Огромный черный кулак, невидимый в темноте, просвистел в воздухе и опустился на голову бармена. Не издав ни звука, Хосе, словно мешок с навозом, шлёпнулся на пол, выпустив из рук награбленное добро…

В тусклом свете луны на фоне окна Мобуту казался гоблином из сказки. Длинные руки до колен, большая голова и неестественной ширины плечи производили на редкость жуткое впечатление. Эндрю Мартин отступил к стене, всё ещё держа в руке цепь с болтающимся на конце медальоном. Сказочный монстр расставил руки и начал медленно приближаться к музыканту.

Эндрю с тоской посмотрел на окно… Нет, не допрыгнуть…

Длинные лапы «гоблина» перегородили комнату, готовые захлопнуться через секунду, поймав, словно в капкан, некогда известного гитариста. Чудовище зарычало и оскалилось, обнажив два ряда белых зубов, крупных, как у лошади. Похоже, ему нравилось происходящее.

Чисто рефлекторно Эндрю отмахнулся от монстра цепью с медальоном на конце. Гитарист уже ни на что особо не надеялся, но неожиданно тяжелое украшение сработало на манер кистеня. В темноте смачно чавкнуло, цепь провалилась во что‑то мягкое и податливое. Эндрю рванул её на себя и почувствовал, как тёплые брызги ударили в лицо.

Чудовище схватилось за грудь, зашаталось и рухнуло на пол. Музыкант секунду в замешательстве смотрел на столь неожиданно прекратившуюся атаку и упавшую черную тушу. Потом очнулся и кинулся к Хосе:

– Вставай быстрее, пока он не очухался.

– Господи, что это было, – простонал бармен, держась за голову.

– Похоже, дружище, тебе основательно подправили мозги. Давай отрывай задницу от пола.

Хосе, пошатываясь, встал.

– Где он?

– Да вон валяется…

– Пресвятые небеса, какая горилла! Чем это ты его?

– Сам не пойму. Медальоном махнул – он и скопытился. Мистика какая‑то. Да вставай же ты!

– А мешок?

– Взял я его, взял, давай шевелись скорее…

* * *

Сержант Томпсон окинул взглядом помещение. Музей, да и только. Напихают полный дом старинного барахла да еще сейф поставят десять футов на пять, наймут в охранники отмороженную обезьяну и воображают, что живут в форте Нокс! Кретины!

– Вы найдете их, офицер?

В голосе хозяина дома трепетала надежда.

Ага, что‑то похожее бабушка читала из русских классиков. «Надежды юношей питают, отраду старцам подают»? О’кей, будет тебе, придурок, надежда до самого Судного дня. Если уж люди сперли этакие деньги, так они сегодня утром делят их не в соседней подворотне, а где‑нибудь в очень хорошем отеле в Тихуане или на побережье Санто‑Доминго.

– Непременно найдем, – сказал сержант Томпсон.

Что‑то блеснуло под покрывалом, в которое было укутано гнутое итальянское кресло. Сержант Томпсон наклонился и затянутой в резиновую перчатку рукой поднял с пола золотую зажигалку в форме гитары, закатившуюся за витую львиную ногу кресла.

– Это ваше, мистер Смит?

– Ни в коем случае, – покачал головой антикварщик. – Я занимаюсь исключительно старинными предметами. А эта безделушка, хоть и стоит не менее пяти тысяч долларов, явно появилась на свет не раньше нас с вами.

– Вор с зажигалкой за пять штук… Это становится интересным, – пробормотал сержант. – Похоже, придуркам везет даже тогда, когда умные люди вскрывают их сейфы.

– Что вы сказали? – вытянул шею Том Смит.

– Ничего, – сказал сержант Томпсон. – Поставьте подпись вот здесь. Когда вы понадобитесь, вам позвонят.

* * *

Пачки денег, напоминающие прямоугольные брикеты мороженого, занимали почти всю поверхность стола. Хосе с дурацкой улыбкой от уха до уха то и дело брал в руки зелёный брикетик, нюхал его, гладил, шуршал возле уха купюрами и клал на место, чтобы тут же повторить эту процедуру с другой пачкой.

– Не могу поверить, – счастливо лепетал он. – Девятьсот тридцать две тысячи пятьсот семьдесят два доллара. Это же если просто положить в банк под пять… Нет, пять не дадут… да хотя бы под три с половиной процента, уже можно жить припеваючи… Сколько это будет?

Хосе открыл ящик и начал ожесточенно рыться в обломках старых карандашей, никому не нужных визитных карточках и прочем хламе, копившемся годами в недрах стола.

Эндрю потер виски ладонями и слабо усмехнулся:

– Ты собрался положить эти деньги в банк? Так, может, и драгоценности туда отнесешь заодно? В обмен тебе дадут поносить на время пару симпатичных стальных браслетов. Лет эдак на двадцать. И потом, ты, кажется, собирался ставить шоу на День Мертвых?

– В гробу я видал это шоу. Шоу?! Теперь не шоу, дорогой мой, теперь Багамы. Сколько можно вкалывать? Всю жизнь как ишак – Хосе, подай, Хосе, принеси. Всё! Ищите меня теперь с этими деньжищами на другом конце света. Врубился, мужик? И потом, кому какая разница, где я нарыл капитал? Может, я эти бабки всю жизнь копил и жене в передник складывал? В Мексике люди каждый день кладут деньги в банки, и никто не надевает на них за это браслетов… Дьявол, куда запропастился проклятый калькулятор? Когда считать нечего, он всегда на виду, а когда…

– Тридцать две тысячи шестьсот сорок долларов и два цента годовых, – ответ родился в голове и слетел с губ гораздо раньше, чем Эндрю успел удивиться. – Если ты, конечно, окончательно рехнулся. Чёрт, как же болит голова…

Хосе удивленно поднял глаза на партнера.

– Ну ни хрена себе! А я и не знал, что ты у нас ещё и математик…

– По правде сказать, я тоже. Господи, как же чертовски болит голова…

* * *

Сержант Томпсон сел в служебную машину и нажал кнопку селекторной связи:

– Привет, Сью. Будь хорошей девочкой, пробей мне – когда и в каком количестве фирма «Dupon» выпускала золотые зажигалки в форме гитары. Да, и, если можно, побыстрее.

– Вечно тебе «побыстрее», – тоненько пропищал динамик. – Ты мне уже по гроб жизни должен.

Каменное лицо Томпсона на секунду разгладилось:

– За мной не заржавеет, ты же знаешь…

– Да уж, конечно, – недовольно пискнул динамик. И отключился.

* * *

За окном уже занимался рассвет, когда Хосе, наконец, закончил свои расчеты по распределению добычи.

– Это – нам на жизнь, – отодвинул он несколько пачек от общей кучи денег. – Это мы положим в банк под проценты, – больше половины оставшегося капитала легли на дно заранее приготовленного кейса.

Бармен поднял глаза на Эндрю.

– Ну так и быть, в разные банки. Если меня по голове ударили, это не значит, что от этого мои голова и задница поменялись местами. Это я толкну скупщикам краденого, а потом мы поделим выручку пополам.

Хосе завернул добытые драгоценности в старую газету и проворно запрятал сверток в шкаф под кучу небрежно сваленного белья.

– Ну а это Молли, – кивнул он на две зеленые пачки, оставшиеся лежать на столе. – Так и быть, заработала, стервоза…

– Не маловато? – поинтересовался Эндрю.

– Сойдет. Подумаешь, запомнила комбинацию цифр. Невелика работа. Попробовала бы с нами в дом залезть. Я как вспомню вчерашнюю ночь, у меня до сих пор по шкуре мороз…

– А это?

Эндрю, кривясь от головной боли, достал из кармана джинсов медальон, поблескивающий серебряной цепью. На покрытом зеленоватой глазурью тельце змеи коркой засохла кровь охранника и самого музыканта. По всей видимости, острые, на полдюйма выступающие из пасти зубы золотого пресмыкающегося через карман джинсов расцарапали гитаристу ногу.

Хосе призадумался.

– Знаешь, что я тебе скажу, – произнес он наконец. – Сам не знаю почему, но меня от этого чертова брелка жуть берет. Ты чего вчера сделал с этой гориллой? Всего‑навсего вот этой вот змейкой его царапнул? Так это ж ему как носорогу кнопка. А он – хлоп на спину, и нет его. Может, ее антикварщик отравил, чтоб потом жене подарить?

– Вряд ли, – сказал Эндрю, кивая на пятнышко крови, проступившее на джинсах. – Тогда б я тоже загнулся.

– Все равно, знаешь, бери‑ка ты его себе. Вон как ты вчера с него тащился. А я возьму компенсацию. Не возражаешь?

Он ловким щелчком отделил от доли Эндрю несколько банкнот, и они, словно дрессированные голуби, стайкой перелетели в кучку денег, предназначенную Хосе «на жизнь».

Эндрю взял в руки медальон. Украшение, сотворенное неведомым мастером с поразительным искусством, было до омерзения похоже на живое существо, приготовившееся к атаке. Длинные, смахивающие на маленькие кинжалы золотые клыки в разинутой пасти явно жаждали крови. Блестящие чешуйки производили впечатление настоящих из‑за мельчайших деталей, тщательно выполненных гениальным ювелиром. Рубиновые глаза переливались в свете ночной лампы и, казалось, с любопытством разглядывали музыканта.

Головная боль, мучающая Эндрю весь вечер, начала потихоньку отпускать из своих клешней измученные мозги.

– Ты не яд. Ты мой талисман удачи, – прошептал Эндрю Мартин, глядя в рубиновые глаза. А вслух произнес: – Согласен. Делай как знаешь, Хосе, – и надел на шею серебряную цепь. Острые зубы золотой змеи приятно царапнули кожу на груди.

* * *

За окном бесновался ливень. Ветер бил невидимыми кулаками в стёкла, словно дух смерти из старых легенд народа нгбанди, пытающийся прорваться сквозь тонкую преграду к теплому человеческому мясу.

Этой ночью Мобуту никак не мог заснуть. Рана на груди страшно зудела под пластырем, будто тысячи муравьев прогрызали в ней ходы. Громадный негр ворочался на мокрой от пота простыне, скидывал и снова натягивал на себя одеяло и тихонько скреб ногтями матерчатую поверхность пластыря.

– Проклятие, – в который раз пробормотал он. Потом скинул одеяло, в темноте нащупал ногами тапочки и встал с кровати.

Стараясь не разбудить жену, он тихонько прокрался на кухню и открыл холодильник. Бутылки любимого пива занимали чуть ли не половину агрегата.

Пробка сидела слишком плотно и никак не хотела поддаваться. Мобуту нажал сильнее. Лошадиные зубы негра сдавили тонкий металл, горлышко бутылки хрустнуло, и острый край треснувшего стекла больно распорол десну и внутреннюю сторону нижней губы.

– Ч‑чёрт!

Молния за окном серебряным лезвием взрезала чернильную темноту ночи. Кровь изо рта смешалась с пеной, потоком льющейся из отколотого горлышка. На мгновение Мобуту показалось, будто длинный раздвоенный язык высунулся из зубастого стеклянного рта и влажно лизнул руку, сжимающую ледяную бутылку.

Негр вздрогнул. Пальцы разжались. Бутылка ударилась о кафельный пол, и сотни маленьких стёклышек разлетелись по углам кухни.

Снова за окном сверкнула молния, и Мобуту не смог сдержать крик ужаса. Немигающие человеческие глаза смотрели на него снизу. В каждом стёклышке, в каждом осколке неправильной формы ворочались, изучая негра, глазные яблоки, лишённые век и ресниц. Их были сотни, тысячи, они усеивали всю кухню.

Мобуту попятился назад, не в силах оторвать взгляда от кошмарного зрелища. Стеклянные глаза плакали кровью. Из бездонных зрачков на кафельный пол лилась густая тёмно‑красная жижа, тут же коркой засыхающая на голубой плитке.

Негр, пятясь, словно загипнотизированный, вышел из кухни и несколько секунд стоял в коридоре, прислонившись к стене. Бешено колотилось сердце, его частые толчки кузнечными молотами стучали в барабанные перепонки. Холодный пот противными, липкими струйками полз между лопаток. На секунду Мобуту показалось, будто большая холодная медуза гладит щупальцами его голую спину. Он вздрогнул, тряхнул головой и на всякий случай потерся спиной о знакомые, уютные обои в цветочек. Стало немного легче.

– Допился, идиот, – сказал Мобуту сам себе и слизнул с руки пару кроваво‑пивных капель. – Так недолго и с катушек соскочить.

Он в раздумье посмотрел на кухонную дверь, но рисковать не стал. Кровь во рту, похоже, остановилась. Мобуту пощупал ранку языком, неопределенно хмыкнул и поплелся в спальню.

Жена спала, отвернувшись к стене. Негр включил ночник и сел на край кровати.

– Слышь, Каби, хочешь расскажу, какая чушь мне только что привиделась? – тихо сказал Мобуту.

Женщина молчала.

«Крепко спит, устала за день небось», – подумал Мобуту и прислушался.

В комнате было непривычно тихо. Ни единый звук не просачивался с улицы сквозь плотно запертые рамы. Не скрипели половицы в старом коттедже, не гудел видавший виды ночник, и даже быстро располневшая на американских гамбургерах жена огромного негра не сопела, как обычно, а лежала тихо, словно мышь.

«Ничего себе мышь!» – подумал Мобуту. Эта мысль его рассмешила, и он добродушно пихнул супругу:

– Хватит дрыхнуть, корова! Лучше послушай, какую хрень я только что видел с похмелья.

Медленно, словно черная балерина из музыкальной шкатулки, женщина привстала и повернулась к нему. Громадный негр дико закричал и слетел с кровати. Он сразу понял, чьи глаза он только что видел на полу кухни.

Каби слезла с кровати и теперь медленно шла к нему, шаря по воздуху растопыренными пальцами и судорожно, толчками поворачивая лицо с окровавленными дырами глазниц, словно прислушиваясь к мраку, стараясь по звуку шагов, дыхания, а может, по стуку старающегося выскочить из груди сердца найти своего мужа.

Затрещала проводка, тусклый ночник вспыхнул и погас. Где‑то рядом в темноте спальни раздался визгливый хохот женщины.

– Замолчи! Замолчи!!!

Мобуту зажал уши руками и бросился вон из комнаты, лишь бы снова ненароком не увидеть изуродованного лица чудовища, когда‑то бывшего его женой, и не слышать его ужасного хохота.

Негру повезло. В кромешной, нереальной тьме, нахлынувшей со всех сторон, он сразу нашел дверь и ринулся было по коридору к выходу, подальше от этого кошмара…

И вдруг резко остановился.

«Сын! Где сын?»

В конце коридора что‑то шевельнулось.

– Мальчик мой, это ты?! – хрипя и задыхаясь выдохнул негр, вглядываясь в темноту.

В дальнем конце коридора, освещаемый слабыми бликами уличных фонарей, стоял восьмилетний сын Мобуту. Лицо ребенка было в тени. Он доверительно протягивал к отцу руки и напевал:

– Он придёт, папа, он придёт. Он отомстит людям, которые убивали его детей. Он придет и заберет себе их лица…

Мобуту застонал, словно смертельно раненный медведь. Его ноги подкосились, и он тяжело сполз по стене на грязный пол коридора. Ребенок продолжал идти к нему, улыбаясь залитым кровью лицом и протягивая отцу свои собственные глаза, лежащие на крохотных ладошках.

* * *

– Внимание всем патрулям! Ферн‑стрит, четыре. Соседи слышали выстрелы в доме и женские крики. Двери дома заперты изнутри. Всем патрульным машинам срочно прибыть на место преступления. Возможно, преступник вооружен. Повторяю…

«Ферн‑стрит… „Улица папоротников“, дом четыре. Не тот ли это коттедж рядом с домом антикварщика? Точно, тот самый. Вот ведь проклятое место, четвертое происшествие в этом районе за неделю! Как там говорили предки: беда не приходит одна?»

Джек Томпсон включил сирену и, круто развернув автомобиль, помчался кратчайшей дорогой к месту происшествия.

Ливень хлестал как из ведра. Дворники метались по лобовому стеклу, но явно не успевали справляться со своей работой. Джек видел только размытые контуры зданий по бокам дороги, но всё же продолжал нестись вперёд с бешеной скоростью. Риск был частью его работы и одной из причин, по которой он обожал свою сумасшедшую профессию.

Каскад ледяных брызг, вылетев из‑под колес его машины, с ног до головы обдал стайку длинноволосых субъектов, прячущихся от дождя под одним на всех громадным зонтом. Отборный мат и бутылки из‑под колы полетели вслед уже успевшему скрыться за поворотом «форду».

– Похоже, сегодня я точно не попаду домой, – недовольно бурчал Томпсон, в нарушение всех правил обгоняя ленивые попутные машины. – Ферн‑стрит. Еще немного – и ее можно будет переименовывать в «Улицу вязов»…

* * *

Дом как дом. Стандартный одноэтажный коттедж. Такой же, как и все в этом квартале с жителями среднего достатка. Чёрный силуэт на фоне чёрного неба.

С крыши коттеджа свисают щупальца оборванных проводов. Искореженная антенна напоминала чьи‑то корявые, узловатые пальцы, протянутые к небу и пытающиеся поймать бледную луну.

«Похоже, молния ударила в крышу и замкнула проводку», – мелькнула мысль. Стандартный коттедж. Такой же, как и все…

Нет, не такой же. За годы работы в полиции у Томпсона выработалось особое чутье. От дома пахло человеческим страхом и смертью, которая пока ещё, возможно, не перешагнула высокого порога этого дома, но уже шлялась где‑то совсем рядом.

Сержант вынул из кобуры «беретту», снял с предохранителя, дослал патрон в патронник, засунул пистолет обратно и, не застегнув кобуру, направился к коттеджу.

Старый слепой негр стоял под проливным дождем. Жестяная банка перед ним на асфальте звенела под тяжелыми дождевыми каплями, падающими в её пустое нутро.

Томпсон на секунду остановился.

«Что он делает здесь среди ночи?»

– Простудишься, отец. Уже поздно. Иди домой… и помолись за меня.

Десять долларов легли в безвольную сухую ладонь старика.

– На удачу, – прошептал Томпсон про себя.

* * *

Несколько полицейских машин стояли возле одноэтажного домика Мобуту. Блеск мигалок, вращающихся на крышах автомобилей, отражался от луж, и казалось, что из черных дыр в асфальте подмигивают людям чьи‑то кроваво‑красные, воспаленные глаза.

Полицейские расположились полукругом, прячась за своими автомобилями и старательно целясь в закрытую дверь коттеджа. Со стороны все это очень напоминало сцену из плохого боевика. Ночь, луна, черный силуэт дома. Вот сейчас преступник в маске откроет дверь, держа у горла грудастой блондинки кухонный нож, и потребует вертолет, дозу героина и миллион долларов наличными. Естественно, бравый шериф с мужественным морщинистым лицом немедленно начнет долгие и нудные переговоры, а молодой, не менее бравый коп, абсолютно невидимый для тупого преступника, в это время будет ползти в обход, провожаемый коровьим взглядом несчастной заложницы.

Джек поморщился. Господи, какой осел снимает подобную чушь? Хоть бы раз эти сценаристы и режиссеры из голливудских киностудий побывали на настоящем деле, посмотрели на реальную боль и кровь. Глядишь, и сняли б что‑нибудь похожее на правду. Да только зарубили бы ту правду на корню критики, всю жизнь протирающие задницы в мягких креслах. Потому как настоящая полицейская работа во много раз скучнее… и страшнее самого страшного фильма ужасов.

– Ну что здесь, Билли? – спросил Джек тучного полицейского, лежащего грудью на капоте.

Тот обернулся:

– Два заложника, Джек. Жена и восьмилетний сын какого‑то ниггера, который стережет вон тот здоровенный дом. Похоже, оба ранены. Ублюдок совсем рехнулся, кричит, что они слуги дьявола.

– Группу захвата, дежурную бригаду психиатров вызвали?

– Будут с минуты на минуту…

– С минуты на минуту… Нет у нас этих минут, Билли.

Томпсон вытащил из кобуры пистолет.

– Эй, Джек, – громадный полицейский положил свою лапу на плечо Томпсона. – Куда ты опять лезешь? Подожди парней из SWAT, пусть каждый делает свою работу.

– Не думаю, Билли, что наша работа сидеть за машинами и ждать, пока этот ненормальный прикончит женщину и ребенка.

– Притормози, парень, – сказал Билли. – Вижу, тебя не переубедить. Но люди уж сто лет как бронежилет изобрели, и тут тебе не Россия, чтобы голой грудью на бешеного медведя лезть. Давай‑ка доставай из своего тарантаса скорлупу, помогу тебе запаковаться.

Джек посмотрел в сторону своей машины, стоявшей в конце улицы. Пять минут туда, пять обратно… И покачал головой:

– Слишком долго.

– Черт, – с чувством произнес Билли. – Тогда давай так. И не спорь! Если уж решился, то не теряй времени!

Он быстро снял с себя тяжелые кевларовые доспехи и протянул их Томпсону. Джек только ростом уступал громадному Билли, в плечах они были как родные братья, так что бронежилет товарища пришелся бы ему как раз впору.

– Слушай, Билли, ты же знаешь, что только бабка моя родилась в России, а я сам сроду там не был, – огрызнулся Томпсон, ныряя в подставленные доспехи. – Спасибо, конечно, только сам давай‑ка вали отсюда подальше, за деревья. Увидит кто из начальства без броника, будет тебе на орехи.

Огромный Билли осуждающе покачал головой.

– Плохо ты обо мне думаешь, ковбой, – сказал он. – Как сам лезть под пули, так это нормально. А я должен начальства бояться? Иди, я тебя прикрою.

Томпсон не стал спорить и мягкой кошачьей походкой, удивительной для такого крупного человека, направился к дому. Сильный удар ногой в замок… Косяк, раздираемый железным языком замка, коротко вякнул – и дверь резко отскочила внутрь… Темнота коридора сыро и влажно дохнула в лицо сержанта тем самым запахом смерти, который он учуял ещё только подъезжая к дому охранника.

Сейчас этот запах витал везде – он был гуще, он лез в глаза и ноздри, скрёб по коже и по нервам, заставляя крепче сжимать шершавую рукоять пистолета. Чёрный ствол «беретты» медленно поворачивалось из стороны в сторону, как нос породистой охотничьей собаки… На запах… На почти осязаемый запах смерти…

* * *

– Папа, папочка, за что?! Помогите! – раздался детский голос откуда‑то из глубины здания.

Джек осторожно пошел на крик, каждую секунду ожидая, что сумасшедший кинется на него из темноты или откроет огонь.

Скрипнула половица… Джек замер…

Тусклый свет уличного фонаря едва пробивался сквозь окно. Томпсон не мог определить, из‑за какой двери кричал ребенок. Он крался вдоль стены, навострив уши, словно волк, каждую секунду ожидающий выстрела.

Дата добавления: 2015-05-06