КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Закон человека 3 страница
А он – гнил. Заживо. Медперсонал, чья зарплата была меньше пособия по безработице, выплачиваемого нищим где‑нибудь за границей, в большинстве своем особо не рвался выполнять свои обязанности. Только иногда престарелая санитарка тётя Клава, умеющая материться громко, длинно и заковыристо, откидывала одеяло и, отодвинув огромным марлевым тампоном прозрачную трубку катетера, мыла несчастного, ворча: – Ишь, разлёгся, окаянный. Давай поднимайся! Долго я буду тут тебе мудё намывать? Пушшай девки помоложе ими занимаются, прости господи. Шевелись, хоть пробуй помаленьку, а то так всю жисть и проваляешься… Потом она поправляла подушку и уходила, качая головой и шепча про себя: – И за что ж такого молодого‑то покарал, Господи? Ему б жить да жить. А так‑то что? Мертвец – не мертвец… Мученик, одно слово…
…Пролежни на спине из красных пятен постепенно превращались в смердящие раны. Вонь от разлагающегося заживо тела стояла невыносимая. Тараканы ползали по нему целыми стаями, щекоча лицо длинными усами, забираясь в уши и ноздри. Кто‑то принес здоровенный щит, сколоченный из неструганых досок, и прикрепил его к койке, отгородив страдальца от взоров других обитателей палаты. Так он и лежал, задыхаясь в собственных испарениях, между деревянным щитом и стеной, разукрашенной дырами от обвалившейся штукатурки. Полутруп в полугробу, мечтающий лишь об одном – когда же всё‑таки смерть, наконец, смилостивится и придушит его до конца своей костлявой лапой. Когда же совсем сдавали нервы, он дико кричал, кусая губы и захлебываясь кровавой, вязкой слюной. Прибегал доктор и быстренько делал укол, после которого лейтенант сразу же проваливался в тяжёлый, полный кошмаров сон. Жуткие, словно сошедшие с офортов Гойи или полотен Валеджи существа протягивали к нему вонючие морды и влажно лизали в лицо. Мёртвые чернобородые люди высовывали из‑за одеяла подгнившие хари и лыбились синими пастями, сочащимися трупной жижей. Огромная собака снова и снова с противным хрустом вгрызалась в шею и чавкала где‑то там, за спиной, перемалывая зубами его позвоночник. Иногда приходил чёрный демон и смотрел горящими, как угли, глазами ему в лицо, положив на сосновую перегородку белые кисти рук. – Забери меня к себе в ад, гнида, забирай меня к чёрту или уходи! – орал Калашников, брызжа вязкой слюной в бледную рожу. Но посетитель не уходил, а только смотрел, ковыряя лицо офицера огненным взглядом. Вот и сегодня он тихо возник за перегородкой и опять уставился. Скотина! – Ну какого хрена тебе надо, красноглазый? – устало спросил Калашников. Сейчас ему было хорошо. Все плыло перед глазами, сознание ненадолго успокоилось, подчиняясь действию морфина, освободив калеку на время от пропахшей мертвечиной реальности и пока что не тревожа засевшую в подкорке нечистую совесть. – Пришел по мою душу? Так забирай её, если оно тебе надо. Мне не жалко. Только сделай это побыстрее. Тонкие губы привидения растянулись в неком подобии улыбки. Дрогнула белая рука, сползла с доски и потянулась к лицу инвалида. Калашников закрыл глаза. Так вот оно как. Стало быть, не трепались предки наши в священных книгах насчет ангела Смерти. Оказалось, всё так и есть… Что‑то острое вонзилось в затылок. Калашников услышал, как с картонным треском рвётся кожа, как ледяная лапа привидения проникает в его голову и начинает ковыряться в мозгу. Он попытался закричать, но вопль застрял в горле, не давая вздохнуть. Лейтенант открыл глаза и увидел, как его беспомощное тело волочится, словно большая тряпка, прямо по упавшей на пол деревянной перегородке, как здоровенные занозы втыкаются в кожу и ломаются с треском, оставляя на слегка потемневшей поверхности щита светлые полоски. Он ещё успел удивиться, увидев краем глаза, что соседи по палате спокойно занимаются своими делами, не обращая ни малейшего внимания на творящийся произвол. Его тащили за руку. Тело лейтенанта волочилось по полу, безвольно мотаясь из стороны в сторону. Потом голова стукнулась обо что‑то твёрдое, и Калашников потерял сознание…
* * *
Очнулся он от тишины. Или от боли? Скорее всего, от того и другого вместе. Ему, привыкшему за долгие месяцы к постоянному больничному шуму, суете и жалобам лежачих пациентов, гулкая тишина огромного гостиничного номера давила на уши и причиняла неясное беспокойство. И ещё боль… Ныло и страшно зудело тело, особенно в тех местах, где пролежни успели превратиться в язвы. Но оно болело! Он чувствовал его!!! Калашников крепко зажмурился, потом резко открыл глаза. Ничего из только что увиденного не исчезло. Тот же ослепительно‑белый потолок в завитушках над головой, тот же багровый диск заходящего солнца за окном, громадным, как экран кинотеатра. Ещё не веря в чудо, он попробовал пошевелить пальцами. Худые, обтянутые сухой кожей фаланги слабо дёрнулись в ответ. И тогда он заплакал. Крупные слезы катились по небритым щекам и уже весьма неслабо успели промочить подушку, прежде чем лейтенант сумел взять себя в руки. – Эй, ну как тебе боевой офицер, который распустил сопли, словно кинутая хачиками шалава? – спросил он у гипсового рельефного амура, целящегося в него с потолка из крошечного лука. Толстенький жопастый амур ничего не ответил, продолжая метиться офицеру стрелой куда‑то в район причинного места. – Ты, мужик, это брось! – серьезно сказал ему Калашников. – При таком раскладе, глядишь, оно мне ещё пригодится. Еле слышно скрипнула дверь. В номер вошла женщина, неся перед собой большой поднос, уставленный хитро украшенной посудой. От подноса пахло так, что измученный желудок лейтенанта сжался в комок и подпрыгнул куда‑то к горлу. Его замутило. Больше года лёжа в своем полугробу, он почти ничего не ел, и земной поклон тёте Клаве, которая не забывала хоть раз в день, да покормить калеку водянистой больничной кашей… «Не обдели же благодатью Своей, Господи, таких вот тёть Клав, которые подходят порой к смердящим больничным койкам и вершат свой великий подвиг не за деньги и не во славу Твоего имени, а лишь по велению прекрасной души своей», – подумал, а может, впервые в жизни помолился лейтенант Калашников. Женщина шла к его кровати, но что‑то странное было в её походке. Тренированный глаз бывалого вояки заметил это ещё издали, как только женщина переступила порог. «Ишь ты, спину держит прямо, будто палку проглотила. Идет ровно, по линеечке. И глаза‑то, а! Итить вашу маму, она ж не моргает!» Странная официантка сгрузила поднос на стол и, повернувшись к Калашникову, уставилась невидящим взглядом куда‑то ему за спину. – Вам просили передать, чтобы вы никуда не выходили из номера. Отдыхайте, набирайтесь сил. Когда понадобитесь, вам сообщат отдельно. «Ишь ты, – подумал лейтенант. – Машка‑то хоть и с рязанской мордой, а акцент – ещё тот. Можно подумать, что только из Гарварда подруга. А взгляд‑то… Жуть». – И кому ж это, милая, я могу понадобиться? Кому я вообще упёрся в этом городе? Не просветишь часом, что у вас тут за чудеса творятся, и кто это меня сюда определил? – Вам просили передать… – снова заученно начала женщина. – Всё‑всё, понял, подруга. Можешь идти. Больше вопросов не имею. Вдруг как‑то сразу накатила слабость. Калашников откинулся на подушку. «Да и какие, к дьяволу, могут быть расспросы, – подумал он. – Всё помаленьку выяснится. А тот, кто это сделал для меня, теперь может вообще ни черта не объяснять. Я ему и так по гроб жизни обязан». Женщина повернулась на девяносто градусов и, шагая на манер заводной куклы наследника Тутси из старого фильма, вышла из номера.
* * *
– Ну‑ка, давай ещё раз. Ты заходишь, а он стоит к тебе спиной. В халате. Так? Практикант тупо кивнул головой. Допрос продолжался уже второй час. Антон уже несколько раз успел рассказать свою невероятную историю этому идиоту в погонах. Но идиот не отставал и заставлял пересказывать всё сначала, постоянно перебивая и запутывая в деталях. – Ты подходишь, и что? – А он мне – шить, говорит, умеешь? – И ты его зашил? – Угу. Вроде зашил. – Лицо пришил ему на место? Отрезанное? – Ну. – Отлично. Макаренко откинулся на спинку стула. Да нет, пацан вроде не похож на наркомана. Хотя кто его знает? Сам черт сейчас не разберет эту современную молодёжь… – А ну‑ка, рукава задери. – Чего? – Руки покажи. – А… Ясно. Антон задрал рукава и предъявил следователю пару длинных, тонких рук в синих прожилках вен под тонкой кожей. – Вы думаете, что я наркоша? Или псих? Ну тронулся парень умом или обкурился чего и оторвал доктору голову. Логично, гражданин следователь. Возможно, вы быстро расследуете это дело и начальство объявит вам благодарность с занесением… Если, конечно, раньше не помрёт со смеху. – Слышь, студент, ты тут не умничай. Чай, не у мамки на блинах находишься, – одернул Андрей готового уже забиться в истерике парня. Чего греха таить, присутствовала у него поначалу такая мыслишка. Но потом он соразмерил узкие плечики практиканта с габаритами убиенного и прикинул: ну ладно бы ещё у того просто шею свернули, дело, в общем, несложное, хотя и требующее некоторой сноровки. Сам в горячих точках, помнится… Ну да ладно. Но тут башку не просто свернули, а перекрутили и оторвали на фиг, как жестяную пробку с винтового горлышка водочной бутылки. Это ж не хухры‑мухры. Это же сила немереная, нечеловечья. Ну ладно, ученые пишут, что бывают у людей всплески такой силы – мол, резервы организма активизируются. Вон, недавно писали, женщина автомобиль подняла, который на ее ребенка наехал. Или псих в дурдоме, санитарами зашуганный, решетки на окнах смял, будто пластилиновые, выдрал их из откосов и со второго этажа выпрыгнул. Но будь этот дохляк трижды псих, хрен он кому голову этими ручонками оторвет. И труп, по делу проходящий, зарегистрированный и проштампованный, где? Черти с квасом съели? Или и вправду воскрес мертвяк, как библейский Лазарь, морду себе обратно присобачил и сделал ноги? Загадка, однако, туды её в качель. Следователь затянулся, выдохнул неслабый клуб дыма, и напряжённая физиономия практиканта маленько расплылась, подернутая серой дымкой. Андрей усмехнулся уголком рта, подписал пропуск и протянул его парню: – Ладно, гуляй до поры, убивец. Больше на чужие головы не покушайся. Практикант нервно хмыкнул и шустро испарился. – Да уж, дело ясное, что оно тёмное, – бормотал себе под нос Макаренко, подшивая новые документы в неуклонно толстеющее, но упорно не желающее раскрываться дело. – Ой, вовремя слинял Трошичев на государственный пансион, ой как вовремя! Фиг бы разгреб старый сыщик эту неясную хрень. А я так скоро через неё как пить дать умишком тронусь. Хотя ничего особенного. Обычная работа. От перестановки слагаемых, сами понимаете… Подумаешь, мелочи – старый труп убёг, новый появился. Как Дед выражается, «не требующий доказательств очевидный факт, благодаря которому расследование значительно продвинулось вперед…». Телефон внутренней связи задребезжал неожиданно громко и противно. – Ага, вот и Дед, лёгкий на помине. Андрей задумчиво посмотрел на скульптурную группу, создавшую столь неблагоприятный для ушей звук, – телефон, плюс прислоненный к нему стакан, плюс чайная ложка в нем, плюс еще какая‑то звенящая невидимая дрянь с той стороны из серии «хлам, заполняющий стол», – и снял трубку. – Макаренко? Голос Деда звучал одухотворённо и возвышенно, словно он только что постригся в монахи и собирался прочитать по телефону свою первую проповедь. – Так точно, товарищ полковник. – Срочно зайдите ко мне в кабинет. Обычно это «срочно зайдите» означало либо очередной разнос, либо очередной «висяк», либо… да мало ли каких каверз может устроить начальство простому смертному? По‑любому «срочно зайдите» – это не есть хорошо. Но чтоб таким голосом… Андрей осторожно вплыл в начальственный кабинет, состоящий из длиннющего стола, стульев, кресла шефа и солидных размеров известного портрета над ним. Помимо собственно самого шефа во главе стола, за длинным столом восседали две весьма подозрительные личности. Один – длинный с худым лицом и женскими руками – весьма смахивал манерами на представителя популярных ныне сексуальных меньшинств. Второй, по виду его телохранитель, обладал внушающими уважение плечами, шварценеггеровской нижней челюстью и взглядом египетского сфинкса. «Эге, наш человек», – сразу отметил про себя Андрей. Шеф оживленно трепался с длинным «сексменьшинством» по‑английски, не обращая внимания на вошедшего следователя. «Меньшинство» тоже не удостоило повернуть свою благородную голову. Зато телохранитель мгновенно вертанул носорожьей башкой, быстро ощупал Андрея взглядом, сделал какие‑то свои, одному ему понятные выводы и отвернулся. «А вот вам крайне любезный заморский гость со товарищи, встречающие бравого русского милиционера. Бурные аплодисменты, переходящие в овацию в положении стоя», – саркастически ухмыльнулся про себя Макаренко и сел на крайний стул, который не преминул протяжно заскрипеть под изрядным весом следователя. – А, Андрей, – опомнился шеф. – Познакомься. Наши американские коллеги. Господин Крис Хоук из Интерпола… «Сексменьшинство», услышав своё имя, важно кивнуло надменной рожей. – …и сержант Джек Томпсон, полиция Нью‑Йорка. «Носорог» на этот раз башку повернуть не удосужился, а лишь, набычившись, опустил её еще ниже, совсем положив на широченную грудь свою знаменитую челюсть. – Как же, как же, весьма польщен. Андрей Макаренко, погоняло Педагог. Или Висяк – это уж кому как больше нравится, – представился Андрей. Копившееся всё эти дни раздражение начало предательски ёрзать под ложечкой, грозя выплеснуться наружу. – И чем обязан? – Кончай придуриваться, Андрей, – шеф нахмурил брови. – Люди из‑за границы приехали. И кстати, их интересует дело, которым ты занимаешься. У них есть серьезные предположения, что это их серийный убийца орудует в Москве и часть твоих трупов – его рук дело. Сержант Томпсон будет тебе помогать. Личная просьба руководства Интерпола. Врубаешься? – А как же, – кивнул Андрей. – Чего ж тут не понять? Мы ж сами без них сроду не разберемся. Все говно – к нашему берегу… Андрея понесло. Надменные импортные хари в кабинете шефа были последней каплей. Теперь ему уже было на всё наплевать. Глаза Деда округлились, челюсть отвисла. А у какого начальника она бы осталась на месте после такого, да ещё в присутствии иностранных гостей? Правильно, ни у какого. И какой подчиненный остался бы после этого на занимаемой должности? Идиотский вопрос, правда? Андрей встал и направился к выходу. Всё и так ясно. «Ну и чёрт с ними со всеми, – думал он, входя к себе в кабинет исключительно для того, чтобы забрать своё копившееся месяцами в ящиках стола барахлишко. – Пойду какой‑нибудь рынок охранять, нарушителям порядка морды чистить. А что, дело привычное. Это не иностранным пидорам жопы лизать». В кабинет кто‑то вошел. Андрей, согнувшись, продолжал ковыряться в ящике, не обращая внимания на посетителя. «Кто‑то» пододвинул стул, уселся. Раздалось характерное бульканье. Макаренко разогнулся и вылупился на доселе невиданную картину. Дед сидел в его кабинете прямо на столе и разливал в граненые стаканы самый что ни на есть настоящий армянский пятизвездочный коньяк. Закончив процедуру, он пододвинул один стакан Андрею: – Давай, парень. Ещё не пришедший в себя от удивления Макаренко взял стакан и не глядя махнул его залпом, ничего не почувствовав. Интересная штука стресс. Он знал еще с войны – когда на взводе, даже чистый спирт идёт как вода. Дед выпил, крякнул, поставил стакан и внимательно посмотрел на Андрея: – Сдержанней надо быть, следователь. Рожа того длинного, честно говоря, мне самому – поперёк горла. А этот Томпсон… Видишь ли какое дело. Тот маньяк его жену прямо в церкви убил и на стене распял. И ребёнка тоже. Так что зря ты психанул, Андрюха. После такого на весь мир волком смотреть будешь. Этот полицейский, для того чтоб его в Россию отправили и самому этого гада поймать разрешили, полгода по инстанциям бегал, пороги обивал, в коридорах, считай, жил. Чуть с работы не вылетел, однако своего добился. Ты бы помог мужику. Глядишь, и он тебе на что сгодится. Напряжение начало помаленьку отпускать. Может, коньяк подействовал, может, хитрый Дед своими речами задел какую струнку в душе, но Андрею вдруг стало стыдно. – Да я… это… товарищ полковник… Дед, ты уж не серчай, ладно? Просто я с войны такие вот надменные иностранные рожи забыть не могу. Они тогда независимыми наблюдателями назывались. Между трупами наших пацанов, в клочья разодранных, ходить имели привычку, фотографировать и в блокнотиках черкать. А потом интервью по СNN передавать о зверствах русских солдат… Андрей треснул кулаком по столу так, что телефон недоуменно вякнул и свалился на пол. – А вот мебель тут и ни при чем, – терпеливо заметил Дед. – Ты, Педагог, успокойся и чеши‑ка сейчас домой. Завтра вместе с сержантом Томпсоном приступишь к расследованию. Я тебе под это дело персональную машину выделяю. Смотри, не угробь тачку вместе с американцем, а то потом греха не оберемся. Вопросы есть? – закончил он уже официальным тоном. – Как же я с ним работать буду, если он по‑русски ни бум‑бум? – Не волнуйся, у него, кажется, бабка из России, он по‑нашему не хуже нас с тобой лопочет. Ещё вопросы? – Никак нет, товарищ полковник. – Ну и чудненько. Дед встал со стола, выдохнул шумно коньячный дух, одёрнул китель и направился к выходу. – А я думал, вы меня сейчас того… Без выходного пособия, – вслед ему сказал Андрей. – Вот ещё, – бросил полковник через плечо, берясь за дверную ручку. – Выговор, само собой, получишь. А вот увольнять… Кто ж мне будет «висяки» раскрывать, если я всех своих волкодавов с работы повыгоняю? Уже давно закрылась дверь за полковником, а Андрей всё сидел за столом, положив голову на сложенные руки и глядя на потёртую фотографию, с которой улыбались ему два чем‑то похожих парня в выгоревшей на солнце полевой форме.
* * *
Всю ночь его жрал комар. Он вился над ним, вытаскивая противным зудом из мягких объятий сна, с воем врывался в ухо, жалил в лоб и щеки, горящие от безуспешных попыток прихлопнуть паскудное насекомое. И в то же время этот хитрый летающий зверь всегда успевал вовремя смыться и надежно спрятаться, когда Иван включал свет и прочёсывал взглядом каждый квадратный сантиметр обоев в поисках вредителя. Наконец под утро сытый комар оставил парня в покое, улетев куда‑то переваривать добычу. Иван ненадолго забылся беспокойным сном, в котором – вот уже которую ночь – громадный мужик в пятнистом десантном камуфляже гнался за ним и вот‑вот должен был, настигнув, начать гвоздить его железными кулачищами. Но тут из‑за крыши дома напротив выглянуло солнце и мазнуло по закрытым векам огненными пальцами лучей, словно говоря: «Хорош дрыхнуть, парень. Есть дела поважнее». Иван с трудом разлепил глаза. Голова гудела после бессонной ночи, лицо отчаянно чесалось в тех местах, куда приложился своим хоботком ночной кровопийца. Парень повалялся в постели ещё маленько, зевнул, потянулся и резко поднялся с кровати… Комар сидел на противоположной стене, умело замаскировавшись в тени шкафа. Раздутое брюхо, под завязку наполненное просвечивающей сквозь тонкую кожицу кровью, выпирало по бокам и, казалось, ежесекундно готово было взорваться от чрезмерного давления. Не отрывая от врага взгляда, исполненного жаждой мести, Иван медленно потянулся за журналом. Он с наслаждением представил, как сейчас эта ненавистная тварь взорвётся от удара, как его, Ивана, отмщённая кровь брызнет на обои и несмываемое бурое пятно впоследствии заставит других летающих гадов крепко призадуматься, прежде чем кусаться и не давать людям спать по ночам… Он занес свернутый вдвое журнал и… Ударить Иван не успел. За секунду до шлепка насекомое само вдавилось в стену, словно прибитое невидимым кулаком, и расплылось по ней, покончив с жизнью неизвестным науке способом. – Н‑да, братан. – сказал Иван, задумчиво глядя на погибшего странной смертью комара. – За неимением версий, как ты умудрился сотворить такое, остановимся на том, что у тебя проснулась совесть и ты сделал себе харакири. Последнее время всякие такого рода штучки начали действовать Ивану на нервы, несмотря на данное самому себе обещание не думать о необъяснимом и вообще не заморачиваться. Лицо совсем зажило, даже следов не осталось. Осталась куча вопросов, на которые не было, да и не могло быть ответов. До приезда милиции Иван успел обыскать квартиру покончившей с собой Жанны, но не нашел ничего, что бы могло послужить разгадкой, кроме внушительной пачки долларов. Возвращаться домой было рискованно, и деньги, экспроприированные в качестве военного трофея, как раз пригодились для того, чтобы снять более‑менее приличную квартирку и купить у древнего старика по объявлению в газете не менее древний «сороковой» «москвич». Но и на то, что после всех этих трат оставалось от адвокатского наследства, можно было без проблем пару месяцев плевать в потолок и кутить как душе угодно, выветривая из головы воспоминания о тюрьме и недавних невероятных событиях. А события не преминули тут же напомнить о себе. В первый же день, вернувшись домой, он попытался отвернуть намертво заклинивший кран с горячей водой. Повернул – не поддаётся. Нажал сильнее, и… никелированная ручка рассыпалась на куски. И не потому, что проржавела насквозь… Иван задумчиво покатал на ладони металлическое крошево, потом, выбросив его в мусорное ведро, глубокомысленно заметил: – Угу. Это называется сила есть, а ум – попозже. Как же теперь девок‑то за бюст мацать? Нажмешь посильнее – и: «Видно, не судьба, видно, не судьба, видно, нет любви, видно, нет любви… Ты не трожь за бюст, ты не трожь за бюст…» Бронзовый бюст какого‑то мыслителя с глубокомысленными складками на лбу стоял на серванте, рассматривая Ивана вылупленными глазами без зрачков. «Ты не трожь за бюст, ай да ты не трожь…» Продолжая напевать, Иван подошел к серванту. «В рожу не смотри, в рожу не смотри, а то вырву глаз, а то вырву глаз…» Мыслитель продолжал нагло смотреть. Иван протянул руку, прижал мыслителя затылком к стене и, словно в пластилин погрузив пальцы в бронзу, выдрал из глазницы бюста крохотный кусочек металла. – Вот так. Так что ни фига, – сказал Иван и, оторвав от засохшего в вазе букета цветную ленточку, перевязал бронзовой голове изуродованную глазницу, отчего мыслитель сразу стал похож на пирата. Иван пожал плечами: – Клево. В фокусники, что ль, податься? Или обратно в грузчики? Он плюхнулся на диван, заложил руки за голову и, уставившись в потолок, начал представлять вхождение в трещину по методу Леви. Вхождения не получилось, зато в голову пришла фраза. «Достижение нирваны – это философски обоснованное плевание в потолок». – Понятно, – сказал Иван сам себе. – Помимо того, что ты стал очень сильным, ты стал еще и очень умным. Охохонюшки. Какие мы стали крутые – куда деваться, на три буквы послать некого. Он зевнул и отвернулся к стенке… Когда Иван проснулся, за окном был уже вечер. Парень потянулся, спустил ноги с дивана и вдруг ясно услышал чей‑то голос: – Итить твою мать, паскуда! Куда ты, тварь такая, мою бутылку заныкала? Голос шёл не откуда‑то со стороны, а как бы сам собой рождался в голове и звучал в мозгу, минуя барабанные перепонки. К нему тут же подключился ещё один, визжащий противным дискантом: – А то ты, падла, никак ни нажрёшься! С трех работ за пьянку выгнали, а тебе все мало, утроба твоя бесстыжая! Потом появились еще голоса. С каждой секундой их становилось все больше и больше. – Что за херня? – прошептал не на шутку испуганный Иван. Через несколько минут голова гудела и разрывалась на части от десятков чужих мыслей, которые все и сразу орали в его измученном мозгу, будто в испорченном радиоприемнике. Он сразу вспомнил – от такой же напасти погиб его отец, пустивший себе пулю в лоб, лишь бы не слышать этого кошмара. Ивану показалось, что голова сейчас взорвется. Он сжал виски руками и заорал со всей мочи: – Хватит, суки‑и‑и!!! Не могу больше!!! Голоса исчезли. Иван осторожно отпустил голову и огляделся по сторонам. Тишина… Ни голосов, ни писка, ни шороха. – А ну‑ка, ну‑ка… Он представил себе пьяного соседа за стеной и сосредоточился. И тут же услышал: – Я ж к тебе, Валька, со всей душой. А ты, как падла последняя, пузырь спрятала… Отдай, Валь, будь человеком. Шланги горят… Слушать дальше излияния алкаша за стеной Иван не стал, но сделал для себя соответствующие выводы. Ну и утро! То комар, то голоса… Чудеса, да и только. «Надо же, – думал он, стоя под ледяным душем. – Все, что нужно было сделать отцу, так это приказать голосам его не доставать! Как мало нужно порой для осуществления желания – всего‑навсего четко и внятно его высказать… Да уж, с такими способностями не пропадёшь. Точно, надо в фокусники податься. Или в экстрасенсы. А чё – пришел лох, а ты к нему в башку залез – и сразу выдал и про папу, и про маму, и про тёщу в Мухосранске. Не пыльно. И задницу не отстрелят, и обратно в кутузку не попадешь… Кота бы разыскать, коли жив ещё. И Машку. Не забывала ведь девчонка, каждый месяц дачки в тюрьму засылала…» Машиного телефона у него не было. Да и адреса она не оставила. Он уже пытался до визита Жанны звонить в ресторан, тот, который «У Артура», но безуспешно. Тогда Иван решил посетить ресторан сам, но слишком ретиво разворачивающиеся события не позволили ему осуществить свои намерения. А вот сейчас времени стало вдруг навалом. Но, прежде чем идти на поиски девушки, Иван первым делом соорудил для удлинившегося меча новые ножны, пустив на них старую кожаную куртку. Остатки куртки он порезал на ленты и соорудил для меча нечто вроде перевязи для скрытого ношения за спиной. После чего перекусил черствым хлебом и молоком из пакета, найденного в холодильнике, оделся, пристроил сзади под пиджак здоровенный черный кинжал в самодельных ножнах, вышел из квартиры и направился по знакомому адресу.
* * *
То, что когда‑то ютилось в помещении бывшего платного туалета, теперь раскинуло свои щупальца на всё двухэтажное здание. Окна полуподвала, а также первого и второго этажа были забраны решётками, за которыми виднелись дорогие тяжёлые шторы, закрывающие внутренности бывшего ресторана от любопытных взглядов прохожих. Неоновая вывеска «Ресторан „У Артура“» тоже исчезла. Теперь над новой дубовой дверью с золотыми ручками вывески не было вообще. Только переговорное устройство с золотой кнопкой рядом с дверным косяком. Иван поднял руку, собираясь нажать на кнопку, но тут внезапно щелкнул замок, и дверь открылась сама, выпуская наружу хорошо одетого, плечистого мужика. Мужик смерил Ивана взглядом и, ничего не сказав, направился к черному «мерседесу», припаркованному неподалеку. Дверь закрывалась медленно, словно ожидая, не надумает ли богатый клиент вернуться. Клиент не вернулся, зато Иван успел подставить ногу и проникнуть в помещение. Угу. Полумрак, сигарный дым, стойка бара, тонущая в клубах этого дыма, столы разных размеров и люди за этими столами. Одни резались в «Блек Джек», с силой бия картами по зеленому сукну столов, другие горящими глазами следили за шариком рулетки, при каждой остановке оного заполняя спёртый воздух воплями и между делом достаточно чувствительно щипая длинноногих блондинок за упругие задницы, отчего те скалились накрашенными ртами и жеманно повизгивали. Понятно. Казино без вывесок для акул московского бизнеса. Скорее всего, только для своих акул, чужих здесь точно не ждали. Когда Иван захлопнул за собой дверь, на него сразу удивленно уставились несколько десятков пар глаз. К нему тут же подскочил огромный охранник со злыми глазами. – Кто такой? Чего надо? – Я на минуту, – смиренно сказал Иван. – Ты бы мне сказал как Машу или Артура найти. И я сразу уйду. – Ты и так уйдешь, – прошипел охранник. – Причем немедленно. Он двинулся на Ивана массивной тушей, но тот поймал его за запястье и, сосредоточившись, слегка сдавил. Ретивый охранник резко остановился, будто напоролся на стену, побагровел и начал хватать ртом воздух. – Так ты, может, все‑таки скажешь, земляк, где мне их найти? – Отпусти… Отпусти, всё скажу… Иван несколько ослабил хватку, и незадачливый вышибала смог, наконец, вдохнуть. – Артур ресторан продал. И уехал. Куда – не знаю.
Дата добавления: 2015-05-06; Просмотров: 271; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |