Закон человека 7 страница

– А двумя кусками не подавишься? – поинтересовался Макаренко.

Фёдор удивленно вскинул брови.

– Ну ты интересный человек. Тебе стволы надо небось не «мокрые» и не китайские? Причём ведь захочешь, чтоб номера не пиленые были? Совсем без номеров, то есть? А такие в Москве только два человека делают за немереные бабки. Себе в убыток, считай, работаю.

– Да, ты уж точно себе в убыток работаешь, – усмехнулся Андрей и повернулся к Томпсону: – Ну что, потянем две штуки за стволы?

На лице американца отразилась мучительная работа мысли. Макаренко поглядел выжидающе на напарника, побарабанил нетерпеливо пальцами по столу и только потом до него дошло:

«Эх ты, разговорился по фене. Он же не понимает ни черта».

Ухватив со стола клочок газеты, он нацарапал авторучкой «2000$». Томпсон клацнул разом отвисшей челюстью, потом вздохнул тихонько и, вытащив из внутреннего кармана кожаное портмоне, отсчитал необходимую сумму. В узких глазках Фёдора блеснули огоньки. Он сделал неуловимое движение, и деньги исчезли, как по мановению волшебной палочки.

«Наверное, старый уркаган где‑нибудь подрабатывает факиром, – подумал Макаренко. – Мало того что баксы испарились. Интересно, куда он их засунул?»

Действительно, на хозяине квартиры, кроме халата и тренировочных штанов с зашитыми карманами, ничего не было. Но Федя, видимо, не боялся простудиться в холодную осеннюю ночь. Он нырнул в давно не видавшие щётки ботинки, накинул на плечи лёгкую ветровку и направился к выходу.

– Далеко собрался, друг сердешный? – спросил Макаренко.

– Волк тебе тамбовский друг, – проворчал Фёдор. – Небось думаешь, я на всю голову контуженый товар дома держать? Буду скоро, ждите.

Хлопнула дверь. Полицейский резко повернулся к Андрею, отчего стол, на котором он сидел, зашёлся в предсмертном скрипе.

– Ты почему назвать меня глухой и немой? – возмущенно зашипел он. – Ты выставил из меня идиот? И почему такой большой сумма? Я читал, что у вас за такой деньги можно купить базука!

– Не надо им знать лишнего, Джек, – терпеливо разъяснил Андрей. – Тут же своя устная почта. У тебя акцент‑то – ещё тот. Завтра весь местный криминалитет будет знать, что по столице лазают чокнутый следак с иностранцем, которые ещё и вооружаются левыми пистолетами. Причем за приличные деньги. А послезавтра об этом будет знать моё начальство. У нас осведомителей ещё со времен КГБ выращивают, пестуют и поощряют, и никто их пока не отменял. Так что, чем меньше знают о нас – тем лучше. А насчёт денег… Ну что ж теперь делать, у нас не Америка, где пошел и купил что нужно. Спасибо, хоть так.

– У нас с этот проблема тоже не очень просто. А ты не думал, что твой друг захочет в нас стрелять, когда вернуться?

– Ну это вряд ли, – ответил Андрей. – Хотя… Ты прав. Бережёного Бог бережёт…

Прошло примерно минут двадцать. Еле слышно повернулся ключ в замке. Андрей на цыпочках прошёл по коридору и встал за входной дверью. Томпсон вытащил из кармана пахучую салфетку и, дабы не оставлять без надобности отпечатков пальцев, обернул ею горлышко стоящей на столе бутылки. Своё импровизированное оружие он спрятал за спиной.

Кухня была продолжением коридора, и потому ему со своего места было видно, как в образовавшуюся щель между входной дверью и косяком медленно всунулся пистолетный ствол. Как только вслед за стволом в щель просунулась рука, сжимающая оружие, Андрей резко саданул ногой по двери.

Послышался неприятный хруст, за которым последовал сдавленный крик. Пистолет упал на пол. Андрей ушел в кувырок, подхватил с пола оружие. Выйдя из кульбита в положение стрельбы с колена, Макаренко распахнул дверь пистолетом и прицелился. Из кухни вылетела бутылка и, прошелестев над головой Макаренко, нырнула в темноту лестничной площадки, на которой кем‑то была предусмотрительно разбита лампочка. Удар, звон, ещё один крик…

Андрей стрелять не стал. Вместо этого он сунул пистолет в карман, бросился вперед и волоком втащил в квартиру двоих бритых наголо парней, один из которых стонал и натужно матерился, держась за сломанную руку. Лицо другого заливала кровь из рваной раны на лбу.

Андрей с подоспевшим полицейским быстро связали бандитов их же поясными ремнями и, втащив их в единственную комнату, швырнули на пол. У того, кому в голову попала столь удачно брошенная Томпсоном бутылка, нашёлся ещё один пистолет, причем именно тот самый «макаров» без номера, который заказывал Фёдору Макаренко.

– Вот она нынче какая, доставка на дом, – хмыкнул Андрей. – Ай, хитрец Востриков! Послал пару шестёрок, мол, грохнут ментов – туда им и дорога. Тем более что милиция при исполнении обычно стволы не покупает. А не грохнут – при случае наплетет с три короба, что у него свои же отобрали товар, деньги и ключи и пошли кидать шибко богатых лохов. Неплохо устроился. Ни хрена не делая, бабки с клиента имеет. Раньше он так не чудил, я, по крайней мере, не слышал. Наверно, свалить решил за бугор и под финиш банкует. Да только, скорее, грохнут его за такие дела. Или, может, он так только с нашим братом?.. Ну ладно, посмотрим, сколько он вам, ребятки, отстегнул.

Макаренко пошарил по карманам пленников и нашел тысячу долларов.

– Понятно, – кивнул Макаренко Томпсону. – Как я и предполагал. Теперь ты знаешь, сколько здесь стоит твоя жизнь. Пятьсот баксов. И это ещё очень много.

Оставив связанных бандитов валяться на полу, милиционер и полицейский покинули негостеприимную квартиру.

– Держи, – Андрей протянул Томпсону конфискованные деньги.

Томпсон покачал головой и, отсчитав от пачки пять купюр по сотне, протянул их Андрею.

– Это уже не есть мой деньги, а военный трофей, который надо делить фифти‑фифти, – объяснил он в ответ на возмущённые попытки Макаренко вернуть доллары. – Мы же поделить пистолеты? Значит, надо делить все, что мы есть сегодня завоевать.

– Ну как знаешь, – хмыкнул Макаренко, заводя машину. – Будем считать, что мы сегодня не только вооружились, но и на бензин заработали.

* * *

Что‑то мягкое и тёплое толкнуло в плечо. Иван с трудом открыл глаза. Лютый обеспокоенно смотрел на хозяина и осторожно трогал его лапой – вставай, мол, видишь, мы переживаем.

В кресле напротив сидел Пучеглазый и с тревогой смотрел на Ивана. Меч по‑прежнему торчал в полу. В воздухе все еще пахло озоном, как в лесу после грозы, – устойчивый запах, похоже, и не думал выветриваться, несмотря на распахнутые окна.

Иван приподнялся на руках и сел, прислонясь спиной к стене. Попытался вдохнуть полной грудью. Сразу же острая боль саданула по рёбрам. Было такое впечатление, будто у него с груди только что сняли наковальню, по которой дюжий кузнец нехило прошёлся своим молотом. Кончики пальцев покалывало, руки онемели, как это бывает после хорошего удара током. Словом, то ещё состояние. Кот, будто чувствуя, как плохо хозяину, и будучи не в силах помочь, тоже начал ходить кругами, мучая уши Ивана противным, полным отчаяния мявом. Пучеглазый вскочил с кресла, подбежал:

– Иван, как вы себя чувствуете?

Это мельтешение вокруг начинало действовать на нервы. Боль, по обыкновению, стала утихать довольно быстро, и Иван попытался встать. Со второй попытки это удалось. Парень, поддерживаемый Пучеглазым с одного бока, кое‑как доплелся до дивана и рухнул на него.

– Как вы, Иван? Вам лучше? Вы видели его? Кто он, как выглядит?

Иван прикрыл глаза.

Перед ним явственно встала увиденная картина. Та же, что и тогда в метро. Бледное лицо с пылающими, словно угли, глазами. Чёрные дыры зрачков, плотно сжатые бледные губы, изуродованные кривой, ехидной ухмылкой. Какое‑то подобие алтаря в глубине комнаты, крест над ним… Живой, шевелящийся крест…

Иван резко поднялся. Всё поплыло перед глазами, но парень, схватившись за спинку дивана, восстановил равновесие.

– Куда ты? В таком состоянии… – заволновался Пучеглазый.

Иван оторвался от диванной спинки, подошел к торчащему из ковролина мечу и, поднатужившись, выдернул клинок из пола.

– Слушай, Пуче… Как тебя зовут, кстати?

– Валерием…

– Валер, ты уж определись. Ты ко мне или на вы? А то, когда волнуешься сильно, – путаешь.

– Да я… А как можно?

– Думаю, давно уже можно на «ты». Вообще, не люблю я это обозначалово – «ты», «вы», погоняла всякие. По привычке тебя Пучеглазым звал, так что не обессудь.

– Да я как‑то… Конечно‑конечно…

– В общем, Валер, будь другом, придержи кота до моего возвращения. Он ведь за мной кинется. Погибнуть может животинка ни за что.

– А ты – к нему… Ясно… – сказал Пучеглазый и вздохнул. – Может, помочь чем? У меня здесь связи…

– Да нет, спасибо, старина. Это моя разборка. Совсем озверела нечисть, пора её кончать раз и навсегда.

– Ну, удачи вам… то есть тебе.

Иван спрятал меч под пальто и шагнул к выходу.

– Скажи хоть, куда ты? Где искать в случае чего… – бросил вслед уходящему учёный.

– В случае чего искать будет нечего, – усмехнулся Иван. – Вот разве только на всякий случай… В гостинице на набережной тварь окопалась… Ну пока, ребята.

– Ни пуха ни пера.

– К Сетху.

Дверь закрылась. И долго ещё тоскливо смотрел на неё кот, ожидая, не вернётся ли назад хозяин, снова бросивший его на произвол судьбы.

* * *

– Вот он. Быстрее, за ним!

Макаренко рванул ручку двери. Из подъезда посольского дома выходил тот самый тип со снимка из архива СИЗО.

– Подожди.

На плечо следователя легла жёсткая ладонь американца.

– Я думать… или нет… как это… чувствовать, что, если мы немного следим, он привести нас к тому, кого я искать.

– А вдруг упустим? – простонал Андрей. – Сто пудов это он кореша моего на рельсы бросил…

– Это есть мой единственный шанс.

Томпсон взглянул Андрею в глаза:

– Так мы возьмем два зайца. И твой, и мой.

– Ладно, – кивнул Макаренко. – Но если он уйдет, это будет на твоей совести.

…Иван сразу почувствовал, что за ним наблюдают. В его голове с недавнего времени имелся как бы специальный отдел, фиксирующий чужие мысли, имеющие к нему непосредственное отношение.

За ним следили двое. Один искал его. Другой… В голове другого попеременно сменялись жуткие картины, которыми последнее время жил этот человек. Церковь. Распятые тела на стенах. Изуродованный труп ребенка. И над всем этим – ухмыляющийся лик красноглазого демона. Немного изменённый человеческим воображением, но, несомненно, тот самый, увиденный Иваном только что в его неожиданном кошмаре.

В другое время он бы непременно разузнал поподробнее, кто это столь навязчиво интересуется его персоной. Но только в другое время. Сейчас у него этого времени не было. Его ждали. Последователь древнего культа бога Сетха уже творил свою чёрную мессу. И он знал, как заставить своего врага не отвлекаться по пути на всякие мелочи.

Иван поднял руку, и первый же водитель, мчащийся мимо на своем автомобиле, тормознул и распахнул дверцу, подчиняясь мысленному приказу Меченосца, воина Бога Солнца, давным‑давно забытого людьми.

* * *

Лифт мягко остановился и с тихим шелестом распахнул перед ним двери, обитые серебристыми панелями. Иван вышел из кабины. Тихое жужжание за спиной заставило его обернуться. Лифт пытался захлопнуться, но что‑то мешало ему. Створки дверей беспомощно дёргались, словно в конвульсиях, и вновь разъезжались в стороны.

Ивану показалось на мгновение, что из лифтовой шахты вылезли и зацепились за створки черные, гибкие стебли какого‑то растения, похожие на щупальца. Парень зажмурился, мотнул головой, открыл глаза…

Нет, конечно, показалось. Просто, наверное, какая‑то неисправность.

Иван повернулся на каблуках и шагнул в коридор, оставив за спиной жалобно визжащий в агонии механизм.

…Он шёл по длинному, безлюдному коридору. Странно, но похоже, что на этаже действительно никого не было. Может быть, люди попрятались в своих номерах, скрываясь от возможных последствий уличных беспорядков, а может, ушлые иностранцы, вовремя сориентировавшись в обстановке, быстренько собрали свои дорогие кожаные чемоданы и сейчас мчались по дороге в ближайший аэропорт, спеша поскорее сбежать из Москвы, отгородясь сотнями километров океана от этой сумасшедшей России с её вечными политическими кризисами.

С высоченных потолков лился мёртвый белый свет люминесцентных ламп, которые периодически гасли, мигали и снова вспыхивали каким‑то неестественным, потусторонним светом, отчего казалось, будто коридор ежесекундно преображается, сокращается и пульсирует, словно чрево какого‑то гигантского червя. Высоченные, под стать потолкам, деревянные двери с обеих сторон нависали над головой, и в хитрых завитушках багета чудились чьи‑то глаза, следящие за человеком, медленно идущим вдоль длинной череды безмолвных гостиничных номеров.

Ботинки утопали по щиколотку в мягкой ковровой дорожке, которая бесконечной лентой текла по полу. Вдруг Иван увидел, как впереди зашевелился высокий ворс и, словно сгибаемая ураганом трава, стал приминаться и ложиться, вдавливаемый невидимой глазу массой.

Гигантская – судя по площади примятой её весом дорожки – волна катилась из глубины коридора навстречу Ивану. Но ни ветра, ни шелеста, ни звука не было слышно – лишь ворс, немилосердно втаптываемый в джутовую основу, свидетельствовал о её приближении. Вот она докатилась до Ивана и… остановилась у его ног, будто невидимая граница, означающая переход от одной реальности к другой, неведомой и опасной.

Иван остановился в некотором замешательстве и, немного поразмыслив, вытащил из‑за спины вибрирующий меч. Дедово наследство ещё при выходе из лифта начало проявлять беспокойство, мелкой дрожью и слабым покалыванием электрических разрядов напоминая о своём существовании. Теперь же вибрация усилилась, и Иван с удивлением заметил, как на конце рукояти засверкала драгоценными камнями и, будто сердце живого существа, вдруг начала пульсировать серебряная звезда, изнутри наливаясь тёмно‑багровым, кровавым светом. Теперь непонятные магические знаки на ней стали выпуклыми, рельефными и… живыми. В такт пульсации звезды зашевелились и… поползли. Часть – к центру, а часть – ближе к подрагивающим серебряным крыльям. На глазах Ивана из разрозненных символов сам собой на рукояти меча формировался узор, вязь, а может быть, текст какого‑то древнего, могущественного заклинания.

Иван оторвал взгляд от рукояти и вдруг неожиданно для самого себя ткнул мечом вперед, пронзая вибрирующим металлом пространство перед собой.

* * *

Впереди шёл самый настоящий бой. Призывы к порядку, усиленные мегафонами, тонули в возмущенном реве толпы, из которой в милицейское оцепление летели бутылки, камни и всякая дрянь.

– Нет, ну не твою мать, а? – зло сплюнул Макаренко. – И чего не живется‑то? Войны нет, очередей нет, хочешь – работай, не хочешь – не работай, никто не заставляет. Я, например, очень хорошо помню – когда я школьником был, с мамкой в выходные по несколько часов в очередях стояли за несчастной курицей и десятком яиц. И войны локальные помню… Вот бы этих демонстрантов туда, под пули, чтоб понюхали, что такое плохо на самом деле.

– Это бывает, – философски заметил Томпсон. – Народ никогда не доволен властью, которая не создавать для него трудностей. Тогда у народа появляется много свободный время и энергий, который надо куда‑то деть…

Не доезжая несколько кварталов до гостиницы, машину Андрея и Томпсона тормознул наряд ОМОН.

– На тачке нельзя туда, ребята. По‑любому не проедете. Или колеса проколют, или камнями закидают, – сказал усатый капитан после того, как Макаренко предъявил удостоверение.

Макаренко с Томпсоном вылезли из «форда» и побежали по тротуару. Омоновский кордон остался позади. До высотной гостиницы на набережной оставалось не меньше километра. На соседней улице, судя по доносящимся оттуда крикам, шла неслабая бойня, а здесь…

Здесь грабили. Пустой магазин скалился острыми стеклянными краями разбитой витрины. Здоровый мужик, абсолютно ничего не боясь и даже не оглянувшись по сторонам, вылез оттуда и попёр вперёд, как танкетка, прижимая к животу большую коробку с импортным телевизором.

– Осторожнее, куда несётесь! – заорал он, увидев бегущих навстречу Андрея и полицейского. – Не видите…

Договорить он не успел. Томпсон, не снижая скорости, со всей дури заехал мародёру локтём в зубы, пробормотав: «Надо уважать частный собственность!» Мужик, даже не успев охнуть, навзничь рухнул на асфальт и так и остался лежать, придавленный сверху тяжёлой коробкой. Андрей одобрительно усмехнулся…

Гостиница на набережной на время беспорядков превратилась во что‑то вроде тыла для боевых групп ОМОН. В обширном вестибюле возбуждённо гудела толпа вооружённых милиционеров, бряцали автоматы, остро пахло кирзой и оружейным маслом. В углу на стопке бушлатов лежал молодой омоновец с залитым кровью лицом. Его товарищ бинтовал парню голову.

– Ведь что же это делается, а? – быстро шептал раненый. – Он же меня железным прутом – прям по башке. Русский – русского. Запросто, как врага лютого. Колька, что ж с Россией‑то делается?

– С Россией все в порядке, – скрипнул зубами тот, кого назвали Колькой. – Все будет путём с Россией. У нас без драки ничего не делается, ни хорошего, ни плохого. Выстоим, не такое видали.

Андрей, закусив губу, быстро прошёл мимо. Какая же до боли знакомая картина – кровь русских парней, пролитая по долгу службы. И кто ж знает, сколько еще ее прольется…

…Низенький, тщедушный человечек выскочил откуда‑то сбоку и, мелко семеня, побежал к выходу. Молниеносным движением Макаренко схватил его за шиворот.

– Швейцар? – грозно вопросил он.

– Д‑да… – еле слышно пролепетал тот.

Андрей вытащил из кармана фоторобот и сунул ему под нос:

– Узнаёшь?

Человечек мазнул взглядом по бумаге и покачал головой. По глазам было видно, что он ни разу не видел этого человека.

– А этого?

Томпсон достал фоторобот с лицом Эндрю Мартина. Но человечек вдруг опомнился и начал брыкаться.

– А вы, собственно, кто? – заверещал он. – Что за хамство? Я сейчас омоновцев позову…

Несколько человек в форме с интересом посмотрели в сторону шумной тройки.

– Молчи, гнида! – зашипел Андрей и задвинул швейцара в угол. – Удавлю! Быстро говори – видел или нет?

Швейцар невольно взглянул на портрет и… глаза его вдруг закатились под лоб, на губах выступила пена, и человечек забился в припадке, сильно смахивающем на эпилептический.

– Где он? Ну?!

Человечек дёрнулся ещё раз и безвольно повис на руках у Андрея, что‑то бессвязно лепеча враз побелевшими губами:

– …озяин…тый…таж, – разобрал Макаренко.

Двое омоновцев направились к ним. Андрей усадил швейцара на пол и прислонил его спиной к стене.

– Пойдем, быстрее, – потянул его за рукав Томпсон. – Ты уже ничего не добиться. Это слуга Мартина, и тот не хотеть, чтобы он говорил с тобой…

Лифт не работал, и они ринулись вверх по лестнице.

– Пробежим сначала четвёртый и пятый этаж, – бросил Андрей на бегу. – Тот хмырёнок всё‑таки чуток проболтался.

Томпсон перепрыгивал через две ступеньки, еле поспевая за русским коллегой.

– А как ты узнать, что он швейцар? – спросил он на бегу, не снижая скорости.

– Нюхом чую, следак я или где? – буркнул Макаренко и, уловив ироничный взгляд полицейского, маленько поправился: – Ну показалось мне так. И видишь, прав оказался.

– А если б ошибаться?

– Извинился бы, – ответил Андрей, хватаясь за перила, и, мощно развернувшись на очередной лестничной клетке, взлетел почти что на середину следующей лестницы, ведущей на четвёртый этаж.

* * *

Кончик клинка коснулся невидимой границы. С лёгким напряжением, словно нож в масло, меч вошёл в неизвестность, и… часть его, оказавшаяся по ту сторону, исчезла. Иван дёрнул на себя оружие. Меч, целый и невредимый, снова лежал в его руке.

В конце коридора по‑прежнему маячила дверь, которую Иван отчётливо видел в то время, когда Пучеглазый посредством заклинания отправил его душу на поиски жреца Бога Сетха. Но дверь была там, по ту сторону границы, за которой меч только что чуть не превратился в ничто.

– А, пропади ты пропадом, будь что будет! – произнес Иван – и шагнул вперёд.

…Мир изменился.

Это был тот же самый коридор, но… Из глубоких трещин, порой корявым зигзагом от пола до потолка разрезающих стены, ползли невиданные, уродливые растения. Из‑за полуоткрытых, покосившихся дверей слышались заунывные стенания и жалобные, протяжные крики, полные боли. Казалось, будто адские пыточные комнаты, предназначенные для истязаний грешных людских душ, вдруг разом перенеслись в здание одной из самых престижных гостиниц Москвы. Худые руки с посиневшими ногтями тянулись к Ивану прямо из стен, пытаясь схватить его за полы куртки, и бессвязные голоса неслись ему вслед, с плачем то ли прося о чём‑то, то ли предупреждая о неведомой опасности.

Приоткрылась одна дверь, и женщина в белом саване шагнула навстречу ему. Седые длинные волосы рассыпались по костлявым плечам, слёзы ручьём текли из изуродованных катарактой подслеповатых глаз. Она протянула к Ивану трясущиеся руки и зашептала пересохшими, растрескавшимися губами:

– Ванюша, не ходи туда… Он убьёт тебя… Отдай мне меч и уходи… Поверь мне, так будет лучше.

– Бабушка?!

Иван невольно сделал шаг назад, продолжая сжимать в руках своё оружие.

– Ванечка, он мучает здесь и меня, и твоего деда, и мать с отцом… И он обещал отпустить наши души, если ты отдашь меч…

Изрезанные глубокими морщинами руки уже почти коснулись лица Ивана, как вдруг в его голове вспыхнула мысль.

«Лицо! Тогда, в тюрьме, я же видел её во время посвящения! Тогда у неё было молодое лицо! Она сказала, что „здесь не стареют“. А эта бабка хоть и похожа на неё, но всё‑таки…»

Он сделал ещё один шаг назад и с силой ткнул острием меча в старуху…

Страшный вопль потряс стены коридора. Посыпалась штукатурка, разверзлись трещины на стенах. Языки пламени рванулись из них, пожирая извивающиеся в агонии растения. Вмиг обуглившиеся руки, лезущие из стен, попадали на пол, хватая воздух чёрными, сожжёнными до костей пальцами. Огонь корёжил двери, слизывая с них дорогой лак, а те корчились и стонали, будто живые.

Иван закрылся рукавом куртки, спасая лицо от немыслимого жара, и ринулся назад, к спасительному окну в конце коридора. Но не успел он сделать и пары шагов, как вдруг внезапно исчезло ревущее пламя, умолк дикий, жуткий, ни с чем не сравнимый крик. Иван осторожно отнял руку от лица и вытер мокрый от пота лоб.

Наваждение сгинуло. Чистый и уютный гостиничный коридор лежал перед ним. И не было на стенах ни малейших признаков трещин или копоти от пламени, бушующего всего секунду назад.

На ровной, без намёков на какие‑либо границы ковровой дорожке, прислонясь спиной к стене, сидела молодая женщина в униформе официантки и зажимала ладонями быстро увеличивающееся в размерах кровавое пятно на животе. В пальцы, скрюченные предсмертной судорогой, медленно втягивались кривые, длинные, крепкие ногти – слишком длинные и крепкие, чтобы принадлежать человеку. Бессмысленные глаза с потусторонним, устремлённым сквозь Ивана взглядом постепенно заволакивала пелена смерти. Через несколько мгновений она вздохнула в последний раз и медленно завалилась на бок.

Иван с брезгливой жалостью посмотрел на испорченную им живую куклу, которая когда‑то была человеком, и прошёл мимо.

– Ишь ты, как колбасит нечистую силу, – пробормотал он, наконец‑то подходя к нужной двери и невольно оглядываясь по сторонам – вдруг опять полезут из стен чьи‑нибудь пальцы или ещё какая гадость.

Но всё было тихо.

На двери не было номера. Вместо него по гладкой, лакированной поверхности шли четыре глубокие борозды от когтей. Такие же по форме, как и на боку раненого Лютого.

Пока всё сходилось. Это была та же самая дверь. Он уже был здесь однажды, когда заклинание из мамкиной книги перенесло его душу ненадолго в здание гостиницы, дабы мог он отыскать здесь своего врага. А там, за дверью…

– Может, мне тогда просто померещилось? – прошептал он. – Бог Солнца, если ты есть, сделай, чтобы это было так.

Иван перехватил меч поудобнее и саданул ногой по двери.

* * *

– Вот и пригодились навыки вышибания дверей, – пробурчал себе под нос Иван, перешагивая через золотистый порожек.

В номере царил полумрак. Иван пошарил по стене, нашёл выключатель, нажал на него, но света от этого не прибавилось. Он двинулся на ощупь вдоль стены, щурясь и пытаясь что‑либо разглядеть в темноте. Почти закатившееся солнце ещё бросало в окно свои умирающие лучи, в свете которых смутно различались силуэты мебели, вешалок, межкомнатных дверей…

Иван крался на цыпочках, настороженно слушая темноту. Но в громадном номере было тихо, словно в гробу. Парень обошёл стол и острием меча осторожно приоткрыл следующую дверь, ведущую в гостиную.

Здесь было гораздо светлее. Колеблющееся пламя нескольких десятков свечей хорошо освещало комнату. Особенно много было их возле накрытого чёрной материей маленького столика, видимо выполнявшего функцию алтаря. На столике были аккуратно разложены человеческий череп, несколько длинных гвоздей, напоминающих маленькие кинжалы, окровавленная гитарная струна с клочком приставших к ней волос. А над алтарём…

Над алтарём висел живой крест.

Видение не обмануло. Прямо на стене такими же, как и на столике, гвоздями была прибита девушка. Голова несчастной безвольно повисла, спутанные волосы упали на грудь. Кровь медленно сочилась из пронзённых железом ступней и ладоней. Тяжелые красные капли, срываясь с окровавленных пальцев, падали вниз, в специально подставленные на полу металлические сосуды.

– Маша! – закричал Иван не своим голосом и, отбросив меч, кинулся к девушке.

Она была ещё жива. Грудь еле заметно поднималась и опадала, но девушка была без сознания.

– Маш, я сейчас, сейчас! Ты только не умирай, ладно? – бормотал Иван, пытаясь выдернуть глубоко всаженный в стену гвоздь. Он сразу же перемазался в кровище, руки соскальзывали с железа, но всё‑таки гвоздь помаленьку начал поддаваться. Ещё рывок… Наконец гвоздь вылетел из стены вместе с насаженной на него рукой – железо намертво застряло в ладони.

Темнота в углу зашевелилась. Иван мог поклясться, что секунду назад там никого не было. А теперь…

Мрак отделился от мрака, и чёрный человек вышел из стены. Адским огнём сверкали его глаза, и неестественно длинные, белые, худые руки свисали из рукавов плаща цвета ночи, напоминая кости высохшего скелета.

Сейчас он казался значительно выше, чем тогда в метро. Мерзкая безгубая улыбка плясала на его бледном лице.

– Ну, здравствуй, человек, – прошелестел свистящий голос, искажённый акцентом и чем‑то напоминающий змеиное шипение. – Тебе же говорили, что не к лицу жрецу Бога Солнца поддаваться людским эмоциям. Я‑то думал, ты достойный противник. А ты всего‑навсего жалкий человечишка… Убей его, девочка.

Чуть‑чуть шевельнулись его костлявые пальцы…

Медленно подняла голову распятая девушка, вперив в Ивана взгляд стеклянных, бессмысленных глаз…

Он не успел как следует заслониться. Длинный железный гвоздь, торчащий из ее пронзённой насквозь ладони, скользнул по его руке, распорол кожу на предплечье и глубоко вонзился в грудь.

Иван охнул, качнулся назад и потерял равновесие. Но не боль в груди заставила его упасть на колени. Рука, которую разодрало острие гвоздя, внезапно запылала огнём. Пламя буквально за секунду охватило всё тело Ивана, превратив его в кусок плавящейся лавы и невыносимой боли…

Эндрю Мартин невольно попятился назад. От парня, корчащегося на полу, шло какое‑то странное свечение и невыносимый жар. Казалось, от немыслимой температуры сейчас запылает всё здание…

Но это продолжалось недолго. Прошла секунда, другая… Исчез огонь, просвечивающий сквозь кожу человека. С пола поднимался жрец Бога Солнца, на руке которого багровым пламенем пылал наконец‑то завершённый Крылатый Диск – знак окончательного посвящения в Меченосцы.

В груди бывшего музыканта родилась боль. То Змей Сетх в дикой злобе грыз плоть своего слуги…

Эндрю взвыл от ярости и бросился на Ивана.

* * *

Томпсон первым заметил открытую дверь номера в конце коридора и ринулся туда. Теперь уже Макаренко еле‑еле поспевал за напарником. Полицейский нёсся по коридору, рыча на ходу, как раненый зверь. Он первым забежал в гостиничный номер, и сразу же там загремели выстрелы.

Дата добавления: 2015-05-06