Закон человека 5 страница

– Что? Кто управляет?

Каменное лицо подошедшего Томпсона было спокойным и суровым.

– Я всё понять. Я читать все материалы следствий. Ты помнишь – сила. И гипноз. Один раз он глазами кидать в меня тяжелый шкаф. А сейчас он бить не вещами, а людьми. Скажи, много человек здесь, в Москва, мог так тебя толкать?

До Андрея ещё не дошел смысл сказанного, но одно он понял ясно – его внезапно объявившийся боевой товарищ попал в беду. И судьба делает ему подарок, даёт шанс помочь другу в трудную минуту.

– Быстрее, за ним! – крикнул он Томпсону, бросаясь в сторону здания метрополитена.

* * *

Эскалатор. Одно из самых непонятных изобретений человеческой мысли. Не проще ли было сделать обыкновенную широкую лестницу, чем мучиться над созданием узенькой, вечно ломающейся и безумно дорогой движущейся ленты, потакающей лени и прогрессирующей тучности хилых детей цивилизации?

Но иногда кажется, что эскалатор всё‑таки нужная вещь. Ведь, по идее, это единственное место, где люди могут не пряча глаз и не боясь нарваться на скандал взглянуть в лицо друг другу. Только потому, что через мгновение движущиеся в противоположных направлениях лестницы разнесут их в разные стороны…

Иван стоял на медленно ползущей вниз ступеньке, но сейчас его не интересовал томный взгляд едущей навстречу рыженькой столичной красотки и её глубокое декольте. Какое‑то неясное предчувствие продолжало его тревожить, беспокоило, бередило душу, как саднит, вонзившись в тело, маленькая, но болезненная заноза. Ему вдруг показалось, что меч, прикреплённый сзади ремнями под курткой, шевельнулся и кольнул спину слабым разрядом тока.

Ступени сгладились и вползли под пологую зубастую железяку. Иван ступил на потёртые плиты подземной станции.

Как всегда в десятом часу вечера, в метро было относительно немного народу. Иван встал у края платформы и посмотрел на электронные часы.

Поезд ушел минуту назад. Светящиеся цифры, отсчитывающие секунды, ехидно подмигивали с табло. Иван отвернулся и попытался заглянуть в разверстую пасть подземного тоннеля – не видать ли там следующего поезда…

Между мраморными колоннами, подпирающими высокий свод станции, мелькнула чёрная тень. Длинное пальто, прямые волосы, каскадом ниспадающие на узкие плечи, нелепые солнцезащитные очки… Иван присмотрелся внимательнее. Похоже, он где‑то видел этого человека. Но где?

Фигура приблизилась ещё и остановилась в нескольких метрах от Ивана, поблёскивая зеркальными стёклами очков. И чего надо этому придурку?

Меч за спиной дернулся и задрожал. Иван явственно почувствовал вибрацию. Что за дьявольщина?

Иван сделал шаг назад от края платформы, направляясь в сторону незнакомца. Он узнал этого человека. Это был тот, кто следил за ним из‑за дерева, когда Иван выходил из тюрьмы. Уж не это ли тот самый «Хозяин», о котором всё время бормотала Жанна? И не по его ли приказу в голову Ивана недавно всадили пятнадцать сантиметров металла? Очень даже может быть. Не зря же так волнуется за спиной беспокойное дедово наследство.

Парень сделал несколько шагов… и вдруг застыл на месте. Незнакомец снял очки. Огненно‑красные глаза уставились в лицо Ивана, чёрные провалы узких зрачков вонзились прямо в сердце, холодные невидимые пальцы коснулись мозга…

Иван зашатался. Серый туман, состоящий из трех слов, начал клубиться перед глазами.

– Прыгай на рельсы, – сказал туман.

Мраморные колонны заколебались и растворились в пустоте. Тоннель, эскалатор, потёртые плиты пола – всё смазалось и исчезло. Остался только туман. И слова:

– Прыгай на рельсы…

Иван сделал шаг назад по направлению к краю платформы. Туман одобрительно колыхнулся, и холодные пальцы погладили мозг, как гладит хозяин свернувшегося клубочком послушного котенка. Ещё шаг…

Серебряная молния сверкнула из‑за спины и ударила в плотную клубящуюся массу. Из глубин сознания поднялись громадные когти и полоснули по мо́року, раздирая в клочья серый туман, состоящий из слов. Оттуда, изнутри, рванулось что‑то страшное, похожее на огромную призрачную тень с распростёртыми крыльями. Рванулось… и пропало.

Иван очнулся. За спиной прогрохотал отъезжающий от станции поезд, обдав парня воздушной волной. До проносящихся мимо вагонов не хватало половины шага.

Чёрный человек удалялся. Полы плаща морщились и свисали с узких плеч, закутывая фигуру в слои ткани и напоминая своей формой кокон, обволакивающий мягкое тело гусеницы. Вот человек оглянулся, и жуткая улыбка на секунду исказила худое лицо. В последний раз мелькнули горящие дьявольским огнем глаза, прежде чем скрыться за затемнёнными стёклами очков.

– Стой, падла!!! – заорал Иван, кидаясь вслед уходящему. – Стой!!!

Крик ударил в колонны и эхом отразился от высокого сводчатого потолка безлюдной станции. Иван рванул молнию куртки, торопясь выхватить вибрирующий меч… но в эту секунду в его живот врезался таран.

Желудок смялся от страшного удара, с утробным «Ы‑ык» выдавив из себя воздух и порцию желудочного сока. Страшная боль полоснула по внутренностям. Иван упал на колени. Новый удар по затылку швырнул его лицом в серые плиты пола.

Он попытался вздохнуть, но от болевого шока легкие лишь судорожно и бестолково колотились о ребра, как птица, бьющаяся о прутья клетки… Ещё удар. Новая волна боли. На этот раз – в лицо. Едкая горечь во рту от выплеснувшегося желудочного содержимого тут же разбавилась солёным вкусом крови и песком зубного крошева.

Воздух с хрипом всосался в легкие, и Иван сплюнул на пол жёлто‑красный комок. С трудом он встал на одно колено.

– Вставайте, товарищ солдат, – раздался над головой равнодушный, до боли знакомый голос, хотя и немного искажённый странным акцентом. – Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

Иван поднял глаза. Над ним стоял лейтенант Калашников, глядя сквозь него пустыми, мёртвыми глазами.

– Ты же умер… – прохрипел Иван, не веря своим глазам.

– Да. Теперь твоя очередь.

Вновь взметнулась нога, обутая в тяжелый ботинок. Но на этот раз Иван успел отвести удар. Рука метнулась к мечу за спиной… и замерла на полпути.

«Это же лейтенант, – промелькнуло в голове. – И его тоже этот урод превратил в куклу… Как Жанну…»

Но в следующую секунду он успел пожалеть о своей нерешительности. Страшно худой, с фиолетовыми тенями на измождённом лице, лейтенант всё равно оставался совершенной машиной убийства. Иван едва успевал блокировать страшные удары, наносимые, что называется, «на контур», когда бьющему наплевать на защиту противника и каждый удар сносит к чёртовой бабушке все блоки, ломая конечности и разрывая внутренности.

Иван был уже далеко не новичок в единоборствах, но здесь он не мог ничего поделать. Он лишь отступал назад, подставляя руки под этот смертоносный вихрь, кривясь от немыслимой боли и удивляясь, что кости предплечий все еще целы. Лейтенант же, казалось, боли не чувствовал. Его конечности с силой рубили живую плоть, долбили кость в кость, что отнюдь не безболезненно даже для весьма приличного каратэки. Но восковое лицо Калашникова оставалось абсолютно спокойным, словно сейчас он не убивал своего ученика, а пил дома чай с ватрушками.

Иван уже не чувствовал рук. Он лишь видел, как под неестественным углом оттопырился выбитый большой палец, слышал противный хруст, похожий на характерный звук, когда дюжий мясник в магазине рубит толстую коровью ляжку, и отступал назад, даже не мечтая нанести ответный удар. Блок. Ещё блок… Но вот на какую‑то долю секунды он чуть замешкался, и тут же длинный прямой удар ногой влетел ему в грудь, насадил его на ботинок, как кусок мяса на шампур, и отбросил на пару метров назад…

Иван ощутил спиной пустоту, которая вдруг сменилась новой волной боли. Из глаз брызнули красные искры. Он со всего маху ударился о рельсу и непременно сломал бы себе позвоночник, если б меч в самодельных ножнах не принял удар на себя и не распределил сконцентрированную в одной точке разрушительную силу по всей спине.

Иван охнул и неуклюже завалился на бок. Сверху, над чёрным провалом тоннеля, по‑прежнему мигали цифры табло. 2.30… 2.35… 2.40. Минуты, прошедшие с момента отхода последнего поезда.

«Как на часовой мине, – промелькнула мысль. – Только наоборот».

Из глубины тоннеля послышался грохот приближающегося поезда. По стенам, увитым переплетением кабелей, мазнула полоса света от передних фар головного вагона.

Иван собрал последние силы и швырнул вперед зверски избитое тело. Пальцы коснулись края платформы. Ещё секунда…

Каблук тяжелого ботинка ударил по пальцам и надавил, плюща фаланги. Лейтенант Калашников тупо глядел сверху и давил, давил…

Иван стиснул зубы и, ухватив своего мучителя свободной рукой за ногу, рванул на себя.

Без толку. Казалось, что над ним навис не человек, а статуя, отлитая из стали. Боковым зрением Иван увидел, как из тоннеля медленно, очень медленно показался поезд. Время всегда замедляется, когда до смерти остаются считаные секунды. Услужливое воображение тут же нарисовало невесёлую картину – собственное тело, размазанное между платформой и синим боком локомотива. Картина была яркой и красочной, достойной кисти Дали, – громадная лужа кровищи, отрезанная голова с выпученными глазами и лейтенант, удаляющийся прочь своей неестественной деревянной походкой, завершив работу, которую он умел делать лучше всего. И в те времена, когда он еще был человеком, и сейчас, когда уже перестал им быть…

Грохот поезда нарастал, закладывал уши. Иван зажмурился. И вдруг… страшная картина исчезла, уступив место другой, нисколько не менее реальной.

Комар. Напившееся крови насекомое, раздавленное об стену невидимым кулаком…

Иван стиснул зубы и почти ощутил эту невидимую силу, которая словно ждала где‑то внутри него, когда же наконец хозяин соизволит вспомнить о ней. Горячая волна родилась внизу, под ложечкой, стремительно рванулась кверху… и вдруг вырвалась наружу, захлестнув стоящего над парнем мучителя, как накрывает цунами одиноко дрейфующую у берега яхту.

Лейтенант внезапно покачнулся, потерял равновесие и, хватаясь руками за пустоту, начал заваливаться вперед. Превозмогая боль, Иван ринулся под падающее на него тело, оттолкнулся ногами и тяжело, со всего маху шмякнулся на мраморный пол станции…

Лейтенант Калашников упал на руки. Хрустнула кость, но боли он не почувствовал. Существовал только серый туман, который сейчас был в ярости.

Но недолго гневалась ледяная серая взвесь. Она лишь напоследок разочарованно мазнула по оголённым нервам лейтенанта скользкими щупальцами и… исчезла.

На Калашникова из бездонного провала с диким воем надвигались два круглых глаза, горящих на тупой железной морде локомотива.

– Андрюха‑а‑а!!! – прорвался сквозь грохот и вой чей‑то знакомый голос. – Андрюха‑а‑а!!!

«Я просто знаю, что тебя убьют в драке. И что это будет страшная, но мгновенная смерть», – зазвучали в голове лейтенанта слова молодого паренька из далёкого прошлого.

Страшная смерть…

Где‑то там, внизу, под колесами поезда громко чавкнуло. Иван отполз от края платформы.

– Андрюха‑а‑а!

Огромный мужик в серой милицейской форме подбежал и с ужасом уставился на подошедший поезд.

Из кабины машиниста выскочил белый как полотно парнишка и начал что‑то быстро говорить подбежавшему гиганту. А тот вдруг снова дико закричал и, схватившись за голову, грохнулся на колени. Его тело сотрясалось в рыданиях. Вокруг места трагедии стали собираться невесть откуда появившиеся люди.

Иван хмуро посмотрел на всё это дело, потом осторожно, прихрамывая, проковылял на другую сторону платформы и вошёл в вагон как раз вовремя подошедшего поезда, следующего в противоположном направлении.

* * *

За окном грохотала ночь. Проливной дождь наотмашь хлестал стекло тонкими, прозрачными пальцами. Взбесившимся волком завывал ветер, и лезвия молний пластали темноту, пригоршнями швыряя в комнату сонмы причудливых теней. Ветви растущего рядом с домом тополя стучали в окно, будто просясь впустить их внутрь и уберечь от взбесившейся стихии. Где‑то недалеко покинутой собакой выла автомобильная сигнализация, протяжным «ви‑у, ви‑у» действуя на нервы и мешая уснуть.

Иван перевернулся на другой бок и накрылся подушкой. Он валялся на койке уже третий день подряд, вставая лишь для того, чтобы попить воды и доплестись до туалета. Избитое тело перестало болеть уже на следующий день. У него вообще последнее время слишком быстро заживали любые раны. Но не перестала болеть душа, и, похоже, сдали наконец железные нервы. Снова и снова – чуть только прикрой глаза – глядел на него из темноты стеклянным взглядом во второй раз умерший лейтенант Калашников. Опять бросалась из окна красавица‑адвокат и испуганный практикант махал у лица кривой хирургической иглой, пришивая на место содранное судмедэкспертом лицо. Зажимая распоротый живот съеденными известью пальцами, лез из земли мёртвый Седой. Хрипел откушенным горлом убитый десантник, и Пучеглазый нежно поглаживал оголенную лучевую кость с болтающимися на ней клочками мяса. Кошмары кружились перед Иваном, сплетаясь в клубки и скалясь из темноты пустыми черными провалами ртов.

Он уже боялся спать и лишь грезил по ночам, балансируя между сном и явью… И медленно сходя с ума. Несколько дней назад он дал себе слово не думать о происходящем, но, видимо, и его выдержке наступил предел.

– Почему вы хотите убить меня? – шептал он тёмным фигурам, толпящимся у его кровати. – Что я вам сделал? Меч этот проклятый вам нужен? Так забирайте его к чёрту и убирайтесь из моей жизни. Только оставьте меня в покое… оставьте в покое…

Но тени молчали. Молчала ночь. И лишь гроза бушевала за окном, выплескивая на землю накопившуюся в атмосфере ненависть…

Хлопнула форточка. Порыв ветра прошёлся по комнате, взметая кверху удушливую двухнедельную пыль.

– Мяу, – сказала вдруг темнота и мягкой лапой дотронулась до щеки.

Иван рывком вскочил с койки и хлопнул ладонью по выключателю. Вспыхнула лампа, разогнав по углам проклятые тени…

На одеяле сидела огромная кошка с кисточками на ушах, щурясь на свет зелёными глазами.

– Лютый! – заорал Иван не своим голосом и, схватив в охапку пахнущую дождём зверюгу, утопил лицо в мокрой шерсти.

Лютый выгнул спину и совсем по‑собачьи лизнул парня в нос.

– Скотина такая, сволочь пушистая, где ж ты пропадал?..

Он, видимо, слишком сильно прижал к себе кота. Тот вдруг дернулся, как от тока, и коротко вякнул. Иван тут же отпустил животное.

– Ох ты, мама родная. Кто ж тебя так?

Кошачий бок зиял страшной раной. Четыре глубокие борозды пропороли кожу. Мех свалялся и засох коркой, из‑под которой медленно сочилась кровь.

Иван подхватил зверюгу на руки и поволок на кухню. Обработка раны и перевязка заняла не менее получаса, в течение которых Лютый стоически переносил нешуточную боль, лишь жмурясь и жалобно мяукая.

От предложенного молока измученный зверь отказался. Тогда Иван отнес несчастное животное в комнату и положил на свою кровать, завернув в собственное одеяло.

– Спи, дружище. Умница, что вернулся, нашел меня. Теперь вместе нам сам чёрт не брат! А сейчас спать. И никаких гвоздей.

Кот и не собирался спорить. Он лишь благодарно посмотрел на хозяина, прикрыл глаза и тут же провалился в сон. Иван присел на диван, подложил под голову не понадобившуюся Лютому подушку и крепко задумался.

«Надо же, нашелся, змеёныш, не пропал. И не завшивел. Толстенький такой. Видать, Машка кормила, другому бы он не дался. Правду тогда сказал мент в КПЗ… Найти бы девчонку… Но кто ж ему так бочину‑то располосовал? Похоже на птицу. Но раны больно здоровые. Орлы‑то у нас, чай, не водятся. Будто снежный человек когтями прошелся. Или не снежный…»

Он вдруг ясно вспомнил длинные белые пальцы того странного типа в метро с крепкими, загнутыми остриями внутрь ногтями, свисавшие из широких рукавов чёрного пальто, и его змеиную – по‑другому и не скажешь – улыбку.

«Он. Точно он. Больше некому. „Хозяин“, сука. А Лютый небось Машку защищал и нарвался. Всё сходится. Я ему нужен. Машку он, выходит, раньше меня нашёл… И Лютого чуть не убил».

– Так, – Иван стиснул зубы. – Всё, писец тебе, братан. Дай только встретиться… Но вот где ж искать‑то тебя, родимый, ежели ты шкеришься, как крыса, и один на один у тебя кишка тонка. Москва‑то – страна немереная…

Он посидел на месте ещё некоторое время, ковыряя ногтем лохматую от времени обивку дивана, потом вдруг с хрустом сжал кулак и нехорошо улыбнулся. Безумный план созрел в его голове.

* * *

Майор Рыков поднялся из‑за стола и вкусно, с хрустом потянулся. Закончился ещё один рабочий день. Все, кому было суждено сесть, – сели, все, кому суждено освободиться, – освободились. Два человека умерли, четверых неясных завтра повезут на освидетельствование в Серпы. Стукачи стучат, косари косят, сотрудники тянут свою незавидную лямку за нищенскую, задерживаемую месяцами зарплату, добровольно отсиживая в коридорах казематов «Матросской тишины» пять лет чистого времени до пенсии. Словом, тюремная жизнь идёт своим чередом.

Рыков сложил в сейф документы, полил исхитрившийся зацвести осенью заморский кактус на подоконнике, полюбовался напоследок на осточертевший пейзаж за окном, забранным декоративной на вид, но весьма прочной по сути решёткой, и вышел из кабинета. Он запер дверь и спустился вниз, где ждала его подержанная, но ухоженная «девятка». В отличие от многих своих сослуживцев, майор предпочитал до пенсии особо не «светиться».

Машина выехала за ворота, и Рыков, в предвкушении горячего ужина и пахнущей французскими духами молодой жены, от души выжал педаль газа. Но наши родные машины имеют интересное свойство ломаться и портить настроение не только часто, но и в самый неподходящий момент, когда душа поёт… и всё такое прочее. «Девятка» взвыла дурниной и встала, словно напоровшись на невидимую стену.

Майор забористо выматерился и вылез из автомобиля. «Говорила же супруга – покупай иномарку. Чёрт дернул опять перестраховаться и связаться с этой развалюхой», – уже в который раз мелькнула мысль.

Он вздохнул, но – делать нечего – открыл капот и принялся копаться в грязных хитросплетениях деталей и проводов.

– Вот мы и встретились, кум, – сказал кто‑то рядом.

Рыков удивленно поднял голову. По противоположной стороне улицы быстро семенили редкие прохожие, втягивая головы в поднятые от ветра воротники пальто. Рядом никого не было. Майор покрутил головой, пожал плечами и снова было полез в обнаженный мотор.

– Невежлив ты, однако, кум. В прошлый раз обещал мне кишки намотать на табурет. И сейчас не здороваешься.

Рыков пулей выскочил из‑под капота и стал озираться по сторонам. Да, вблизи никого не было. Но там, на другой стороне улицы, под козырьком троллейбусно‑автобусной остановки стоял смутно знакомый парень. У его ног тёрся громадный кот с кисточками на ушах, которому место было в зоопарке, а не на весьма оживлённой столичной улице. Однако две бабки, стоящие рядом, не обращали ни малейшего внимание на чудовище и продолжали спокойно трепаться о своём в ожидании общественного транспорта.

«Не удивляйся, майор, они не видят меня…»

Голос отчетливо звучал в голове Савельева. Он вдруг сразу вспомнил этого парня, который сейчас каким‑то немыслимым образом говорил с ним на расстоянии, причём не раскрывая рта.

«Гипнотизёр… И следователя своего на расстоянии послал куда‑нибудь к чёрту на кулички. И потерпевшего».

Крышка капота громко захлопнулась, словно пасть бегемота. Отсюда было видно, что парень улыбнулся. Кот у его ног сел на асфальт и застыл, уставившись в сторону майора и превратясь в статую, – лишь кисточки на ушах настороженно шевелятся.

«Да нет, майор, гипнотизёр из меня хреновый. Никудышный, прямо скажем, гипнотизёр. Я, похоже, из другой области. Ты лучше скажи мне, где сейчас Пучеглазый?»

– Какой такой «Пучеглазый»? – ошарашенно спросил Рыков. Мужик, проходящий мимо, поднял на него удивленные глаза. Ни хрена, мол, себе, дошёл человек через свою «девятку» – сам с собой разговаривает.

«Какой Пучеглазый?»

Перед глазами майора тут же услужливо нарисовался образ очкастого заключенного, проходящего по делу о краже антикварных рукописей астрономической стоимости.

– Понятия не имею, – быстро ответил майор, силясь отогнать нарисованную чужой волей картину.

Рыков сейчас поражался сам себе. Какого лешего он ещё разговаривает с этим уголовником, пусть даже таким необычным способом? Давно пора послать его подальше. Но какая‑то неясная сила не давала майору сойти с места, и – хочешь не хочешь – надо было как‑то реагировать на эту нелепую ситуацию.

«Значит, не скажешь? – задумчиво произнес голос в голове. – Ну что ж, я так и думал».

Майор вдруг почувствовал, как до его мозга – не кожи, не лица, а именно мозга – дотронулось что‑то холодное. Это было странное, но даже чем‑то приятное ощущение. Будто чьи‑то прохладные пальцы осторожно возятся под черепной коробкой. Вдруг резкая боль заставила майора сжать виски руками. Он застонал. Секунда… и всё исчезло.

«Ну вот видишь, кум, лучше бы сразу сказал. А так пришлось мучиться. Но, может, оно и лучше для тебя. Так, по крайней мере, ты не выдал военной тайны».

Голос захохотал.

«А теперь садись в машину и катись к своей дражайшей супруге. Более ты мне не потребен».

Майор чисто автоматически сел на переднее сиденье и повернул ключ зажигания. Минуту назад наглухо умерший мотор преданно зарычал и сразу завелся.

«Срочно обратно в тюрьму за ОМОН, – в такт участившемуся пульсу застучала в голове мысль. – Группу быстрого реагирования ждать замаешься, уйдет! Лучше своими силами обойдемся. Задержать эту сволочь надо немедленно! Конечно, никто не поверит в весь этот бред, но я уж найду причину. А там разберемся, кто кому потребен».

Он круто вывернул руль и выжал педаль до пола. Автомобиль взвизгнул шинами и рванул обратно по направлению к тюрьме.

«Да, кум, и напоследок – одна избитая штучка. Сейчас ты резко забудешь про весь этот разговор. Хм, может, мне действительно податься в гипнотизеры?..»

Рыков с удивлением посмотрел на проносящееся мимо здание тюрьмы.

«Вот чёрт, – смущённо подумал он, – с этой работой совсем нюх потерял. Мне ж в обратную сторону… Голова ни с того ни с сего разболелась… А всё погода, итить её мать. Такие перепады – вчера, считай, лето было, а сегодня – ветер, тучи… Зима скоро. Надо будет в выходной напоследок на дачу съездить…»

Действительно, осень властно шагала по улицам столицы. Ветер срывал с деревьев ещё совсем зеленую листву и гнал перед собой, замешивая её в крутое тесто из пыли и мусора. Первые капли дождя ударили в асфальт, грозя через минуту превратить нелёгкую работу ветра в обыкновенную жидкую грязь. Громадный кот поморщился, отряхнул лапу, попавшую в мгновенно появившуюся лужицу, и с важным видом вошёл вслед за хозяином в наконец‑то подошедший трамвай.

* * *

Автозак прогрохотал по рельсам, трясясь и качаясь из стороны в сторону, и снова обрёл былую плавность хода. Сержант Давыдов чертыхнулся, слегка приложившись головой о переборку, и поправил чуть не грохнувшийся с коленей на пол укороченный «калашников». Удобная игрушка, ничего не скажешь. Но капризная. Хрен из нее сдашь хоть один норматив – разброс бешеный, и чуть только станешь палить очередями – ствол тут же нагревается и начинает «плеваться». Но ничего, зэков пугать сойдет.

На этот раз контингент был малочисленный, но весьма специфический. Четырёх подследственных везли в Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии имени Сербского на освидетельствование – выяснить, действительно «клиенты» чокнутые или просто «косят» под ненормальных. По закону‑то как? Если преступник псих – лечись в дурдоме. Если не псих – добро пожаловать на зону. И еще неизвестно, что хуже. Из психушки любой «косарь» сто пудов натуральным дураком выходит. Лекарства, что ли, наоборот действуют? До армии Давыдову довелось недолго поработать санитаром в психдиспансере, откуда он вынес твердое убеждение, что две трети клиентов данного заведения – «косари» каких поискать. Как полы мыть или картошку чистить – глаза под лоб и давай выть в потолок. А насчет пожрать‑покурить, так это сразу мозги на место становятся. Давыдов с неприязнью покосился на копошащийся внутри клетки «контингент» и отвернулся.

Один из «клиентов», грязный донельзя, подполз к решетке и, жалобно заглядывая в глаза сержанту, начал канючить:

– Старшой, а старшой, будь человеком, купи пачку сигарет и шоколадку с орешками. Денюшку возьми, не откажи, а? Ну чего тебе стоит – останови машину на минутку. Без сдачи возьми, а, старшой?

– Пшёл вон, – брезгливо отмахнулся Давыдов. Но тут его взгляд упал на протянутую руку. В скрюченных пальцах псих сжимал мятую стодолларовую купюру.

– Без сдачи? – недоверчиво спросил сержант.

– Без сдачи, старшой. Шоколадку и пачку сигарет.

«Ни фига себе живут „косари“ проклятые! А тут за квартиру заплатил, пожрать купил на неделю – и нет зарплаты», – подумал со злостью Давыдов и постучал в забранное решёткой окошко кабины водителя.

– Товарищ старшина, может, остановим на минутку? Тут «клиент» без сдачи сигарет просит. Уважим?

Сидящий рядом с водителем старшина даже не повернул головы.

– На нары захотел, Давыдов? За такие дела можно в два счета с «клиентом» местами поменяться, «ох» не успеешь сказать.

– Виноват, товарищ старшина, больше вопросов не имею.

Давыдов отвернулся, с досадой стиснув зубы. Такой куш уплывает. «Понабирали тут идейных, – подумал он. – Всё от партий и всяких там союзов молодежи не отвыкнут. Будто с принципами жрать не хочется».

– Извини, земляк, – развел он руками. – Видишь, начальник сердитый, не пущает.

– Ну возьми, старшой, – начал снова псих, пуская тягучие, до пола, слюни. – Купи шоколадку, будь человеком.

– Всё, иди на место, – прикрикнул Давыдов, отчаянно сожалея в душе. – Совсем обнаглели, скоро на голову сядут…

Автозак петлял переулками, с трудом втискивая в узкие повороты громоздкое железное тело. Ветви деревьев отчаянно хлестали по крыше, словно пытаясь наказать передвижную тюремную камеру за потревоженный покой.

Вдруг машина дёрнулась и плавно притормозила. Из кабины раздался стук в окошко. Давыдов удивлённо поднял глаза. До Серпов вроде бы ещё пилить и пилить.

– Товарищ сержант, – послышался приглушенный голос старшины. – Вы собирались купить сигарет?

– Да, неплохо бы… – пробормотал обескураженный таким неожиданным поворотом дела Давыдов.

– Выходите. Даю вам пять минут.

«Во дела, – мысленно пожал плечами сержант, забирая у „клиента“ шустро протянутую им зелёную купюру. – То „да“, то „нет“. Семь пятниц на неделе. И официально‑то как, прям будто на боевое задание посылает… Да и голосок у него сегодня… Робот какой‑то, а не человек».

Он погремел связкой ключей, открыл дверь и, придерживая автомат, выпрыгнул из душной машины на свежий воздух.

Маленький, на скорую руку собранный из ПВХ‑панелей магазинчик уютно примостился рядом с пунктом обмена валюты.

«Отлично, – обрадовался сержант, направляясь к цели, – не надо голову ломать, где менять, как с ребятами делиться. Нет, ну определенно везёт сегодня».

Он ещё не успел как следует удивиться, заметив краем глаза странное, застывшее выражение лиц своих коллег, сидящих в кабине, как на его плечо легла чья‑то рука.

– Подожди, сержант, не торопись, – раздался тихий голос.

Перед Давыдовым стоял парень примерно одного с ним роста. Ничего особенного, парень как парень, крепкий, стриженый. Сейчас полстолицы такие, крепкостриженые. Но вот глаза у него… Какой‑то нечеловеческий, пронизывающий насквозь взгляд, от которого хочется спрятаться, сделаться меньше, вжаться в какую‑нибудь щель, чтоб не вставала от ужаса дыбом кожа и предательски не тряслись руки. Давыдов был не робкого десятка, но и он прирос к месту, вместо того чтобы врезать хаму по горбу и заломить руку за спину.

– Слышь, Давыдов, дай‑ка мне ключи, – сказал парень, не отрывая глаз от лица милиционера.

«Откуда он знает мою фамилию? Откуда он знает мою фамилию? Откуда он…»

Мысль промелькнула, вернулась и начала крутиться в голове, как старая заезженная пластинка.

«Откуда он знает…»

Рука сама потянулась к карману и вытащила из него тяжёлую связку на длинном кожаном ремешке. Давыдов пытался сопротивляться чужой воле, но проклятая пластинка всё вертелась в голове, мешая сосредоточиться.

Парень взял ключи, повертел их и вытащил один из связки:

– Этот от автозака?

«Откуда он…»

Голова сама по себе качнулась из стороны в сторону. Парень кивнул и вытащил следующий ключ.

Дата добавления: 2015-05-06