Из прошлого

Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика

Нельзя относиться к делу слишком академично, нельзя быть пури­танином в творчестве, но все-таки этюды должны быть выращены, терпеливо выращены, а не поставлены, не сочинены. И этюды, в том числе этюды о животных, — это все-таки этюды, а не малень­кие пьесы...

Уже в конце первого семестра Аркадий Иосифович часто выхо­дил на ковер и много показывал... Он хорошо показывал, порой за­мечательно, но постепенно стал требовать копирования этих пока­зов. Опять режиссер-постановщик как бы отодвигал в сторону педагога.

Понимаю, это может показаться странным; говорить про выдаю­щегося педагога, про признанного мастера педагогики, что ему ме­шал режиссер, что он зачастую действовал как режиссер и как ак­тер, а не как педагог. Может быть, это и странно, но хочется доискаться до причин некоторых противоречий, которые, как мне кажется, существовали на завершающем этапе творческой карьеры А. И. Кацмана. Может быть, в конце жизни, в эти последние четы-ре-пять лет, он особенно горел желанием поставить, поставить и сыграть. Он хотел добиться формы, добиться четкости и чеканно­сти. Поэтому, может быть, он и настаивал на копировании? А это страстное сочинение композиций при работе над отрывками, сочи­нение пространства отрывков, — ведь это тоже все означало, что режиссер рвался вперед и хотел создать маленькое театральное произведение, в то время как проблемы процесса, проблемы созре­вания каждого конкретного студента отодвигались на второй план.

Помню одно из своих ощущений при подготовке к зачету за первый семестр первого курса. Я вдруг ясно увидел в какой-то мо­мент, что студенты за день до зачета почему-то совсем перестали бояться, перестали волноваться. Меня это озадачило. В чем же дело? А дело было в том, что они поняли, что их прикроет форма, которую создаст Мастер. Или такой нюанс. Уже перед летним эк­заменом. Вдруг Аркадий Иосифович стал упорно повторять сту­дентам без всяких комментариев: «Экзамен должен быть радост­ным — это главное»; «Экзамен должен быть успешным». Что это означало? Думаю, требование результативной атмосферы. Может быть, следовало сказать студентам: «Экзамен должен быть сущест­венным, прежде всего, и поэтому должен быть радостным, должен быть существенным и в этом смысле должен быть успешным». Так что и здесь, по-моему, стремление к результату мешало Мастеру... Или вот еще раз о работе над отрывком из трифоновского «Обме­на», который я упоминал в связи с планировкой. Как Аркадий Иосифович страстно хотел театрального результата. Он так к нему

стремился, что тут же на уроке стал сочинять... инсценировку от­рывка, стал диктовать слова, велел записать текст, который он тут же сочинял... Конечно, это уже был не этюд, конечно же, это была не «проба». И многие отрывки, к сожалению, порой были «не пробы». Это были театральные произведения, маленькие спектакли; надо было выучить текст, запомнить точную мизансцену, зафиксировать поворот руки («Рука здесь, голова туда повернута, пальцы здесь»). И вот, после прелести первого предъявления, после живости первых эскизов, к сожалению, начинался зачастую процесс преждевремен­ного «формирования», и студенты на глазах деревянели.

Я вовсе не критикую Аркадия Иосифовича как педагога. Было бы смешно критиковать выдающегося мастера педагогики, который па голову был выше большинства. Мне просто кажется, что сущест­вует проблема: педагог и актер, педагог и режиссер. Более того, мо­жет быть, все эти мои рассуждения на глубинном уровне и несостоя­тельны. Что такое «педагог» и каким должен быть педагог, мы в конце концов не знаем. Эта профессия — загадка Точно так же зага­дочны и лучшие представители этой непростой профессии. Тот же Аркадий Иосифович Кацман — крупный мастер, яркий, талантли­вый, фанатически убежденный в своих педагогических постулатах.

У Аркадия Иосифовича был целый ряд волнующих, именно пе­дагогических богатств. В первую очередь, странная привержен­ность педагогической профессии, готовность и желание спорить о ней, говорить бесконечно, на любых уровнях, в любых местах.

Сколько яростных споров, взволнованных речей на уроках, в педагогической комнате, на улице... Никогда не забуду спор А. И. Кацмана с В. В. Петровым, когда эти два маститых профессо­ра, как мальчишки, волнуясь, краснея и бледнея, спорили на инсти­тутской лестнице, обтекаемые поднимающимися и спускающимися людьми, спорили так, как будто речь шла о вражде или кровной мести. Речь однако шла о «воображаемом предмете». Но предмет спора был для них не воображаемый, а очень реальный и болезнен­но важный.

А выступления Аркадия Иосифовича на кафедре? Запальчивые, страстные, иногда кого-то обижающие, но всегда, безусловно, иск­ренние, горячо заинтересованные. А его выступления в ВТО! Нако­нец, его удивительная страсть к своему педагогическому дому — к аудитории № 51 и гордость за этот дом. И свирепое требование к студентам, чтобы этот дом берегли, чтобы было чисто, чтобы было красиво. И бесконечные, ежегодные ремонты, усовершенствования, покраски. Как он нервно заботился о стульях, столах, лампах, как он знал каждую вещь, которая лежала на антресолях, в кладовке, в

Дата добавления: 2015-03-31