Греческий политеизм и ветхозаветный монотеизм

Переход к монотеизму наблюдался во многих восточных странах; в некоторых были более или менее успешные попытки перейти к вере в единого Бога (Египет, реформа Аменхотепа IV (Эхнатона)

- В Греции много богов, в Ветхом завете один.

- Греческие наделены человеческим обликом и чертами, у них есть родословная, у них целая жизнь, расписанная в мифах. Бог запредельное существо, неподвластное человеческому восприятию, совершенно иное существо.

- Бог один, следовательно, отсутсвуют какие-либо противостояния, взаимоотношения между божественными существами (про потоп в вавилонской мифологии и Библии)

- у Яхве нет себе подобных, и это делает личностно мотивированным его пристальное и ревни­вое внимание к человеку. Так понятые отноше­ния человека и бога — новая ступень в ста­новлении человеческого самосознания лицом к лицу с таким образом бога человек острее схватывал свои собственные черты_как_черты личности, противостоящей со своей волей всему строю мирового целого.

- у Яхве нет места, к которому он был бы привязан на земле.

-Как это ни парадоксально, при всей своей грозной запредельности и надмирности Яхве го­раздо ближе к человеку, чем столь человекопо­добные боги греческого мифа. Зевсу и Аполло­ну нет дела до внутреннего мира своих почита­телей; они живут в космическом бытии и «в сво­ем кругу», от людей принимая только дань ло­яльности. Напротив, Яхве ревниво и настойчи­во требует от человека любви — «любить Яхве, Бога вашего, ходить всеми путями Его, блюсти заповеди Его, прилепляться к Нему и служить Ему всем сердцем вашим и всею душою ва­шею» (Иис. Нав., 22, 5). В конце концов у биб­лейского бога есть только одна забота, единст­венная, как он сам: найти человека послушным и преданным себе, ибо полновластного облада­ния всем мировым целым недостаточно, чтобы удовлетворить волю Яхве; она может быть удовлетворена только через свободное призна­ние со стороны другой воли — человеческой. Лишь в людях Яхве может «прославиться».

- Греческие боги лучше относились к тому или иному народу по естественной принадлежности к нему, Яхве избрал евреев.

- (вспоминаем коллоквиум по Ветхому Завету) Греческие боги ни в коем случае просто так не могут сделать зло человеку, на это обязательно будет причина — свара или спор между богами или богом и человеком, это может быть рок, либо повеление Зевса или проч. И ведущий правильный образ жизни, почитающий богов и не пытающийся состязаться с ними или не оказывающий в центре спора человек не может внезапно получить приказ, допустим, убить свою дочь, принести её в жертву и не роптать (вспомним Ифигению, которую убить Агамемнон хочет из-за того, что ранее была греками же прогневана богиня (сами уже виноваты), также сделать он это хочет, чтобы оставаться главным базилеем (его собственное честолюбие и т.д.). В Ветхом же Завете бог просто так, чтобы получить подтверждение верности, велит Аврааму убить своего сына, и тот беспрекословно повинуется.

64. Драматические элементы в Ветхом Завете – «Книга Иова».

Литературная композиция книги представляет соединение нескольких жанров: 1) пролог написан в прозе, 2) диалоги - в жанре поэзии, 3) эпилог - в прозе. В речи Иова и его советчиков отчетливо слышны отзвуки арамейского языка - поэтичность, богатство лексических средств и синтаксические особенности.

Итак, Иов — образец благочестия, примернейший из пример­ных учеников жизненной школы, имеющий пол­ное и неоспоримое право рассчитывать на на­граду. Таким и показывает его начало «Книги Иова», по-видимому особенно широко исполь­зующее традиционный материал: перед нами возникает образ искренней, чистосердечной, благообразной истовости богатого патриархаль­ного шейха, неуклонно блюдущего себя от гре­ха и во всем поступающего, как положено. «И был день, и пришли сыны божьи, чтобы предстать пред Яхве; и Сатана пришел с ними...» (1, 6). Так начинается знаменитая сцена, послужив­шая образцом для «Пролога на небесах» в «Фаусте» Гёте,— диалог между Яхве, создате­лем человека, и Сатаной, критиком создания Яхве. Ибо Сатана, как он изображен в этой сце­не, не враг бога, но противник человека, его искуситель и обвинитель (что и означает, собст­венно, имя «Сатан»). Этот космический проку­рор страшно умен, и слова его своей серьез­ностью требуют бога к ответу: он настаивает на том, что Иов боится бога не даром, что его безу--пречность обусловлена количеством его стад, его сытостью и благополучием:

Вопрос, как мы видим, поставлен остро: что такое святость — добронравие человека, твердо знающего, что за хорошее поведение причитается награда, или же верность до конца, имеющая опору только в себе самой?

Книга Иова относится к разряду учительных. Несмотря на изобилие в ней прямых высказываний Иова, она не могла быть написана им самим, ибо он не ведал о происходящем на совете перед Господом, о котором упоминается в прологе (1,1 - 2,13). Если бы Иов и его друзья знали об этом, то отсутствовал бы сам предмет их беседы (3,1 - 27,23). Написавший эту книгу древнееврейский поэт, вдохновленный Богом, по всей вероятности, использовал более ранние источники, которые дошли до него от патриархальных времен. Господь использовал его талант, дабы открыть смысл страданий, которые постигают человека. Автор называет Бога именем Яхве, известным народу завета, и это свидетельствует, что он был израильтянином. Иов же и его друзья используют слова "Бог" и "Всемогущий" (за исключением 12,9).

Да, вот первое в речи Божьей — Господь не решает загадки, а ставит. Второе, с этим связанное, делает книгу «религиозной», а не философской: как это ни странно, Иова удовлетворяет перечисление непостижимых фактов. Собственно, загадки Божьи сложнее и таинственней загадок Иова; однако до речи Господа Иов утешиться не мог, после — утешился.

Он ничего не узнал, но ощутил грозный дух того, что слишком прекрасно, чтобы поддаться рассказу. Господь не хочет объяснить Своей цели, и само это, словно пламенный перст, указует на Его цель. Загадки Божьи утешают сильнее, чем ответы человеческие.

Бог бранит и того, кто Его обвинял, и тех, кто Его защищал; сшибает одним и тем же методом и пессимистов, и оптимистов. Утешители утешали поверхностно, машинально, и потому слова их оборачиваются против них с такой красотой и мудростью. Механический оптимист пытается оправдать мир на том основании, что мир разумен и связен. Мир тем и хорош, говорит он, что его можно объяснить.

Именно на это Бог отвечает ясно до ярости. Бог говорит: «Если мир и хорош, то лишь тем, что для вас, людей, объяснить его нельзя». Он настаивает, Он показывает: «Есть ли у дождя отец? или кто рождает капли росы? Из чьего чрева выходит лёд?..» Мало того, Он подчёркивает явственную и ощутимую неразумность мира: «Чтобы шёл дождь на землю безлюдную, на пустыню, где нет человека».

Господь заставляет нас увидеть мир на чёрном фоне небытия. Господь заставляет Иова увидеть поразительный мир, даже если для этого нужно показать мир дурацкий. Чтоб удивить человека, Бог становится богохульником; можно сказать, что Он становится безбожником. Показывая Иову, одно за другим, разные творения — коня, орла, осла, ворона, павлина, страуса, крокодила, — Он так описывает их, что они становятся чудищами. Всё это вместе — какой-то псалом, какая-то песнь удивления. Творец дивится тому, что сотворил.

Вот оно, третье свойство книги: Иов ставит вопросительный знак, Бог отвечает восклицательным. Вместо того чтобы объяснить мир, Он утверждает, что мир намного нелепей, чем думал Иов. Но и этого мало: в речи Божьи автор — с той бессознательной точностью, какую мы часто видим в древнем эпосе, — вложил ещё одну, совсем уж дивную тонкость.

То там, то сям, в метафоре, в образе, в скобках вдруг видится, что тайна Господня — радостна, а не печальна. Намёки эти почти случайны, как свет сквозь щёлку двери, словно Всемогущий их Сам не замечает; но в чисто поэтическом смысле трудно переоценить их инстинктивную лёгкость и точность.

Ведь только дай человеку подумать, что преуспеяние — награда праведности, он тут же погибнет. Если оно — награда праведности, значит, оно — свидетельство праведности. Слишком трудно награждать успехом хороших людей; куда легче считать хорошими преуспевших, что и делают наши газеты и наши дельцы. Вот оно, последнее наказанье дурному оптимизму утешителей. Если надо было спасти от этого иудеев, «Книга Иова» их спасла. Как важно, что концы толком не сходятся!

Бог не сказал Иову, что тот наказан за грехи или для его же блага. Мы знаем из пролога, что Иов страдал не потому, что он хуже других, а потому, что он лучше. Урок этой книги в том, что человека утешит лишь парадокс. Не буду говорить, что ждало впереди странную истину о лучшем из людей в дурном мире. Да и так понятно, что в самом свободном, самом глубоком смысле лишь один Человек в Ветхом Завете — Личность;