Права граждан 2 страница

После 1945 г. западная политическая наука получила международное признание. создание в 1949 г. при ЮНЕСКО Международной Ассоциации политической науки. За политической наукой основательно закрепляется статус учебной дисциплины, преподаваемой в западных университетах.

на теоретическом уровне существуют несколько распространенных подходов к пониманию политики. Для одних политологов ее сферу составляет все то, что относится к власти. Государство.

Множественность и разнородность областей политического анализа обусловили методологическое разнообразие современной западной политической науки.

Политологи предпринимали попытки найти наиболее эффективный способ изучения политических явлений. На эту роль претендовал бихевиоризм (от английского behaviour – поведение). В 1950— 1959 гг.

Другой важной вехой в западной политологии в 50—60-е гг. XX в. стало распространение системного подхода к изучению политики. Представители системного направления в политической науке стремились выявить логику организации и функционирования политической жизни в обществе. Они рассматривали мир политического как живую систему, которая органически и генетически связана с окружающей средой.

Системный подход тоже не был признан научным сообществом политологов безупречным.

Ю. Хабермас, различает три системы знания и соответствующих им ин­тересов. Интересы, которые лежат в основе каждой из систем знания, обычно неизвестны людям, поэтому задачей критической теории явля­ется их открытие.

1 тип знания — это аналитическое знание, интерес — это технический контроль, который находит применение по отношению к окружающей среде, дру­гим обществам, а также людям внутри общества.

2 — это гуманистическое знание, и его интерес сводится к пониманию мира. 3 — критическое знание, которое представляет сам Хабермас и «Франкфуртская школа» в целом. Интерес — это освобождение человека. Критическое знание будет способствовать подъему самосознания масс что приведет к возникновению социального движения, которое и обеспечит желаемое освобождение.

Наибольший интерес для Хабермаса представляет коммуникативное действие, ТЕ действия людей, которые координируются не с помо­щью эгоцентрических успеха, а через акты достижения понимания. Участники коммуникативного действия не просто прежде ориентированы на свой собственный успех; они реализуют свои индивидуальные цели при условии, что они могут гармонизировать свои планы действий на основе общего определения ситуации. Иными словами, индивидуальная цель не достижима без коммуникативного взаимопонимания.

В коммуникативном действии имеется важный речевой компонент. Однако оно не сводится только к речи и невербальной коммуникации, оно значительно шире.

именно коммуникативное действие, а не целерациональное действие, является отличительной особенностью фе­номена человека. Хабермас говорит о неискаженной коммуникации, то есть коммуникации без принуждения. Отталкиваясь от этого требова­ния, Хабермас подверг критике искаженную коммуникацию.

Хабермас был заинтересован в уничтожении барьеров для свободной коммуникации. пытается помочь людям в целом преодолеть социальные барьеры на пути к неискаженной коммуника­ции.

хабермасовский идеал будущего общества находит­ся в современном мире. Хабермас вводит различие между целерациональным действи­ем и коммуникативным действием. Более ранние теоретики концентри­ровали свое внимание, считает Хабермас, на рационализации целерационального действия, которое привело к росту производительных сил и расширении технологического контроля над жизнью. он предпочитает рационализа­цию коммуникативного действия. Рационализация коммуникативного действия, собственно, и делает его свободным от господства.

Развитие новой, менее ограничивающей нормативной системы ле­жит в центре теории социальной эволюции Хабермаса. Вместо новой производительной системы рационализация приводит к новой, менее искаженной нормативной системе.

Конечной точкой эволюции является рациональное общество. Под рациональностью он понимает устранение барьеров, искажающих коммуникацию, а в более широком смысле она означает систему коммуникации, в которой идеи представляются открыто и за­щищаются от критики, а с помощью аргументации достигается согла­шение.

Хабермас вводит и еще одно различие между коммуникативным действием и дискурсом. Если коммуникативное действие имеет место ежедневно, то дискурс — эта такая форма коммуникации, которая вы­ведена за пределы контекста опыта и действия и структура которой убеждает нас, что рекомендации, предупреждения и утверждения являются эксклюзивным объектом дискуссии; а также, что ее участники, равно как и темы, ничем не ограничены, разве что только отсылкой к цели обсуждения поставленных вопросов; что не применяется никакая иная сила, кроме еще лучшего аргумента, и что всякие мотивы, за ис­ключением совместного стремления к истине, исключены.

В теоретическом мире дискурса спрятанная под миром коммуника­тивного действия существует «идеальная речевая ситуация», в кото­рой не сила и не власть, а наилучший аргумент празднует победу. Аргументы, которые вытекают из дискурса (и от­носительно которого участники приходят к согласию) являются истин­ными. Тем самым, Хабермас признает консенсусную теорию истины. Такая истина является частью всей коммуникации, а ее полным вопло­щением становится цель эволюционной теории.

Структурализм — это общее название методов гуманитарных наук, связанное с обнаружением и описанием структур в разных областях культуры. Становление структурализма происходило в 20—50 гг. XX в. Он начался в лингвистике, затем распространился на философию и, на­конец, на сферу специальных теорий, в том числе и политическую тео­рию.

Заслуга де Соссюра заключается в том, что он ввел различие между языком (lingue) и речью (parole). Язык — это формальная, грамматическая система. Это система фонетических элементов с управляемыми отношениями.

Наличие языка делает возможной речь. Речевое высказывание явля­ется также индивидуальным актом воли и понимания. Хотя де Соссюр и признавал значение использования людьми языка субъективным обра­зом, он полагал, что использование речи отдельным индивидом не мо­жет представлять интерес для интересующегося наукой лингвиста. Предметом интереса для лингвиста должен стать язык как формализо­ванная система, а не субъективный способ его использования отдель­ными людьми.

Язык, таким образом, может рассматриваться как система знаков и смысл каждого знака становится понятным благодаря изучению отно­шений между знаками в системе.

Интерес к структуре перерос интерес просто к языку и распростра­нился на всю знаковую систему. Такое направление исследований по­лучило название «семиотики» и у него появилось много сторонников.

Основатель семиотики - Ролан Барт. Не только язык, но и поведение в обществе, в политике является своего рода знаками. Знаковыми процессами можно считать все, что нас окружает в повседнев­ной жизни.

Клод Леви-Стросс, по­пытался применить понятие структуры к самым разным темам своих исследований, но для политической теории наибольшее значение имеет структурализм в антропологии. чтобы понять структуру мифов, обратился к исследованию примитивных об­ществ.

Принципы структурной методологии:

1) изучая явления культуры, следует обратить преимущественное внимание не на их элементы, а на структуры;

2) исследуя культурные феномены, следует делать это синхронно (т.е. одновременно, в их совпадении во времени), а не диахронно (т.е. последовательно);

3) приоритет в исследовании принадлежит структурам, а не субъек­там.

Леви-Строссу удалось показать, что в мифах народов, даже никогда не вступавших друг с другом в контакт, отражаются одни и те же струк­туры. Он также доказал, что первобытное мышление в своей основе не отличается от мышления современного.

Жак Деррида. Вопреки структуралистам, в особенности тем, кто поддерживал «лингвистический переворот» и полагал, что люди ограничены структурой языка, Дерида свел весь язык к «тексту», ни в чем не ограничивающему субъекта. Более того, Деррида даже социальные и политические инсти­туты начал также рассматривать в качестве «текста». Как он говорил сам, он произвел деконструкцию языка и социальных институтов. По­сле завершения деконструкции стало ясно, что остался только текст.

Структуралисты видели в языковой системе закон и порядок. Для Дерриды язык стал воплощением беспорядка и нестабильности. ДЕКОНСТРУКЦИЯ — критика метафизического способа мышления основанная на понимании бытия как присутствия, данности, абсолютной полноты смысла и т.д. Общая стратегия деконст­рукции связывается в основном с двумя основными ходами: 1) переворачи­вание (любая бинарная оппозиция предполагает иерархическую структуру); 2) реконструк­ция — реконструкция иерархии предикатов и понятия и обобщения. В ре­зультате появляются понятия, которые в рамках метафизического дискурса не мыслились и не формулировались.

Объектом неприязни со стороны Дерриды стал логоцентризм (поиск универсальной системы мышления, способной раскрыть, что такое ис­тина, красота, правда и т.д.), преобладавший в западной политической мысли. Логоцентризм привел к «закрытию» всех гуманитарных наук.

Хорошим примером рассуждений Дерриды является дискуссия, ко­торую он называет «театр жестокости». Деррида начинает с рассужде­ний о традиционном театре, который находится под влиянием системы мышления, которую он называет репрезентативной логикой. Иными словами, то, что происходит на сцене, представляет то, что происходит в «реальной жизни». Такая «репрезентативность» — Бог театра и она привносит в традиционный театр теологичность. Теологиче­ский театр — это подконтрольный, порабощенный театр.

Сцена, по мнению Дерриды, является теологичной, поскольку — это структура, включающая в себя по традиции автора-творца, который издали наблюдает за тем, как воплощается его текст, регулирует время и смысл представления. Он позволяет спектаклю представлять его са­мого. Режиссеры и актеры, по существу, — просто интерпретаторы, которые более или менее непосредственно воплощают замысел Творца. Наконец, теологическая сцена включает и пассивную, сидящую публи­ку — наблюдателей, или, иначе, потребителей зрелища, тех, кто полу­чает от него удовольствие.

Деррида предлагает альтернативную сцену (или альтернативное об­щество?), на которой речь перестанет управлять сценой. Это означает, что сцена больше не будет подконтрольна автору и его тексту. Автор потеряет свою диктаторскую функцию по отношению к тому, что про­исходит на сцене. Актер полностью раскрепощен, никто не указывает ему, что и как нужно делать. Но это вовсе не означает, что сама сцена становится анахронизмом. Деррида говорит об альтернативной сцене, предлагая, по существу, деконструкцию традиционного театра.

В более широком смысле Деррида распространяет этот подход на общество в целом. Подобно тому, как он хочет освободить театр от диктатуры автора, он хочет видеть общество свободным от идей всех интеллекутальных авторитетов, которые создали господствующий дис­курс. Иными словами, Деррида хочет видеть всех нас настолько сво­бодными, чтобы мы сами стали авторами своей пьесы.

понятие децентрализации. Деррида хочет, чтобы театр дистанцировался от своего традиционно­го центра — автора, дав возможность актерам свободно выразить себя. Это положение также можно распространить на все общество. Деррида ассоциирует центр с окончательным ответом и, в конечном счете, со смертью.

Наряду с Деррида, одним из крупнейших представителей постструк­турализма является Мишель Фуко. Фуко больше интересовала «микро-политика власти», нежели власть на уровне общества. «История сексуально­сти», «Забота о себе» и «Использование удовольствия». В этих работах ясно отразился интерес Фуко к проблемам сексуальности, в осо­бенности нетрадиционной сексуальной ориентации.

Фуко начал с разработки проблем методологии и того, что он назвал «археологией знания». Предметом его исследования были элементы знания — идеи, кредо, типы дискурсов. Он противопоставил свою «ар­хеологию знания» истории познания и истории идей, считая их излишне рациональными. По его мнению, в истории познания слишком много внимания уделяется преемственности.

Область интересов «позднего» Фуко может быть охарактеризована одной фразой — «генеалогия власти». Он многое берет у Ницше как философа, писавшего прежде всего о власти. Фуко начал размышлять о том, каким образом люди управляют собой и другими. В частности, он проследил, каким образом знание генерирует власть, превращая людей в подданных, и затем позволяет управлять ими с помощью знания. Он критиковал иерархизацию знания. Поскольку наиболее высоко ценимые формы знания (например, наука) обладают наибольшей властью, они и заслуживают самой серьезной критики. е сферы его интересов, поскольку мыслителя больше привлекали структурные отношения. В истории Фуко не увидел прогресса от жестокости примитивных обществ к совре­менному гуманизму, основывающемуся на более широкой системе зна­ний (об этом много писали в 50—60 гг.). По его мнению, история раз­вивалась от одной системы господства (основанной на знании) к дру­гой.

По мере развития правил эта связь становится все менее ясной. Новая система правил была более регулярной, более эффективной, более постоянной и более детализированной. Иными словами, эффективность делала нака­зание дешевле. Новая система создавалась отнюдь не с целью более гуманного обращения с заключенными, а, наоборот, с целью усиления наказания. Так появилась новая технология власти и наказания. Она была более многообразной, более эффективной, более бюрократизиро­ванной по сравнению с пытками. Но, что самое главное, она была более безличной и предполагала слежку уже не только за преступниками, но и за всем обществом.

Новая технология дисциплинарной власти воспроизводила военную модель. Она представляла собой не столько всеобъемлющую систему власти, сколько систему множество микро-властей. Фуко описал «мик­рофизику» власти с присущими ей бесчисленными точками противоре­чий.

По его мнению, дисциплина разлита по всему обществу, затрагивая практически все его части и аспекты. Можно сказать, что она затрагива­ет большинство главных институтов.

постструктура­лизм, ушел в прошлое, будучи замещенным очень тесно связанным с ним постмодернизмом. Между постструктурализмом и постмодерниз­мом всегда было крайне трудно провести демаркационную линию. По­стмодернизм может быть рассмотрен как продолжение и преувеличение постструктурализма.

Сегодня в политической теории идет острая дискуссия о том, про­должает ли нынешнее общество принадлежать к эпохе Модерна (Со­временности) или же произошедшие в нем фундаментальные изменения уже привели его в пост-Современность (постмодерн). Рассмотрим эти теоретические позиции.

Внутри самого постмодернизма уже можно идентифицировать несколько течений. Он представлен также несколькими крупными именами.

основные идеи:

1. Произошел радикальный переворот, в результате которого общество Модерна сменилось постмодернистским обществом (Бодрийяр, Крокер).

2. Хотя действительно имеют место серьезные перемены, постмо­дернизм вырос из Модерна и является его продолжением (не­омарксисты)

3. Модерн и Постмодерн не следует рассматривать как отдельные эпохи, а как продолжительные во времени взаимоотношения, причем постмодернизм всегда выступает с критических позиций по отношению к модернизму (Смарт).

Возьмем еще один типичный пример — программа «Великого об­щества»

из всех современных постмодернистов наиболее ради­кальным является Жан Бодрийяр. Труды Бодрийяра 1960-х годов были написаны в традициях Модерна и отличались марксистской ориентацией. В своих ранних ра­ботах Бодрийяр занимался в основном критикой общества потребления с марксистских позиций. Уже по этим работам видно влияние лингвис­тики и семиотики. Однако довольно скоро Бодрийяр разочаровался и в марксизме, и в структурализме и начал заниматься их критикой.

Бодрийяр сформулировал идею символического обмена как альтер­нативы и радикального отрицания экономического обмена, проанализи­рованного Марксом. Символический обмен представляет собой замкну­тый цикл получения и возвращения, отдавания и приобретения. Оче­видно, что символический обмен находится вне, если вообще не проти­воречит логике капитализма. Таким образом, здесь Бодрийяр уже полностью отрицает марксизм. Идея символического обмена включала в себя политическую программу, направленную на создание общества, характерной чертой которого стал бы символический обмен. Бодрийяр весьма критично относится к рабочему классу, противопоставляя ему «новых левых», или даже хиппи.

со­временное общество как культуру смерти, в которой смерть является парадигмой дискриминации и изгнания из общества.

В 80-е годы в работе «Симуляции» он пришел к выводу, что в со­временном обществе доминирует не производство, а СМИ, кибернетические модели и вычислительные системы, ком­пьютеры, информационные процессоры, развлечения и индустрия зна­ний. Следствием появления этих систем стал настоящий знаковый взрыв. Можно сказать, что мы перешли из общества, в котором доми­нирует производство, в общество, где господствуют коды (знаки) про­изводства.

Бодрийяр полагает, что для постмодернистского мира характерно наличия симуляций. Процесс симуляций приводит к возникновению симулакры (репро­дукции объектов и событий). В результате очень трудно отличить ре­альное от тех вещей, которые симулируют реальность. В конце концов симуляции реального начинают преобладать. Мы со всех сторон окружены этими симуляциями, образующими замкнутый круг, циркулярную систему, не имеющую ни начала, ни конца.

Бодрийяра больше всего интересует культура, переживающаяткрупномасштабную и «катастрофическую» революцию. Это особая революция, в которой массы становятся все более пассивными, а отнюдь не революционными, как об этом писал Маркс. Массы — это «черная дыра», поглощающая все смыслы, информацию, коммуника­цию и т.д., и превращающая их в бессмыслицу. Таким образом, постмодернизм Бодрийяра выражается в том, что он подчеркивает ускорение инерции, растворение смыслов в СМИ и растворение самих масс в «черной дыре» нигилизма и бессмысленно­сти.

Фр. Джемесон «Постмодернизм или культурная логика позднего капитализма».

Он полагает, что капитализм переживает сегодня свою «позднюю» фазу, продолжая оставаться доминирующей чертой современного мира, но он уже воспринял новую культурную логику — постмодернизм.

Джемесон стремится показать, что именно марксизм представляет наилучшее теоретическое объяснение самого постмодернизма. Если критика культуры Джемесона получила широкое признание, то за марксизм его сильно критиковали, особенно ортодоксальные марксисты.

Джемесон выделил три стадии развития капитализма:

1 стадия —рыночный капитализм, то есть складывание еди­ных национальных рынков. Эта стадия была проанализирована К.Марксом в «Капитале».

2 стадия — империализм, то есть появление системы гло­бальных экономических связей. Анализ этой стадии был проведен В.И.Лениным в работе «Империализм как высшая стадия капитализма» и ряде других трудов.

3 стадия — поздний капитализм — связан с мощной экспан­сией капитала в районы, в которых не было товарных отношений. Эта экспансия представляет собой «самую чистую» форму капитала, кото­рая когда-либо появлялась.

Изменения в экономической структуре привели к культурным изме­нениям.

Постмодер­низм, может быть описан как силовое поле, на которое воздействуют различные культурные импульсы. Термин «господство культуры» означает, что, хотя постмодернистская культура и преобладает, одновременно с ней действуют и многие другие импульсы и течения.

Постмодернистское общество, характе­ризуется 4 основными чертами:

1. Отсутствие глубины, поверхностность. Культурные проекты удовлетворяются поверхностными образами и не интересуются глубинным смыслом, то есть ограничиваются симулакрами

2. Утрата эмоций.

3. Потеря историчности. Мы не можем познать прошлое. Все, чем мы располагаем — это тексты, рассказывающие о прошлом.

4. Новые технологии, которые ассоциируются с постмодернистским обществом. На смену производительным технологиям (например, конвейер по сборке автомобилей) пришла репродуктивная техно­логия (компьютеры, телевизоры и т.д.). Телевизор, например, ни­чего не создает, кроме поверхностных образом, компьютер — виртуальной реальности.

Джемесон — марксист, поэтому, в отличие от других постмодерни­стов, он все же попытался сформулировать хотя бы частичное разреше­ние проблемы постмодернистского общества. По его мнению, для этого необходимы познавательные карты, с помощью которых можно сори­ентироваться. Однако карты прошлого вряд ли смогут здесь помочь.

Необходим прорыв в немыслимо новые типы представлений «позднего капитализма», с помощью которых можно будет понять, каково наше положение как индивидуальных и коллективных субъектов, и вновь обрести способность действовать и бороться. Сегодня эти способности людей полностью нейтрализованы благодаря социальному замешатель­ству. Политическая форма постмодернизма будет иметь в качестве ос­новной задачи открытие и проектирование глобальных познавательных карт.

Под познавательными картами Джемесон понимает классовое соз­нание — чисто марксистский термин. Однако речь идет о новом типе классового сознания. Познавательные карты могут формироваться на основе разных источников — трудов политических и социальных тео­ретиков, писателей и обычных людей, способных определить и сформу­лировать свой собственный путь. Карты — не самоцель, так как они могут быть использованы в качестве основы для радикальных полити­ческих действий в постмодернистском обществе.

Юрген Хабермас уделил немало внимания критике постмодернизма. «Модерн против Постмодерна». В этом эссе Хабермас поставил вопрос о том, должны ли мы пытаться в свете всех трагедий и ошибок XX столетия и впредь при­держиваться идей Просвещения или мы должны провозгласить весь проект Модерна бессмысленным?

В качестве одной из наиболее значимых ошибок постмодернистов Хабермас называет отказ от науки. Хабермас настаивает на возможности рационального, «научного» познания жизненного мира, равно как и на его рационализации.

Критика постмодернизма Хабермасом включает следующие основ­ные положения:

1. Постмодернисты так и не пояснили, создают ли они серьезную социально-политическую теорию или просто занимаются литера­турой. Если речь идет именно о теории, тогда непонятно, почему они отказываются от институционально установленного словаря. Если же это литература, то аргументация теряет всякую логиче­скую убедительность. В любом случае, серьезный критический анализ работ постмодернистов практически невозможен, по­скольку они всегда могут возразить, что мы не поняли их теории или литературные экзерсисы.

2. Постмодернисты говорят, что увлечены нормативностью, но что имеется в виду остается непонятным для читателя. Остается не­ясным, почему они критикуют современное общество, каковы их цели и т.д. Постмодернисты явно отвергают всякую норматив­ность.

3. Хабермас обвинил постмодернизм в тотальности, поскольку они так и не смогли диффе­ренцировать феномены и практики, имеющиеся в современном обществе.

4. Хабермас обвиняет постмодернистов также в игнорировании повседневности и ее практик. Это создает для постмо­дернистов двойную потерю. С одной стороны, они оказались в изоляции от важного источника развития нормативных стандар­тов. В конце концов, рациональный потенциал, присутствующий в повседневности — важный источник идей Хабермаса о комму­никативной рациональности. С другой стороны, повседневный мир также создает высшую цель для того, кто трудится в области политической теории, поскольку именно в нем их теоретические идеи оказывают влияние на дальнейшее развитие общества и по­литической практики.

Некоторые политические теоретики верят в то, что постмодернизм, особенно в своих наиболее радикальных формах, представляет собой альтернативу политической теории. В каком-то смысле, постмодернизм — вообще не теория. Политическая теория может быть определена как «большие идеи» о политике, которые смогли выдержать испытание временем. Или иначе, это системы идей, затрагивающие важнейшие политические проблемы и имеющие долговременное значение.

Американская политическая наука накопила богатейший опыт исследований, опирается более чем на вековую традицию научного изучения феномена политики. В теоретическом смысле она представляет собой десятки научных направлений и школ.

Подлинным автором термина «постиндустриальное общество» и одним из основателей теории постиндустриального общества считается Д. Белл.

Оказалось, что Белл предвидел то смятение, которое новые коммуникативные технологии внесут в современную жизнь. В своей книге «Грядущее постиндустриальное общество», Белл сформулировал основные признаки такого общества: создание экономики услуг, доминирование слоя научно-технических специалистов, центральная роль теоретического научного знания как источника нововведений и политических решений в обществе, возможность самоподдерживающегося технологического роста, создание новой «интеллектуальной» техники. Анализируя новые черты в экономике, Белл сделал вывод, что в обществе наметился переход от индустриальной стадии развития к постиндустриальной, с преобладанием в экономике не производственного сектора, а сектора услуг.

Под постиндустриальным он подразумевал не тот строй, в котором человек будет вытеснён из процесса производства, а социум, где индустриальный сектор потеряет свою ведущую роль под воздействием возрастающей технологизации.

Д. Белл рассматривал историю как смену трёх эпох: доиндустриальная, индустриальная и постиндустриальная. Доиндустриальное общество было организовано вокруг взаимодействия человека с природой. Индустриальное общество знаменует собой радикальный разрыв с такой традиционностью и становится важнейшим условием становления постиндустриальной системы. Индустриальное общество – это уже взаимодействие человека с преобразованной природой, в его рамках добыча природных ресурсов сменяется производством заранее определённых продуктов, наблюдается возрастающая квалификация работника. Постиндустриальное общество: Д. Белл противопоставляет его индустриальному обществу в качестве такого, где «производство как постоянно возобновляющийся процесс сменяется непрерывным воздействием на окружающую среду. В этих условиях основным ресурсом становится информация, приоритет переходит от полуквалифицированных работников к инженерам и учёным, дальнейшее совершенствование знаний человека о мире происходит в первую очередь на.

Постиндустриальное общество возникает благодаря переменам в социальной структуре, которая включает экономику, структуру сферы занятости и систему стратификации. Это то общество, в котором преобладает сектор услуг, которое основано на производстве услуг. Если индустриальное общество определяется через количество товаров, определяющее уровень жизни, то постиндустриальное общество характеризуется качеством жизни, измеряемым услугами и различными удобствами, - здравоохранением, образованием, отдыха и культурой.

Збигнев Бжезинский. Великая шахматная доска

Евразия является «шахматной доской», на которой ведется борьба за мировое господство, и такая борьба затрагивает геостратегию - стратегическое управление геополитическими интересами.

Американское мировое превосходство отличается стремительностью своего становления, своими глобальными масштабами и способами осуществления.

Американское глобальное превосходство подкрепляется сложной системой союзов и коалиций, которые буквально опутывают весь мир. Американское превосходство породило новый международный порядок, который не только копирует, но и воспроизводит за рубежом многие черты американской системы. Ее основные моменты включают: систему коллективной безопасности; региональное экономическое сотрудничество; предпочтение демократическому членству в ключевых союзах;

Государство, которое господствует в Евразии, контролировало бы два из трех наиболее развитых и экономически продуктивных мировых регионов. Контроль над Евразией почти автоматически повлечет за собой подчинение Африки, превратив Западное полушарие и Океанию в геополитическую периферию центрального континента мира.

В масштабе всего мира по крайней мере 5 ключевых геостратегических действующих лиц и 5 геополитических центров могут идентифицироваться на новой евразийской геополитической карте. Франция, Германия, Россия, Китай и Индия являются крупными активными фигурами.

Европа является естественным союзником Америки. Европа также служит трамплином для дальнейшего продвижения демократии в глубь Евразии. Расширение Европы на восток может закрепить демократическую победу 90-х годов.

Долгосрочная задача состоит в следующем: каким образом оказать поддержку демократическим преобразованиям в России и ее экономическому восстановлению и в то же время не допустить возрождения вновь евразийской империи, которая способна помешать осуществлению американской геостратегической цели формирования более крупной евроатлантической системы, с которой в будущем Россия могла бы быть прочно и надежно связана.

Крах Российской империи создал вакуум силы в самом центре Евразии. Слабость и замешательство были присущи не только новым, получившим независимость государствам, но и самой России: потрясение породило серьезный кризис всей системы, особенно когда политический переворот дополнился попыткой разрушит старую социально-экономическую модель советского общества.

Дата добавления: 2015-04-24