Сущность свободы

Однако указание на сущностную связь между истиной как правильностью и свободой колеблет эти предмнения, полагая, правда, что мы готовы к изменению мышления. Память о сущностной связи между истиной и свободой приводит нас к тому, чтобы проследить вопрос о сущности человека с точки зрения, которая гаран­тирует нам опыт скрытой основы существования (des Dasein) человека, а имен­но так, чтобы он прежде перенес нас в первоначально сущностную сферу истины. Но отсюда обнаруживается также: свобода есть основа внутренней возможнос­ти правильности только потому, что она получает свою собственную сущность из более первоначальной сущности единственно существенной истины. Свобода сначала определялась как свобода для очевидности того, что открыто. Как следует мыслить эту сущность свободы? Очевидное, к которому приравнивается обладающее представлением высказывание как правильное, это в том или ином случае в открытом отношении открытое сущее. Свобода к очевидному открыто­го допускает соответствующее сущее быть тем сущим, которым оно является. Свобода раскрывается теперь как допущение бытия сущего.

Обычно мы говорим о допущении бытия, когда мы, например, стоим в стороне от намеченного мероприятия. «Мы допускаем нечто быть», что означает: мы боль­ше не касаемся этого и нам нечего здесь больше делать. Допущение бытия чего-либо имеет здесь отрицательный смысл невнимания к чему-либо, отказа от чего-либо, равнодушия и даже пренебрежения.

Однако в нужном нам здесь слове о допущении бытия сущего нет мысли об упущении и безразличии, но есть мысль о противоположном. Допущение бытия — это значит принятие участия в сущем. Правда, это понимается опять-таки не только как хлопоты, охранение от чего-либо, забота и планирование этого, смотря по обстоятельствам, встречающегося или отыскиваемого сущего. Допущение бытия — сущее именно как сущее, которое является таковым, означает принять участие в открытом и его открытости, в которую готово войти всякое сущее, которое как бы приносит ее с собой. Западноевропейское мышле­ние понимало сначала это открытое как ta alētheia, несокрытое. Если мы alētheia вместо [слова] «истина» переведем словом «несокрытость», то этот пере­вод будет не только «более буквальным», но и содержащим указание на то, что надо привычное понятие истины переосмыслить в духе правильности высказыва­ния и вернуться еще к той беспонятийности обнаружения и раскрытия суще­го. Это участие в обнаружении сущего не теряется в нем, а развивается в отступле­ние перед сущим, для того чтобы оно [сущее] выявилось в том, что оно есть и каково оно, и чтобы представляющее уподобление взяло из него меру измере­ния. Как это допущение бытия оно подчиняется сущему как таковому и пере­мещает все отношение в открытое. Допущение бытия, т. е. свобода, являет­ся прерывистой, исторической (ek-sistent). Сущность свободы, видимая из сущнос­ти истины, показывает себя как перенесение в раскрытость сущего.

Свобода — это не только то, что здравый рассудок заставляет циркули­ровать под этим названием: появляющийся иногда произвол отвергать при выборе тот или иной вариант. Свобода не есть несвязанность возможностью совершать или не совершать что-либо. Но свобода не есть также лишь готовность для требуемого и необходимого (и как-либо так сущее). Свобода, предваряя все это («негативную» и «позитивную» свободу), есть допуск в раскрытие сущего как такового. Сама открытость сохраняется в эк-зистентном участии, через которое открытость открытого, т. е. «наличие», есть то, что оно есть.

В существовании человеку сохранена долгое время остававшаяся необосно­ванной основа сущности, исходя из которой он может существовать исторически (ek-sistieren). «Экзистенция» не означает здесь existentia в смысле события и «наличного бытия» (Vorhandenseins) сущего. Но «экзистенция» здесь также и не «экзистенциальное» в смысле нравственных усилий человека, направленных на самого себя и основанных на его телесно-психической структуре. Эк-зистенция, уходящая своими корнями в истину, как в свободу, это переход (Aussetzung) в раскрытость сущего как такового. Не нуждаясь еще ни в понятийности, ни даже в обосновании сущности, эк-зистенция исторического чело­века начинается в тот момент, когда первый мыслитель, вопрошая оста­навливается перед несокрытостью сущего с вопросом, что такое сущее. Этим вопро­сом впервые узнается несокрытость. Сущее в целом раскрывается как physis, «природа», которая здесь понимается еще не как особая область сущего, а как сущее, как таковое в целом, а именно в значении зарождающегося присутствия. Лишь только там, где само сущее собственно возвышено до своей несокрытости и сохранено, лишь только там, где это сохранение постигается из вопрошания о сущем как таковом, начинается история. Первоначальное раскрытие сущего в целом, вопрос о сущем как таковом и начало западноевропейской ис­тории — это одно и то же и одновременно во «времени», которое само, будучи неиз­меримым, только теперь лишь открывает открытое для какого-либо измерения^

Но если эк-зистентное существование (Da-sein) как допущение сущего осво­бождает человека для его «свободы», тем что она вообще лишь только представ­ляет ему возможность (сущее) для выбора и предлагает ему необходимое (сущее), тогда человеческий произвол не распоряжается свободой. Человек «обладает» свободой не как свойством, а как раз совершенно наоборот: свобода, эк-зистентное, раскрывающее бытие (Da-sein) владеет человеком, и это обладание так изначально, что единственно она предоставляет человечеству ту связь с сущим в целом как таковым, которая только лишь и обосновывает и характеризует всю историю. Только эк-зистентный человек историчен. «Природа» не имеет истории.

Свобода, понимаемая,таким образом как допущение бытия сущего, наполняет и осуществляет сущность истины в смысле раскрытия сущего. «Истина» — это не признак правильного предложения, которое высказывается человеческим «субъектом» об «объекте» и потом где-то, неизвестно в какой сфере, имеет силу, но истина есть раскрытие сущего, благодаря которому существует открытость. В открытое открытости перенесено все человеческое поведение и отношение. Поэтому человек есть способ экзистенции.

Так как всякое человеческое поведение всегда в своем роде устойчиво и на­страивается на то, к чему оно относится, то сдержанность допущения бытия, т. е. свобода, определенно придала ему внутреннее указание для приравнивания представления к тому или иному сущему. «Человек эк-зистирует» означает теперь: история сущностных возможностей исторического человечества сохранена для него в обнаружении сущего в целом. Из способа как первоначальная сущность истины осуществляет себя (west), возникают как редкие, так и обычные решения истории.

Однако так как истина в своей сущности есть свобода, то исторический человек в допущении бытия сущего также может не допустить сущее быть сущим, тем, что оно есть и как оно есть. Тогда сущее прикрывается и искажает­ся. Кажимость приходит к власти. В ней обнаруживается несущность истины. Но так как экзистентная свобода как сущность истины не является свойством человека, а человек существует (ek-sistiert) только как достояние этой свободы и таким образом становится способным на историю, поэтому несущность истины не может также лишь дополнительно возникнуть только из бессилия и небреж­ности человека. Неистина должна появиться скорее же из сущности истины. Толь­ко потому, что истина и не-истина в сущности не безучастны, а связаны друг с другом, истинное предложение может вообще войти в остроту противо­положности к соответственно неистинному предложению. Вопрос о сущности истины достигает поэтому первоначальной сферы запрашиваемого только тогда, когда он из предварительного созерцания полноты сущности истины включил в раскрытие сущности также сознание не-истины. Обсуждение не-сущности исти­ны — это не дополнительное заполнение образовавшегося пробела, а важный шаг, чтобы считать достаточным постановку вопроса о сущности истины. Однако все-таки как же постигнуть не-истину в сущности истины? Если сущность истины не исчерпывается правильностью высказывания, тогда и не-истину нельзя прирав­нивать к неправильности суждения.

Дата добавления: 2015-05-22