Буквальная интерпретация

НЕПРЕСТАННО МОЛИТЕСЬ: ИДЕАЛ НЕПРЕРЫВНОЙ МОЛИТВЫ В ВОСТОЧНОМ МОНАШЕСТВЕ

"Непрестанно молитесь" (1Фес. 5:17): это краткое, но выразительное указание ап. Павла фессалоникийцам оказало решающее влияние на дух Восточного Православного монашества[1]. Начиная с четвертого века, в монашеской традиции Востока утвердилась мысль о том, что молитва – это не просто связанное с определенным часом суток действие, но нечто, чему надлежит непрерывно длиться в течение всей жизни монаха или монахини. Суть этого кратко выражена в одном из Изречений Пустынных Отцов: "Если монах тогда только молится, когда становится на молитву, таковый совсем не молится"[2]. С той же мыслью палестинский монах седьмого века Антиох из монастыря Св. Саввы упоминает слова Екклесиаста 3, 1-7: "Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; (...) время плакать, и время смеяться; (...) время молчать, и время говорить". И Антиох поясняет: "Для всего есть свое надлежащее время, кроме молитвы: для молитвы же надлежащее время – всегда"[3].

"Непрестанно молитесь" – но как такое указание может быть выполнено на деле? Один из ответов был предложен мессалианами, последователями аскетического движения, распространенного в Сирии и в Других местах Ближнего Востока в конце четвертого и в Пятом веке. Слово "мессалиане" – по-гречески "евхиты" – означает именно "молящиеся"; и они (так, во всяком случае, утверждали их: критики) интерпретировали предписание ап. Павла с бескомпромиссной буквальностью. Для них, похоже, молитвой могло считаться лишь произносимое вслух молитвословие. Они рассматривали "моление" как сознательную и обдуманную деятельность, Исключающую все другие занятия: "молиться" – это "произносить молитвы", Согласно мессалианским принципам, если люди должны непрестанно молиться, то им невозможно заняться какой бы то ни было работой, физической или умственной. Они не смогут возделывать сад, готовить пищу, стирать, убирать в комнате или отвечать на письма. Они будут только молиться – и ничего другого не делать. В мессалианском движении, соответственно, имелась духовная элита – "молитвенники", мужчины и женщины, чьим единственным занятием была молитва и чьи материальные потребности обеспечивали Рядовые члены общины. [4]

Такое понимание, точнее, непонимание непрестанной молитвы было быстро и решительно осуждено Церковью по вполне понятным причинам. Мессалианский путь (или то, что принималось за мессалианский путь) уязвим и с социальной, и с духовной стороны. С социальной точки зрения он делает монашескую жизнь паразитической и полностью зависимой от благотворительности других людей. Напротив, в неискаженной монашеской традиции всегда подчеркивалось, что монах, будь то в отшельничестве или в общежитии, должен при обычных обстоятельствах не только обеспечивать самого себя, но и поддерживать других людей. Принято считать, что монашество на христианском Востоке, в целом, меньше, чем на Западе, было занято организованными "деятельными" трудами – устроением школ, больниц, приютов[5]; но на менее формальном и более личностном уровне восточные монахи всегда остро ощущали свои обязанности по отношению к "ближнему" в миру, обязанности не только духовные, но и материальные. Снова и снова, в том числе и в ранних текстах Отцов пустыни, утверждается, что монах должен трудиться своими руками, чтобы обеспечивать и себя, и нуждающихся – бедных и больных, вдов и сирот. "Блаженны милостивые; ибо они помилованы будут" (Мф. 5:7). Эти слова относятся ко всем христианам.

Мессалианский подход вызывает возражения не только в социальном отношении, но и с точки зрения собственно духовной жизни монаха. Мало кто, если вообще кто-либо, способен только произносить молитвы – и ничего другого не делать. Самый первый рассказ в "Достопамятных сказаниях о подвижничестве святых и блаженных отцов" со всей очевидностью настаивает на необходимости уравновешенности и разнообразия, упорядоченной смены различных занятий в повседневной жизни монаха.

"Св. Авва Антоний, пребывая некогда в пустыне, впал в уныние и в глубокую тьму помыслов и взывал к Богу: Господи! я хочу спастись, а помыслы не дают мне. Что мне делать в своей скорби? как спастись? И вскоре потом Антоний, встав, вышел из кельи; и вот видит кого-то похожего на себя, который сидел и работал, потом встал из-за работы и молился; после опять сел и вил веревку; далее опять встал на молитву. Это был ангел Господень, посланный для наставления и подкрепления Антония. И ангел сказал вслух ему: и ты делай так, – и спасешься. Услышав это, Антоний весьма обрадовался и ободрился. Стал так делать, и спасался". [6]

Эта же мысль развивается в другом рассказе об Антонии. Никто не может постоянно пребывать на вершинах духовного делания; напряжение иногда должно послабляться:

Некто, в пустыне ловя диких зверей, увидел, что Авва Антоний шутил с братьями, – и соблазнился. Старец, желая уверить его, что нужно иногда давать послабление братии, говорит ему: положи стрелу на лук свой и натяни его. Он сделал так. Старец говорит ему: еще натяни. Тот еще натянул. Опять говорит: еще тяни. Охотник отвечает ему: если я сверх меры натяну лук, то он переломится. Тогда старец говорит ему: так и в деле Божием: если мы сверх меры будем напрягать силы братии, то оне скоро расстроятся. Поэтому необходимо иногда давать хотя некоторое послабление братии. – Охотник, услышав это, пришел в сокрушение и пошел от старца с многою пользой. А братия, подкрепившись, возвратились в свое место. [7]

Не имея благоразумия Св. Антония, мессалиане натягивали тетиву слишком туго. Их идеал молитвы, исключавший все остальное, вел скорее к безумию, чем к святости.

Дата добавления: 2015-05-08