КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Науки для гуманитария 2 страница
6 Возможно, Малиновский имеет в виду работы Bandelier, Adolph Francis. An archeological reconnaissance into Mexico. Boston, 1884; The Islands of Titicaca and Koati. N.Y., 1910; Gladwin, Harold Sterling. Excavation at Casa Grande, Arizona. L.A., 1928; Haury, Emil W. The stratigraphy and archaeology of Ventana Cave. Arizona. L.A., 1928. * Ср. недавнюю книгу Кардинера и Линтона (Kardiner A., Linton R. The Individual and His Society. N. Y., 1939). лиз занят поисками биологических побуждение организма в качестве определяющих факторов культуры, — позиция, к которой я склонялся с самого начала моей работы в антропологии и которую я отразил в моей статье «Культура» для «Энциклопедии общественных наук» 7. Кроме того, психоанализ не способен пройти мимо органической взаимосвязи культурных элементов, воплощенной в общественном образовании. Такого рода психология имеет дело с факторами власти, употребления силы, с воплощениями естественных органических желаний и их трансформациями в элементы системы ценностей, с изучением культурных норм как инструментов подавления. Все это уже привело многих приверженцев теории Фрейда к более или менее систематическому анализу культурных институтов, в рамках которого они рассматривают и процессы мыщления. Принятие психоанализа ни в коей мере не умаляет огромной важности, на которую вскоре сможет претендовать бихевиоризм в качестве психологической основы изучения общественных и культурных процессов. Под бихевиоризмом я понимаю новейшие разработки в психологии «стимула и реакции профессора Халла из Йейла, Торндайка'из Колумбийского университета и Г. С. Лиделла из Корнельского университета. Значение бихевиоризма в первую очередь определяется совпадением его методов с антропологической полевой работой в том, что касается их ограничений и преимуществ. Работая с людьми другой культуры, всегда подвергаешься опасности замкнуться на себе через «эмпатию», что обычно сводится к угадыванию того, что другой человек мог думать или чувствовать. Фундаментальный принцип полевого антрополога, равно как и бихевиориста, состоит в том, что они всегда полагают, что идеи, эмоции и побуждения существут в недоступных исследованию тайных глубинах мышления, сознательного или бессознательного. Любая здравая, то есть экспериментальная, психология может иметь дело только с наблюдениями внешних проявлений, хотя и полезно бывает связать эти наблюдения с точным интроспективным отчетом.
Должны ли мы принимать существование «сознания», «духовной реальности», «мыслей», «идей», «верований» и «ценностей» в качестве субъективных реальностей в 7 Encyclopaedia of the Social Sciences 4: 621-645. сознании других людей — вопрос по сути метафизический. Я не вижу причин, мешающих ввести эти категории, которые прямо отсылали бы к личному опыту, при условии, что в каждом случае они были бы полностью определены в терминах внешнего, наблюдаемого и доступного проверке поведения. Вся теория символизма, которая здесь будет вкратце обрисована, основывается на определении символа или идеи как сущности, которая может быть зафиксирована физическим образом, описана или определена. Идеи, мысли и эмоции должны наравне с другими аспектами культуры получать функциональную и формальную трактовку. Функциональный подход позволяет нам определить прагматический контекст данного символа и показать, что в культурной реальности вербальный или другой символический акт становится действительно существующим только благодаря эффекту, который он производит. Формальный подход лежит в основе нашего убеждения и подтверждает тот факт, что в социологической или этнографической полевой работе в совершенно чужой культуре возможно дать определение идеям, верованиям и эмоциональным образованиям с высокой степенью точности и объективности.
В этом поверхностном и мимолетном обзоре различных точек зрения, сбора доказательств и подходов к интерпретации в антропологии мы пользовались различными категориями для изложения и критики. Необходимо проводить четкое различие между программой, источником вдохшве-ния и средоточием интересов, например, эволюциониста в противопоставлении диффузионисту, приверженцу психоанализа или «музейному кроту». Достижения каждой школы могут и должны измеряться сопоставлением с тем, что она намеревалась сделать. На более продвинутой ступени специалист, интересующийся историей антропологической мысли, сможет привести эти достижения в определенный порядок, разграничить законные претензии диффузио-низма и эволюционистскую интерпретацию, социологическую однобокость Дюркгейма и интроспективные анализы Вундта. В настоящий момент мы можем позволить себе встать на всеобъемлющую, даже эклектическую, точку зрения и принять, что, частью следуя своим более или менее амбициозным программам, частью разрабатывая методы, теории и принципы для реализации этих программ, различные школы и направления антропологии создали внушительное, пусть и не вполне гармоничное, строение. Некоторые из составляющих его произведений, такие как «Первобытное общество» Л. Г. Моргана, наиболее полное и бескомпромиссное изложения эволюционного направления, «Дети солнца» У. Дж. Перри, обширно документированное и целеустремленное изложение крайнего диффузионизма/ семь томов «Психологии народов» Вундта, величественное собрание сопоставительного материала «Золотая Ветвь» Фрэзера или «История брака у человека» Вестермарка, — все эти труды вызывают почтительное восхищение. Однако в данном контексте нас более всего интересует фундамент этого здания, то есть доля действительно научного, содержащаяся в этих разнообразных работах. И здесь нам, наверное, придется выполнить работу, в чем-то следуя опыту взломщиков, и поставить под вопрос огромное множество фундаментальных положений, указав на присущие тому или иному методу ошибки. То, что касается позитивных результатов, мы запишем в актив Л. Моргану: прежде всего открытие классификационных систем родства и его последовательность в изучении первобытных отношений брака, отношений кровного родства и свойства. В работах Тайлора мы выберем его первопроходческую попытку дать минимальное определение религии, его метод причинной связи релевантных факторов организации человеческого общества и проявившуюся в большинстве его трудов способность отчетливо обрисовать общественные институты. Вестермарк внес свою долю в наши представления о браке и семье - своей верной оценкой этих отношений, - об устойчивости домашнего уклада, а также проницательным постижением чисто церемониальной роли различных свадебных обрядов, и это куда важнее, чем его воззрение о том, что брак у человека эволюционно связан со спариванием у приматов, птиц и рептилий. Вклады в научную антропологию Робертсона Смита, Дюркгейма и Фрейда с его последователями уже были отмечены.
Одна школа до сих пор не была упомянута и вообще обычно ценится меньше, чем того действительно заслуживает, вероятно, просто из-за скромности и научной ограниченности ее программы. Я имею в виду школу Р. С. Штейнмеца и его учеников, которые, может быть, последовательней других стремились к научному анализу фактов культуры, нежели к амбициозным схемам интерпретации и реконструкции. В чем же мы видим главные недостатки школ классической антропологии? Все эти недостатки вращаются вокруг одного и того же вопроса: конструируя свою стадиальную эволюционную схему или прослеживая диффузию того или иного явления культуры, уделил ли исследователь достаточно внимания исчерпывающему и четкому анализу культурной реальности, которой он занимается? Можно продемонстрировать, что в десятках или даже сотнях книг и статей на тему первобытного брака, клановой структуры и родства, принадлежащих перу таких авторов, как Бахофен, Макленнан и Морган, трудах немецкой школы социалистического или юридического направления, а также в претенциозном трехтомнике Роберта Бриффолта8 мы не найдем ясного анализа того, что такое домашний уклад или родство. В этой области оппоненты теории первобытного промискуитета - такие как Старке, Вестер-марк, Гроссе и Кроули — сделали гораздо больше для научного подхода к проблеме, и сегодня их точка зрения почти повсеместно принята среди современных антропологов. Что до критики полезного и важного анализа магии, принадлежащей Фрэзеру, то она направлена против того факта, что он уделял внимание преимущественно магическим формулам и ритуалом и недостаточно отдавал себе отчета в том, что магия существует постольку, поскольку она эффективна. Отсюда и невозможность вполне представить себе ритуальное действие вне контекста действия прагматического, которое заключено в ритуальном и сущностно с ним связано. Проделанный же Тайло-ром анализ анимизма страдает от того, что ученый представлял себе доисторического человека этаким философом, подыскивающим разумные объяснения, и не принимал во внимание, что религия и в доисторическом, и в цивилизованном обществе есть организованное коллективное усилие для поддержания человека в контакте со сверхъестественными силами, для влияния на них и для ответа им.
Из всего этого видно, что до сих пор уделялось недостаточно внимания собственно научной деятельности, как мы описывали ее в предыдущей главе, которая состоит в ясном определении и сведении в систему релевантных факторов, действующих в таких явлениях культуры, как магия, тотемизм, клановая организация или домашний уклад. В первую очередь следует показать, что явление, которое мы собираемся * Имеется в виду книга Briffault R. The Mothers. Vol.1-3. L, 1927. сравнивать в разных культурах, и эволюцию или пути диффузии которого мы намереваемся проследить, на законных основаниях представляет собой обособленную единицу наблюдения и теоретического рассмотрения. Следует точно и ясно установить, каким образом материальные детерминанты, действия людей, а также верования и идеи, то есть символические акты, включены в эту конкретную обособленную единицу или культурную реалию, как эти факторы взаимодействуют и обретают характер постоянной и необходимой связи друг с другом. Очевидно, что указанный недостаток теоретического анализа дурно повлиял и на полевую работу. Наблюдатель, прочитав руководства и предписания вроде Notes and Queries9 или воодушевившись множеством теорий, зачастую противоречащими друг другу, собирал отдельные изолированные элементы, а не прослеживал естественные, внутренне обусловленные и закономерно повторяющиеся связи. А ведь было бы даже преуменьшением сказать, что отношения между фактами и действующими силами столь же важны, сколь и изолированные элементы, стоящие в определенных отношениях друг к другу. В науке факт действителен именно в его связях с другими, притом что эти связи реально обусловлены, универсальны и определимы научным образом. Есть, однако, один момент, в котором различные школы старой антропологии не просто допустили упущение, а совершили серьезный грех.ЧЭто некритически принятое и зачастую просто антинаучное понятие культурных ископаемых, балласта в культуре. Здесь я имею в виду принцип, согласно которому культуры в значительной мере дают 9 Notes and Queries on Anthropology, for the Use of Travellers and Residents in Uncivilized Lands — под таким названием в 1874 впервые вышло руководство по сбору этнографического материала, выпущенное Британской ассоциацией содействия науке (British Association for the Advancement of Science) и содержащее подробный опросник по всем разделам этнографии. Призванное облегчить работу полевого исследователя, не являющегося профессиональным антропологом, и позволяющее стандартизировать процедуры наблюдения и оформления материалов, это руководство сыграло большую роль в накоплении этнографических данных и развитии антропологии. Во всех изданиях Notes and Queries on Anthropology в той или иной мере прослеживается влияние идей эволюционизма. Первые четыре издания подготовлены под руководством Тайлора. Последнее, шестое издание, отредактированное Радклифф-Брауном, выпущено в 1951 г. прибежище, причем в стратегически важных позициях, идеям, верованиям, общественным институтам, обычаям и предметам, которые на самом деле не принадлежат их собственному контексту. В эволюционистских теориях эти мертвые довески появляются в обличье «пережитков». Диффузионист обозначает их как «заимствованные признаки» или «комплексы признаков». Что касается пережитков, я процитирую определение А. Гольденвейзера, который сам не был приверженцем эволюционизма. Пережиток — это «признак культуры, который не вписан в свое культурное окружение. Он не функционирует в культуре, а сохраняется, или же его функция каким-то образом находится в дисгармонии с окружающей культурой». Вот, вероятно, лучшее определение этого понятия, и автор добавляет: «Мы знаем, что, конечно, пережитки существуют. В действительности они представляют собой постоянный и вездесущий аспект всех культур». С этой точкой зрения я вынужден не согласиться. Наверное, было бы лучше всего обсудить понятие пережитков применительно к нашей собственной современной культуре, которая по причине головокружительной скорости прогресса дает, безусловно, больше шансов встретить пережитки, чем какая-либо иная историческая ситуация. Где бы мы стали искать пережитки? Скажем, развитие транспортных средств позволило автомобилям с мотором заменить лошадей. Запряженная лошадью телега, и еще в большей степени двуколка, «не вписывается» в улицы Нью-Йорка или Лондона. Между тем такие пережитки встречаются. Запряженные экипажи появляются в определенное время дня и ночи в определенных местах. Являются ли они пережитками? И да, и нет. С точки зрения быстроты и дешевизны средства передвижения это, конечно, анахронизм' и пережиток. Здесь очевидным образом произошло изменение функции. А разве эта новая функция находится в дисгармонии с условиями современности? Очевидно, нет. Это устаревшее средство передвижения служит сентиментальному чувству «возвращения в прошлое»; боюсь, что экипаж нередко движется не в прошлое — просто пассажир слегка под хмельком или романтически настроен. >Не приходится сомневаться, что этот пережиток продолжает существовать, потому что явление приобрело новое значение, новую функцию; но покуда мы придерживаемся определенного оценочного отношения, вместо того чтобы изучать явление таким, какое оно есть, мы просто-напросто дадим некорректное описание его использования и значения. Старые марки автомобилей становятся ненужными только потому, что они пережили свое время, но продолжают использоваться потому, что люди не могут позволить себе купить новую модель. Это функция экономическая. Если же мы возьмем более важные явления или институты, мы, к примеру, увидим, что открытый камин все еще широко используется в Англии и в некоторых частях Франции вопреки распространению центрального отопления. В полноте контекста английских привычек, ценностей, спортивного стиля жизни, привязанности к дому и провоцирующего дружеское общение влияния открытого огня, мы должны констатировать, что камин играет определенную роль в английском доме и в нью-йоркской квартире. Вредность понятия пережитков в антропологии состоит в том, что оно работает как приводящий к ложным результатам методологический прием для реконструкции эволюционной последовательности и, хуже того, это эффективное средство, способное загубить результаты полевых наблюдений. Вот, скажем, ставшее эпохой открытие Морганом классификационных систем родства. Он рассматривал такие системы как пережитки предыдущей эволюционной стадии. Если предположить, что Морган все-таки был способен правильно оценить самую прямую связь между способом называния родственников и организацией семейно-хозяйствен-ного уклада, его утверждение о том, что эти две системы могли друг другу противоречить, кажется почти невероятным. Ибо, как мы обнаруживаем в системе Моргана, классификационная номенклатура родства сохраняется на более высокой стадии развития как раз для того, чтобы антрополог мог восстановить предыдущую стадию. Но это же одновременно означает, что люди все время неправильно представляли друг другу и всему миру реальные родственные отношения, в которых они живут. То есть во всяком туземном обществе родственники классифицировались ложным или, по крайней мере, не вполне адекватным образом. Старая номенклатура выживала в условиях, когда уже появились новые отношения. Этот пример пережитка показывает, что, во-первых, пока мы догматически продолжаем почивать на удобном ложе теории пережитков, отчетливое понимание роли языка останется для нас недоступно. А во-вторых, пережиток все время будет мешать детальному и тщательному полевому наблюдения над тем, как языковой акт именования на деле связан с другими видами деятельности и интересами, определяющими связь родителей и детей, братьев и сестер, родственников и членов клана. Настолько же деструктивную роль сыграло это понятие и в истолковании брачных церемоний как пережитков более древней стадии, где символическое изображение поимки, покупки или некоторых вольностей по отношению к невесте рассматривалось в качестве пережитков существовавшего ранее способа заключения брака. Здесь такое представление препятствовало постепенному осознанию того факта, что так называемый выкуп за невесту — не коммерческая сделка, а юридический инструмент со сложными, но вполне очевидными и отчетливо определимыми экономическими, правовыми и религиозными функциями. Возьмите любой пример «пережитка». Вы обнаружите, что пережиточная сущность этакого «привета из прошлого» культуры прежде всего обязана неполному анализу фактического материала. Кроме того, вы увидите, что большинство так называемых пережитков, особенно таких, что включались в важные общественные институты, основные элементы культуры или обычаи, постепенно все заметнее вытеснялись из антропологической теории. Так что реально понятие пережитков нанесло вред, затормозив результативную полевую работу. Вместо того, чтобы выяснять сегодняшнюю функцию каждого явления культуры, наблюдатель удовлетворялся фиксацией некоей неподвижной самодостаточной сущности. Подобную же критику возможно отнести и к фундаментальному понятию большинства диффузионистских школ — к понятию «признак культуры» или «комплекс признаков». В исследовании диффузии явлений культуры, как и в любом другом сопоставительном исследовании, с самого начала ученый сталкивается с проблемой идентификации. Пионером в разрешении этой проблемы на начальном этапе исследования диффузии стал Ф. Гребнер, немецкий этнолог-музейщик, получивший историческое образование. В своей заложившей основы метода работе Methode der Ethnologie (1911) выдвинул знаменитый и часто используемый критерий формы и количества. В моей статье «Антропология» для тринадцатого издания энциклопедии «Британика»10 я опровергал этот 10Encyclopaedia Britannica. 13th ed. 1: 131-139 метод как принципиально ненаучный и закладывающий антинаучный фундамент для целого направления диффузио-низма. В статье говорится следующее: Крайний представитель диффузионистской школы Гребнер придерживается мнения, что все закономерности культурного процесса являются «законами душевной жизни» и «могут быть изучены только с психологической точки зрения» (Graebner, p. 582, 1923); между тем патер Шмидт, Висслер, Лоуи и Риверс постоянно используют психологические интерпретации. Таким образом, в наши дни ни один антрополог не отказывается полностью от изучения процессов душевной жизни; но и те из них, кто с самого начала прилагает к материалу психологические объяснения, равно как и те, кто хочет использовать их уже после того, как культура «проанализирована с исторической точки зрения», забывают, что интерпретация культуры в терминах психологии индивида столь же бесплодна, как и чисто исторический анализ, и что разобщать изучение мышления, общества и культуры значит заранее обрекать результаты исследования. Настолько же влиятельной и односторонней, как психологическое направление, является тенденция истолковывать сходства и аналогии в культуре при помощи принципа механической передачи. Впервые решительно заявленное Ратце-лем в качестве главной проблемы этнологии изучение распределения и диффузии явлений культуры было продолжено Фробениусом, Анкерманом, Гребнером, патером В. Шмидтом, патером Копперсом и покойным доктором Риверсом. Пока не ясно, следует ли причислить к прочим, ныне отвергнутым, гипотезам учение, недавно предложенное проф. Элиотом Смитом и г-ном Перри о распространении мировой культуры из Египта, или же в этой доктрине можно усмотреть некоторый вклад в разработку истории культуры. Эти ученые неудовлетворительным образом обращаются с антропологическими данными*, и их доказательства, скорее, принадлежат области археологии, где они были подвергнуты критике**. *А. A. Goldenweiser, Early Civilization, p. 311; R. H. Lowie, Amer. Anthrop., pp. 86-90 (1924); B. Malinowski, Nature (March 11, 1924). **0. G. S. Crawford, Edinburgh Review, pp. 101-116 (1924); T. D. Kendrick, Axe Age, p. 64 и далее (1925); у. L. Myres, Geographical Teacher, No. 71, pp. 3-38 (1925); Presidential Address, Folk-Lore, XXXVI, 1925, p. 15; Flinders Petrie, Ancient Egipt, pp. 78-84 (1923); Т. Е. Peet, Journal of Egyptian Archaeology, vol.10, p. 63 (1924); A. M. Blackman, ibid., pp. 201-209. Некоторые компетентные антропологи тем не менее решительно поддержали их теории (Риверс, С. Э. Фокс). Заслуга умеренного антропологического диффузионизма лежит в сфере географического, а не исторического аспекта культуры. Как собрание фактов, прокоррелированных с их географическим субстратом, — это ценный метод выявления влияния физической среды обитания, а также и возможностей распространения явлений культуры. Всегда останутся ценными карты культурных фактов, составленные Боасом, Спинде-ном, Лоуи, Висслером, Кребером и Норденшельдом для Америки, обзор культур Меланезии Гребнера и культур Австралии В. Шмидта, работы Анкермана по культурам Африки. Историческим гипотезам Фробениуса, Риверса, Шмидта и Гребнера, с их широким охватом идентификации «культурных комплексов» по всему миру, будет непросто выдержать испытание временем. Они во многом теряют из-за своего восприятия культуры как чего-то безжизненного, что можно веками хранить в холодном погребе, перевозить через океаны и континенты, механически разлагать на части и перекомпоновывать. Исторические реконструкции для отдельных ограниченных областей, такие как сделанные, например, на американском материале, в той мере, в какой они основаны на достоверных записях или на археологических данных, дают эмпирически проверяемые, а следовательно, возможно, и ценные для науки результаты. Исследования доктора Лауфера о гончарном круге" и ряд трудов по истории американских культур (Т. A. Joyce, A. V. Kidder, N. С. Nelson, H. J. Spinden, L. Spier) методологически приемлемы ", хотя они, скорее, относятся к археологии, чем к изучению ныне живущих народов и культур. Эти корректные работы должны быть четко отграничены от произведений, в которых история, придумываемая ad hoc для объяснения реальных и наблюдаемых фактов, строится на догадках, и где известное и эмпирическое «объясняется» при помощи воображаемого и непостижимого*. 11 Laufer B. The Beginning of Porcelain in China. Chicago, 1917. 12 Возможно, имеются в виду работы: Joyce T. A. Mexican Archaeology. N.Y., 1877; Kidder A. V. An introduction to the study of southwestern archaeology. New Haven, 1924; Nelson N. С Shellmounds of the San Francisco Bay Area. Berkeley, 1909; Spinden H.J. Ancient civilisations of Mexico and Central America. N.Y., 1923; Spier L. Yuman tribes if the Gila River. N.Y., 1933. * Цитируется с разрешения издателя Encyclopaedia Britannica, Inc. СОВСЕМ недавно метод анализа признаков культуры был возрожден в весьма компетентных работах, выполненных в Калифорнийском университете. Руководитель этих исследований профессор А. Кребер, совершенно справедливо признает, что анализ признаков и характеристика культуры по признакам и комплексам признаков зависит от того, возможно ли их вычленить в качестве обособленных и тем самым сопоставимых предметов наблюдения и теоретизирования. Я приведу цитату по этому поводу: «Являются ли наши элементы культуры илй-факторы, эти культурные признаки определяющие, независимыми друг от друга? Пока мы не готовы ответить на этот вопрос категорически, мы полагаем, что в большей части случаев, если не во всех, они независимы*. И потому, что для столь многих из них во всех областях культуры и во всех частях света вновь и вновь доказывается, что иногда они встречаются по отдельности, даже если в других местах они часто или преимущественно оказываются вместе**, именно поэтому, если не выявлены обратные случаи, оказывается справедлив вывод о том, что все признаки могут встречаться отдельно друг от друга. Похоже, что эта предпосылка, хотя бы имплицитно, присутствует у всех антропологов последнего поколения, за исключением нескольких уцелевших наследников «эволюционистской школы» Тайлора-Моргана-Фрэзера и, возможно, группы функционалистов***. Если же мы ошибаемся в этом вопросе, то девять десятых сегодняшней антропологической науки и истории культуры также ошибаются в этом базовом, хотя обычно в явном виде не *В пределах обычной логики или здравого смысла. Существенные части признака не могут, разумеется, считаться отдельными признаками: корма каноэ, тетива лука и т. п. Даже лук и стрела являются одним признаком, пока не стоит вопрос о луке без стрелы, потому что тогда у нас имелись бы два признака — лук для метания камня (pellet bow) и лук со стрелой. Хотя усиление лука жилой (sinew backing of a bow) не может встречаться само по себе, мы точно так же справедливо различаем обычные луки (self-bows) и луки, усиленные жилой (sinew-backed bows); лук с одним и с несколькими изгибами, стрелы с заглубленным креплением оперения и внешним креплением (radically and tangential-ly feathered), каноэ с тупой, круглой и острой кормой и т. д. **Так, в некоторых христианских сектах или деноминациях встречается крещение, но нет исповеди. ***Похоже, что эта предпосылка лежит в основе работ таких столь различных по своему методу ученых, как Боас, Ратцель, Риверс, Элиот Смит, Висслер, Гребнер, Шмидт, Лоуи, Диксон, Риве и др. высказываемом предположении; и в таком случае исследование этого вопроса не снимается с повестки дня». Я глубоко убежден, что в любой попытке рассматривать признак по отдельности содержится фундаментальное недоразумение. Позитивный вклад предлагаемого очерка теории культуры как раз и состоит в том, чтобы показать, когда, в какой степени и при каких условиях мы можем вычленить релевантные реалии, а когда рассмотрение признаков и комплексов признаков не приемлемо. Это не будет попыткой заменить одно другим. Те, кто предпочитают употребление этих терминов, вместо того чтобы говорить об общественных институтах, организованных группах, используемых артефактах и верованиях или идеях —.в той мере, в какой они прагматически затрагивают поведение людей, могут, разумеется, оставаться приверженцами любой терминологии. Единственное, что действительно важно, это вычленяем ли мы взаимосвязанный пучок явлений на базе подлинно научного анализа или в качестве произвольного предположения. Другая действительно важная дилемма — придаем ли мы, следуя Гребнеру, максимальное значение характеристикам некоего признака или составу некоторого комплекса признаков, притом что они носят случайный характер и нерелевантны, или, напротив, мы смотрим только на отношения и формы, определяемые реально действующими культурными силами. Последнее представляет собой единственный научный путь в рамках нашего понимания культуры. Первый из указанных путей прямо ему противоположен и, следовательно, не может быть научным. По этому вопросу невозможен компромисс и нет среднего пути.
Глава 4 Что такое культура?
ДЛЯ НАЧАЛА будет полезно взглянуть на культуру в ее разнообразных проявлениях как бы «с высоты птичьего полета». Очевидно, что культура - это единое целое, состоящее из инструментов производства и предметов потребления, учредительных установлений для разных общественных объединений, человеческой мысли и ремесел, верований и обычаев. Обратимся ли мы к простой и примитивной культуре или к культуре крайне сложной и развитой, в любом случае мы обнаружим обширный аппарат, частью материальный, частью человеческий и частью духовный, при помощи которого человек способен справиться с встающими перед ним специфическими проблемами. Эти проблемы возникают, потому что человек имеет тело с различными органическими потребностями и потому что он живет в среде, которая для него одновременно и лучший друг, дающий ему сырье, и опасный враг, грозящий множеством опасностей. Это в чем-то случайное и, конечно, не претендующее на многое утверждение будет в дальнейшем подробно проработано, но уже здесь мы хотим сказать, что теория культуры должна изначально основываться на биологических факторах. В совокупности человеческие существа представляют собой вид животного. Они вынуждены выполнять элементарные требования, чтобы выжить, их род продолжился, а здоровье всех и каждого представителя в отдельности поддерживалось в рабочей форме. Кроме того, всей совокупностью артефактов и своей способностью производить и ценить их человек создает себе вторичную среду обитания. До сих пор мы не сказали ничего нового, и похожие определения культуры уже выдвигались и разрабатывались. Но мы сделаем несколько выводов в добавление к уже известному. Прежде всего, понятно, что удовлетворение органических, базовых, потребностей индивида и человеческого рода в целом определяет минимальный набор требований, налагающий ограничения на всякую культуру. Должны решаться проблемы, возникающие из человеческой потребности питаться, размножаться и соблюдать гигиену. Они решаются путем создания новой, вторичной, искусственной среды. Эта среда, которая и есть, собственно, не что иное, как культура, должна постоянно воспроизводиться, поддерживаться и регулироваться. В результате образуется то, что можно в самом общем виде определить как новое качество жизни, зависящее от культурного уровня сообщества, окружающей среды и производительности группы. При этом культурное качество жизни предполагает, что появляются новые потребности и новые императивы или определяющие факторы налагаются на человеческое поведение. Разумеется, культурная традиция должна передаваться от одного поколения другому. Поэтому в любой культуре обязаны существовать
Дата добавления: 2015-05-08; Просмотров: 426; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |