Англия как прообраз расового единства (volksgemeinschaft) 2 страница

Преданным последователем пуританина-империалиста Карлей­ля стал и провидец британского империализма Сесил Роде; и того, и другого очень ценили в нацистской Германии^232Г. «Библейские» взгляды Карлейля («существует природная аристократия, принад­лежность к этой аристократии обусловлена цветом кожи», «совер­шенно справедливо, что более сильная и лучшая раса должна до­минировать») стали особенно популярны после 1865 г. Это было связано с общим подъемом «научного» расизма, свою лепту внесла и публикация Робертом Ноксом расистской книги «Расы людей» в 1870 r.^232g Следует также упомянуть, что Карлейль был яростным антисемитом, он проклинал «еврея Дизраэли», несмотря на то, что оба они проповедовали расизм и оба придерживались представле­ния об «избранности». Таким образом, политические взгляды Кар­лейля действительно можно расценить как «прото-фашистские»^232Н.

Большой поклонник Карлейля Уильям Джойс, которого назы­вали «англичанин Гитлера», основал Клуб Карлейля, организацию близкую по своей сути к Британскому союзу фашистов²³²¹. Если быть более точным, этот клуб являлся ответвлением британской Национал-Социалистической лиги. Клуб Карлейля был закрыт, когда Англия объявила войну гитлеровской Германии²³²^ Сам Кар­лейль, как впоследствии и Гитлер, был убежден в божественной миссии германской расы*. Таким образом, Карлейль предвосхитил ненависть Гитлера к демократии, к многопартийной системе, к избирательным урнам и ко всем «популярным заблуждениям 1789 года».

И именно к Карлейлю взывали немецкие «фёлькише» — в том самом году, когда Гитлер в Мюнхене попытался устроить путч: «Ах, дай же нам вождя, чтобы он... заставил нас трепетать! Мы готовы следовать за ним, Карлейль... Мы подчинимся ему!»^232к

Следующий шаг после Карлейля и Ницше — Гитлер, — утверж­дал в 1946 г. Бертран Рассел в своей истории Западной философии²³²¹.

В 1938 г. «Anglo-German Review» опубликовало пронацистское эссе профессора Чарлза Сароли под названием «Был ли Карлейль первым нацистом?». Автор отвечал на этот вопрос положительно. «Нацизм — не немецкое изобретение, изначально он возник за гра­ницей и пришел к нам именно оттуда... Философия нацизма, тео­рия диктатуры были сформулированы сто лет назад величайшим шотландцем своего времени — Карлейлем, самым почитаемым из политических пророков. Впоследствии его идеи были развиты Хью­стоном Стюартом Чемберленом. Нет ни одной основной доктрины... нацизма, на которых основана нацистская религия [sic], которой не было бы... у Карлейля, или у Чемберлена. И Карлейль и Чемберлен... являются поистине духовными отцами нацистской религии... Как и Гитлер, Карлейль никогда не изменял своей ненависти, своему пре­зрению к парламентской системе... Как и Гитлер, Карлейль всегда верил в спасительную добродетель диктатуры»²³²"¹.

И действительно, известно, что идеи Карлейля о политическом лидерстве повлияли на Адольфа Гитлера, который с энтузиазмом читал его труды²³²".

* Об этом свидетельствуют его рассуждения в "Фридрихе Великом", а также письмо в "Times" по поводу фран ко-прусс кой войны 1870—1871 гг., и особен­но его труд о норвежских королях {прим. автора).

Великий, гениальный англичанин и его «терпеливые усилия» спасают нас от бунтов, республик, революций... которые со­трясают другие, не столь широкоплечие нации. Теннисон

Народные движения не были революционными, а революци­онные движения не были народными (в Англии). Если и происхо­дило народное движение, — это было движение черни, направ­лявшей свою ярость против диссидентов и реформаторов.

Томис и Холт. «Угроза революции в Британии: 1789-1848»

Подчинение, иерархия и отсутствие революционных настроений

Установлено, что в английском языке слово «вождь» (leader) до 1933—1945 гг. встречается несравненно чаще, чем слово «Führer» в немецком. (Когда эсэсовцам потребовалось «задокументировать» традицию фюрерства у прагерманцев, они субсидировали издание монографии об англосаксонском лексиконе.)²³²⁰ Например, британ­ское радио, вещавшее на немецком языке, говорило о «вожде ниж­ней палаты» (Führer des Unterhauses), о назначении вождя в результа­те консенсуса.

В Англии нового времени правительство — даже до реформы избирательной системы (т. е. во времена классовой дискримина­ции) — было правительством консенсуса (несмотря на то, что оно было олигархическим и коррумпированным)²³³. Интересно, что ли­шенные избирательных прав англичане все равно выступали в за­щиту своей страны от революционной Франции, декларировавшей свободу и права британцев. Слабое демократическое движение в Англии было быстро подавлено британским общественным мнени­ем. В конттреволюционной Англии времен французских револю­ционных войн реформаторы считались «изменниками»²³⁴, а рефор­маторские идеи — «неанглийскими», «завезенными из Франции», поскольку правящий класс был одержим кошмаром якобинства; любое стремление к проведению социальных реформ воспринима­лось как «прелюдия к революции»²³⁴³. Тот факт, что, в противопо­ложность остальной Западной Европе, в Англии в 1789—1848 гг. не произошло никаких революций, можно объяснить, в частности, отсутствием у народа революционных настроений, несмотря на то, что английские крестьяне находились в худшем положении, чем крестьяне в дореволюционной Франции²³⁵.

Таким образом, панический страх английского истеблишмента и буржуазии, опасавшихся, что кровавый бунт черни может пере­броситься из Франции в Великобританию, оказался напрасным. Тем не менее, эти страхи вылились в ряд репрессий. В стране был введен повсеместный надзор. Дэвид Уорралл охарактеризовал Бри­танию 1790—1820 гг. как страну шпионов, в которой надзирали даже за надзирателями. В результате стало опасно высказывать любые критические замечания, пусть даже выраженные в скрытой форме, поскольку повсюду была сеть информаторов. Так, в 1803 г. англо-ирландский полковник Маркус Эдвард Деспард был казнен только за разговоры о восстании. В том же году было выдвинуто обвинение против великого английского лирика — мистика и хи-лиаста Уильяма Блейка*. В 1810 г. был заключен в тюрьму Уильям Коббетт, протестовавший против телесных наказаний в армии, а в 1812 г. двух распространителей его листовки наказали плетьми. В 1812 г. «радикальный» книготорговец Дэниэл Айзек Итон был по­ставлен к позорному столбу и заточен в тюрьму. Вся страна была опутана шпионской сетью министра внутренних дел лорда Сидму-та. Стоит также упомянуть резню при «Питерлоо» (1819, Манчес­тер, увековечена Перси Биши Шелли** ^235а) и зверскую бойню, ус­троенную драгунами в Бристоле и унесшую 500 жизней (1831). В 1839 г. полиция открыла огонь по демонстрации чартистов, требо­вавших всеобщего избирательного права, а в 1852 г. было выдвину­то обвинения против 1500 забастовщиков²³⁶.

Отсутствие в Англии революционных настроений превращалось в предмет гордости — например, для Теннисона²³⁷. А в 1797 г. буду­щий премьер Джордж Каннинг описывал, как английские «яко­бинцы» безуспешно пытаются подбить беднейшее население на мятеж против империи²³⁸.

В Великобритании — даже во время Французской революции — народные массы выступали не против господствующих классов, без труда удерживавших власть, «а против мнимых врагов "церкви и короля"». Томис и Холт отмечали, что если в Англии и происходи­ло народное движение, то «это было движение черни, направляв­шей во имя церкви и короля свою ярость против церковных дисси-

* Блейк писал: "Пусть раб восстанет. Его цепи разбиты. Его тюрьмы не стало... Ангел Альбиона яростно сжигает".

"И вот гляжу, в лучах зари,

Лицом совсем как Кэстльри (Каслри, министр короны),

Убийство, с ликом роковым,

И семь ищеек вслед за ним..."

(Маскарад анархии / Пер. К. Бальмонта // Шелли П. Б. Избранное. М., 1997. С. 89.)

дентов и реформаторов». Например, бунты в декабре 1792 г. были направлены против парламентской реформы. Предшествующие же народные возмущения (1780) имели своей целью не допустить улуч­шения положения католического меньшинства. Подобные побуж­дения проистекали из «темных страстей», схожих с нацистской не­навистью, — писал Джеральд Ньюмэн, сравнивший протестантс­кого фанатика тех времен Джорджа Гордона с Адольфом Гитлером. Как раз такая чернь в 1791 г. сожгла дом видного богослова, учено­го и радикала Джозефа Пристли.

Именно такая контрреволюционная атмосфера 1795—1820 гг. — репрессии, антиинтеллектуализм и фанатизм — способствовала бы­строму росту духовной и социальной сплоченности, сословной со­лидаризации английского общества. Эта реакция родилась в самых глубинах и захватила все классы. «За Церковь и Короля!», — скан­дировала Англия. Страна была охвачена паникой, вызванной вооб­ражаемым вторжением французов и подстрекаемым французами бунтом ремесленников и рабочих (а может быть, и интеллектуалов, управляемых из Франции, «небританских радикалов» в духе Воль­тера, адепта «безбожия и революции»). «Этот панический страх перед революцией на много десятилетий определил отношение британс­кого общества к радикально настроенным элементам», — такой вывод сделал Джеральд Ньюмэн.

Народное движение было не революционным, а ксенофобским; оно как бы предвосхитило поддержку рабочими британских расис­тов в XX в. (и уже в конце XIX в.). (Такая реакция не являлась чем-то новым: «Уже с XVI века нападения на иностранцев... случались [в Англии] достаточно часто. Инстинктивная ксенофобия, по-видимо­му, уже на протяжении многих веков являлась эндемической чертой местного городского жителя... Наличие такой ксенофобии в течение очень длительного периода английской истории является бесспор­ным».) Для английских рабочих, способных на выступления, харак­терна была «не готовность требовать фундаментальных изменений», даже в рамках господствующей социальной системы, а «готовность искать себе жертвы среди политических новаторов». Для английских рабочих — даже во время их обнищания — раса значила больше, чем класс²³⁹. Немногочисленные английские революционеры остались в изоляции. А правящий режим Британии успешно клеймил чисто реформаторские устремления меньшинств как «непатриотические».

Преступление по определению должно было носить неанглийс­кий характер. Так в 1790 г. британские суды считали, что в основе преступной деятельности кроются французские корни. К 1803 г. в глазах англичан французы стали олицетворять преступность и ди-

кость: неконтролируемые страсти, садизм, животные инстинкты, каннибализм, сексуальное насилие, содомию и тому подобное. За 140 лет до распространения нацистских представлений о больше­виках аналогичная пропаганда велась англичанами в отношении французов: «[революционно настроенных] французов нельзя назвать людьми, это какой-то особый подкласс существ, какой-то подвид монстров...» Плакат с надписью: «Подходят ли французы хоть для одной из наших человеческих игр? Смог бы француз сыграть с нами в крикет? Да, пожалуй, с таким же успехом мы могли бы играть с обезьянами...» (1803) можно назвать еще одним из самых безобид­ных. А с 1846 г. обычных преступников в Англии стали называть «уличными арабами», «английскими кафрами» и «готтентотами»^239а.

Внутри Англии никогда не было «пятой колонны». Ведь англи­чане — даже беднейшие — принимали свое низкое положение в социальной иерархии как данность и в своем верном послушании оставались солидарны с господствующими классами. Они испыты­вали не ненависть к высшему сословию, но удовлетворение от того, что кто-то занимает еще более низкое, чем они сами, положение. «Англичане смотрят вниз с презрением, а вверх — с восхищением. В Англии нет предпосылок для... революции», — такой вывод делал автор «Английской идеологии».

Высказываясь против повышения значимости народного пред­ставительства, в 1910 г. приводился такой аргумент: Англичанин прежде всего англичанин, не важно, рабочий он или лорд²⁴⁰. К та­кой же дисциплинированной общности стремился шеф гестапо Генрих Гиммлер, требуя от «народа» порядка и подчинения как «основ его силы» (причем сначала порядка и подчинения, а потом уже столько раз заклинаемого «единения»)²⁴¹.

Именно такое расовое единство грезилось доктору Геббельсу как прототип его национал-социалистического «Volksgemeinschaft». Еще в 1930 г. он не раз восхищался национальной сплоченностью «политически воспитанного народа», образцового в своем стрем­лении сформировать единонаправленную национальную волю^241а. И в 1939 г., когда была развязана война, Геббельс ссылался на то, что в Англии сознание национальной принадлежности — нечто само собой разумеющееся, тогда как в Германии его только внедряют как очередную задачу, имеющую первостепенную важность*.

Однако доктор Геббельс мог ссылаться и на то, что и в Англии дело объединения нации — уже и при жизни Гитлера — не обходи-

* Поводом для этого высказывания послужил упрек, прозвучавший по британ­скому радио, вещавшему по-немецки, мол, в Англии каждый вправе слушать передачи из Германии, а в гитлеровской Германии тех, кто слушает зарубеж­ные радиостанции, строго наказывают (прим. автора).

4 Зак 4322 97

лось без казней. В ходе Первой мировой войны (1914—1918 гг.) 269 британских солдат были казнены за дезертирство, в то время как в вдвое более многочисленной кайзеровской армии за подобное пра­вонарушение было казнено «лишь» 18 солдат. За шесть месяцев до немецкой революции 1918 г. баварский наследник престола принц Рупрехт с завистью смотрел на Британию, расправившуюся с таким количеством дезертиров. Мотивом для казни британцев послужило не столько желание покарать виновных за их конкретное преступ­ление, сколько желание преподать урок остальным солдатам. На­цисты воспринимали британскую беспощадность как ключ к соб­ственному успеху во Второй мировой войне. В результате за период 1939—1945 гг. в гитлеровской армии за дезертирство было казнено 10000 человек, а в британской армии — ни одного²⁴¹⁰.

Ведь, в конце концов, не прошло еще и 21 года со времени успешного восстания немцев против собственных властителей, в то время как в английской истории таких прецедентов не было с XVII века. На своих военных судах англичане не поднимали крас­ных флагов с 1797 г.*. Английские моряки, даже насильно направ­ленные на службу во флоте, не жалея себя, защищали своих пове­лителей. И не потому, что боялись наказания: «человек будет тру­диться, чтобы избежать кнута, но его невозможно заставить идти в смертельный рукопашный бой... врываться на борт вражеского ко­рабля и брать его штурмом, скорее уж с абордажной саблей в руках он пойдет против собственных офицеров», — справедливо отмечал Филип Мейсон. Немецкие же матросы подняли революционные флаги на военных кораблях своего кайзера и в начале ноября 1918 г. Немецкие революционеры победили в 1849 г. в Бадене и в Бавар­ском Пфальце — хоть и не устояли против прусской интервенции — в 1918 г. — в Киле, а в 1920 г. и в Берлине (сорвав капповский контрреволюционный путч). Немцы положили за дело революции только в 1848—1849 гг. и в 1918—1919 гг. несравненно больше жиз­ней, чем англичане за предыдущие два с половиной века. (Именно после того как на континенте участились восстания, политически бесправным англичанам «в качестве профилактики» постепенно даровали «врожденные права англичанина».) Ведь малообеспечен­ные англичане в целом намного покорнее мирились со своим под­чиненным социальным положением, чем многие поколения нем­цев. А после казни пяти немецких мятежников в Чикаго (1886)

* Английские моряки провозгласили "Floating Republic" (плавучую республику {англ.)) и грозили блокировать Лондон; но когда их требования были удовлет­ворены, моряки его британского величества вновь подняли на мачте его флаг, чтобы защитить Англию от флота Нидерландов, ставших якобинскими (прим. автора)²*¹*.

среди американцев был поднят крик: «Англосаксонской расе гос­под всерьез грозит опасность социальной катастрофы, если ее со­мнут революционные расы!»²⁴² Под «революционными расами» (ведь зачинщикам мятежа как врагам надлежало быть иностранцами) име­лись в виду как раз немцы.

Мятежники — так повелось — были «изменниками» не только для Адольфа Гитлера. Вполне логично, что будущий фюрер всех немцев ссылался на слова (сказанные еще до того, как сложилось убеждение, что «Гитлер — это Германия, а Германия — это Гит­лер») некоего британского полковника — привыкшего к английс­кой модели «расового единства», привыкшего к социальной спло­ченности англичан, к отсутствию в Великобритании революцион­ных настроений. «У немцев каждый третий — предатель», — утвер­ждал он²⁴³.

Напротив, «Англия не ведет переговоров с предателями» — так гласил ответ, полученный в 1938 г. немецкой группой сопротивле­ния во главе с генералом Фричем*⁶³, когда последний заклинал мистера Невилла Чемберлена не отдавать Судетскую область «фю­реру», не поддаваться на его угрозы и дать возможность этим не­мецким офицерам свергнуть и арестовать Гитлера еще в самом на­чале его военной акции. Ведь в Англии — прямо-таки как в образ­цовом национал-социалистском «расовом единстве» — сопротив­ление «своему правительству» квалифицировали как низкую изме­ну «своей стране».

С таким же отношением столкнулся и немецкий социал-демок­рат Вернер К., когда в 1938 г. попросил политического убежища в Великобритании. При официальном собеседовании судья, прини­мавший решения, спросил его, почему тот не хочет оставаться в Германии, на своей родине? Узнав, что Вернер не согласен с поли­тикой тамошнего правительства, судья обрушился на него: «Так вы хотите жить в Англии, чтобы так же действовать против нашего правительства?»*⁶⁴

Этим можно объяснить то, почему к интернированным иност­ранцам, жертвам фашизма в их собственных странах, в Англии от­носились жестче, чем к британским фашистам. Ведь, в конечном счете, последние считались патриотами Британии, в то время как первые — предателями своей страны. Подчас интернированные

*⁶³ Фрич Вернер фон, барон (1880—1939) — нем. воен. деятель, генерал, с 1935 г. — главнокомандующий, в 1938 г. снят с этой должности за разногласия с Гитлером.

*⁶⁴ Когда проситель возразил, сказав, что он — противник национал-социализ­ма, судья спросил переводчика: "Что это такое?" И тот ответил: "Не знаю, ваша честь, — возможно, что-то вроде лейбористской партии" (прим. автора).

оказывались просто в невыносимых условиях. Так, двое бывших узников гиммлеровских концлагерей покончили с собой в Англии. Таким образом, английский патриотизм однозначно оценивал экзистенциальное неприятие правящего в отечестве режима как бесчестное предательство. В Англии принцип «My Country, right or wrong» («Это моя страна, права она или не права») стал частью «здорового» национального чувства (формирования которого так добивался национал-социализм), и дело обошлось даже без «völkische» доктрины о расовом единстве. В Англии не понадоби­лось и особой партийной идеологии, к которой так стремился Аль­фред Розенберг. Этот рейхсляйтер совершенно правомерно выдви­нул следующий довод: сэр Освальд Мосли вполне мог бы не назы­вать свою партию партией британских фашистов²⁴⁴. А британские идеологи фашизма по праву настаивали на том, что за ними стоит прочная и давно сложившаяся британская традиция — в частности, от Эдмунда Бёрка до Бенджамина Дизраэли²⁴⁵.

Все есть раса. Другой истины нет. Невежество — ваша сила.

Рабочий класс Англии гордится тем... что он хранит свою империю.

Бенджамин Дизраэли

Если вы хотите избежать гражданской войны, вам следу­ет стать империалистом. Сесил Роде

ГЛАВА 4

Дата добавления: 2015-05-08