Бенджамин Дизраэли. 2 страница

алист в Англии». И они учились «вести себя с той сдержанной от­чужденностью, которая... сохраняет империю»³²⁰.

Необходимость в «сдержанной отчужденности», которая помо­гает сохранять мировые империи, наглядно показал глава эсэсовс­ких палачей Генрих Гиммлер, приведя следующий яркий пример: «Если ты шатаешься пьяным на глазах своих иноплеменных рабов, то разве ты создаешь впечатление, что это раса господ прибыла сюда?»³²¹. Правда, Гиммлер вполне отдавал себе отчет в том, что британские «джентльмены» намного опередили его соотечествен­ников в своей «сдержанной отчужденности властителя» по отно­шению к туземцам, как, впрочем, и во всех остальных желательных для властителя манерах. «Для этого у нации должна быть счастли­вая история нации господ, длиной лет в триста-четыреста — как у англичан», — заявлял Гиммлер³²².

Ведь английских джентльменов с детства учили не делать того, «что им не подобает», того, что считалось «неанглийским». Для них существовал «только один критерий — интересы правящего слоя Англии», — утверждал Эдвард Мэк³²³. Паблик-скул, заведения для воспитания британских вождей, обвиняли и в том, что они закреп­ляют кастовые границы и «запрещают [sic] имущим сочувствовать беднякам», отчего на них следует возложить долю ответственности за конфликты с рабочим классом³²⁴. В этом отношении нацистские «наполас» и школы имени Адольфа Гитлера были менее сословно замкнутыми. Ведь концепция коллектива в паблик-скул (напри­мер, в трактовке Монтегю Дж. Рэндалла, директора Винчестера в 1911—1934 гг.) даже во времена Гитлера основывалась на кастовом принципе. Монтегю Дж. Рэндалл твердо верил в элиту, принадлеж­ность к которой обуславливалась расой и воспитанием. По его убеж­дению, на плечи англосаксов возложена миссия «жесткого контро­ля... над... более слабыми и отсталыми расами». И как все англича­не стоят выше туземцев, так в самой Великобритании будущие вожди из паблик-скул стоят выше прочих британцев-обывателей. «Он ви­дел в англосаксонской расе... вождей всего мира», а в тех, кто вку­сил воспитания паблик-скул, — элиту этой элиты³²⁵.

(Песню «Мы элита нации и нация элит» для снятого в ГДР филь­ма «Верноподданный» по мотивам романа Генриха Манна, по сути можно было бы написать буквально на слова этого британско-им­перского директора Винчестера; тогда режиссеру не пришлось бы сочинять эту песню, высмеивающую патриотические манифеста­ции времен кайзера Вильгельма.)

Представление об имперской «миссии» Великобритании было для англичан совершенно естественным. Что касается внутренней

политики, то «элита из элит», по крайней мере в теории, была убеж­дена, что ее функция заключается в «служении» подвластным ей людям. Рэндалл, например, как должное воспринимал «предназна­чение... обслуживать "низшее отродье..." [а не самих себя!], управ­ляя им»³²⁶.

Идея о миссии англосаксонской расы, избранной Всевышним, была сформирована под влиянием не одного только биологическо­го социал-дарвинизма и прагматизма среднего класса — утвержда­лось, что у расовой политики были и религиозные и даже «поэти­ческие» обоснования: «Сила, воинская энергия и вера» — ни в коем случае не сентиментальность или гуманизм (который уже импери­алисты вильгельмовских времен расценивали как «слюнявый») — «были предназначены для завоевания империи... патриотизм, бла­городнейшее чувство мужчины, чувство, имеющее религиозное и поэтическое оправдание в его многовековой войне против социа­листического интернационализма»³²⁷.

Появившаяся в связи с рабочими «беспорядками»³²⁸, критика духа паблик-скул, поощряющего кастовые инстинкты, возымела очень ограниченное действие. Паблик-скул образца 1930 г. (и 1935 г.) про­должали культивировать снобизм по отношению к «чужакам» и пре­зрение к более бедным школьникам. Эти школы формировали лю­дей, «смотревших сверху вниз на всех, кто не входил в круг самых привилегированных лиц, на тех, кто не принадлежал к "нам"». Паб­лик-скул намеревались и впредь сохранять традицию «подавлять все, что не соответствует духу сообщества»³²⁹. Существовала и идея «при­вить бедным идеалы паблик-скул» — «вот средство удержать их там, где следует: на их месте. Ведь лейбористская партия, которой недо­ставало влияния Итона [Итонской паблик-скул], была недостаточно патриотичной» — т. е. недостаточно «готовой подчинять индивидуу­ма государству»³³⁰, отдельного человека — сообществу.

Уже после второй мировой войны в самой Англии отмечали, говоря об учебных заведениях: ученики «проявляют неприступную надменность... Итон прививает своим ученикам чувство превос­ходства... преувеличенное почтение к авторитету». Английские школы действительно воспитывали у учеников привычку подчи­няться: «Ученики низшего ранга признавали за теми, у кого ранг был выше, право на власть [которой они вряГд ли могли бы добить­ся в жизни] и осуществление таких дисциплинарных функций, как назначение «фагов» [младшие школьники, оказывающие услуги старшим], «префектов» [вид дежурного] — в зависимости от стажа; дежурные имели почти бесконтрольное право наказывать [причем с применением силы]; существовали и социальные преимущества,

приобретаемые успехами на крикетных полях³³¹. Уже с 1864 г. было хорошо известно, что в Итоне ученики низшего ранга «были низ­ведены до положения забитых рабов... они были вынуждены под­чиняться издевательским обычаям под угрозой ударов и пинков... Что бы ни позволил себе высший по рангу [ученик] по отношению к низшему — все получало одобрение со стороны общества», — к такому выводу пришла комиссия, занимавшаяся расследованием ситуации в паблик-скул³³². Проблема «фаггинга» как формы раб­ства школьников привлекла к себе особое внимание после само­убийства ученика в Седбергской паблик-скул в 1930 г. Но даже тогда в прессе выступило больше защитников, чем критиков систе­мы в целом³³³.

(Эта система приучала индивида «безропотно соглашаться» со всеми решениями власти, какими бы неправильными или неспра­ведливыми они ему ни казались. Постулат, гласивший, что воспи­тание должно учить в том числе и привычке «сносить несправедли­вость молча», вполне соответствовал взглядам Адольфа Гитлера (1933)^333а. Однако цитата, приведенная ниже, относится не к Третье­му рейху, а к послевоенной Англии: «Общество, очень грубо обходя­щееся со своими детьми, оставляет в душе многих выпускников паб­лик-скул травму, от которой они никогда не излечатся»³³⁴.)

Ведь как мог кто-либо, даже узнав о самоубийствах, посягнуть на систему закалки и подготовки будущих властителей, уже столько раз испытанную при завоевании мира? В конечном счете, империя держалась на «самозабвенном повиновении высшим по рангу» (по­добно тому, как повиновались «фаги» в паблик-скул, приравнен­ные к киплинговским туземцам)³³⁵, где свобода (в утилитаристском смысле) существовала «лишь для тех, кто достоин ее», а истинное равенство — для тех, кто его заслуживает. Единственным «истин­ным» братством могло быть братство «тех, кто однороден» (т. е. относится к одной расе и сословию) — совершенно в духе Итона³³⁶.

Вся английская культура — массовая. Она с готовностью подчиняется вождю.

Вильгельм Дибелиус

Практические образцы применения принципа фюрерства

«Для людей, подчиненных этой дисциплине с ранних лет... ав­торитет стал всеобщим принципом мышления». «Многие достой-

ные особы», считавшие, что «авторитет составляет самую прочную основу веры, что готовность верить — благо, склонность к сомне­нию — зло, а скепсис — грех... и что если достаточно авторитетное лицо провозглашает, что надо верить, то для здравого смысла места уже не остается»³³⁷, процветали не только в 1866 г. Именно такие идеи проповедовал и Гитлер.

С 1870 г. «в качестве ведущего принципа в воспитании анг­лийской элиты прочно утвердилось мускулистое христианство»³³⁸. Для этого нового откровения мышление, когда-то служившее основанием христианства, стало помехой, или же расценивалось как напрасная трата энергии... Так считал, к примеру, Томас Кар-лейль, предпочитавший энергичных «тихих предпринимателей» неэнергичным «шумным риторам и певцам». Авторитет же, став­ший необходимостью для такой секуляризованной веры, вопло­щался в принципе фюрерства, в «диктатурах» наподобие той, какую установил энергичный губернатор британской Ямайки Эдвард Джон Эйр*.

При этом губернаторе в 1865 г. в ответ на недовольство народа, выразившееся в граде камней, бунтовских песнях и поджоге здания суда, 439 человек (включая набожного протестанта Джорджа Уиль­яма Гордона, который работал редактором газеты и осмеливался докучать властям своей критикой) было казнено в соответствии с законами о чрезвычайном положении. Еще 149 человек было каз­нено без обращения к этим законам; 600 мужчин и женщин было высечено плетьми — все это ради предотвращения восстания не­гров, подобного тому, которое вспыхнуло на Гаити в 1804 г. Обще­ственное мнение Англии встало на сторону Эйра — особенно после того, как в 1866 г. лондонские ремесленники вышли на Трафаль­гарскую площадь под красными флагами, и над британской столи­цей нависла угроза беспорядков. Действия Эйра признали «обо­снованными» Чарлз Кингсли и даже Чарлз Диккенс (не говоря уже о поэте Альфреде Теннисоне и «философе» Джоне Рёскине). В ко­нечном счете суд оправдал Эйра (даже несмотря на то, что «спра­ведливость вынесенного Гордону смертного приговора [по пред­ставлениям Эйра] никоим образом не зависела от предъявленных ему обвинений»). Карлейль утверждал, что «долг каждого гражда­нина Британии — способствовать наказанию таких людей, как Гор­дон». Карлейль высмеивал гуманизм, называя его «женоподобным»; ему и его последователям в значительной мере удалось разрушить господствовавшие ранее представления о равенстве³³⁹.

* Эйр Эдвард Джон (1815—1901) — англ. путешественник (исследователь Авст­ралии) и гос. деятель; с 1846 г. — губернатор провинции в Новой Зеландии, 1861 — 1864 гг. — и. о. губернатора Ямайки, 1864—1866 гг. — губернатор Ямайки.

Голоса оставшихся в живых евангелистов остались неуслышан­ными (как, например, возмущенный отклик в «The Scotsman» в 1866 г., автор которого обличал «демона ненависти или, по край­ней мере, расового презрения, таившихся... в каждом британце»). С этого времени в общественном мнении Англии стали преобла­дать откровенно расистские взгляды. Воплощением и доказатель­ством превосходства англосаксонской расы должны были служить превосходство в вооружении — после «мятежа» в Индии в 1857 г., войн с маори 1860—1870 гг. — и (не в последнюю очередь) вера в то, что называли «наукой». В том же самом 1866 г. доктор Джеймс Хант обличил человеколюбие как черту, которая не должна быть присуща Британскому антропологическому обществу: «Мы, антро­пологи, с восхищением смотрим на действия губернатора Эйра. С такими людьми, как губернатор Эйр, мы, англичане, просто обре­чены на успех в управлении Ямайкой, Новой Зеландией, Африкой, Китаем или Индией»³³⁹³. Подобные высказывания вполне соответ­ствовали идеям Карлейля.

В период борьбы за отмену рабства Карлейль опубликовал вы­держанное в расистском духе «Рассуждение о ниггере» (1840), где требовал, чтобы закон разрешал принуждать черных к полезной работе (на белых)³⁴⁰. Государство должно стать главным организа­тором рабочей силы, — утверждал Карлейль. Отдавая «мудрые при­казы», государство должно добиваться «мудрого повиновения» — чтобы «из нищих бандитов возникли полки солдат промышленно­сти», чтобы «не осталось рабочей силы вне полков»³⁴¹. «Победите­лей хаоса», «завоевателей мировых империй», действующих в этом направлении, Карлейль считал достойными высших почестей³⁴², а насильственное установление коммерческой зависимости он отно­сил к героическим деяниям³⁴³. Пуританский диктатор Англии Оли­вер Кромвель был бы, по мнению Карлейля, «великолепным фаб­рикантом»: «Я хотел бы, чтобы у нас был такой человек — он пода­вил бы для нас эту забастовку»³⁴⁴.

Внедрение соответствующей доктрины подчинения «при господ­стве страха», утверждение «власти аристократов как данности», а также обесценивание интеллектуального потенциала, ненужного в таких условиях, — связываются с именем реформатора паблик-скул, директора школы Регби, Томаса Арнольда (1795— 1842)³⁴⁵. Жизнь в Итонской паблик-скул учила, что быть слабым — значит быть не­счастным, a vae victis, «горе побежденным» — великий закон при­роды, — об этом вспоминали многие, в том числе и Джеймс Фиц-джеймс Стефен³⁴⁶. Таким образом, не один представитель правяще­го слоя Британии именно в Итоне усвоил «аристократический прин-

цип устройства природы», «извечное верховенство силы и физи­ческой крепости...», на который позже ссылался и Адольф Гит­лер³⁴⁷. Британский биограф Альфреда Розенберга находит нужным подчеркнуть, что «питомцы Итона поневоле бы покраснели, если бы им довелось прочесть, какую роль в истории Британской им­перии национал-социалисты приписывали их предшественникам». Этот биограф вполне обоснованно напоминает, что Адольф Гит­лер не в последнюю очередь связывал британские политические успехи (как, например, столь долгое владычество над Индией с использованием малочисленных вооруженных сил) с наличием ко­лониальных администраторов, сформированных английской сис­темой воспитания³⁴⁸.

Важнейшим методом этой системы являлось психологическое — и физическое — запугивание. Именно с воспитанием в паблик-скул связывают черты жестокости, проявлявшиеся в характере ко­лониальных британцев. «Барьеры, созданные невежеством и стра­хом, привели расу господ к неврозу расовой ненависти, сравнимо­му лишь с маниакальным антисемитизмом фашистской Германии [в 1937 г.*]... к садистскому отношению к индусам со стороны офи­церов... Высказывается... мнение, что огромную долю ответствен­ности за эти зверства несет британская система паблик-скул»³⁴⁹. Английские солдаты и грубые торговцы «изъяснялись с дерзкими туземцами при помощи кулаков»³⁵⁰. Простой солдат Фрэнк Ричарде давал советы, «как бить туземцев, не оставляя следов истязания»: «Следует быть очень осторожным при нанесении ударов индий­цам. Почти у всех местных жителей сильно увеличена селезенка, поэтому любой удар может оказаться для них смертельным... Луч­ше всего брать с собой палку...» Этот совет был опубликован в оксфордском «Cricket Tour Report» в 1903 г. Другой солдат ударил слугу-индийца за то, что тот назвал его своим братом — т. е. рав­ным себе. Этот солдат поступил в соответствии с принципом пове­дения, свойственным наименее обеспеченным представителям средг него класса: «Если вести себя с простым туземцем как с равным, он оскорбит тебя». Следуя этому же правилу, один полковник давал такие наставления: «Ни в коем случае не пытайтесь завести дружбу с туземцем... Если вы пообещали избить его, проследите, чтобы он получил свое... Туземцы не понимают доброго отношения», — та­кие примеры приводятся в «Идеологии Одержимости». В результа­те подобного рода наставлений у многих англичан сформирова­лась, например, привычка пользоваться хлыстом, чтобы проложить себе путь в толпе индийцев.

* До гитлеровского геноцида {прим. автора). 118

Такое же отношение распространялось и на жителей Африки. В «Прелюдии к империализму» описывается следующий случай, про­изошедший в Мозамбике: «Мне не хотелось бить туземца кулаком, и я залепил ему хорошую пощечину. Он... намеревался... ответить мне тем же... но получил еще одну затрещину, которая его вполне успокоила... но к сожалению, я сломал себе руку». А миссионеры в Африке спорили о том, до какой степени можно пороть туземцев-носильщиков³⁵¹.

Директор паблик-скул Харроу, Дж. Э. К. Уэллдон*, с гордостью сообщал, что его ученик подбил оба глаза некоему египтянину за то, что тот позволил себе критически отозваться о британской расе³⁵². Уэллдон подчеркивал, что положение завоевателей дает англича­нам особые права (как в свое время римлянам). Один из его учени­ков, Лео Эмери**, стал министром по делам (Британской) Индии, и, естественно, во внешней политике он был сторонником потвор­ства расистскому Третьему рейху, населенному «расой господ». И неудивительно, что после начала войны его сын, попав в плен, начал формировать из военнопленных британский легион «для Адоль­фа Гитлера...»^352а.

Таким образом идея о приоритете силы охватывала целые поко­ления. Представление о том, до какой степени в то время был рас­пространен культ грубой силы — причем в демонстративной фор­ме, — можно составить по книге Тома Хьюза*** (ученика Томаса Арнольда из Регби) «Школьные годы Тома Брауна». Эта книга была написана для молодежи и стала настольной для нескольких поко­лений англичан. Ее «герой» Том «утверждает» себя в паблик-скул Регби прежде всего при помощи кулаков: «Если ты проигрываешь в споре, не раздумывай: может быть, победители были правы, — и тем более не признавай поражения. [Лучше] последуй примеру Бра­уна: дай им как следует — или заставь поднять руки»³⁵³. Эти идеи были высказаны задолго до возникновения Третьего рейха; позже Адольф Гитлер призывал именно к такому способу решения спо­ров — с помощью кулаков. У Гитлера вызывало сожаление отсут­ствие у немецких офицеров готовности пускать в ход кулаки (а также избыток гуманистического духа у немецкой элиты). Ведь, по его мнению, немецкие офицеры могли бы подавить бунт своих сол­дат в ноябре 1918 г. с помощью одних только кулаков: «Будь наш...

* Уэллдон Джеймс Эдвард Коуэлл (1854—1937) — епископ. " Эмери Леопольд Чарлз Морис Стеннетт (1873—1955) — англ. гос. деятель, кон­серватор. В 1922—1924 гг. — первый лорд адмиралтейства, 1924—1929 гг. — ми­нистр по делам колоний, 1940—1945 гг. — министр по делам Индии и Бирмы. *** Хьюз Томас (1822—1896) — англ. юрист и писатель, приверженец "мускули­стого христианства".

высший слой обучен боксу, немецкая революция... была бы невоз­можна»³⁵⁴.

Корреспондент нацистской газеты «Volkischer Beobachter» с удов­летворением сообщал из Лондона, что там фактически действует общая воинская повинность для господствующих классов — «корпус офицерской подготовки» (Officer Training Corps). Во время всеоб­щей стачки 1926 г. — и вообще при каждой угрозе возникновения демонстраций — в качестве добровольных помощников полиции привлекались члены гольф-, теннис-, регби- и охотничьих клубов, которые все входили в «корпус офицерской подготовки». (Как от­мечал Ханс Тост, «нескольких слов против [корпуса офицерской подготовки] было достаточно, чтобы виновный «дискуссионный клуб» был разогнан, а виновные ученики — если требовалось — выброшены из высшей школы». Можно привести в пример и Уиль­яма Джойса, которого называли «англичанин Гитлера», — он читал лекции, облачившись в форму корпуса офицерской подготовки³⁵⁴*¹.)

Они прошли... урок расы, научивший их избавляться от всех эмоций.

Уорсли Т. «Barbarians and Philistines», 1940 г.

Не пропускайте ни одного человека с задатками лидера — учите его думать имперскими категориями.

Саймондз Р. «Оксфорд и Империя»

«Чувствительный» — вежливая форма понятия «болезненный». Чарлз Кингсли

Британское воспитание вождей как подавление способности к критике и состраданию

Даже в то время, когда Англия проповедовала защиту демокра­тии от нацизма, «английское [элитное] образование... как по фор­ме, так... и по содержанию строилось... на принципе фюрерства. <...> Паблик-скул по своей сути являются абсолютно недемокра­тическими заведениями», — утверждал автор «Barbarians and Philistines» в 1940 г.^354ЬПод варварами Мэтью Арнольд подразуме­вал английских эсквайров, а под «филистерами» — буржуазию. Сте­пень заботы его отца, Томаса Арнольда, директора паблик-скул Регби, о «душах богатых» (в Регби) «можно сравнить лишь с тем,

какой страх он испытывал перед недовольством бедняков. Изо дня в день он жил страхом революции».

«Исполненные яростной решимости отвергать «революцию» и «атеизм», во всякое время готовые защищать существующий обще­ственный порядок от всякой критики», — так (незадолго до рожде­ния Гитлера) охарактеризовал своих питомцев Томас Арнольд³⁵⁵, отметив также, что его ученики почти не «отягощены грузом куль­туры и не имеют идей»³⁵⁶. Арнольд опасался, «что поощрение ин­теллекта может погубить «гораздо более важную вещь: характер». Другими словами, Арнольд предпочитал, чтобы культура была вос­требована лишь теми, «чьей функцией являлось обслуживание стра­ны при помощи мозгов...» А для аристократии, у которой было более важное предназначение — управление, нравственные прин­ципы, по мнению Арнольда, значили больше, чем всякие премуд­рости...»³⁵⁷.

Типичного английского эсквайра «не учили думать самостоя­тельно, и сам он не позволял себе этого. Лучшие представители данного класса очень редко являлись интеллектуалами, и, хотя сре­ди них и могли оказаться люди, испытывавшие привязанность к книгам — наподобие привязанности к бутылке — они прекрасно понимали, что им лучше не выставлять свое увлечение напоказ», — утверждалось в книге «Эсквайр и его родичи».

«То, что вы называете невежеством, — это ваша сила... Книги пагубны. Это проклятие человечества...» (Дизраэли, «Лотарь»). «Ка­кое счастье для правителей, когда люди не думают! Думать следует только при отдаче... приказа, в противном случае человеческое об­щество не могло бы существовать» (Адольф Гитлер, «Монологи»). Хили Хатчинсон Олмонд, директор школы Лоретто под Эдинбур­гом начиная с 1862 г., прямо-таки ополчился против изучения ли­тературных произведений, требуя уделять внимание не литературе, а дисциплине и силе. Олмонд уверял, что «для полка доценты еще вреднее, чем для [элитарных] школ», что хранителей империи фор­мирует не книжное знание, не педантизм и дотошность, а охота на оленей и футбол. Значение имела лишь «физическая активность нашей имперской расы». Ведь «не ученый педант... но человек со стальными нервами и животным духом может предотвратить бед­ствия, которыми грозят будущие мятежи [туземцев, как, например, мятеж в Индии 1857 г.]». Ведь «первое условие преуспеяния нации заключается в том, что это должна быть нация здоровых животных», — повторял (слова Герберта Спенсера) в своих поучениях директор Олмонд³⁵⁸. И вообще «он очень много говорил о насилии, силе, борьбе... и жесткости, его проповеди изобиловали выражениями из

лексикона... неоспартанского воина, не терзаемого сомнениями» — лексикона, созданного, чтобы разить с силой и мощью, сохра­няя суровые колонии от бабьей изнеженности и пороков. Олмонд и ему подобные считали себя воинствующими священнослужите­лями и вместе с тем своего рода «тренерами». С кафедры Олмонд проповедовал самое настоящее мускулистое христианство, напри­мер, в проповеди «Долг силы» (которая напоминала императив Кип­линга: «Будь готов! будь готов! и еще раз будь готов!»): «Быть силь­ным — не смейте нарушать эту божью заповедь», потому что «Бог хранит могущество, тех, кто уверенно идет вперед к окраинам им­перии... чтобы управлять судьбами мира» — во имя «Бога и страны [Англии]»³⁵⁹ (видимо, с криками «ура» и «аминь»).

Столь имперская форма благочестия побуждала «испытывать к жителям континента такое же презрение, как к кафрам». Такое мировоззрение, разумеется, являлось крайним выражением этно­центризма³⁶⁰, который подпитывался осознанием собственного клас­сового превосходства и отождествлением себя с «расой господ». Олмонд полагал, что расширение избирательного права «не прине­сет нации истинного благосостояния». Говоря о воспитании правя­щего класса, Олмонд настаивал на необходимости «обособлять этот класс и ставить его выше других... причем интеллектуальная сторо­на не имеет большого значения»³⁶¹. Если верить тому, что говорит­ся в книге «Школьные годы Тома Брауна», ученики паблик-скул Регби не отличались ни мудростью, ни остроумием, ни красотой, однако благодаря своим бойцовским качествам они «веками дер­жали в покорности мир — будь то леса Америки или плато Австра­лии. Ныне же они составляют костяк мировой империи, в которой никогда не заходит солнце»³⁶². Само собой разумеется, что цель достижения мирового господства ставила перед британскими элит­ными учебными заведениями задачу культивировать мускулы, а вовсе не чувства или дух³⁶³. Притом англичане считали, что тип человека, сформированный таким воспитанием, «бесконечно выше философ­ствующих немецких увальней или тонконогих французских интел­лектуалов, разглагольствующих о политике и искусстве»³⁶⁴.

Потому британский истеблишмент считал Байрона и Шелли «изнеженными натурами — не только за их способность к состра­данию и чувствительность, но уже за их физическое отвращение к мясу и алкоголю»³⁶⁵. Ведь английское представление о мужествен­ности было по-истине неоспартанским: стоицизм, смелость, вы­носливость. Эти добродетели являлись неотъемлемой частью вос­питания в английских паблик-скул наряду с дисциплиной, буквально воплощенной в «стиснутых зубах»³⁶⁶. Настоящий «мужчина, стис-

нув зубы, неуклонно движется вперед; гибнут лишь жалкие слаба­ки»³⁶⁷. Эсэсовцы Генриха Гиммлера должны были во всем придер­живаться аналогичного правила: «необходимо... чтобы они не раз­мякали, а действовали, стиснув зубы».

Англичане — и вслед за ними немцы (к своему несчастью) — ошибочно принимали привитую им черствость за «силу», а чув­ствительность — за слабость. Слабость считалась признаком низ­шей расы не только во времена викторианского империализма³⁶⁸. Даже в последние дни своей жизни Адольф Гитлер не изменил этим убеждениям: он пришел к выводу, что «будущее принадле­жит более сильному восточному народу» — а до этого он стре­мился сделать немцев «жесткими, как кожа и твердыми, как круп-повская сталь». Девиз национально-политических воспитатель­ных заведений нацизма гласил: «Будь тверд». «Чем жестче и су­ровее воспитание, тем лучше конечный продукт. И у меня нет сомнений, что такой результат уже достигается», — заметил один наставник паблик-скул после знакомства с системой воспитания гитлеровской элиты в 1937 году, с искренним удовлетворением отметив параллели между национал-социалистской и английс­кой системами³⁶⁹.

Такие параллели прослеживаются и в воспоминаниях воспи­танника одной из «наполас», пишущего о необходимости показ­ной жесткости, которую прививали всем ученикам этих школ. О личных чувствах в «наполас» полагалось молчать: их наличие счи­талось слабостью и вызывало смех. Но самым ужасным считалось быть не таким, как все, о чем говорил Ханс Мюнхенберг в интер­вью австрийскому телевидению³⁷⁰. Все сказанное относится к гит­леровским «наполас», тогда как в английских паблик-скул боль­шинство, ориентированное на атлетизм, уже не запугивало «чув­ствительное меньшинство» и «других» учеников с помощью пре­жних грубых методов, а, похоже, перешло к чисто словесному глум­лению³⁷¹. Традиция высмеивать гениальность как «смешное» от­клонение, подавлять социальное, нравственное и интеллектуаль­ное своеобразие прослеживается в английских паблик-скул начи­ная с 1870 г. Так что более чем сомнительно, чтобы британский истеблишмент перестал считать английский романтизм Байрона и особенно Шелли выражением их «изнеженной натуры»³⁷².

Перси Биши Шелли (1792—1822) стал жертвой «гляйхшальтун-га», политики враждебной по отношению к индивидуальности. С самых ранних лет проявилась его неприспособленность к английс­кой реальности с ее строгим иерархическим устройством. Даже внешне он не соответствовал «нормам», предъявляемым английс-

кой системой: в десять лет, когда его отдали учиться в «академию» Лайон-хауса (в 1802 г.), он слегка напоминал девочку, и соученики встретили его громкими насмешками. Преподавателям не удалось воспитать у Шелли привычку властвовать и повиноваться, его не привлекали ни драки, ни состязания, он не желал тиранить млад­ших — даже в Итоне, воспитавшем виднейших молодых вождей Британии, в Итоне, порядки которого Шелли был вынужден тер­петь с двенадцати до восемнадцати лет. Непривычный интерес к литературе и нежелание приспосабливаться сделали его объектом травли со стороны других учеников. При его появлении сотни будущих «властителей» поднимали крик: «Шелли, Шелли!» Они выбивали из его рук книги, рвали одежду. Но никакие издева­тельства, никакая обструкция со стороны коллектива не смогли сломить его и заставить приспосабливаться. Эти ранние гонения, помимо чувства одиночества, оставили в его душе ненависть к тирании. Через всю лирику Шелли красной нитью проходит мо­тив бунта, на который решаешься после долгого героического тер­пения. Его «Королева Маб», мечта, выраженная в форме сна (1813), считается самым революционным документом Англии того вре­мени: в нем выносится обвинение тогдашней религии, имуще­ственным и властным отношениям³⁷³. А в 1819 г., находясь за пре­делами Англии, он написал следующие строки: «Промчатся звуч­ные слова, / И будет сила их жива, / Сквозь каждый разум их печать / Блеснет опять — опять — опять: / Восстаньте ото сна, как львы, / Вас столько ж, как стеблей травы; / Развейте чары темных снов, / Стряхните гнет своих оков, / Вас много — скуден счет врагов!»³⁷⁴.

Дата добавления: 2015-05-08