Если вы не станете такими, как англичане, не будет вам дано царство 4 страница

³ Зак 4322

Таким образом, лондонский корреспондент «Volkischer Beobachter», возможно, не слишком преувеличивал, утверждая, что степень демократии и гуманности в Англии определяется «круп­нейшей аристократической и военной организацией, какую только знает мир, а именно... Британской империей». По его словам, «эта демократия и гуманность применяются только там, где это необхо­димо, и только в той мере, насколько это необходимо... для сохра­нения власти за германско-британским господствующим слоем»^132а.

Один из лозунгов Британии во время англо-бурской войны (1899—1902) (которая не в последнюю очередь была развязана из-за африканских запасов золота) звучал так: «Справедливость и сво­бода для мира» (а не только «для Бога»). С другой стороны — ут­верждается, что в «Bank of England» оказалось кое-что от того золо­та, которое попало в гитлеровский Рейхсбанк из челюстей евро­пейских евреев, убитых теми, кто практиковал расизм... (В 1996 г. стало известно, что в «Bank of England» хранятся два золотых слит­ка с маркировкой гитлеровской Германии.)¹³³«Англичане должны... при их значении и миссии в мире, получить ответственность за место [т. е. власть над местом], где в земле лежит золото», — наста­ивал (имея в виду золотоносные районы Южной Африки) гитле­ровский пророк «народа без пространства» Ханс Гримм¹³⁴.

Именно кредо Великобритании: «My Country, right or wrong» («Это моя страна, права она или не права») — избрал для себя первый завоеватель жизненного пространства для Германии в Африке, Карл Петере. Тот факт, что в Англии над иностранными «обвинениями против соотечественников [только] презрительно смеются», не при­нимая их всерьез¹³⁵ и даже не интересуясь, правдивы ли эти обвине­ния (как это делалось в кайзеровской Германии его времени), Карл Петере считал достойным подражания. «Людей, которым доставляет удовольствие осыпать себя прахом самообвинения [т. е. предшествен­ников тех, кто «выносит сор из избы»], в Англии нет», — напоминал и бывший южноафриканский торговец Ханс Гримм¹³⁶. «Великобри­тания — образец для всего мира», — уверял Карл Петере в своей книге об Англии еще во время первой мировой войны^136а.

И соответственно Гитлер утверждал (1942), что следует обучить «немецкий народ... подобно англичанам, лгать с самым искренним видом...»¹³⁷. До некоторой степени ему удалось сделать немецкую военную пропаганду периода второй мировой войны более похо­жей на английскую 1914—1918 гг., чем на пропаганду Германии того же времени*. Ведь именно этому имперскому дискурсу «была

* Тогда успехи немецкой военной пропаганды в деле фабрикования и распро­странения всяческих вымыслов были не столь значительными, по сравнению с успехами союзников (прим. автора).

свойственна тенденция нравственной переоценки, при которой грех или вырождение приписываются жертве, а не виновнику империа­листической агрессии»¹³⁷³.

И коль скоро собственная, избранная группа, «имперская раса» никогда в жизни — уже по определению — не смогла бы поступить безнравственно, не оставалось ни малейшего места для оценки своих поступков по этическим меркам. Этические мерки прикладывают­ся лишь к другим, неизбранным — для осуждения их. Отсюда вы­текает традиция оценивать действия собственного правительства с прагматической точки зрения, а действия соперников — исходя из моральных категорий. И пока считается аксиомой, что группа, в которую входят оценивающие, то есть группа избранных, уже по определению не может поступать несправедливо — применение двойного стандарта, естественным образом положенного в основу всех рассуждений, представляется абсолютно логичным; даже если эта группа «всего-навсего» практикует принцип, гласящий, что «сила — это право».

Утверждается, что даже Джеймс Фрод, оксфордский профессор истории, высказывал следующую точку зрения: когда британцы со­вершают подобные поступки, то это происходит на благо человече­ства, но когда эти же поступки совершает кто-либо другой — это грех, который нельзя допустить¹³™. Подобный «прагматизм» приво­дил к систематической замене понятия «правда» понятием «польза». «Составной частью правды, благодаря лицемерию (cant), становит­ся польза» — так звучит немецкое определение этого английского феномена, данное Максом Шелером в середине первой мировой войны^137с.

На рубеже веков британский электорат, не задумываясь, предпо­чел консерваторов, стремившихся свести понятие морали к уровню благосостояния в собственной стране и развитию национальных интересов за рубежом, и отверг тех политиков, кто, по крайней мере, на словах взывал к соблюдению общечеловеческих этических норм¹³⁷⁰.

«История британского патриотизма», изданная за год до объяв­ления Англией войны Германской империи¹³⁸, включает утвержде­ния, что «любовь к человечеству — абстрактное интеллектуальное представление», «буддийский яд для патриотов», а также уверения, что «Бог не может находиться в противоречии с Отечеством», в этой книге прослеживаются и ветхозаветные притязания англичан на роль избранного народа. Таким образом, Господь Бог опять стал Богом войны.

И христианство тоже не должно было более оставаться универ­сальной религией — речь шла о том, чтобы больше не европеизи-

ровать индусов, в том числе и путем принятия христианства: пусть оно остается, так сказать, знаком отличия (в ветхозаветном пони­мании) англичан с их уникальностью, с их избранностью¹³⁹.

Столь же мало универсализм Нового Завета (отсутствующий в Ветхом) помешал тому, чтобы в Англии — в свете британской ко­лониальной идеологии — была принята на «ура» расистская пропо­ведь об избранности англосаксов, с которой выступил американс­кий проповедник-конгрегационалист Джозия Стронг (принадлежав­ший к «социальным евангелистам»)*. Он как раз настаивал, что «низшие» расы должны уступить место «высшим». Джозия Стронг заявлял: «И вот туземцы Северной Америки, Австралии и Новой Зеландии исчезают перед лицом завоевателей всего — англосак­сов... Ведь эти низшие племена были лишь предшественниками высшей расы... Так прочь с дороги, которую проложил Господь!»¹⁴⁰

В конечном счете, для Стронга — за четверть века до Гитлера, ведомого «провидением» (согласно «Mein Kampf») — неравенство рас было делом рук не кого иного, как самого Всевышнего. И в вымирании североамериканских индейцев Стронг видел проявле­ние божьей воли: они должны были освободить землю для лучшей расы — англосаксов. Ведь «высшие расы», по его мнению, должны были прийти на смену «низшим» во всем мире. А поскольку про­поведник в этом контексте поминал волю Всевышнего и, сверх того, ссылался на утверждение (считавшееся тогда выводом «обще­ственной науки»), что выживает сильнейший (и более приспособ­ленный), — ему был открыт доступ в круги как английских рефор­маторов, так и английских консерваторов. Все они приветствовали (столь приятную для них) весть о превосходстве англосаксов и их неминуемом торжестве над расово неполноценными¹⁴¹.

Таким образом, Стронг делал все, что мог, для доказательства расового превосходства англосаксов, задействовав, помимо боже­ственного провидения, еще и социальный дарвинизм¹⁴², — на кото­рый как на «железные законы бытия» обычно ссылался Гитлер.

В то, что «высшее величие назначено британцам природой, ве­рило большинство англичан в Индии»¹⁴³. И не только в апогее им­периалистической эпохи. Ведь уже в 1850 г. популярный в то время автор, Мартин Ф. Таппер**, заявлял в журнале «Англо-саксон»: «Мир — это шатер для истинных властителей мира... Мир — это мир для [англосаксонской расы». В том же году даже анатом Роберт Нокс, человек с медицинским образованием, провозгласил: «Раса, то есть

* Стронг Джозия (1847—1916) — амер. теолог, пастор конгрегационистской церкви, в 1886—1898 гг. секретарь Евангелического союза США, в 1898—1902 гг. председатель Лиги за социальную службу. " Таппер Мартин Феркухар (1810—1889) — английский литератор.

наследственность, происхождение, — значит всё: она определяет человека»¹⁴⁴.

Избранность англосаксонской расы как властительницы мира должны были доказывать и восхваления британского империализ­ма, расточаемые английской историографией. Среди подобных книг можно назвать труд сэра Чарлза Дилка «Более Великая Британия» (Лондон, 1860, 1867, 1894). Этот автор пророчил крупный расовый конфликт, из которого англосаксы — как «более ценная» раса — должны были выйти победителями рас «более дешевых» [cheaper]: ирландцев, китайцев и всевозможных «туземцев». А «Китай, Япо­ния, Африка и Южная Америка вскоре должны достаться всепо­беждающим англосаксам... Италия, Испания, Франция, Россия ста­нут карликами рядом с таким народом» — и все это ради высшей цели¹⁴⁵. «Расширение Англии» сэра Джона Сили (Лондон, 1883) также выводило право на мировое господство из (мнимого) пре­восходства англосаксонской расы. Равно как и «Истоки и предназ­начение имперской Британии» Крэмба¹⁴⁶.

Безусловно, Сесил Роде и подобные ему испытали влияние этой литературы и насаждаемой ею идеи британского мирового господ­ства, и прежде всего господства над Африкой. Эта идея не могла не повлиять и на британцев в Индии. В Калькутте английская газета «The Englishman» в 1875 г. опубликовала читательское письмо (под­писанное «Британник») со следующим заявлением: «Единственный народ, имеющий какое-то право на Индию, — это британцы; так называемые индийцы [sic] вообще не имеют никаких прав»¹⁴⁷.

На социальный дарвинизм ссылались духовные лица, не при­знававшие, что предком человека была обезьяна, но предпочи­тавшие видеть в этой роли тигра — как доказательство того, что право берется силой.

Ф. Р. Хёрст*, 1902

Британским... идеям, особенно имеющим отношение к... на­учным представлениям о расе и влиянию социального дарвиниз­ма на общество, предстояло сыграть важную роль в формиро­вании фашистских идей в целом — и национал-социалистских в частности.

Пол Хейз¹⁴⁸

«Наука» о праве сильного

«Жизненную мудрость», согласно которой «Бог создал мир [та­ким], каков он есть, для сильных и тех, у кого сострадания не в избытке...», Победоносцев, государственный деятель самодержав­ной России (цитируя книгу Стефена «Liberty, equality, fraternity») в 1901 г. назвал «глубоко укоренившимся убеждением английской нации, в лучших, солиднейших ее представителях». Не только Да­нилевский, русский противник «западных» ценностей, считал, что дарвинизм является чисто английской доктриной, которой прису­щи все особенности английского мышления и все качества англий­ского духа. Его американский комментатор подтверждал эту точку зрения: «вполне возможно, что современники Дарвина, особенно те, кто находились вне контекста британской культуры, связывали борьбу за существование именно с британскими буржуазными цен­ностями» (1989)¹⁴⁹.

В год рождения Гитлера (1889) на пике эпохи империализма, критик культуры Макс Нордау констатировал: «Отныне они могут прикрывать свое природное варварство... ссылкой на последнее слово науки в духе теории эволюции»¹⁵⁰.

Однако еще до выхода в свет главного труда дарвиновской тео­рии эволюции («Происхождение видов»), т. е. до 1859 г., позити­вист Герберт Спенсер — не слишком обремененный знаниями (и оттого еще более самуверенный) — заверял расу завоевателей в сле­дующем: «Победоносные группы, группы завоевателей в общем более ценны, чем большинство тех, кто оказался несостоятелен и потерпел поражение»¹⁵¹. «Естественный отбор» Дарвина он превра-

*° Хёрст Фрэнсис Ригли (1873—1953) — англ. экономист и либеральный публи­цист.

тил в «борьбу за существование», в которой выживает сильнейший, действующий наиболее эффективно («Survival of the Fittest»). Такой подход предполагает, что неприспособленные, малообеспеченные люди тормозят прогрессивное развитие расы. Так, в индийских «ев­разийцах», появившихся на свет в результате смешения рас, Спен­сер видел пример расового «вырождения» и высказывал пожела­ние, чтобы межрасовые браки были «самым решительным образом запрещены»¹⁵².

Евгеника, так называемая «наука» чисто английского происхож­дения, подтверждала право англосаксонской расы на мировое гос­подство* и предоставление гражданства лишь на основе принад­лежности к арийской расе в Третьем рейхе. «...Это течение зароди­лось в Англии, его лидером был Френсис Гальтон — двоюродный брат Чарлза Дарвина. Именно Гальтон придумал термин «евгени­ка». <...> Гальтон был уверен, что существует не только градация людей в пределах одной расы, но и сами расы отличаются друг от друга по сорту... Большинство негров, — как утверждал Гальтон, — «слабоумные». Прочие примитивные расы также являются врож­денно дефективными. «Можно приводить сколько угодно приме­ров, — заявлял Гальтон, — доказывающих, насколько глубоко те или иные богемные [sic: т. е. некапиталистические, небуржуазные] привычки вошли в кровь и плоть людей, населяющих большую часть территорий, которые теперь заняты англосаксами и другими циви­лизованными расами»». В качестве примера Гальтон приводил под­чиненных «низших» кельтов Ирландии¹⁵³. Он также ратовал за «свя­щенную войну» во имя укрепления расы¹⁵⁴. Френсис Гальтон наме­ревался сделать евгенику «частью национального сознания, наподо­бие новой религии»¹⁵⁵. В гитлеровской Германии Гальтона называли (как, например в 1937 г.) «отцом сознательной культивации рас», стоящим на «пути, ведущем к сверхчеловеку». Вот каким образом нацисты стремились популяризировать свою основополагающую доктрину (евгенику), подчеркивая английские корни этой науки**.

Такое «дарвинистское» происхождение имеет немалая часть клю­чевых понятий национал-социализма, в частности, заявления са-

В Англии и Америке большинство приверженцев евгеники поддерживали расистскую политику нацистов и приветствовали уничтожение "дегенератив­ных" элементов внутри белой расы, они также выступали за запрет смешан­ных браков¹⁵²⁸ (прим. автора).

** Заявляя о желательности уничтожения гомосексуалистов, — первая катего­рия жертв Гитлера, уничтожение которых было открыто рекомендовано — представители СС (в 1935 г.) аргументировали это тем, что и в данной области ^Vk Британия была первооткрывательницей: она ввела самое строгое уголовное наказание в Европе" за гомосексуализм (прим. автора).

мого Адольфа Гитлера¹⁵⁶. Он и в последний год войны все еще был убежден: «Природа учит... что сильный выходит победителем, а слабый гибнет... [природа] прежде всего не знает... гуманности... желания... сохранять слабого... Природа не видит в слабости ника­кого повода для сострадания... напротив, слабость — основание для осуждения... Следовательно, война — предпосылка естествен­ного отбора и одновременно... устранение слабых... Народ, неспо­собный одержать верх, должен уйти, и его место займет другой»¹⁵⁷.

Правда, здесь сказалось и влияние на Гитлера теории «расовой борьбы» австрийского социолога Людвига Гумпловича, который пытался оспаривать общность происхождения людей и объявлял порабощение, удовлетворение потребностей за счет эксплуатации порабощенного «важнейшим содержанием человеческой истории». (Представления Гумпловича «в некоторых случаях почти дословно воспроизведены... в «Mein Kampf» Гитлера. «Во всяком случае, эта натуралистическая социология вызвала к жизни и... газовые каме­ры Третьего рейха».) Однако этот вдохновитель Гитлера тоже в свою очередь следовал «воззрениям» британца Бенджамина Кидда, со­гласно которым прогресс происходит и должен происходить «толь­ко путем отбора сильнейших»¹⁵⁸.

Кидду принадлежит и вывод: коль скоро «нигде и никогда... госу­дарства не образовывались иначе, чем путем покорения чужих пле­мен»¹⁵⁹, то в расовой борьбе «англосаксонская раса... совершенней всех». Это «объясняет и оправдывает господство этой расы над миром»¹⁶⁰. Книга Кидда «Социальная эволюция» быстро нашла пе­реводчиков на немецкий: ведь в ней подтверждается, что «рабство — самое естественное и... одно из самых разумных установлений»¹⁶¹. Понятие о подчиненности индивидуума и «органическое» представ­ление о государстве, идею естественного отбора «высших от при­роды» в ходе эволюционного процесса — все это, с незначительны­ми изменениями, перенял у Кидда гитлеровский идеолог Альфред Розенберг¹⁶². Из киддовской «науки о власти» представления о «за­кономерностях», в соответствии с которыми сама природа при по­мощи механизма «социальной наследственности» низводит опре­деленные народы до уровня «низшей расы»¹⁶³ — причем эту «соци­альную наследственность» может регулировать и государство¹⁶⁴ — были усвоены Гитлером¹⁶⁵. Несомненно, на основе этих теорий он в конечном счете собирался вывести новый немецкий народ.

Среди британских источников «самое сильное и прочное влия­ние на [немецкий] фашизм» (как полагал Хейз) оказало расистское направление социал-дарвинизма, которое создал Карл Пирсон (до 1933 года — года прихода Гитлера к власти — бывший профессо-

ром евгеники). Пирсон уверял, что двигателем человеческого про­гресса является расовый конфликт: «История показывает, что су­ществует один путь, один и только один, при котором возможно возникновение высокоразвитой цивилизации — это борьба расы против расы — и выживание расы, более одаренной в физическом и духовном отношениях». Именно от Пирсона заинтересованные этой теорией немцы переняли следующую идею: нация, провозгла­шающая равные права для всех людей, не может удержать свои позиции в борьбе наций. А вымирание «низших рас» требует засе­ления все больших пространств «высшей расой». Чтобы обеспе­чить условия для существования своей нации, Пирсон предлагал проводить политику грубой силы. Ведь колонии, отвоеванные у низших рас, можно содержать в порядке только с помощью подав­ляющей силы и путем подчинения низшей расы высшей. Все эти идеи основывались на «законах природы», которые считались ис­тиной в последней инстанции.

Уже в 1886 г. Пирсон «настаивал на захвате территорий, где могут жить белые люди», территорий, которые должны были обеспечить пространство, необходимое при «высоком уровне рождаемости среди прогрессивных классов» с целью влить новые силы в империю. А в 1900 г., во время империалистической англо-бурской войны, Пир­сон вновь и вновь повторял, что «прогресс зависит от выживания сильной расы». Борьбу расы против расы он сравнивал с «раска­ленным тигелем, откуда выходит закаленный металл»; это качество и достигается войной с «низшими расами». Для того чтобы побе­дить в этой борьбе, «нация должна быть «гомогенной»... а не пред­ставлять собой "смесь низшей и высшей рас"», — заявлял Пирсон, намекая на необходимость уничтожения низших рас. «Сознатель­ная расовая культура» должна перестать быть препятствием для «очищающего... естественного отбора». Таким образом, «патрио­тизм и расовая гордость должны... помочь остановить упадок расы. <...> Решением проблемы расовой деградации является империа­листическая экспансия... люди должны отправиться за моря и про­верить свою мужественность», став первыми колонизаторами. (На этом настаивал организатор британского движения бойскаутов Ро­берт Баден-Пауэлл.)¹⁶⁶

Ведь селекция, «производимая самой природой», оправдывала любую неразборчивость в средствах, с которой мещане неудержи­мо рвались вверх (раньше социал-дарвинистский расизм тоже ас­социировался с апологетикой капитализма манчестерского типа¹⁶⁷), оправдывала она и расистский империализм. Правда, Фридрих Ницше заметил, говоря о слишком человеческой природе последо-

вателей социального дарвинизма: «Весь этот английский дарвинизм как будто бы отдает духотой английской перенаселенности, напо­минающей характерный запах нужды и бедности, какой бывает в кварталах бедняков»¹⁶⁸.

Впрочем, из таких людей, из массы среднего сословия, с точки зрения социал-дарвинизма могла — благодаря подлинно биологи­ческому (расовому) отбору — «с каждым поколением все более и более выделяться некая аристократия, обладающая истинной внут­ренней ценностью». «В результате некой... селекции... должна была возникнуть особо прогрессивная раса, настолько превосходящая остальных людей характерными качествами, как племенной жере­бец — диких лошадей»¹⁶⁹. Книга авторитетного представителя этих взглядов, Джона Берри Хейкрафта*, уже в год своей публикации была переведена на немецкий под названием «Natürliche Auslese und Rassenverbesserung» (Естественный отбор и улучшение расы)¹⁷⁰. В Германию эти «взгляды» пришли из Англии. Британские евгеники рассматривали себя как орудие английского империализма¹⁷⁰³.

Британский рабочий уже давно обладает тем, что нацио­нал-социализм только должен внушить немецкому рабочему: сознанием... принадлежности к расовому единству... Тост. «Национал-социалист в Англии»

Свободы англичан как иерархические привилегии

Только в Англии (по словам Ханны Арендт) расистская идеоло­гия вытекала непосредственно из национальной традиции: мало того, что последняя была ветхозаветно-пуританской — ситуацию усугубляло и восприятие социального неравенства как части анг­лийского культурного наследия (низы испытывали благоговение и уважение к верхам, а верхи относились к ним с презрением)¹⁷¹. Сословное неравенство воспринималось почти как «неотъемлемый признак английского национального характера». Именно «обще­ственное неравенство было основой и характерным признаком спе­цифически английского общества, так что представление о правах человека, пожалуй, нигде не вызывало большего раздражения», — констатирует Ханна Арендт¹⁷².

* Хейкрафт Джон Берри (ум. 1922) — англ. врач и физиолог.

«И не надо воображать себе, что у вас есть какие-либо права в этом мире, кроме тех, которые вы заработаете», — учил бойскаутов английский генерал Баден-Пауэлл. Антидемократическая пресса анг­лийских «христианских социалистов», проводя «политику умиротво­рения», как раз в «опасный год» — 1848-й — агитировала против пред­ставления о правах человека (а также против избирательного права для «тех, кто его недостоин») и против революционной Франции. И совсем в духе Эдмунда Бёрка звучало следующее заявление, сделан­ное в 1794 г.: «Ты, пустословящая толпа свиней, что ты понимаешь в этом? Таинственны дела державные, о них не подобает тебе трепать­ся». «Со своим интернациональным гуманизмом и вселенским брат­ством, стремясь обнять вселенную, они утратили свое английское чув­ство... В Англии можно отметить сильную реакцию отторжения идеи вселенского братства... мы [британцы] должны придавать большое значение фаницам и различиям между [социальными] классами»¹⁷²³.

Специфически британское понятие «our betters» почти непере­водимо на другие языки: вышестоящих лиц там называли «наши лучшие» (в смысле: «лучшие, нем мы»). И говорят так именно ниже­стоящие. Да, на господина в Британии прямо-таки молились: «Боже, храни помещика и его родных и оставь нас всех в должном нам сословии». «Джон Буль» по этому поводу заметил (1834): «Сынок... будь прилежным и трудись для нации, предоставь право распоря­жаться тем, кто мудрее тебя». Почтительное отношение нации к тем, кто выше, считалось «секретом успеха Англии». Ведь нижние слои общества долго (часть — до 1918г.) смирялись с отсутствием избирательного права, передоверяя выбор вышестоящим; среднее сословие выбирало представителей из своих высших слоев, кото­рые в свою очередь признавали власть кабинета министров, сфор­мированного из аристократов. Так объясняет «конституцию» Анг­лии Беджгот*⁴⁹. Интересно, что ни в одной другой стране рабочий класс так активно не голосовал за консерваторов, как в Англии. Ханна Арендт отмечала, что в Англии «феодальные представления могли оказывать влияние на политические идеи низших слоев об­щества в гораздо большей степени, чем в других странах». Автори­тарно-иерархические свойства ассимилировались, связывая все слои общества. Классовое сознание не вызывало здесь столь антагонис­тического раскола, как в Германии¹⁷³.

Зато здесь привыкли делить людей на британцев и небританцев, «первые — избранные Богом властители мира, вторые — их есте­ственные подданные; известно, что среди первых есть джентльме-

*⁴⁹ Беджгот Уолтер (1826—1877) — англ. экономист и политолог, сторонник социал-дарвинизма, автор книги "English constitution".

ны и неджентльмены. Первых там почитают как своих лучших и учат относиться к ним с уважением; что касается вторых, то хоро­ший сюртук и чистое белье вызывают у них не зависть, а желание добровольно... подчиняться»¹⁷⁴. У промышленных рабочих тоже сохранялось чувство сословной иерархии. Еще в 1929 г. считалось, что «всякий покорно следует предписаниям, которые высшие слои дают низшим». Английский народ был сильно склонен «принимать мнение вышестоящих и подчиняться им». Не одни лишь бойскау­ты — британский вклад в мировую «сокровищницу» — были «при­учены... слушаться любого приказа» и «беспрекословно подчинять­ся»¹⁷⁵. А господствующий класс, полный сознания собственного превосходства, вообще не нуждался ни в какой теории для обосно­вания чрезвычайно четких классовых различий. Их «естественность почти никогда не вызывала сомнений»¹⁷⁶.

В отношении «туземцев» внимание британцев к классовым раз­личиям усугубляло расовую сегрегацию — причем на английских кумиров Гитлера оказала влияние и брахманская кастовая иерархия в Индии¹⁷⁷. С другой стороны, уже Генрих фон Трейчке мог конста­тировать, что белая «раса начинает противопоставлять себя диким народам как массовая аристократия». «Полноценные граждане ста­новятся [sic] аристократией по отношению к... рабам-невольникам. Но, с другой стороны, именно [sic] потому — и это прекрасно — полноценные фаждане особенно склонны воспринять идею равен­ства»¹⁷⁸. В некоторых случаях англичане редко были склонны связы­вать полноценность человека «с чем-то еще, кроме рождения в Бри­тании», — отмечал столь почитавший Англию «немецкий Киплинг», Ханс Гримм¹⁷⁹. В конце концов, любой простой солдат британской расы мог рассматривать туземца, даже носящего княжеский титул «высочества», как стоящего ниже себя: расизм, поначалу в колони­ях, а после и в самой Европе, выступал как фактор мнимого уравни­вания классов внутри расы господ. Этому способствовало следую­щее социальное «утешение»: самый непривилегированный сородич по расе стоит выше, чем кто угодно из «низшего [в расовом отноше­нии] отродья» (lesser breeds) Британской империи (а позже, тем бо­лее — чем кто-то из «унтерменшей» в Третьем рейхе). Так, напри­мер, для британского вице-короля Индии брак с горничной-англи­чанкой был бы меньшим позором, чем женитьба на индийской прин­цессе¹⁸⁰. «Все равны, но некоторые более равны, чем другие»: автор этой формулы — англичанин (Джордж Оруэлл).

В Англии утвердилось представление, что основные права — привилегия всех англичан. К особенностям английского националь­ного характера относится «представление о свободе как о сумме

всех привилегий, наследуемых вместе с титулом и землей...»¹⁸¹. «Но если, при нашем свободолюбии, предложишь дать немного свобо­ды таким же подданным, как мы [fellow subjects], в Индии, ответом будет «ах-ах-ах»», — сетовали в 1858 году.

Ведь свобода рассматривалась в Англии не как естественное право и вовсе не как право человека, а как наследственная феодальная привилегия, которая, правда, постепенно (начиная с 1688 г. и за­канчивая 1912 г.) должна была распространиться на всех англичан. «Англичанина, даже принадлежащего к самому низшему классу, в его положении более всего впечатляло то, что он, по сравнению с иностранцами вообще и французами в частности, является свобод­норожденным англичанином... — это национальный стереотип, ко­торый никому даже в голову не приходило оспаривать», — утверж­дал Вингфилд-Стрэтфорд. И уже в 1790 г. «консерватор» Эдмунд Бёрк противопоставлял права англичанина правам человека¹⁸². В апо­гее британского империализма один из его главнейших либераль­ных, даже «республиканских» вдохновителей, Чарлз Дилк (в своей «Более Великой Британии», издание 1885 г.), объясняет, что «сво­бода существует лишь в жилищах представителей английской расы». (Однако отказ отдавать должное почтение стоящим выше на иерар­хической лестнице на основании английского происхождения счи­тался абсолютно неприемлемым.) Здесь же он предупреждает: «Французская демократия опасна своей горячечной симпатией к ложному гуманизму... Любовь к расе у англичан зиждется на более прочных основах, чем... любовь к человечеству». «Более всего на положение англичанина, даже англичанина из низших слоев обще­ства, влияло осознание того факта, что он — в отличие от иност­ранцев вообще и французов в частности — является свободнорож­денным англичанином. Это был национальный стереотип, и нико­му даже в голову не могло прийти оспорить его»¹⁸³.

Дата добавления: 2015-05-08