Безусловного подчинения фюреру 1 страница

«Миротворцы», властители Британской империи, готовы были уступить Гитлеру, чтобы укрепить свою империю. Однако если ра­стущая слабость британского империализма приписывалась смяг­чению свойственной ему прежде безжалостности, то империя Гит­лера оказалась слишком безжалостной — себе же во вред. Даже империалисты конца викторианской эпохи осознавали, что, «хотя низшие расы должны страдать в борьбе за жизнь, цивилизованные расы не могут позволить себе стререть их (выполняющих столь много необходимых функций) с лица земли»^1066а. Такой прагматизм был со­вершенно чужд Гитлеру, когда дело касалось Расы.

Чему Гитлер не уделял ни малейшего внимания — так это воп­росу, который в отношении «Индии» Третьего рейха, «восточного пространства» прямо-таки напрашивался, буквально возникал сам собой (например, у генерал-лейтенанта Ханса Лейкауфа): «Если мы перестреляем евреев, заморим военнопленных, предоставим насе­лению больших городов умереть голодной смертью... потеряем из-за голода и большую часть сельского населения... — остается от­крытым вопрос, кто же будет производить материальные ценнос­ти?» «То, что воспринималось как выражение... слюнявого и сен­тиментального гуманизма, было в действительности выражением самой что ни на есть реальной политики. Ведь речь шла не менее чем о сохранении у миллионных масс населения восточного про­странства первоначального [положительного] отношения к нам, чтобы из этого... можно было извлечь величайшую пользу для Гер-

Однако для гитлеровского расизма в «восточном про­странстве» — в отличие от британского расизма в Индии — не было никаких пределов, которые ставит прагматизм, холодный расчет выгоды.

Напротив, именно прагматическо-утилитаристской традиции Англии учитывать границы, в которых можно практиковать расизм и игнорировать право народов, в конечном счете соответствовали следующие выводы Трейчке: «За этим соображением стоят очень реальные чувства взаимозависимости, а не человеколюбия... Вновь и вновь приходишь к выводу, что в своих же интересах власть дол­жна прибегать к гуманным мерам» — прагматическим соображени­ям, удерживавшим правителей тех мест, откуда происходит идеоло­гия расового господства, от образа действий в стиле Адольфа Эйх-мана. Так, в одном американском художественном фильме об Эйх-мане последний, отдав приказ о геноциде, спрашивает: вопросы есть? В ответ один из его людей (исключительно по-деловому) ос­ведомляется: «А что, если враги то же самое сделают с нами?» Прагматическое и решающее соображение, благодаря которому человечество — начиная с каменного века — постепенно избежало риска взаимного истребления.

Решимость Гитлера проводить геноцид и таким образом под­вергнуть немецкую нацию такому риску явилась результатом его веры в миф, в «вагнеровский апокалипсис», в «сумерки богов», а не просто в выживание сильнейших.

Провозглашение права сильнейшего «железным законом бытия», принцип, в соответствии с которым слабейшие по сути не имеют природного права на жизнь, порождает беспредельный риск. Ведь ни одна, абсолютно никакая человеческая власть, в том числе и власть Адольфа Гитлера (первоначальный вариант его «Mein Kampf» делал «германского» фюрера и его жизнь гарантом успеха его поли­тики), в конечном счете не может гарантировать, что она действи­тельно останется сильнейшей. А значит, мнимое «право сильного» слишком легко может оказаться иллюзией более слабого. Если же люди, настаивающие на праве сильного, в реальности оказываются слабее противника, — наступает «случай риска», известный случай, когда те, кто во главе со своим фюрером перед лицом всего челове­чества громогласно взывали к праву сильного, сами становятся жертвами этого же принципа (а некоторым из них и по сей день не надоело жалеть себя за эту свою травму). В конечном счете именно из-за такого риска — который никогда нельзя исключить полнос­тью — родина социал-дарвинизма не провозглашала тот принцип, что «ни один народ на этой земле не имеет и квадратного километ-

pa... no высшему праву» в качестве категорического принципа меж­государственных отношений в мировой политике. «Таким образом... землю дает только право победоносного меча»¹⁰⁶⁸. Ведь при такой установке можно потерять всякое право на родную землю. (А если заявить на нее какие-либо притязания, то в ответ тебе логично укажут на «право» сильного.) Права на родину лишает (как заявля­ет, в частности, Манфред Рёдер) вовсе не абсурдная легенда о кол­лективной вине (за которой на самом деле прячутся настоящие ви­новники — отдельные лица), а реальный коллективный риск — риск потери своей земли при неудачной попытке присвоить чужую. В конечном счете ради ограничения такого риска страна инициато­ров социал-дарвинистского учения, не объявляя об этом громог­ласно, в своих претензиях на гегемонию не провозглашала данную доктрину в качестве решающего принципа.

(Став приоритетным в плане ограничения силы как права, праг­матизм оказался отправной точкой и в плане допущения превали­рования силы над правом. Именно прагматические соображения определяли, что следует делать, а что не следует. Так, будучи либе­ралом, Гладстон осуждал британское завоевание Бирмы (1885/1886), но когда он стал прагматичным премьер-министром (1892—1894), ему даже в голову не приходило пересмотреть британскую аннек­сию. Полвека спустя Клемент Эттли именно с точки зрения морали неустанно порицал кровавый режим Франко в Испании, подавляв­ший большинство (при решающей военной поддержке Гитлера и Муссолини в 1936—1939 гг.), заявляя, что британские лейбористы никогда не отступятся от республиканской Испании. И все же имен­но Клемент Эттли, став в 1945 г. лейбористским премьер-мини­стром, решающим образом способствовал укреплению диктаторс­кого режима Франко в Испании, отдав предпочтение прагматизму «холодной войны» перед моралью демократии...)

Именно как прагматикам английским «властелинам» иногда ка­залось, что и христианство мешает сохранению их господства. В качестве трансцендентального стража порядка оно представлялось необязательным и к тому же позволяло делать анархистские, под­рывные выводы, удобные прежде всего для париев. К тому же христианские миссионеры мешали осуществлять британскую власть в Индии. Гуманизм также мешал осуществлять британскую власть — ведь «это человеколюбие... идет рука об руку с неким родом религии, которая многим противна... их привлекают слезы и смер­тное борение в Гефсиманском саду... и кровь — прежде всего кровь, пролитая на Голгофе»^1068а.

И все-таки Англия... не великая держава зла... От этого ее спасают... религиозные влияния... Вильгельм Дибелиус

Они не отрицали существования души, но знали, что ее следует удерживать на подобающем ей месте. Ричард Саймондз^|()68Ь

Одна из спасительных черт британского империализма XX века — сравнительно высокий уровень моральной ответствен­ности.

Алан Керне

Теистическое самоограничение — и отсутствие пределов для

«СВЕРХЧЕЛОВЕКОВ»

Однако именно такая реакция имперско-британских «властели­нов» на якобы «подрывное» влияние христианства показывает, что оно оказало-таки смягчающее воздействие на империализм. При­надлежность к британской нации давала право властвовать, кото­рое, в свою очередь, было связано с моральным рвением. Имперс­кое властвование должно было заключать в себе моральную силу. «Имперское право Киплинга было сродни божественному праву»^1068с. Однако под ним подразумевалось не только право силы. «Даже в XIX веке гуманизм и протестантизм... наложили на имперскую власть [своего рода] внешние ограничения», хотя и на «евангелический лад»: власть узаконивалась чистотой намерений властьимущих. К 1864 г. сформировалась следующая идея: «править следует, испы­тывая как можно меньше угрызений совести, словно мы ангелы, призванные для выполнения этой задачи». Ангелы — несмотря на то, что как раз в этот период в Англии христианским представле­ниям о братстве стали предпочитать идеи о первенстве англосак­сонской расы. Мысль о том, что использование силы должно огра­ничиваться внутренними нравственными принципами, возникла под влиянием церковных диссидентов¹⁰⁶⁸⁰. Даже большинству еванге­лических и англиканских миссионеров, обучавшихся в Оксфорде, приписывалась «идея о том, что расовые предрассудки являются одним из самых страшных грехов, а также смелость высказать эту идею»^1068е. Евангелическая набожность утверждала и следующее: «вы­сокомерие, несправедливость, бессердечие и несоблюдение долга среди людей, облеченных высшей властью, являются нарушением Божественной воли... за это последует возмездие»^1068f.

В таком же духе высказывался и Гладстон, величайший государ­ственный деятель британского либерализма, премьер-министр в 1868-1874 гг., 1880—1885 гг., 1892—1894 гг.: «Великий долг прави­тельства — не допустить победы идей о превосходстве над осталь­ным человечеством, не поощрять зловещий дух господствования, а действовать на основании... принципов братства и равенства на­ций». Гладстон также предупреждал: «Настанет день... когда народ Англии осознает, что национальная несправедливость есть верней­ший путь к падению нации»¹⁰⁶⁸«. Не случайно королева Виктория испытывала неприязнь к Гладстону, отдавая предпочтение расист­скому империализму Дизраэли с его враждебностью к демократии и антипарламентаризмом. А лорда Альфреда Милнера сильно раз­дражала книга «Холопы Британии» Фрэнка Уэстона, ставшего в 1908 г. епископом Занзибара.

Уэстон (1871—1924) утверждал, что «расовое сознание, столь ха­рактерное для англичан» препятствует выполнению христианской миссии. В частности, он разоблачал жестокое отношение британс­кой колониальной армии к африканским носильщикам. Междуна­родный совет миссий также пробовал протестовать (из Лондона) против принуждения африканцев к непосильному труду. В 1924 г. Олдхэм опубликовал свою книгу «Христианство и расовая пробле­ма», разоблачавшую экономические интересы британских колонис­тов. В том же году пресвитерианский священник А. Фразер (член Международного совета миссий из Уганды) произнес в Вестмин­стерском аббатстве проповедь под названием «Война между Хрис­том и Мамоной в нашей великой империи». В ответ на подобную критику Законодательная палата расистской британской Кении при­няла решение о самороспуске, выказав тем самым свое возмущение происходящим. В 1939 г. в своей проповеди в Оксфорде Фразер за­явил: «В Восточной Африке африканец имеет не больше прав, чем еврей в Берлине [еще до начала нацистского геноцида]»¹⁰⁶⁸¹¹.

Эти моралисты боролись за Англию, противоположную той Ан­глии, которой стремился подражать Гитлер, которую он хотел дог­нать и перегнать. Даже империалистические паблик-скул, которы­ми восхищался Гитлер, пропагандировали некоторые идеи, абсо­лютно несовместимые с представлениями нацистской Германии. Так, ярый империалист Уэллдон, директор паблик-скул Харроу (ср. ссылку 432), говорил: «Уважение сильных по отношению к другим — вот то, что составляет святость»; «По закону Христа, сильные являются слугами слабых»¹⁰⁶⁸'.

Даже «мускулистое христианство» Томаса Арнольда (1819— 1875)¹⁰⁶⁹, реформатора паблик-скул Регби и доктора англиканской

теологии, не обходилось без этики. И он, и другие духовные лица-главы паблик-скул сделали часовни ядром этих учебных заведений. Там, в подобающей этому месту благоговейной тишине, в полутьме «будущие властелины Англии выслушивали проповеди своих на­ставников о чести, служении и грехе», — напоминал автор «Круше­ния британской мощи»^1()69а. Заботу Арнольда о «душах богатых» (в Регби) «можно сравнить лишь с тем, какой страх он испытывал перед недовольством бедняков». Но если он «изо дня в день... жил страхом революции»¹⁰⁶⁹⁰, то его питомцам (как впрочем и питомцам подобных ему пастырей) полагалось — в противоположность их нацистским подражателям — страшиться Господа Бога еще боль­ше, чем революции. Не стояли ли «религиозные и моральные прин-ципы» для Томаса Арнольда выше, чем даже «поведение джентльмена»?¹⁰⁶⁹⁰

«Стоят ли традиции Регби и общее мнение его учеников... выше ценностей Божьих?» — это еще имело форму вопроса, а не утверж­далось как аксиома¹⁰⁷⁰. Влиянию Арнольда следует приписать и сле­дующие моральные положения: «Если мальчик оказывается слабее, пусть даже он и неправ, не нападай на него вместе с другими... И если ты не можешь прийти ему на помощь (или сделать его муд­рее), запомни: он нашел в мире нечто, за что будет бороться и страдать, и именно это тебе следует сделать для себя; думай и гово­ри о нем с нежностью»¹⁰⁷¹.

Все это, как писал автор книги «Barbarians and Philistines», «убе­регло [британцев]... от самой суровой формы жестокости по отно­шению к врагам, туземцам и прочим подданным». Уберегло благо­даря тому, что «британские правящие классы воспитывались в ат­мосфере, в которой беспощадная жестокость уживалась с постоян­ными напоминаниями о необходимости быть добрым», — такой вывод сделал автор книги «Империя и английский характер»¹⁰⁷¹³.

В Англии, в отличие от нацистской Германии, никогда не звучали открытые призывы к зверствам. (Вот, например, слова некоторых пе­сен времен Третьего рейха: «Трясутся гнилые кости» («Es zittern die morschen Knochen»), «Когда с ножей потечет еврейская кровь, все станет еще лучше...» («Wenn Judenblut von den Messern rinnt, geht es noch einmal so gut...»).) Даже в ученшИ^арлейля присутствовал рели­гиозно-нравственный аспект, напрочь отсутствовавший у Гитлера.

Субъективно британский империализм не был совершенно ли­шен моральных устремлений. Во всяком случае, он призывал их иметь — хотя бы устами либералов, находившихся в оппозиции: «Ан­глия... пребывая в контакте со столь многими слабейшими расами, в проклятой гордости кровью, цветом кожи или империей... [могла

впасть] в соблазн позабыть, что все это не уменьшает, а усугубляет обязанность быть человечными»¹⁰⁷²! «Наш долг — действовать во благо тех слабых человеческих существ, для которых мы исполняем роль почти что Провидения; великая, данная нам свыше обязан­ность — действовать в пользу народов, наших подданных, наш долг —...оправдать нашей справедливостью наше мировое господство». Даже радикально настроенному либералу Чарлзу Дилку, веривше­му в превосходство англосаксонской расы и одобрявшему истреб­ление «низших» рас, приписывали «решимость защищать слабых».

О том, что авторитарный расизм в Англии смягчался представ­лениями о милосердии, свидетельствует и высказывание Джона Рёскина: «Наша раса все еще не пришла в упадок; у нас... все еще сохранились твердость, чтобы управлять, и милость, чтобы подчи­няться. Нам присуща религия чистого милосердия». Для ярого им­периалиста Сесила Родса Англия стояла выше остального челове­чества, но при этом, даже для него, Бог стоял выше Англии. Имен­но Сесил Роде утверждал, что «религиозная сторона политики» дол­жна «предохранить... империю от... превращения в воплощенного демона, подверженного амбициям беззакония и бессердечной люб­ви к золоту». «Надо быть империалистом не только исходя из про­стой... гордости своей расой, но и потому, что... империя является проводником... Справедливости, Свободы и Мира во всем мире». Даже для Сесила Родса «распространение Справедливости и Сво­боды являлось условием избранности англосаксонской расы Богом»^1О72а. Перед первой мировой войной одна «История английс­кого патриотизма» видела свою империю «не только могучей... но также бескорыстной и христианской... Ведь... величие и душа [ан­глийской] конституции [sic] — свобода... Судьбой Британии еще может стать создание образца империи... через посредство люб­ви»¹⁰⁷³. В апогее Британской империи даже Фрэнсис Янгхасбенд* объяснял превосходство жителей Великобритании над азиатами «более высокой нравственной сущностью»¹⁰⁷⁴.

Такое нравственное превосходство британцы ощущали по отно­шению к людям чужих рас, «полудьяволам и полудетям», в соот­ветствии со знаменитыми словами Киплинга о «бремени белого человека»**. Колониальные англичане — по Киплингу — должны с

* Янгхасбенд Фрэнсис Эдвард (1863—1942) — англ. путешественник, исследо­вал Центральную Азию и Тибет, в 1906—1909 гг. — британский резидент в Кашмире.

Твой жребий — Бремя Белых!

...Править тупой толпою

То дьяволов, то детей... (Бремя Белых / Пер. В. Топорова // Киплинг Р. Бремя Белых. М., 1995. С. 43)¹⁰⁷⁵.

величайшим трудом выводить их из тьмы на свет, пожиная за все это лишь неблагодарность*. Конечно же, имея дело с такими «по­лудьяволами и полудетьми», англичане не представляли, как тут можно говорить о равноправии, пусть даже в отношении образо­ванных «туземцев»; несмотря на это подчинение последних долж­но было вписываться в некую патриархальную связь — в духе само­восприятия тогдашнего классового общества в самой Англии. Кип-линговская Англия видела в себе упорядочивающую силу. Сход­ным образом, например, Пауль Рорбах оправдывал вильгельмовс-кий империализм не без морализма. «Гуманность... была практи­чески неопровержимым доводом... в деле пропаганды империализ­ма». Британские империалисты заявляли, что они собираются «дать народам земли... большую свободу и большую справедливость, ве­личественнее и беспристрастнее которой не было в мире» — как бы исполняя волю Всемогущего, а не провозглашая «какую-нибудь новую форму имперского язычества, созданную на основе... не­мецкого культа самопочитания» (эти слова Болдуина даже в 1940 г. цитировали в Германии).

В донацистской Германии специфика английской религии по­нималась как вера в «своего английского бога, защищающего свой избранный народ и ведущего его к победе», по определению Фрид­риха Брие. Но, по крайней мере, в Англии, в отличие от Германии Ницше, не считалось, что «Бог мертв» — пусть даже, как у Томаса Карлейля, это был британский Бог: ему соответствовало некое выс­шее «сверх-Я». Так, Киплинг напоминал: «Если мы, опьяненные властью, перестанем испытывать благоговение к Тебе... Господь воинства, не покидай нас, чтобы не забылись мы». «Высланный в даль, тает наш флот... Глядите, весь наш блеск вчерашний оставит от себя не больше, чем оставили после себя Ниневия и Тир. Судья наций, все же пощади нас, чтобы не забылись мы, чтобы не забы­лись мы. Да избежим мы веры в то, что невечно:...в железо, в осколки. В прах обратится мужество, то, что строится на песке, на железе, на том, что обратится в осколки. Помилуй Твой народ, Господь». Этим гимном Киплинг призывал соотечественников к

Твой жребий — Бремя Белых! Награда же из Наград — Презренье родной державы И злоба пасомых стад. Ты (о, на каком ветрище!) Светоч зажжешь Ума, Чтоб выслушать: «Нам милее Египетская тьма!» (Там же)¹⁰⁷⁶.

смирению. И если британцы Киплинга считали себя «избранным народом», то они связывали это и с возложенными на себя обязан­ностями, а не исключительно (пусть и в основном) со своими при­вилегиями¹⁰⁷⁷.

(Понятие о ветхозаветной, этническо-культурной исключитель­ности, которое обычно выводят из знаменитого высказывания Кип­линга: «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут», на самом деле в том же киплинговском тексте преобразу­ется в гуманистическом духе: если сильный сталкивается с силь­ным, то для этих истинных людей больше нет ни Востока, ни Запа­да*).

Хоть выражение «бремя белого человека» и было исполнено ра­сового чванства, но эти крылатые слова отражали не только лице­мерие. Они рассматривались как «распространение сословного "noblesse oblige"** на империю» (в противоположность лозунгу сред­него класса «bourgeoisie n'oblige pas»***, по словам русского арис­тократа Александра Герцена****). Как «бремя белых», так и обя­занности, обусловленные знатностью, должны были связывать этот статус с необходимостью исполнять долг перед более слабыми и даже делать его символом этого долга. Действительно, среди им­перских англичан встречались люди, всерьез принимавшие на себя это «бремя» как долг. «Трагическими Дон-Кихотами империалис­тической авантюры» называет их Ханна Арендт¹⁰⁷⁹ — рыцарями ско­рее без страха, чем без упрека. Визионером такого типа был, к примеру, Джордж Р. Паркин*****, чей англосаксонский расизм был ориентирован не столько на надменность силовой политики, сколько на «расовое смирение» (sic)¹⁰⁸⁰. По его мнению, в случае противоре­чий между расовым национализмом и христианскими идеалами «высшее первенство» должно быть отдано последним. Более того: британский (ветхозаветный) расизм был для Паркина средством воплощения идеалов (новозаветного) христианского идеализма. Ведь

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд. Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род, Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает? (Баллада о Востоке и Западе / Пер. Е. Полонской // Киплинг Р. Бремя Белых. М., 1995. С. 32)¹⁰⁷⁸.

** Положение (букв, дворянство) обязывает (#.). *** Принадлежность к буржуазии не обязывает (фр.)

**** Ср.: Письма из Avenue Marigny (письмо четвертое) // Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 5. М., 1955. С. 240.

***** Паркин Джордж Роберт (1846—1922) — англ. педагог и публицист, уроже­нец Канады; член Лиги имперской федерации; поклонник С. Родса, распоря­дитель стипендий его имени.

«экспансия нашей расы... означает власть... но она означает и ог­ромную моральную ответственность»¹⁰⁸¹. Богоизбранность англий­ской расы подразумевала под собой — по крайней мере в начале викторианской эпохи — и Страшный суд, день, когда Британия будет призвана к ответу («Совесть викторианского государства»). Даже в разгар Первой мировой войны «христианский империализм» напоминал: «Когда нам говорят о нашей принадлежности к посвя­щенному народу, о том, что этот статус влечет за собой священные обязанности, мы могли бы пожелать, чтобы... этого не произноси­ли вслух... И все же наша совесть не останется глуха к их мольбам... А если чванливая гордость когда-либо станет нашим главным гре­хом... что, как ни повиновение Ему, тому, кто низвергает могуще­ство... и возвышает низы, сделает нас смиренными»¹⁰⁸¹³.

Таким образом, с идеологической точки зрения, британское понимание своего «расового превосходства», по крайней мере вплоть до 1914 г., было основано на осознании своей огромной ответ­ственности. «Существовали положения, согласно которым долг ан­гличан заключался в расширении своей системы империалистичес­кого правления». Однако англичане провозглашали, а некоторые даже верили, что они делают это «во благо невежественных и ди­ких». Поэтому совершенно серьезно заявлялось: «Даже когда нам не будет нужна Индия, мы все равно будем нужны Индии, и мы обязаны отвечать на эту ее потребность даже ценой собственных невзгод...»^1081Ь.

Однако подобные христианско-моральные побуждения в бри­танском империализме почти не пережили первую мировую войну. После послания Вудро Вильсона о праве народов на самоопределе­ние и послания Ленина о мировой революции высшим приорите­том стала защита самой Британской империи, а вовсе не защита ее миссии. (В той мере, в какой миссионерское сознание было лице­мерием англичан, оно представляло собой «дань, которую порок платит добродетели». В случае Германии Ханна Арендт показала, что Бертольт Брехт, разоблачив буржуазное социальное лицемерие, тем самым способствовал нигилизации: те, кого он разоблачил, вздохнули с облегчением, ведь они больше не нуждались в маске. Они наконец могли пойти своей дорогой — такими, какими были...)

Однако и после этого этика британской колониальной бюрок­ратии — отличная от этики колониальных английских торгашей — не ограничивалась лишь иллюзией или имитацией порученного чиновнику высокого служения. Так, британские «резиденты» в ма­лайских княжествах (де-факто находившихся под британским про­текторатом) видели в себе «непредубежденных... опекунов [guardians],

[действующих] в лучших интересах туземцев». Это видно по шоко­вой реакции Хью Клиффорда, одного из настроенных таким обра­зом «civil servants» из Британской Малайи, который в межвоенное время служил в нынешнем Сабахе, на территории частной британ­ской коммерческой «Норт Борнео чартеред компани». Торговое предприятие, на землях которого работал Клиффорд, было озабо­чено лишь собственной прибылью и обычно почти ничего не тра­тило на благосостояние, гигиену, здоровье и образование населе­ния. Чиновник, убедившись в почти полном отсутствии заботы о подданных со стороны «Норт Борнео чартеред компани», подал в отставку. Ведь в его глазах единственным объяснением британско­го правления была забота о благе туземцев. Хью Клиффорда посто­янно волновал вопрос о том, как можно «оправдать империализм с точки зрения морали» — несмотря на его уверенность в превосход­стве белой расы (а, может быть, именно исходя из нее). Ибо для Клиффорда, ставшего в 1926 г. губернатором Нигерии, убежден­ность в необходимости беречь и защищать земли туземцев — осно­ванная на принципах морали — была непререкаемой. Колониаль­ное правительство британской Западной Африки неоднократно от­казывало британцам в разрешении устраивать плантации, посколь­ку это грозило превратить местных жителей в безземельных батра­ков¹⁰⁸². Даже лорд Альфред Милнер высказывался в подобном духе: «Единственное оправдание тому, что белые... навязывают свой по­рядок черным, является использование его во благо подчиненных рас...»^1О82а. Впоследствии, как утверждал автор книги «Англия на­всегда», «идеализму имперской миссии со свойственной ему вводя­щей в заблуждение верой в то, что могущество заключено в мо­ральном превосходстве английского характера... противостояло пре­вращение европейского империализма в европейский фашизм».

В отличие от подобных моральных претензий британского им­периализма в Индии, Гитлер никогда и мысли не допускал о том, что власть немцев должна идти на пользу России. Напротив, гово­ря о населении, которое немцы обнаружат в «восточном простран­стве» — его Индии, — Адольф Гитлер напоминал: «Если кто-то заговорит о заботе, его надо тут же бросить в концлагерь». «Жалких сто миллионов славян мы поглотим или вытесним»¹⁰⁸³. Гитлеровс­кая политика систематического принудительного переселения, от­мены обучения, запланированного или уже начавшегося истребле­ния образованных людей превзошла по жестокости все колониаль­ные методы прошлого. Она «воплощала ту основу фашизма, кото­рая выдает в нем колониальный империализм, возведенный в сте­пень», — констатирует Эрнст Нольте¹⁰⁸⁴. Гитлер придал войне про-

тив Советского Союза новые «качества, прежде знакомые лишь по колониальным войнам». («Разве туземцы — люди? Большинство дикарей вынесет гораздо больше... чем любой европеец», — утвер­ждал Баден-Пауэлл.)

«Безжалостность» — ключевое слово для Гитлера. Он связывал это понятие именно с Британией, как бы сопоставляя ее с Герма­нией... «Безжалостность» являлась позитивной чертой в представ­лении Гитлера: нацисты считали, что лишь Британия и Третий рейх могли быть названы «безжалостными»». Именно на Британию ори­ентировались нацисты, продумывая собственную модель для уп­равления Россией. В 1937 г. немцам предстояло учиться у англо­саксов тому, как следует «преодолевать собственные угрызения со­вести... Нацистские лидеры ни в коей мере не порицали опыт им­периалистической Британии. Они надеялись добиться такого же результата», — подтверждал Штробль.

И все же «то, что... кажется преддверием геноцида или путем к нему, вмиг утрачивает это сходство, когда сравниваешь его с поис­тине чудовищным»¹⁰⁸⁵, с «вероятно, уникальной по масштабам... попыткой воплощения варварской программы уничтожения и ко­лонизации»¹⁰⁸⁶, этой «отвратительной смесью колониального мен­талитета и расового господства». При Гитлере ни один миссионер не смел даже заикнуться — в отличие от миссионеров Британской империи — о том, что «расовые предрассудки» являются «одним из самых страшных грехов».

В Англии лорд Байрон оставался «всего лишь» отщепенцем; его книги там не сжигали в качестве «вырожденческих». Если, с одной стороны, у колониальных англичан в Индии хороший тон требовал игнорировать памятники прошлого «туземцев» (и не знать о них), то, с другой стороны, гитлеровский генерал-фельдмаршал Вальтер фон Рейхенау прямо заявлял: «Истребительная война предполагает и исчезновение памятников прежнего большевистского господства, в том числе и зданий. При этом ни исторические, ни художествен­ные соображения в восточном пространстве не должны приниматься во внимание»¹⁰⁸⁷. Для британского колониального империализма «туземцы»-интеллектуалы были «всего лишь» в тягость. (Вице-ко­ролю лорду Керзону приятнее всего были индийцы, не умевшие читать...) Известно, что раньше в самой Англии господствующие классы предпочитали, чтобы их подчиненные оставались неграмот­ными. «Детям бедняков не подобает учиться писать». Но нацистс­кие «новые вельможи крови и почвы», эти сверхчеловеки из ме­щан, пошли несравненно дальше¹⁰⁸⁸. В генерал-губернаторстве Гит­лера (Польше) и в «его» восточном пространстве перед «расой гос-

под» ставилась задача ликвидации образованных людей: «У кого я замечу интеллект, тот будет расстрелян», — якобы заявил один ге-битскомиссар, крайсляйтер Бехер^1Ша.

Дата добавления: 2015-05-08