Безусловного подчинения фюреру 2 страница

Британские колониальные империалисты никогда не использо­вали террор в таких масштабах. Поскольку социальная революция в самой Англии, которой страшились — без оснований — в период империализма, так и не вспыхнула, у британского колониального милитаризма не было той дополнительной контрреволюционной агрессивности, которую служившие Гитлеру милитаристы перенес­ли с ликвидированных в Германии спартаковцев и приверженцев мюнхенского Совета на оккупированные области Советского Со­юза¹⁰⁸⁹. В этой связи Уинстон Черчилль еще в 1927 г. пояснил италь­янскому коллеге Гитлера, что благодаря отсутствию в Англии «смер­тельной опасности» со стороны «зверского ленинизма» Англия реаги­рует на него не так, как фашистский диктатор. «Будь я итальян­цем... я бы обязательно был всем сердцем с вами... с вашей триум­фальной борьбой», — такое признание сделал мистер Черчилль дуче¹⁰⁹⁰. Но Англия сильно отличалась от Италии и Германии.

Именно потому, что для «расы господ» на ее образцовой бри­танской родине уже эволюционная ситуация ставила прагматичес­кие, а то и теологические пределы, тот англичанин, что вдохновил и «запрограммировал» Гитлера, — Хьюстон Стюарт Чемберлен — перебрался в Германию. Ведь именно незыблемость «расы господ» в Великобритании не оставляла никакого места для «с#е/?;счелове-ка» (равно как «lesser breeds» — так сказать, «низкое отродье» — в конечном счете не было тождественным «недочеловекам»: «низкое отродье» — псевдобиологическое, «недочеловек» — мифологичес­кое понятие). В Британии не было места для сверхчеловека — не только владеющего своими мышцами и нервами и стоящего выше чувств и страхов, но стоящего выше и религиозных представлений, господина над жизнью и смертью обычных людей¹⁰⁹¹. Ведь в Анг­лии не было нигилизации (как результата обостренной — во имя сохранения статуса — агрессивности мелкого буржуа, панического страха буржуазии перед угрозой пролетаризации), которая нужда­лась в компенсации потери идентичности, компенсации в густой тени сверхчеловека. В Англии органично возникшие виды соци­альной идентичности смогли сохраниться. (Представление об анг­личанине как о сверхчеловеке, «overman», у Джона Дэвидсона*, который рассматривал историю Англии как его эволюционное ста­новление, осталось лишь одиноким исключением¹⁰⁹².) И, несмотря

* Джон Дэвидсон (1857—1909) — шотландский поэт; в своих «Завещаниях» воспевал «сверхчеловека».

на все английские традиции веры в «расу господ», избранность, расовое превосходство, сплоченное расовое единство и на привыч­ку подчиняться, при всем культе мускулов и презрении к духовной и эмоциональной жизни, которые воспитывались у английской эли­ты, все-таки в самой Великобритании никаких войск СС не появи­лось. (Члены английского «Потерянного легиона», хотя их и харак­теризовали как решительных, жестоких и преданных своему лидеру¹⁰⁹²³, все же не были настолько деморализованы, чтобы стать наравне с эсэсовцами и выполнять их функции). Не появилось в Англии ни концлагерей, охранники которых должны были бы про­ходить в этих местах квалификационные испытания путем «полу­военной» службы в них, ни частей «Мертвая голова» из тех, кто уже получил такую «квалификацию» — хотя Англия и вдохновила вос­питание гитлеровских элит.

«Образцы мужественности», существовавшие в Британской им­перии, должны были вдохновлять немецких юношей. Согласно на­цистским представлениям (1937), «британская история наглядно продемонстрировала — особенно это выразилось в ее великих вож­дях — инстинктивное неприятие угрызений и запретов, чуждых расе». Гервин Штробль в своей книге «Тевтонский остров», вы­шедшей в Cambridge University Press, неоднократно обращал вни­мание читателей на «восторги нацистов перед мужественностью британцев и мнимым презрением к нравственным ограничениям». Именно в таком духе должна была воспитываться гитлеровская элита вождей элитарной расы. Элита, твердо намеренная исповедовать соответствующую «этику», например, такую: «Мы расстанемся с последними шлаками своего слюнявого гуманизма»¹⁰⁹³. И «да будет известно этим «хорошо воспитанным» господам, что мы со спокой­ной совестью делаем то, что они делают тайно и с нечистой [сове­стью]», — еще в начале своей деятельности заявлял Адольф Гитлер. (Ибо не евреи ли выдумали угрызения совести?)¹⁰⁹⁴. Однако для этого было необходимо «в еще более решительной форме, чем до сих пор, разделаться с христианством... с этим христианством, этой великой чумой... которая делала нас слабее в любой схватке, нам придется разделаться. Нам придется разделаться с ним внутри себя», — настойчиво напоминал в 1942 г. Генрих Гиммлер¹⁰⁹⁵.

Но глубинный смысл гитлеровского «национального социализ­ма» не сразу понял даже такой человек, как Герман Раушнинг, в течение многих лет близкий к Гитлеру. Это был «социализм» как «преддверие отделения новой расы господ от расы скотов». Ведь «нынешние массы — предварительная форма той самой породы людей, которую Гитлер назвал выродившейся»¹⁰⁹⁶. (Возможно, даже

в этом на Гитлера оказало влияние и то, что он принимал за бри­танские примеры. Во всяком случае, господствующий слой Англии как образцовый по породистости он противопоставлял «грязи» — так Гитлер именовал британские низшие слои¹⁰⁹⁷.) Попытка «то­тальной власти опытным путем в лабораториях концлагерей изба­виться от людей, ставших лишними, соответствует... осознанию со­временными массами собственной ненужности в перенаселенном мире»¹⁰⁹⁸. Таким образом, тоталитаризм в конечном счете стремил­ся создать систему, в которой человек является лишним, — делала вывод Ханна Арендт. К этому ведет прогресс механизации. Ведь и в «открытом обществе» индивидуальная деятельность имеет тен­денцию «в конечном счете [сводиться] к бессознательному или вы­нужденному исполнению роли [социальных] механизмов», то есть происходит, по определению общественных наук, «упразднение че­ловека»¹⁰⁹⁸¹¹. Потенциальные возможности развития в этом направ­лении, возможно, наметились при индустриализации, начавшейся в Великобритании. Однако обезличивание человека путем лише­ния его духовности в конечном счете привело к тоталитаризму все-таки не в самой Англии.

Как утверждал антидемократический, католический теоретик Карл Шмитт, Гитлер воплотил в жизнь чаяния ницшевского Запа­да, его стремление к Человеку, реализующему себя в этом мире, чисто биологически, в соответствии с природой. Шмитт говорил о Гитлере как о конечном продукте «гуманизма» Ницше. Ницше, как известно, появился не в Англии. Согласно Ницше, человеку как таковому, так сказать, не остается места между недочеловеком и сверхчеловеком¹⁰⁹⁹. Однако в Англии почти не было социальной потребности в грезах Ницше о сверхчеловеке, в его желании со­здать «орден высших людей, у которых воспитывают самодисцип­лину... [ради] твердости и преодоления сострадания... воли к влас­ти... будущих властителей мира». Ведь среди имперских англичан (где быть англичанином значило быть «избранным над всеми наро­дами») хватало «властелинов», уже — а не будущих — властителей мира. А значит, в Англии не оставалось социального пространства для «революции [гитлеровской] новой аристократии» (среднего клас­са) «против масс», в духе «богочеловека» — «богочеловека», в оди­ночестве стоящего надо всеми, обладающего беспредельной влас­тью и подчиняющегося лишь своей воле. Итак, в Англии даже Джон Дэвидсон решительно отверг сверхчеловека Ницше, «поляка», а, следовательно, неполноценного...

Поскольку британская классовая иерархия по большей части ос­талась неизменной, прагматического расизма, вооруженного пред-

ставлениями о превосходстве англичан, было вполне достаточно для властвования над туземцами — для этого не требовался английский сверхчеловек¹¹⁰⁰. Во всяком случае, в Англии не было нужды в авст­ро-баварском, мещанском типе сверхчеловека, для которого, по сло­вам Даниэля Голдхагена, «концлагерь являлся тренировочной пло­щадкой для вырабатывания поведения, присущего господам». Та­ким образом, роковое предсказание Гитлера: «Я освобожу людей... от грязных и унизительных самоистязаний из-за химеры, именуемой "совестью и моралью"»¹¹⁰¹ в Англии не получило отклика*.

Рейхсмаршал Геринг, обращаясь к рейхскомиссарам и военным командующим, так уточнял применение этого лозунга на практике: «Видит бог, вас послали туда не затем, чтобы... работать на благо вверенных вам народов, а затем, чтобы выжать из них все, что воз­можно... Мне все равно, если вы будете мне говорить: мол, ваши люди гибнут от голода. Пусть себе — лишь бы не умер от голода ни один немец»¹¹⁰². Высказываясь в том же духе, не проявлял «излиш­ней» человечности и Генрих Гиммлер (человечности в нем было намного меньше, чем даже у Томаса Карлейля, предназначавшего «ниггеров» для подневольной черной работы под ударами бича; меньше даже, чем у лорда Альфреда Милнера, учившего: «Не наше дело заботиться о других. Наше дело — заботиться о нас самих и наших домочадцах»): «Что происходит с русскими, мне совершен­но безразлично... Мы, немцы, займем позицию, которую прилично иметь по отношению к этим зверолюдям, но заботиться о них — преступление перед нашей собственной кровью»¹¹⁰³. «Животные, которые находятся в лагерях для русских пленных», — так называл восточные народы Адольф Гитлер¹¹⁰⁴. В этом он пошел дальше даже сочинения своего рейхсфюрера СС под названием «Недочеловек» («Der Untermensch»), включавшего соответствующие карикатуры на «восточных людей». А «если русские отправят на войну... людей, обучавшихся четырнадцать дней, и эти звери пойдут в наступле­ние, нам придется встретить этих зверей с оружием в руках», — беспокоился рейхсфюрер СС даже в дни наибольших успехов Гит­лера на «восточном пространстве»¹¹⁰⁵. (Ведь в противоположность «звероподобным» даякам Борнео, принадлежность которых к лю­дям английский служитель «мускулистого христианства» Чарлз Кингсли огульно ставни под сомнение, русские «зверолюди» пора­жали своей способностью умело защищаться.)

* Ведь функции прагматической составляющей этого «сверхчеловеческого» обе­щания уже исполнял «кэнт» (cant) — оценка другой стороны по моральным кри­териям, а собственной — по утилитаристским, основанная на представлении об избранности: мораль, таким образом, оставалась — двойная (прим. автора).

Тявканье трусливых буржуазных шавок... я могу переносить тем спокойней, что... слишком хорошо знаю среднего труса. Адольф Гитлер

Расчет Невилла Чемберлена — и гитлеровское видение

«СУМЕРЕК БОГОВ»

Писали, что задолго до того, как войска СС изготовились к «брос­ку на Восток», Адольф Гитлер — который к тому времени уже стя­жал гром оваций всего лишь за заверение «я все рассчитал» — сде­лал следующее предсказание: «Может быть, мы погибнем. Но мы возьмем с собой весь мир»: Муспилли, мировой пожар из норди­ческой мифологии. «Он напел тему из "Гибели богов"» [Рихарда Вагнера] ^иов — «только это подобает... незыблемой воле повелителя, которая и перед лицом полного уничтожения... остается цельной»¹¹⁰⁷.

И это уже не была «незыблемая» воля английского повелителя; здесь перед нами не просто социал-дарвинизм, заимствованный из Англии. И речь уже шла не просто о «конце белого мира» — речь шла о «хаосе или планете термитов... угрозе ужасного термитного безумия с Востока...» Это были апокалиптические сумерки богов, и именно перед лицом такой перспективы якобы ожидалось, что Гит­лер убережет культуру среднего класса —- культуру спокойствия и порядка^1107а. Алокалипсис в образе «щупалец», столь зловеще тя­нущихся к расе господ, — по Хьюстону Стюарту Чемберлену. Ведь как раз этот онемеченный британец, основу представлений кото­рого в конечном счете составлял экзистенциальный опыт британс­кого империализма (пусть и крайне радикализованный), «подвел молодого народного трибуна к последним выводам и для этого по­святил его в [якобы вагнерианские] спасители», согласно Иоахиму Кёлеру¹¹⁰⁸. Объявляя заранее, что нацистский фюрер — единствен­ный, кто осмелится из своего знания о «смертоносном влиянии еврейства» сделать «выводы» для своей деятельности, Чемберлен «запрограммировал Гитлера». Избранник стал орудием мира идей британца Чемберлена, «маской, из-за которой вещал чужой голос» ^ит. Этот самый британский «властелин», разочарованный в английс­ком парламентаризме, предопределил «миссию» Адольфа Гитлера (приписав ее авторство Рихарду Вагнеру). В ней была «важна не реальность, а режиссерская партитура, по которой ставят этот спек­такль. Она предписывает миру стать ареной решительной апока­липтической битвы — раса, созданная как божественная... должна

выдержать [эту битву] с расой разрушителей, проросшей из недр ночи и смерти. Считалось, что именно за этой драмой последует развязка». Как в «Сумерках богов» Рихарда Вагнера, мир, обречен­ный на гибель, должен был охватить очистительный мировой по­жар. А «Гитлер стал Зигфридом, героем, вознамерившимся убить "злого гложущего червя рода человеческого"», так сказать, «пре­вратить мир в театр Вагнера». «Драма политической реальности... для Гитлера разыгрывалась на фоне меняющихся декораций «Коль­ца» [Нибелунгов]», это был «спектакль... в котором Гитлер играл свою звездную роль», делил «мир по категориям и создавал соци­альный порядок, при котором костюм олицетворял функцию». «Как Вотан — дикой охотой, он [Гитлер] командовал уже войском мерт­вецов... и, разыгрывая войну в ящике с песком, форсировал массо­вую гибель... Пока это зависело от него, репертуар составляли «Су­мерки богов»»¹¹¹⁰.

Пусть юдофобия Гитлера восходила еще к временам его венс­кой юности, а укрепил его в этих убеждениях Дитрих Эккарт -— «наглядной реальностью [в духе Хьюстона Стюарта Чемберлена] демонические недочеловеки [стали только] в вагнеровском мифе о Нибелунгах. Дьявольский заговор преисподней, жертвой которого падает лучезарный герой», Гитлер узрел не с помощью венских антисемитов, а в чемберленовской интерпретации вагнеровского «Кольца Нибелунгов». «Бесспорно лишь, что... вывод, внушенный Чемберленом... Гитлер соотнес со своей деятельностью...» Лишь «вагнеровский» «театр мира... изображающий гибель сынов арийс­ких богов и наступление... владычества» демонических хранителей сокровища, «помог немыслимому стать отчетливо-наглядным» до такой степени, что внушил мысль истребить мнимых «мракобе­сов». «В отвратительный абсурд, который он [Гитлер] предвещал в своих проповедях перед ликующими массами, по сути никто не был готов... поверить». Казалось, что это чистой воды театр, пьеса, требующая сценического же воплощения¹¹¹¹. Однако этому «теат­ру» суждено было стать реальностью.

Предпосылки же английского национализма не были по-вагне-ровски театральны, как раз наоборот — они были «эмпирически» ориентированы¹¹¹¹³. Тем более неожиданным должно было стать воплощение подобных видений Хьюстона Стюарта Чемберлена для его однофамильца, расчетливого премьер-министра Невилла Чем­берлена из Бирмингема и Лондона. Посетив в 1877 г. Лондон, Ри­хард Вагнер счел, что именно там воплотился сон Альбериха, де­монического стража сокровища, — «дом туманов, власть над ми­ром»¹¹¹² благодаря сокровищам, на страже которых стоят безжалост-

ное насилие и холодный расчет. Но именно эта подоплека гитле­ровского «импульса» от «Сумерек богов» тем более не позволяла лондонскому премьер-министру понять его. Невилл Чемберлен — мнивший себя расчетливым и реальным политиком — в 1938 г. прибыл из Лондона в Мюнхен, чтобы использовать фюрера Тре­тьего рейха в интересах английского имперского истеблишмента, чтобы пригрозить тем, кто нес угрозу Британской империи. Ведь насколько успешно Невилл Чемберлен вел свой бизнес, настолько мало он был способен понять австро-баварского эпигона британс­кого мифотворца (проигравшего на бирже) — Хьюстона Стюарта Чемберлена.

Если тот из Чемберленов, которого звали Хьюстон, стремился противостоять страшной для него социальной революции, разоб­лачая стоящих за ней «недочеловеков», то Невилл Чемберлен, в свою очередь, пытался по возможности усилить намеренным и си­стематическим потворством Третьему рейху со стороны Англии контрреволюционную Германию Адольфа Гитлера — ученика Хью­стона Чемберлена. Невилл Чемберлен вышел из школы Альфреда Милнера, который среди твердолобых тори Великобритании счи­тался «сильным человеком», подходящим для «чистки авгиевых конюшен парламентской демократии». В 1918 г. Милнер занимал пост военного министра. В марте 1917 г. Невилл Чемберлен был сильно обеспокоен победой демократии в России, а в сентябре того же года лорд Альфред Милнер оказывал помощь Корнилову, рас­считывая на свержение нового демократического режима. (Милнер резко отрицательно относился и к поддержке демократической ре­волюции в Германии в 1918 г. со стороны американского прези­дента Вильсона.) Лорд Милнер рассматривал парламентаризм в ча­стности и демократию в целом как помеху для империализма, а империю — как нечто жизненно важное для сохранения англосак­сонской расы. Он «никогда не признавал прав оппозиции» и «по­лагал, что временное прекращение действия британской конститу­ции... было бы полезно для эффективного развития империи». Еще в 1903 г. этот непопулярный (и принадлежавший в то время к мень­шинству) империалист мечтал о «барабанщике», который мобили­зует массы против демократии, за расовый империализм и контр­революцию. «Может быть, однажды появится большой силы шар­латан, политический прохвост... лжец и пустобрех — но при этом любимец народа — который использует власть (добытую искусной демагогией) во имя национальных целей», — надеялся Альфред Милнер, сознавая, что хотя шанс и невелик, другого выхода все равно нет^1П2а.

Именно для сохранения имперских владений еще в 1903 г. ан-типарламентарист Милнер хотел использовать вождя-демагога. А его эпигон, Невилл Чемберлен, видя угрозу Великобритании во врагах расизма и империализма, в 1938 г. точно так же намеревался противопоставить им Гитлера и его присных¹¹¹²¹³.

Если Хьюстон Чемберлен мечтал укрепить германо-англосак­сонскую мировую державу за счет примата расового превосходства, то Невилл Чемберлен рассчитывал, усилив расистский Третий рейх, ослабить антирасистскую агитацию против Британской империи (как «имперской расы»). В конечном счете гитлеровский расизм (скорее байрейтский, чем венский) был мифическим, и именно по­этому премьер-консерватор (привыкший к прагматичному британ­скому расизму) был не в состоянии даже осознать масштабы ирра­циональности Адольфа Гитлера: «Над бессмысленностью тотали­тарного общества царит сверхсмысл идеологии». Понимание тота­литарной политики затрудняет именно последовательность, с ка­кой применяется то, что присуще их идеологии¹¹¹³.

Удачливый бизнесмен из Бирмингема, привычный к рациональ­ному расчету, Невилл Чемберлен был абсолютно неспособен хотя бы принять к сведению возможность вторжения иррационального в политику, например, задачу «создания типа» и «претворения мифа в жизнь», поставленную главным идеологом нацизма Розенбергом. Ведь если Англия Невилла Чемберлена была довольно далека от Гете, она тем менее могла обозреть путь немецких элит от фаустов­ской культуры до «покинутости в ничто*». В Англии, в отличие от Германии, «переоценка ценностей» была незначительной. Англи­чане — не познавшие ужаоа поражения и панического страха перед внутриполитической катастрофой — не ощущали «изношенности и истрепанности общепринятого нравственного закона», как немцы времен Ханса Гримма, который «открыл», что этот закон «никогда не был более чем... видимостью»¹¹¹⁴. В Англии масштабы нигилизу-ющего влияния кризиса в обществе были несопоставимы с ситуа­цией в Германии. Социальный кризис и распад общественных струк­тур, сопровождавшиеся дискредитацией существующей формы прав­ления, экономическим обнищанием и политическим хаосом, даже во время всемирного экономического кризиса начала 1930-х годов не достигли в Англии такого размаха, как в Германии. Подобные факторы, ускорявшие гибель парламентаризма, не оказали решаю­щего влияния на Англию с ее стабильными институтами и сравни­тельно однородным обществом — в отличие от Германии. В Вели-

* Geworfensein in das Nichts — термин хайдеггеровской философии {прим. автора).

кобритании партии среднего класса, являвшиеся основной поли­тической силой, не подверглись дезинтеграции, как в Германии. Все это и позволило [британскому] парламентаризму выстоять в мировом экономическом кризисе¹¹¹⁵. Таким образом, Англия обо­шлась без идеологизации иррационального, позволявшей «при­крыть» социальные структуры, которые уже не могло защитить го­лое «рацио», — не понадобился ей и мифологизованный в тотали­тарном духе антисемитизм¹¹¹⁶. Так, британский фашизм Освальда Мосли (с которым Англия Невилла Чемберлена была прекрасно знакома), даже включив в свою программу антисемитские требова­ния, не мифологизировал их. Британский фашизм оставался очень далек от апокалиптических театральных импульсов «сумерек бо­гов». Настолько, что сэр Освальд Мосли — равно как и Невилл Чемберлен — не замечал их у Гитлера (несмотря на личные зна­комства в байрейтском кружке)¹¹¹⁷.

И именно потому, что идеи гитлеровской Германии, вдохнов­ленные Англией (представление о «расе господ», сознание расового превосходства, культ мускулов, враждебность к эмоциям и интел­лекту), казались столь знакомыми англичанам (в отношении «напо-лас» эту узнаваемость и даже чувство «дежа вю» в 1936—1939 гг. засвидетельствовал в своих публикациях целый ряд наставников британских паблик-скул), у британцев укрепилась «реально-поли­тическая» иллюзия, что им понятны стремления Гитлера. Англича­не не представляли, насколько этот фюрер — человек, которому доверял Чемберлен, — пойдет дальше своих британских прототи­пов. Прагматичная чемберленовская политика невмешательства в экспансию Гитлера на восток не уделяла никакого внимания само­му главному отличию нацистского расистского империализма мифа (больших пространств) от британского расистского империализма прагмы (жестко ограниченных территорий). Британцы игнориро­вали апокалиптический импульс гитлеровской «нереальной поли­тики», импульс «сумерек богов» в динамике этой экспансии, не­когда получившей «вагнерианское» благословение британского эмиг­ранта Хьюстона Стюарта Чемберлена. Министр иностранных дел лорд Галифакс, к примеру, просто не мог поверить соответствующим со­общениям Германа Раушнинга — и это ничуть не странно¹¹¹⁸. Почти столь же предсказуем был и тот факт, что Невилл Чемберлен, даже увидев после 1940 г. результаты своей политики, остался убежден, что он вряд ли мог действовать по-другому в 1938 г. (то есть не поощрять экспансию Гитлера и не укреплять тем самым его ре­жим). Даже в 1940 г., после начала войны, Чемберлен абсолютно серьезно оспаривал предсказуемость «перемены» в Гитлере, проис-

шедшей с 1934 г.¹¹¹⁹ (то есть предсказуемость осуществления того, что давно было провозглашено в «Mein Kampf»)... Англия Невилла Чемберлена помогла Адольфу Гитлеру выйти на то исходное поло­жение, благодаря которому он смог развязать вторую мировую вой­ну: без борьбы уступив его территориальным притязаниям, Англия помешала внутренним силам Германии свергнуть фюрера, а ведь попытка осуществить эти притязания военным путем (насколько можно судить) привела бы нацистский режим к гибели еще в сен­тябре 1938 г.

Допросы начальника генерального штаба сухопутных войск Тре­тьего рейха генерал-полковника Франца Гальдера, проведенные американской разведкой, подтверждали ответственность Англии. Полученная на допросах информация крайне обеспокоила мини­стерство иностранных дел Британии. Показания Гальдера были названы (11 августа 1945 г.) «очень опасными»; более всего британ­ское министерство иностранных дел было напугано возможностью утечки этой информации. Так, Патрисия Михан обнаружила в ар­хиве этого британского министерства заметку следующего содер­жания: «Лучшим выходом могла бы стать дискредитация генерала Гальдера... Если не заткнуть свидетелям рты, используя при веде­нии судов методы ГПУ и Гестапо... эти вредоносные сведения вый­дут на поверхность»¹¹¹⁹³. Подобные меры были призваны помешать обществу осознать, что, если бы не вмешательство Невилла Чем­берлена, Вторая мировая война осталась бы «ненужной войной», как называл ее Уинстон Черчилль¹¹¹⁹⁰.

Тем самым на внешнюю политику Лондона ложится значитель­ная доля вины за то, что война была развязана, — и, во всяком случае, за ее продолжительность. Именно Великобритания в 1938 г. разрушила систему союзов (возводившуюся Францией с 1934 г.) — вместе с тем, что еще оставалось от системы коллективной безо­пасности под патронатом Лиги наций. Именно Невилл Чемберлен — вследствие своей незыблемой веры в готовность Гитлера к со­трудничеству — отказался от традиционной британской политики сохранения баланса сил в Европе. После того как в 1939 г. Гитлер не оставил ему другой альтернативы, кроме войны, Англия всего через десять месяцев оказалась вынуждена в одиночестве противо­стоять Третьему рейху. В результате чего Сталин получил возмож­ность давить на Англию — и захватил в Восточной Европе как раз те территории, которые Чемберлен предназначал Гитлеру.

Безусловно, Англия — выстояв при Уинстоне Черчилле (с июня 1940 по июнь 1941 гг.) — не позволила Гитлеру одержать оконча­тельную победу. Однако при этом англичанами двигали не такие

абстракции, как борьба демократии против тоталитарной диктатуры, а вещи, гораздо более близкие, более конкретные: защита собствен­ной страны от врага. Во всяком случае, тот факт, что неангличанин Гитлер стал претендовать на мировую значимость, какая положена только англичанам, уже перестал иметь первостепенное значение, как и то, что в своей практике Гитлер пошел несравненно дальше своих британских прообразов. Великобритания объявила войну Великогер-мании не за то, что та насаждала все в новых странах нацистские и фашистские диктатуры, а за экспансию Третьего рейха в сферу бри­танских интересов. Именно это явилось причиной войны, пусть даже британское радио на немецком языке изо дня в день утверждало об­ратное (слова, от которых Гитлер полагал достаточным отмахнуться как от «пустых фраз»): «Идет свобода! Она с британскими летчиками в небе Германии и Италии. Она с миллионами угнетенных, ждущих своего часа. Она с армиями рабочих, кующих себе оружие из свобод­ной воли — в Старом и Новом Свете. Идет свобода!»

Так Англия агитировала за свое дело именем ценностей, кото­рые субъективно ей самой были чужды, — абстрактных прав чело­века (то есть чего-то, выходившего далеко за рамки прав англича­нина). И все-таки строго объективно это притязание было оправ­данным — именно в силу его фактической альтернативы. Борясь за права англичанина, Англия не дала тоталитарной диктатуре чисто­породных «сверхчеловеков» уничтожить военным путем права че­ловека как таковые. «Странным, чудесным образом... британцы никогда не теряли присущей им непременной веры в себя. И имен­но она... выиграла войну, даже после того, как высокомерие и сле­пота британцев почти проиграли ее» (П. и Дж. Мур).

Так исполнились слова Черчилля: «Еще никогда столь многие не были столь многим обязаны столь немногим». Несмотря на воз­можность сохранить империю, договорившись с Гитлером^Ш9с, Ан­глия предпочла сопротивляться, даже ценой потери империи. В этом проявилась сохранившаяся сила английского расового мифа, пусть в форме «решимости [Британии] защищаться... от тирании самого насильственного вида расизма... самозванных хранителей тевтонс­кого сознания», — с удовлетворением констатировал один британ­ский историк. Даже в 1982 г. английское сознание собственного расового превосходства считалось целесообразным для Англии и сулящим ей успех — при этом англичане не задавались вопросом, обоснованны ли эти притязания¹¹²⁰. Гордость англичан своими ус­пехами не оставляла места для сомнений в собственном расовом превосходстве. Однако только когда британское владычество над миром кануло в прошлое, английские ученые усомнились в идее

избранности одних только англичан (идее, существовавшей начи­ная с 1560-х гг.) на том основании, что «избрание... не принимает в расчет [государственные] границы»¹¹²⁰*¹. Конечно нет. «Могущество испортило англичан: они стали думать, что оно является их врож­денным качеством, воплощенным в каждом из них, а не в страхе, который наводило британское оружие. Но когда все, чем они так восхищались в себе, неожиданно оказалось под угрозой исчезнове­ния... они смогли проявить храбрость и... безрассудную гордость. Вынужденнные сражаться, они не боялись смерти»^П20Ь.

Так или иначе, но, опираясь не в последнюю очередь на созна­ние расового превосходства (пусть и ограниченное прагматически­ми соображениями), Великобритания достаточно долго выдержи­вала натиск тоталитарной державы, исповедовавшей расизм «суме­рек богов», и дождалась появления в числе своих союзников Со­ветского Союза (мечтавшего о мировой революции) — державы, враждебной ее империализму. Итак, антикоммунизм Гитлера хоть и не спас Британскую империю (как того хотел Невилл Чемберлен, долго и активно поощряя экспансию Третьего рейха), но именно этот антибольшевизм в конечном счете спас Англию — нападение немцев на Россию кардинальным образом облегчило положение Великобритании. Великобритания держалась достаточно долго, что­бы в качестве ее союзника в войну вступили и Соединенные Шта­ты — федерация, когда-то провозгласившая право народов на са­моопределение. Однако военная поддержка Америки создала и оп­ределенные проблемы. Даже британское Министерство колоний не смогло изолировать негров, служивших в армии США, от «цвет­ных» подданных Британской империи, которых считали «потенци­альным источником недовольств и раздоров»^112Ос. Все это также ус­корило потерю владычества белой «имперской» расы.

Дата добавления: 2015-05-08