Мидраш и неокантианство на фоне Русской поэзии и филологии 1 страница

ОО2.

И8

Иб

48

46

О

1 1

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

александрийский погром

* * *

Погром — существенная деталь мировой истории. От про­чих видов кровопролития (взаимной резни облеченных воин­ским долгом солдат, истребления гражданского населения ар­мией победителя и т. п.) погром отличается сугубо народным и демократическим характером. Санкция властей (молчаливая или не очень) может способствовать течению погрома. Но без излияния собственно народного гнева погром не может состо­яться, без элементарной самодеятельности масс нет погрома. Погром есть восстание одних масс против других, при котором враждебные массы по мере сил калечатся или уничтожаются.

А потому именно Греция — мать всех демократий и народ­ных движений — стоит у истоков погрома. Когда в V в. до н. э. де­мос (народ) схлестнулся с олигархами, аристократами, история приобрела погромный характер. В Милете власть захватил де­мос — детей аристократов растоптали быками на гумне. Затем власть перешла в руки аристократов, и те сожгли своих врагов вместе с их детьми. От классического погрома (в частности, ев­рейского) эти перипетии отличаются относительным равенст­вом сил — заранее не известно, кто станет жертвой, а кто — на­сильником.

История еврейских погромов до 38 г. скрывается в истори­ческой тени. В 411 г. до н. э. на острове Элефантина (где еврей­ский гарнизон охранял южные границы Египта) местные жите­ли разрушили еврейский храм. Подстрекателями выступили жрецы бараноголового бога Хнума — в еврейском храме прино­сили баранов в жертву. Местные персидские власти (Египет был провинцией Персидской империи) поддержали погромщи­ков. Только после длительных ходатайств евреям разрешили восстановить храм, но не совершать там жертвоприношения.

События Книги Эстер относятся к V в. до н. ъ. (эпоха пер­сидского владычества), но сама книга написана, вероятно, во второй четверти II в. до н. э.— в эллинистическую эпоху, когда на евреев обрушились преследования Антиоха IV Эпифана. В книге персидский царь Артаксеркс по наущению Амана даст

приказ всем областеначальникам убить, погубить и истребить всех евреев от малого до старого, детей и женщин в один день. Указ этот следовало объявить «всем народам». Когда же Амана повесили на дереве, евреям во всяком городе было разрешено «собраться и стать на защиту жизни своей, истребить, убить и погубить всех сильных в народе и в области, которые притесня­ют их, детей и жен, и имение их разграбить» (Эст. 8, и). Реаль­ность этих событий оспаривается по отношению к времени Ар­таксеркса. Зато при Антиохе Эпифане нечто подобное имело место. Жители Иудеи и Галилеи начали уничтожать евреев, живших в их среде (1 Макк. 5, 1-23).

Из Персидского и Сирийского царств перенесемся в доли­ну Нила, Соратник Александра Македонского Птолемей Лаг со­здал здесь землю обетованную для греков, евреев и многих других народов. В птолемеевском Египте нашли приют болтливые женщины из Сиракуз, мужественные воины из Этолии, оборотистые торговцы из Коринфа. Греки составили костяк бюро­кратии и армии. Туземцы (египтяне), чтобы преуспеть, должны были эллинизироваться или ограничиваться жреческой карьерой.

Евреи во множестве поселились в новой столице Египта — Александрии — и по всей стране. Здесь нашел прибежище Ония (Хоньо) IV, сын Онии III, последнего первосвященника из дома Цадокидов, погибшего при Антиохе Эпифане в Сирии. Он и его потомки играли видную роль при птолемеевском дворе и участвовали в междоусобицах, раздиравших Египетское царство. Эпизодом таких междоусобиц можно считать рассказ III Маккавейской книги о гонениях Птолемея IV Филопатора на евреев. По мнению многих историков, гонения имели место много позже, когда Птолемей VII Фискон боролся со своей женой Клеопатрой. Источник сообщает о двойственном отношении язычников к указам царя: одни из них радовались несчастьям евреев, другие же — эллины, то есть существа наиболее просвещенные, огорчались. В любом случае речь не идет о погроме. Масса народная еще безмолвствует и позволяет евреям существовать.

I Ч

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

Между тем она, эта масса, вовсе не отличалась кротостью, скорее наоборот. Жестокость александрийской толпы была об­щим местом в греческой литературе. Полибий объяснял свире­пость александрийцев их смешением с другими народами, пор­чей эллинских нравов (Polyb. XXXIV, 14). Он же нарисовал ужасающую картину бунта в 196 г. до н. э. Толпа обрушилась на временщика Агафона. Его самого и его родственников кусали зубами, расчленяли живьем — член за членом, вырывали глаза. Действо совершалось на стадионе — излюбленном (наряду с те­атром) месте для выражения народных чувств (Polyb. XV, 33)-Известна также «старая александрийская военная традиция» -солдаты требовали выдачи друзей царя на смерть, грабили до­стояние богатых, осаждали царский дворец, чтобы вынудить повышение жалованья, одних сгоняли с креста, других сажали на него (Caes. Bell. Civ. Ill, no).

Гнев толпы мог опалить и простых людей. Письмо Аристея, памятник александрийской еврейской литературы конца II в. до н. э., рассказывает о благодеянии Птолемея II Филадельфа (285-246). Царь освободил из рабства евреев, взятых в плен его отцом, «заплатив справедливую цену их владельцам и исправив зло, ежели таковое было причинено порывом толпы» (Arist. 37). Трудно сказать, что имелось здесь в виду. Но очевидно, что по какому-то конкретному поводу александрийцы могли обру­шиться на евреев. Глухое упоминание еврейского погрома В. Чериковер находит в 88 г. до н. э., накануне римского завоевания Египта (CPJ, vol. I, p. 25).

Впрочем, эти беспорядки легкой тенью проходили мимо ев­рейской общины Египта и Александрии, не касаясь ее по существу. Постоянные усобицы царей, хронические гражданские войны, регулярные бунты александрийского охлоса — в такой нервной обстановке евреи прекрасно существовали и сосуществовали. Гнев народный не был направлен против них, ненависть к евреям не стала доминирующим чувством.

Может быть, такого чувства и вовсе не было? В этом позволительно усомниться. Письма и прошения, написанные на папирусе и пролежавшие тысячелетия в песчаной почве Египта,

александрийский погром

доносят до нас дыхание расовой вражды и национальных пред­рассудков. Эллины, конечно, презирают варваров, то есть неэл­линов. Так, некий сириец в III в. до н. э. жалуется на то, что ему дают уксус вместо вина, считая его варваром. В том же столетии египетский жрец пишет кляузу на расквартированного в его до­ме греческого воина, который презирает его как египтянина. С другой стороны, затворник из Мемфисского Серапеума в сере­дине II в. до н. э. утверждает, что египтяне избили его за то, что он — эллин¹. Наконец, столетием позже, на самом исходе птоле-меевского правления, в письме упоминаются люди, презираю­щие евреев (CPJ, 141)-

Не только имелся бытовой расизм, но существовал и расизм теоретический. Еще в III в. до н. э. египетский жрец Манефон написал на греческом языке книгу, содержавшую самые попу­лярные впоследствии антисемитские мифы. Равным образом и презрение эллинов к варварам вполне научно обосновывалось еще Аристотелем. И все же, как отмечал В. Чериковер, «в про­должение всего эллинистического периода антисемитизм не иi.iходит за сугубо литературные рамки» (CPJ, vol. I, p. 25). Сколько-нибудь значительные погромы не имеют места. Почему же Римский мир (Pax Romana), принесший процветание стольким народам (а поначалу и евреям), объединивший все Средиземноморье в содружество просвещенных рабовладель­цев, почему этот мир — цивилизованный и культурный, как ни­какой другой, — вылился для евреев в серию погромов, а затем и в национальную катастрофу?

Рассмотрим конкретную александрийско-египетскую ситуацию. Ей посвящена масса работ, давать обзор которых здесь, ве­роятно, не имеет смысла. Лучшее из написанного на русском языке — старая статья М. И. Ростовцева². Великий историк считает евреев козлами отпущения за утерянное величие птолемеевской державы. Придворная аристократия, сливки александ-

1. М. Hengstl. Jews, Greeks and Barbarians: Aspects of the Hellenization of Judaism in the pre-Christian Period. Philadelphia, 1980. P. 76-77.

2. М. П. Ростовцев. Мученики греческой культуры в I-II вв. до Р. Хр. // Мир Божий, 1901. Т. 10. № 5. С. 1-22.

Ч

!5

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

александрийский погром

рийского общества — все они оплакивали отнятое царство, пре­вращение Египта в римскую провинцию. Возможности карье­ры, престиж и богатство — все было ущемлено и умалено при новом режиме. Обратить гнев против римлян невозможно — да александрийцы и пробовали во время Александрийской войны, когда Цезарь и юная Клеопатра VII были осаждены горожанами и войском Ахиллы. На выручку Цезарю явился Митридат Пергамский, встретивший самую теплую поддержку египетских ев­реев — ведь в армии Митридата сражался отец Ирода Великого Антипатр (Jos. Bell. I, 9). He римляне, но евреи стали предметом ближайшей ненависти. Для них новая ситуация была выгодна — можно было торговать и общаться с единоверцами на всем про­странстве империи. А до египетского национального величия сынам Авраама, конечно, не было дела.

И однако, непосредственным поводом к конфликту стала проблема александрийского гражданства. В античной древнос­ти гражданство было самым бесценным достоянием. Гражданин великого города или маленького местечка был как бы пайщи­ком треста, держателем акции. Ему полагались бесплатные раз­дачи, билеты в театр, право владения землей, право участвовать в религиозных церемониях и спортивных играх. При Птолеме­ях близость к царскому двору значила намного больше, чем пра­ва гражданства в одном из трех эллинских городов Египта (Александрия, Птолемаида, Навкратис). Но римский режим именно гражданство сделал важнейшим показателем статуса. Самое почетное гражданство — римское — давалось за особые заслуги. Египтянин мог получить его, только сделавшись граж­данином Александрии. Ниже римского и александрийского гражданства располагалась лестница с множеством ступеней. На самой нижней стояли египтяне — сельские жители, платив­шие подушную подать по максимальной ставке. Дажебраки между людьми с разным статусом былизатруднены.

Естественно, евреи старались вскарабкаться как можно вы­ше. Многим удавалось получить в гимнасии мусическое и гимна­стическое воспитание, стать эфебами и войти (через гимнасии) в александрийское гражданство. Это был законный путь, сопря-

женный с большими материальными затратами. Но в начале римской эпохи (после 30 г. до н. э.) все евреи, жившие в Александрии и входившие в александрийскую еврейскую общину (политевму), потрясая ветхими грамотами и историческими i рудами, начали доказывать свои гражданские права.

Учреждение гимнасии и эфебии в Иерусалиме при предателе-первосвященнике Ясоне в начале II в. до н. э. углубило раскол общества на эллинистов и хасидеев (праведных). Первые вели дело к отречению от иудаизма, вторые отстаивали отеческий за­кон. Тогда все закончилось Маккавейскими войнами. Евреи Александрии в массе своей не желали отрекаться от иудаизма. Они усиленно посещали синагоги (называвшиеся здесь молельнями) и изучали Тору (правда, на греческом языке и с помощью греческой философии). Оставаясь евреями, они хотели стать эллинами — по образованию, по духу, по гражданству. Но эллинство и гражданство были связаны с религиозными и национальны­ми установлениями. Не приносить жертвы в языческом храме, не принимать национальную гордость эллина-александрийца, не сливаться с греками (как сливались с ними эллинизированные и принявшие гражданство египтяне) — таков вызов еврея эллинскому миру.

Насколько бесценным было гражданство для эллинов, настолько ревниво они относились к нему. Проникновение чужеземцев (будь то египтяне или евреи) вызывало регулярный протест, служило предметом поношения для данного города со стороны остальных греков. Александрийский же конфликт оказался особенно опасным. Так называемый «Буле-папирус» сохранил речь (или прошение) александрийского представителя к императору Августу. Посольство имело место, вероятно, в 20-19 гг. до н. э. Александрийцы просили дать им право избирать городской совет (буле) — принадлежность каждого греческого города. Одной из функций совета было бы следить, «как бы люди, подлежащие обложению подушным налогом, не уменьшали доход государства, записываясь в ежегодные списки эфебов, и не марали несмешанную общину александрийцев, будучи невоспитанными и необразованными» (CPJ, 150, II, 1-6).

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

александрийский погром

Пройдя эфебию и став александрийским гражданином, еврей или египтянин освобождался от подушной подати и, конечно, уменьшал доход казны. Такова была аргументация, но не тако­вы, конечно, были чувства и истинные мотивы.

Погром 38 г. вырос из спора о гражданстве — тексты Филона говорят об этом достаточно откровенно. Гнев александрий­ской толпы, направлявшийся прежде на временщиков и госуда­рей, обрушился на головы евреев. Но, однажды пролившись, этот гнев приобрел качественно иные черты. Между литератур­ным антисемитизмом философов и бытовым антисемитизмом индивида встал третий элемент, связавший два других, — массо­вая антисемитская идеология.

Вокруг погрома 38 г. сложилась антисемитская публицисти­ка — популярная, анонимная, дошедшая до нас в множестве папи­русных отрывков. Идеи Аполлония Молосского или Цицерона были снижены здесь до штампов и общих мест: человеконенави­стничество евреев, засилье их в императорском совете, стремле­ние их сотрясать целый мир и т. п. Эти анонимные произведения принято называть «Акты языческих мучеников» по аналогии с «Актами христианских мучеников». Они представляют собой как бы протоколы допросов, которым непопулярные государи (Клав­дий, Нерон и т. п.) подвергают александрийских аристократов — гимнасиарха Исидора и прочих участников погрома.

Одновременно антисемитские рассуждения вошли в част­ные письма. Частные письма и прошения птолемеевской эпохи содержат жалобы на национальные обиды, но там нет нанесе­ния обид. Одно дело, когда еврей или египтянин жалуется в письме на унижение, другое — когда автор письма унижает евре­ев или египтян. Египтян обвиняют в тупости и бесчувствии¹, ев­реев — в жестоком ростовщичестве (CPJ, 153, 41 г. н. э.) и безбо­жии (CPJ, 438, 117 г. н. э.). Обратим внимание — идеология складывается не только в «еврейском», но и в «египетском» во­просе. Как я пытался доказывать в своей книге «Риторика в тени

¹ А. Б. Ковелъман. Риторика в тени пирамид: Массовое сознание римского Египта. Москва: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. С. 97-98, 102-103.

пирамид» (Москва, 1988 ), первые века христианской эры были временем рождения идеологии как таковой. Взвесь риторичес­ких штампов, популярных философских и религиозно-философ­ских учений заполоняет империю. Антисемитизм составляет лишь один из ее компонентов.

Мы подходим к центральной, ключевой точке погрома 38 г., надуманного греческими интеллектуалами, подготовленного в гимнасиях шутниками и актерами, проведенного александрийскими корпорациями, созданными для бесед и пиров. Масса уничтожает здесь массу не по классовому признаку (богатые против бедных) и даже не по национальному. Массой движут не­которые культурные (сохранение эллинской культуры!), рели­гиозные (статуи императора — в синагогах) и прочие идеи. Идеология начинает овладевать массами. Дальнейшие погромы на христиан, погромы христианами евреев и язычников и прочие события не заставили себя ждать.

толпа и мудрецы Талмуда¹

Предисловие

Подите прочь - какое дело Поэту мирному до вас!

А. С. Пушкин. Поэт и толпа

Миф о толпе - странный миф европейской цивилизации. Как волк в басне, толпа приходит, когда ее называют по имени. Она высмеивает героя, преследует поэта (быть может, «послед­него поэта»?), истребляет высокое и изящное. Но пока не явит­ся преследуемый, пока не родился Чайлд Гарольд, толпа совсем безобидна. Кажется, ее и вовсе нет. А когда герой сходит со сце­ны, исчезает за кулисами и толпа. Может быть, спор толпы с личностью - один из способов восприятия мира? И личность просто не способна понять себя, не поставив напротив толпу? Но тогда мы попадаем в порочный круг. Личность — «другое» толпы, а толпа — «другое» личности. Есть ли угол обзора, откуда видны они оба?

¹ Опубликовано как отдельная книга: А. Б. Ковелъман. Толпа и мудрецы Тал­муда. Москва, Иерусалим: Издательство Еврейского университета в Моск­ве, i₉₉6.

толпа и мудрецы талмуда

Есть народ, в котором личность и толпа не должны иметь место. Потому что каждый человек в нем — только еврей. А ев­рей — не личность; он — народ и более ничего. Так (или почти так) считал Б. Пастернак и имел на то свои основания. Напри­мер, чтобы стать личностью, еврей должен был вырваться из своего народа. И уж конечно, смешно искать среди евреев тол­пу. Скорее они жертва толпы и прячутся от толпы по своим уг­лам и квартирам.

Тем не менее две тысячи лет тому назад еврей стоял перед еврейской толпой и проповедовал ей у озера и с горы. И непо­нимание толп делало его глубоко несчастным. То была удиви­тельная эпоха. Огромный и пестрый римский мир поглотил ма­ленькую Землю Израиля. В 37 г. до н.э. возникло вассальное царство Ирода. Богатства империи и паломники стекались в Иерусалим. Театры и цирки, новые стены Храма и новые башни городских ворот — Ирод оказался великим строителем. В 70 г. нал Иерусалим и рухнул Храм. В 220 г. в богатом городе Галилеи Сепфорисе (Циппори) завершилась работа над Мишной. И к началу седьмого столетия за пределами Земли Израиля — в Вавилонии (современный Ирак) закончилось редактирование Вавилонского Талмуда.

Мудрецы — таннаи и амораи — главные герои эпохи. Таннаи — составители Мишны (жили до начала III в.), амораи (палестинские и вавилонские) — редакторы и авторы Талмуда (жили до на­чала VI в.). Они герои во всех смыслах этого слова: действующие мица, совершители подвигов, антагонисты и протагонисты тол­пы. Их изречения и рассказы о них дошли во множестве. Сцена ИХ — площадь и рынок, где появлялись в окружении толп, синагога, где выступали по субботам и праздникам, бейт-мидраш (училище), где сидели и обсуждали Тору, Санхедрин (синедрион), где принимали установления.

То была удивительная цивилизация, родившая мидраш. Мидраш — толкование, комментарий к Библии. Мидраш — особый способ творчества. Между творцом и жизнью встает текст (Священ­ным Текст), и жизнь осмысляется через Текст. Так текст Овидия стоял между Пушкиным и молдавской степью. Жизнь опального

Раздел 1. политика и, риторика в эпоху поздней античности

поэта казалась неточным повторением судьбы другого опального творца, и на сходстве и разности строился новый смысл.

Когда Сенека осуждал гладиаторские бои, он доводил свою мысль до общих и конечных понятий: «Человек, священный предмет для человека, умерщвляется для развлечения и ради шутки» (Epist. 95, ЗЗ)¹- Когда Иов возмущался против Бога, он живописал действительность: «Разве на человека жалоба моя? Как же мне и не быть малодушным?.. За что беззаконные живут, состареваются и силами крепки?» (Иов, 21, 4-7).

Великий мистик рабби Шимон бар Йохай (или, может быть, рабби Шимон бен Иудай) жалел гладиаторов и восставал против Бога, но через толкование слов Господа, сказанных Каи­ну после убийства Авеля: «Что ты сделал? Голос крови брата тво­его вопиет ко Мне от земли» (Быт. 4, ю). «Сказал рабби Шимон бар Йохай (или рабби Шимон бен Йудай): Тяжело говорить об этом и невозможно истолковать это. [Это подобно] двум атле­там, что сражаются перед царем. Царь мог бы развести их, но не захотел. Осилил один другого и убил его, когда тот кричал: Пусть царь рассмотрит мое дело в суде! Так "Голос крови брата твоего вопиет против Меня от земли"» (Берешит Рабба, 22, 9). Ненависть к императору и обида на Бога — и все — через толко­вание Священного Текста, и в толковании — против Бога вопи­ет кровь Авеля! Страшная степень свободы есть в мидраше, ко­торый, казалось бы, привязан и связан Библией. И через эту свободу раскрываются уникальные личности мудрецов.

Наиболее интересны, конечно, таннаи, жившие в кипящем котле идеологии, когда все еще было неопределенно и зыбко. Восстания и секты, христианство и Поздняя Стоя, режим принципата и кризис III в. — таковы обстоятельства их деятель­ности. Речи амораев привлекаются нами постольку, поскольку они разъясняют и продолжают мысль таннаев или контрасти­руют с ней². Таннаи — современники Сенеки и Эпиктета, Дио-

¹ Сенека цитируется в переводе С. А. Ошерова по изданию: Луций Анней
Сенека. Нравственные письма к Луциллию. М.: Наука, ig77-

² Следует, конечно, учитывать, что многие изречения, приписываемые
таниаям, могли им не принадлежать. В данной работе, однако, я пошел по
пути поверхностной и общей атрибуции материала. При дальнейшем ис-

толпа и мудрецы талмуда

на, Хризостома и Элия Аристида, Филона Александрийского и
Иосифа Флавия, современники апостола Павла и авторов
Евангелий. Это позволяет нам сделать исследование сравнительным.

Прежде всего, по необходимости, образ толпы в еврейских источниках должен быть сопоставлен с толпой у философов и риторов. Мы не ставим целью найти пути взаимодействия меж­ду философской мыслью и речениями таннаев. Откуда и как мудрецы получили слова и представления — тема особой работы. Здесь речь идет о сходстве и различиях, о том вызове, который бросала римская действительность, и о тех ответах, которыми культурные люди отвечали на вызов.

Филон Александрийский — философ-платоник, еврей, чело-иск, пытавшийся создать философский мидраш, — стоит между двумя мирами. Его проблемы — проблемы еврея диаспоры, они отличались от проблем палестинских мудрецов. Главная из них — ненависть враждебной толпы и погром, знаменитый александ­рийский погром 38 г. Александрия, столица римского Египта, город еврейского богатства и образованности, в мгновение ока стала городом крови. Йосеф бен Маттитьяху (Иосиф Флавий) родился в Иерусалиме. Но и ему пришлось писать по-гречески, и для него конечной ролью оказалась роль метургемана — переводчика. С языка еврейской культуры и цивилизации Филон и Иосиф переводили на язык греческой философии и историо­графии. Греческие понятия и термины перетекали при таком переводе из одной культуры в другую, демонстрировали общую проблематику.

С Новым Заветом необходимо не просто сравнение. Новый Завет — часть еврейской культуры. При всей враждебности его фарисеям — предшественникам великих таннаев Новый Завет вращается в том же мире, решает те же задачи, знает почти ту же Библию. Вариант развития еврейской мысли, который дан в новозаветных сочинениях, делает понятнее и конкретнее мысль таннаев и амораев.

следовании источниковедческие вопросы должны быть поставлены во

главу угла.

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

толпа и мудрецы талмуда

Эпоха, о которой пойдет речь, насыщена деталями и реали­ями — еврейскими и римскими. Мы не пытаемся разъяснить их все, чтобы не превратить исследование в справочник. Некото­рая конспективность, требовательность к читателю и слушате­лю — традиция мидраша. Потому мы заранее благодарны тем, у кого достанет терпения читать этот текст, обращаясь к справоч­никам и собственной догадливости.

Введение

От Гераклита до поздних стоиков философы не перестава­ли говорить о толпе. Толпа — «иное», без чего мудрец, философ и культурный человек не могут быть поняты и описаны¹. Тол­па — сборище черни, но это и все человечество². Толпа — поня­тие гносеологическое, социальное и моральное. Слова, обозна­чающие толпу, присутствуют в эллинистической еврейской литературе, в переводах еврейских книг на латинский и гречес­кий и даже входят из греческого в словарный фонд иврита и арамейского (ухлосин от греческого охлос). Естественно, вместе со словами мигрируют и концепции³. В литературе принято сравнивать охлос с амей xa-арец (народ земли), а таннаев и амораев — с философами или риторами⁴.

¹ H.-D. Voigtldnder. Der Philosoph und die Vielen: Die Bedeutung des Gegensatzes der unphilos. Menge zu den Philosophen. Wiesbaden, 1980. - Из литературы об эволюции терминов назовем: В. Mouchova. Kritik und Idealisierung des romischen Volkes im Lichte der Ausdrucke Populus, Plebs, Vulgus bei Einigen Autoren des 4 u 5 Ih. // Graeco-Latina Pragensia. Acta Univ. Carolinae. Philologica i. Praha, XII, 1989; Idem, Die Ausdrucke populus, plebs und vulgus bei Suetonius. — Ibid. 2, XIII, 1990. С. Г. Карпюк. охлос: от Эс­хила до Аристотеля: история слова в контексте Афинской демократии // Вестник Древней истории. 1995- № 4-

³ О греческих терминах в христианской литературе и об их еврейских эк­
вивалентах смотри статьи в Theological Dictionary of the New Testament,
ed. by G. Friedrich (в дальнейшем — TDNT). Vol. 4-6. Michigan, 1967-1968.

⁴ TDNT. Vol. 5. P. 589-590; H. A. Fischel. Story and History: Observations in
Greco-Roman Rhetoric and Pharisaism // In: Essays in Greco-Roman and
Related Talmudic Literature. N. Y., 1977. P. 465; А. А. Халеви. Ценности агта-
ды и галахи в свете греческих и латинских источников. Тель-Авив, 1979-
С. 141 (ивр.).

Неприязнь философа к толпе, а мудреца — к «народу земли» —. очевидна. Проще всего объяснить ее возвышением ученых элит в эпоху Римской империи¹. Но Гераклит и Платон много древнее просвещенных римских чиновников и почтенных рабби. Та толпа, которую ненавидели в Афинах и Милете, отличалась, конеч­но, от жаждущей хлеба и зрелищ римской толпы, но она уже существовала задолго до появления Римской империи и Мишны, не только как «иное» философов, но и как ощутимый факт.

Сводить толпу к «народу земли» — то же, что сводить ее к «плебсу», сословию республиканского Рима. Да и само слово «плебс» во времена Сенеки стало означать «чернь вообще», в том числе и культурную чернь. В этой работе мы пойдем не от термина, а от концепции — римской и эллинской. Есть ли соответствие ей в еврейской учености римской эпохи? Термины не­минуемо всплывают, но не амей xa-арец, а ухлосин (от охлос), раб-бим (многие) и брийот (твари).

Пасха раздавленных

«Душа человеческая — вещь великая и благородная, и не до­пускает, чтобы ей ставили иные, нежели богам, пределы. Прежде всего, не приемлет она презренную родину — Эфес, Алексан­дрию или еще более плотно заселенное и густо застроенное (если есть такое!) место» (Sen. Epist. 102, 21). «Подобно тому как человек, торопливо пробирающийся через переполненные тол­пой кварталы города, наталкивается на многих и где-то обязательно упадет, где-то будет задержан, а где-то обрызган, так и в ной кочевой и рассеянной жизненной гонке случается множество несчастий и недугов» (Id., De ira, III, 6, 4).

¹ H. A. Fischel Op. cit.; A. Oppenheimer. The Am Ha-Aretz: A Study in Social History of the Jewish People in the Hellenistic-Roman Period. Leiden, 1977. P. 172-187.

Городской пейзаж имперского Рима насыщен давкой и толпой. Толпа на узких улицах, приветствующая триумфатора, дав-

античности

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней

ка в театре и цирке, рухнувшие трибуны под тяжестью массы людей, сумасшедшие цифры участников представлений и по­гибших во время пожара. «Большая часть населения, — пишет Р. Макмаллен, — должна была мириться у себя дома с невероят­ной скученностью, которую делала терпимой грандиозность об­щественных мест»¹. Но именно в общественных местах и чаще всего по праздникам случались столпотворения и люди гибли в давке².

Философ далек от того, чтобы обсуждать демографическую или градостроительную сторону проблемы. Ему видна суетли­вость человеческого рода, готовность сбиться в кучу ради мел­ких жизненных целей. «Но я желаю сидеть на сенаторских мес­тах!» — говорит человек толпы. И Эпиктет ему замечает: «Ведь ты сам себе создаешь стеснение». — «Как же иначе я смогу хоро­шо видеть в амфитеатре?» — «Человече! А если ты не увидишь и не будешь стеснен, то что случится? Или же подожди немного, а когда представление закончится, садись на сенаторских мес­тах и грейся на солнце. Вообще же запомни, что мы тесним са­ми себя, сами себя загоняем в давку, то есть наши иллюзии тес­нят и сдавливают нас» (Epict. I, 25; 26-28)³.

Сенека же с его удивительно картинным и бытовым стилем живописует бесплодные усилия массы так: «Когда ты увидишь Форум, битком набитый толпой, и Септу, полную стечением всякого многолюдства, и этот Цирк, в коем наибольшая часть народа демонстрирует себя, знай, что здесь столько пороков, сколько людей» (De ira, II, 8, 1).

Дата добавления: 2015-05-09