Родовой человек — субъект истории

ЦИВИЛИЗАЦИЯ ИНДИВИДА

Теперь от эскизного очерка исторической эволюции в её целостно­сти можно перейти к более подробному её рассмотрению. Исторически первичным субъектом этого процесса является родовой человек.

Если мы принимаем за точку отсчета такое состояние, когда мифоритуальная форма упорядочивающей медиации между человеком и миром носила тотальный характер, то из этого вытекает, что всякие центробежные процессы, и прежде всего становление человеческой субъектности, носили подчиненный и в этом отношении внутренний характер и протекали чрезвычайно медленно. Системное качество ментальности и соответственно культуры характеризовалось в первую оче­редь тотальностью синкретизма, всеобщей невычлененностью, где вся­кие акты проявления частного, отдельного, автономного либо носили бессознательный характер, либо осознавались в несобственных формах, через семантическое соотнесение с Единым. Это состояние легло в осно­ву устойчиво воспроизводящегося системного качества цивилизации. Названное качество, будучи самым древним и первичным в смысле отделения человека от природы, породило соответствующего субъекта, со специфическим и чрезвычайно устойчивым до почти полной нетрасформируемости типом ментальности. Этот тип ментальности и отвечаю­щий ему тип цивилизации лежит у основания пирамиды цивилизационных типов.

Начиная описание эволюции исторических типов человека, отме­тим, что индивид наследует, условно говоря, прединдивиду или архаиче­скому человеку. Последний предшествует всем рассматриваемым цивилизационным типам исторически и логически. Прединдивид вырастает из последних фаз антропогенеза и по мере течения предыстории, фор­мирования первичных форм социальности и вызревания родовых отно­шений переформируется в индивида. Разворачивание процессов неоли­тической революции — время активного становления, а затем и полного торжества индивида как исторически первой модальности человеческо­го субъекта в цивилизации. Подробное описание качественных харак­теристик прединдивида — специальная тема. Наметим наиболее важ­ные моменты. В этом длительном и чрезвычайно сложном для изучения процессе перехода от прединдивида к индивиду для нас критериаль­ным является то обстоятельство, что целостная и развитая форма космологического ритуала появляется лишь на стадии вызревания родово­го человека. Формирование ритуально-родовой системы может быть с известной долей условности взято за своеобразный ноль отсчета, соот­ветствующий максимальному синкретизму в постприродном простран­стве человеческого бытия.

Отметим в этой связи, что индивид — родовой человек — это субъект, обладающий наиболее исторически стабильными характеристиками и наибольшей витальной силой. Он ближе всех к постприродному синкрезису, его энергия и делает родового человека таким устойчивым, не­сгибаемым, нетрансформируемым.

Родовой человек может быть лишь условно и приблизительно на­зван субъектом. Сила факторов, детерминирующих мышление и пове­дение такого субъекта, была настолько велика, что, строго говоря, с точки зрения социального целого, он был объектом. Родовой человек есть субъект-в-себе. Отношения индивида и социального целого были отно­шениями объекта и субъекта. Субъект не подозревал о своей субъектности и видел субъекта вовне — в духах, богах, демонах, высоких социаль­ных инстанциях. Сам же он был точкой приложения внеположенных сил. Иными словами, можно сказать, что механизм партисипации, клю­чевое значение которого неоднократно отмечалось выше, для индивида протекает не в режиме природнения объекта к Я, а в режиме природнения я к некоему внешнему объекту. Именно эта характеристика слу­жит ключом к пониманию психологической и аксиологической парадигматики цивилизации индивида. Иного режима партисипации индивид не знает и не приемлет.

Отметим специально, что речь идет о разнице не на уровне семан­тического оформления, а на уровне различения экзистенциальных ориен­тации. Для верующей личности Бог есть часть ее собственного внутрен­него мира, в то время как для индивида Бог всегда есть внеположенный ему объект, партисипация к которому всегда растворяет его самость.

Если этимологически индивид — это один из вида, то при переводе на язык культуры родовой человек будет “один из рода”. Род переживает­ся как конкретное воплощение Единого и универсальная форма медиа­ции с трансцендентным.

Обращаясь к самым ранним эпохам мировой истории, мы обнару­живаем всеобщий и универсальный характер родовых отношений. Можно сказать, что родовая система — наследие природы. В рамках родовой системы организации человеческого общества отрабатываются модели социальности, присущие ульевым конгломератам. (Характерно, что идеологи архаической реставрации говорят о “роевом начале” и “традициях роевой жизни”.)

Каковы значимые признаки родовой системы? Прежде всего, наде­ление самого рода чертами субъектности. Род есть единствен­ный субъект, субъект по преимуществу. Далее, осознание каждого отдельно взятого члена рода только как элемента родового целого (фунда­ментальная несамодостаточность и несамостоятельность отдельно взятого человека). И, наконец, патриархальная иерархия, как структура, оформляющая родовое целое.

Далее следует упомянуть императивную нормативность функции продолжения рода. Продолжение рода утверждается как первый и не­преложный закон существования. Наделение рода чертами субъектности и партисипация к роду есть архаическая форма трансцендирования. Непрерывная цепь рода экзистенциально-духовным образом связывает время трансцендентное (рай первозданный как мифическое время первопредков) с актуальной реальностью (раем потерянным) и позволяет реализовать соответствующие партисипационные интенции. Партисипация к роду осуществляется на основе природной животно-виталистической связи. Это пуповина оптической связи с природным универсумом, разрыв которой длился тысячелетиями, а память о кото­рой образует один из самых глубинных и не размываемых до конца слоев ментальности.

Для родовой системы в высшей степени характерны как культ предков или его атавистические формы, так и предзаданная функцио­нальность и отсутствие свободы человека. (В этой связи вспоминается опубликованное в эпоху перестройки письмо в газету, автор которого — человек традиционных ориентации — чеканно формулирует следующий принцип: “каждый мальчик — будущий солдат, каждая девочка — мать солдата”.) Поведение и предел возможностей человека, его статус предзаданы полом, возрастом, социальной ролью, предписанными социаль­ными функциями. Человек максимально, предельно регламентирован.

К примеру, социологические опросы, проводившиеся в 70-е гг., по­казали, что с точки зрения сельских жителей в кино или в клуб приста­ло ходить одинокой, не вступившей в брак молодежи. Сам же клуб осмысливается через призму традиционных, а потому легитимных в об­щественном мнении, предматримониальных гулянок. Допустимы гу­лянки молодых семейных пар до рождения ребенка. Что же касается женщины после тридцати лет, то ей пристало сидеть дома и заниматься хозяйством.

Такой конфигурации ментальности соответствует синкретизм как безусловно доминирующее системное качество. Отметим, что патриар­хальная иерархия есть не что иное, как первая форма преодоления, вы­хода из синкрезиса и структурирования автономизующихся смыслов, в то время как смысловые пласты, лежащие за пределами указанной иерар­хии, пребывают в гораздо более синкретизованном состоянии. Из этого, по нашему убеждению, и вытекает политеистический характер религиоз­ных представлений родового индивида. Культ предков, культ отца выс­тупает стержневой доминантой религиозного трансцендирования, то есть зоной, максимально отрефлектированной и выделенной из синкрезиса. Все же остальное пространство более синкретично и более отчуждено. Оно населено разнообразными запредельными существами, чье воздей­ствие непреодолимо и непредсказуемо. Более того, как свидетельствуют конкретные исследования, степень враждебности и непредсказуемости духов прямо пропорциональна их топологическому соотнесению с воп­лощающим родовую субстанцию центром. А. К. Байбурин отмечает интересную закономерность: движение от домового к дворовому, баннику, овиннику, лешему показывает, что ближние духовные сущности (домовой) понимаются как добрые, расположенные к хозяевам и предсказуемые. Однако по мере движения от центра родового космоса, воплощенного в доме, нарастает враждебность и непредсказуемость запре­дельных сущностей, которыми архаическое сознание населяет космос[lxxix].

Индивидское сознание живо как база, которая актуализуется в момент деструкции надстроенных над ней слоев культурного опыта. Речь идет не только о многочисленных атавистических формах, когда глава государства называется “отцом нации”. Родовая система мировидения может вновь стать доминирующей. Деструкция государствен­ных институтов и соответствующих форм социализации автоматически освобождает пространство для реставрации патриархальных отноше­ний. В этой связи стоит вспомнить о том, что сегодня на Северном Кав­казе и в Средней Азии восстанавливается патриархальное рабство.

Вообще говоря, процессы актуализации предшествующего культур­ного опыта в момент деструкции надстроенных слоев носят универ­сальный характер. В этой связи позволительно указать на принцип обра­тимости историко-культурной эволюции. Действие этого принципа состоит в том, что в психике культурного субъекта хранятся основные модели поведения, стадиально предшествующие актуальной для него исторической ситуации. В ситуациях деструкции эти принципы, моде­ли и интенции актуализуются в тех или иных формах. Полная обрати­мость никогда, разумеется, не достигается, но актуализация самых раз­нообразных пластов социокультурного опыта, представлений, навыков и технологий создает причудливую амальгаму с феноменами стадиаль­но последующими.

Принцип обратимости можно рассматривать в связи с заявленным выше принципом единства онто-, фило- и кулътурогенеза, в соответ­ствии с которым человек, проходя путь от ребенка к взрослому, в разных формах проходит основные стадии историко-культурного развития.

Наконец, как под принципом обратимости, так и под принципом указанного единства лежит единый закон формирования структур куль­туры, в соответствии с которым последующие пласты культурного опыта (стадии развития человека) нарастают послойно, располагаясь поверх предшествующих. Новые структуры оттесняют предшествующие, дезактуализуют их, иногда частично используют, трансформируя, но никогда не уничтожают полностью. Этот вывод находит свое подтверждение, в частности, в таких феноменах, как патологическая атавистичность — инцест, людоедство и т. д. Поскольку структуры прошлого не исчезают, а лишь сублимируются, в случаях деструкции актуальной культуры — неважно, социогенной или психогенной, — они “выплывают на поверхность” и актуализуются в новых условиях. Именно в этой связи следует рассматривать современное неоязычество. Сегодняшний индивид од­новременно свободно верит в Христа, в НЛО, в астрологический фатум, в карму, в черную магию и неизвестно во что еще. Главное — во всё понемножку, но, в отличие от язычника древнего, ни во что серьёзно.

Скажем еще, что патриархальная иерархия — с одной стороны, вещь в высшей степени характерная и органичная для родовой систе­мы, но, с другой, именно она и стала паттерном, на основе которого сфор­мировалось новое качество. Принцип иерархии как таковой отрицает синкрезис. Пока не существует иерархии — нет человека. Сам процесс иерархизации с необходимостью расчленяет синкрезис. Так мы еще раз сталкиваемся с непреодолимой диалектикой самоорганизации. Исходя из этого, главным показателем культурной динамики или фактором, ее детерминирующим, является характер соотношения процесса смысло­вой иерархизации отпадающих от синкрезиса феноменов с центростре­мительными силами синкретического целого. Для цивилизации инди­вида эта динамика была предельно замедленной. Тем не менее она присутствовала. Длительность описываемых процессов чрезвычайно велика, а ситуация размыта. Процесс растворяет в себе событие. Поэто­му органической чертой индивида является его неизбывный, глубочай­ший традиционализм (инертность, ориентация на простое воспроизводст­во в широком понимании). Отсюда, в частности, прецедентное мышление, сохраняющееся в цивилизациях, где синкрезис остаётся функциониро­вать как единая оболочка, скрепляющая системное качество (например, Китай).

Мы полагаем, что первичным импульсом к дивергенции культур­ных функций, расслаивавших гомогенность первобытной общины, было проявление априорных первотектональных ролевых сценариев: демиург, трикстер, богиня-мать, культурный герой. Напомним, что по нашему убеждению, эти первотектональные модели типов социокультурной ак­тивности эйдетически предсуществуют всему необозримому ряду их позднейших вариаций.

Существенным свойством родового человека является его ориен­тированность на группу, которая выступает для него заместителем рода. Родовой человек переживает все и всяческие формы социальности как родовые, а любые общности, группы и коллективы, с которыми ему при­ходится общаться, суть для него модальности рода. Другой формы вписания себя в социальную целостность он не знает и не принимает.

В этом месте наших рассуждении естественно возникает тема собор­ности как атавизма ритуала, создающего гомогенное психологическое поле и обеспечивающее растворение человека в общинном теле. В рам­ках соборного действа (моделью которого является традиционный сель­ский сход) решение конкретной проблемы приходит стихийно, как ре­зультат ритуализованного группового действия, имеющего форму прения[lxxx]. Смысл происходящего не в установлении истины в ходе дискуссивных процедур, а в нерефлектированном поиске доминирующей точки зрения по данному вопросу, которая стихийно выделяется на фоне общего эмоционального возбуждения, вызванного неизбежным конфликтом позиций и интересов. В момент, когда одна из точек зрения заявляет себя как преобладающая, все лавинообразно присоединяются к ней, партисипируясь таким образом к Роду.

В рефлексах поведения на сельском сходе коренится недав­няя практика единогласного голосования на бесчисленных со­браниях трудовых коллективов. Под конец советской эры голо­сование, превратившееся в чистый ритуал, ничего не значило и никаких последствий для голосовавших не несло. И тем не ме­нее оставалось стойко единогласным.

Глубинное смысловое ядро ритуала схода носит космогонический характер и предполагает:

1) фазу хаотизации — разрушение родовой целостности, а значит и космоса, через зримый конфликт позиций;

2) пик противостояния — временное падение Рода; когда проти­востояние позиций, а значит и священный ужас перед распа­дом космического порядка, достигают предела;

3) воскрешение Рода (восстановление космического порядка, побе­да единства) — на фоне предельной аффективности формули­руется доминирующая позиция, приобщаясь к которой, участ­ники мирского действа восстанавливают космос.

С точки зрения каждого конкретного участника схода решение приходит извне. В то же время это решение оказывается оптимальным с позиций традиционных представлений и интересов большей части схо­да. Оно удовлетворяет большинство архаического коллектива, а осталь­ными принимается как непреложное (как гласила крестьянская пословица XIX века, “с миром не поспоришь”). Обращаясь к мирскому сходу (он же соборное действо), мы сталкиваемся с созданием коллек­тивного субъекта, общего энергетического тела, снятием выбора как инди­видуального акта и индивидуального воления и, наконец, с коллектив­ным волевым наитием.

Дата добавления: 2015-05-09