Философия и Социология права 32 страница

Ясно, что понятие права, получаемое этим путем сторонниками применения юридико-догматического метода для решения проблем общей теории права, не дает подлинного научного знания о том, что такое право. Такое понятие имеет значение лишь формально логической сводки более или менее полно подобранного и так или иначе сгруппированного чисто описательного материала, относящегося к праву. Несмотря на это, ученые, вырабатывающие понятие права юридико-догматическим методом, обыкновенно считают, что они определяют подлинное существо права и даже вскрывают необходимо присущие ему свойства.

В нашей научной литературе по общей теории права типичными в этом отношении являются рассуждения Г.Ф. Шершеневича, который, как мы установили выше, ориентирует все познание права на догматической юриспруденции. Наиболее ясно вырисовывается метод получения им своего понятия права в первом его исследовании по общей теории права – «Определение понятия о праве». Здесь особенно поражает соответствие между задачей, которую он себе ставит, и теми приемами мышления, при помощи которых он стремится разрешить эту задачу. В дальнейших своих работах по общей теории права Г.Ф. Шершеневич остается верен раз избранным им принципам научного познания права. Но в них тот путь, которым он приходит к своему понятию права, несколько замаскирован, так как, приступая к ним, он уже обладал этим понятием.

Свою задачу Г.Ф. Шершеневич формулирует следующим образом: «Главная задача состоит в том, чтобы найти тот существенный признак, который всегда и необходимо присущ праву»[12]. Истинный смысл формулированной здесь задачи особенно определенно выступает в связи с дополнительными объяснениями Г.Ф. Шершеневича относительно преследуемой им научной цели. Раньше он говорит, что «только уяснение понятия о сущности права способно создать твердую почву под ногами юриста», а в заключение этого параграфа заявляет: «Мы должны установить такое понятие о праве, которое было бы применимо не только к современным государствам, но и ко всем ранее существовавшим обществам, которое осталось бы неизменным для всякого времени и места, несмотря на разнообразие его содержания»[13]. На основании всех этих заявлений Г.Ф. Шершеневича мы должны придти к заключению, что он действительно стремится вскрыть в своем исследовании «существо права» или его «существенное свойство», которое «всегда необходимо присуще праву» и «остается неизменным для всякого времени и места», и выразить это существо в определенном понятии. Следовательно, мы вправе ожидать, что его определение понятия права даст сводку подлинно научного знания о праве.

Предыдущий | Оглавление | Следующий

[1] Часть этого очерка в другой обработке была напечатана в виде статьи в «Юридических записках». Ярославль, 1913, кн. III.

[2] Ср.: Grasserie R. de la. Les principes sociologiques du droit civil. Pans, 1906. P. 140-143; Grasserie R. de la. Les principes sociologiques du droit public. Paris, 1911. P. 7.

[3] Ср.: Таль Л. С. Проблема власти над человеком в гражданском праве // Юридический вестник. М., 1913. Кн. III. С. 103 и сл.

[4] Положение этого вопроса в науке о государстве с исчерпывающей полнотой рассмотрено в исследовании Н. И. Палиенко «Суверенитет. Историческое развитие идеи суверенитета и ее правовое значение» (Ярославль, 1903). Это исследование не только заключает в себе попытку самостоятельно решить исследуемый вопрос, но и превосходно осведомляет о всех других решениях его. С нашей точки зрения, в этом исследовании особенно ценно то, что автор не ограничивается передачей заключительных результатов, к которым приходили те или иные исследователи, а останавливается и на том пути, которым они шли. Таким образом он вскрывает и методы их исследований. Сам автор приходит к заключению, что суверенитет есть неотъемлемое свойство государственной власти.

[5] Sigwart Chr. Logik. 2 Aufl. Bd. II. S. 215, 231 ff. (русск. пер. – СПб., 1908. Т. И. С. 186, 200 и сл.).

[6] Часто считают наиболее существенной составной частью юридико-догматического метода силлогизм и дедукцию. Но последние образуют дальнейшую стадию в развитии этого метода. Ведь и силлогизм, и дедукция предполагают уже наличность понятий. Конечно, при современном уровне разработки гражданского права цивилисты могут брать отдельные гражданско-правовые понятия и даже их систему как готовые. Тогда им, действительно, больше приходится применять силлогизм и дедукцию, чем индукцию, обобщение и классификацию.

[7] Ср.: Коркунов Н.М. 1) Сборник статей. СПб., 1898. С. 11 и сл., 62. 2) Лекции по общей теории права. Изд. 7-е. СПб., 1907. С. 354; Шершеневич Г.Ф. 1) Задачи и методы гражданского правоведения. Казань, 1898. С. 17; 2) Курс гражданского права. Казань, 1901. С. 92; 3) Общая теория права. М., 1912. С. 775 и сл.; Васьковский Е.В. Цивилистическая методология. Часть I: Учение о толковании и применении гражданских законов. Одесса, 1901. С. 316 и сл.

[8] См. выше, с. 231.

[9] Schutze. Die Stellund der Rechtsphilosophie zur pozitiven Rechtswissenschaft // Zeitschr. fur priv. u. offentl. Recht der Gegenwart. Bd. VI (1879). В этой статье подвергнут критике взгляд А. Меркеля на философию права, развитый в вышеназванной его статье.

[10] См. выше, с. 226 и сл., 232 и сл.

[11] Теперь уже и позитивисты не отождествляют общую теорию права и философию права по их содержанию. Такой последовательный позитивист как Г.Ф. Шершеневич считает общую теорию права лишь одной частью философии права, наряду с которой он ставит две другие части – историю философии права и политику права. Ср.: Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. С. 24. К сожалению, он не успел довести своего плана до конца и не дал цельной позитивистской философии права.

[12] Шершеневич Г.Ф. Определение понятия о праве. Казань, 1896. С. 7 (подчеркнуто нами). Ср.: Шершеневич Г. Ф. Курс гражданского права. Казань, 1901. С. 4. Первая часть этого курса состоит из почти дословной перепечатки вышеназванного исследования.

[13] Там же. С. 2, 9. Ср.: Шершеневич Г.Ф. Курс... С. 5 (подчеркнуто везде нами). Предыдущий | Оглавление | Следующий

Такое действительно научное определение понятия права может быть получено только в результате соответственного исследования. Не подлежит сомнению, что в праве мы имеем дело не с чисто философскими, хотя бы с чисто этическими или чисто логическими, отношениями и не с отношениями математическими, а с известным реальным явлением. Поэтому ему не могут быть присущи те или иные необходимые свойства, всегда и везде остающиеся неизменными априорно, т.е. уже в силу самого его понятия. Г.Ф. Шершеневич, безусловно отвергающий идею естественного права, которой свойствен известный этический и логический априоризм, конечно, особенно настаивает на том, что относится к миру реальных явлений. Но всякому реальному явлению то или иное свойство присуще необходимо и обладает известною безвременностью только в том случае, если оно обусловлено или причинно, или телеологически. Следовательно, для того чтобы найти «существенное свойство» права, которое «всегда и необходимо присуще ему» и «остается неизменным во всякое время и во всяком месте», Г.Ф. Шершеневич, казалось, должен был бы исследовать те причинные или телеологические отношения, которые действуют в праве и определяют его существо. Ведь ясно, что праву всегда и необходимо присуще только то, что или в силу причинной, или в силу телеологической зависимости делает право правом. Вместо этого, однако,

Г.Ф. Шершеневич стремится разрешить поставленную им себе научную задачу исключительно путем чисто логического анализа формальных обобщений и классификационных подразделений. Как догматик, интересующийся главным образом применением правовых норм, он устанавливает, что право состоит из норм. Поэтому прежде всего он вырабатывает общее понятие нормы. Так как, однако, это понятие оказывается чрезмерно широким, то, произведя анализ содержания различных норм, он затем ограничивает его и переходит от понятия нормы вообще к понятию социальной нормы. Когда он таким образом получает понятие социальной нормы, то, он, по-видимому, считает свою научную задачу наполовину разрешенной и потому признает возможным уже иначе формулировать ее. По его словам, «социальные нормы, определяющие поведение человека в отношении других лиц, имеют столько общих черт, что могут образовать родовое понятие. В состав этого родового понятия, как вид, входят правовые нормы, которые составляют предмет нашего исследования. Задача наша сводится, следовательно, к отысканию видового признака правовых норм»[1]. Очевидно, Г.Ф. Шершеневич думает, что когда он сводит задачу – установить существенный признак права, присущий ему всегда и необходимо, – к задаче выработать родовое понятие социальных норм и отыскать видовой признак, отличающий правовые нормы от других видов социальных норм, то он научно правильно решает поставленную им себе задачу. В действительности, однако, он подменяет в этом случае одну научную задачу совершенно другой. Ведь сущность реального явления не может быть определена лишь путем формально-логического анализа и обобщения фактов, составляющих это явление. Этим путем мы можем более или менее удачно распределить явления на группы и классы, но отнюдь не познать их сущность. Г.Ф. Шершеневич, однако, настолько проникнут приемами мышления, вырабатываемыми догматической юриспруденцией, что видит в них единственное орудие и для решения вопросов общей теории права. Он даже специально рекомендует свое определение понятия права как чисто формально-логическое, совсем не замечая того, что в такой характеристике заключается признание лишь очень незначительной научной ценности за всем его теоретическим построением. Так, найдя в конце концов искомый им видовой признак правовых норм и дав свое определение понятия права, он в особом примечании заявляет: «Предлагаемое определение понятия о праве отвечает основным требованиям, предъявляемым логикой к каждому определению: definitio fit per genus et differentiam»[2] [Определение состоит из указания рода и его отличительных признаков (лат.).]. Конечно, пока мы будем оставаться в пределах формальной логики, мы можем утверждать, что всякое определение должно заключаться в том, чтобы были установлены родовой признак и видовое отличие. В Средние века, когда единственное орудие научного познания состояло в формально-логических приемах мышления, это правило для образования понятий было применимо ко всем понятиям без исключения. Тогда благодаря схоластам – великим и несравненным мастерам формальной логики – и получила всеобщее признание вышеприведенная латинская формула. Но с тех пор как в Новые века появилось теоретическое естествознание, за этой формулой сохранилось крайне ограниченное значение[3]. Теперь она применима только в описательных науках, вырабатывающих классификационные понятия, каковыми среди естественно-научных дисциплин являются ботаника и зоология. Напротив, в теоретическом естествознании, устанавливающем то, что совершается необходимо, всякое определение понятия основано

на том или ином причинном соотношении[4]. Так, например, истинно научное определение понятия тяготения вполне тождественно с законом тяготения[5]. Определение это гласит: тяготение есть свойство тел притягивать друг друга прямо пропорционально своей массе и обратно пропорционально расстоянию. Мы видим, что в этом определении не указан ни род, к которому принадлежит тяготение, ни его видовое отличие. Но, несмотря на это, в нем выражено подлинно научное знание существа тяготения. Конечно, мы можем дать и такое определение понятия тяготения, которое будет составлено согласно с вышеприведенной латинской формулой. Тогда мы должны будем сказать, что тяготение есть вид энергии, проявляющийся не во внутреннем состоянии тел, а в их внешних движениях, именно в их стремлении падать друг на друга. В этом определении указан и род (энергия вообще), и вид (известная форма ее), в нем тяготение не названо свойством «притягивать», т.е. в определении не повторено определяемое, следовательно, в формально-логическом отношении оно совершеннее первого. Но оно представляет из себя лишь обобщение и сводку описательного материала, касающегося тяготения. Существо тяготения оставлено им в стороне, и потому его научное значение очень невелико. Так же точно и определение понятия права, полученное Г.Ф. Шершеневичем. при помощи формально-логической обработки известной стороны правовых явлений, не заключает в себе подлинно научного знания о праве.

То перенесение юридико-догматического метода в общую теорию права, которое Г.Ф. Шершеневич практиковал, так сказать, эмпирически, в силу привычки мыслить юридико-догматически, Л.И. Петражицкий возвел в теоретическую систему. Впрочем, по своей первоначальной специальности Л.И. Петражицкий также цивилист-догматик; когда он затем от догматической юриспруденции перешел к разработке общей теории права, он, несомненно, принес с собою уже прочные навыки юридико-догматического мышления. Эти навыки мышления он обобщил и возвел в непререкаемые принципы. В своих методологических исследованиях он рекомендует в качестве главного средства для того, чтобы научно познавать предметы и явления, образование правильных классов и, как он выражается, «классовых понятий». Вопрос о надлежащих методах для выработки таких классов и «классовых понятий» стоит в центре его методологических интересов[6]. Адекватную научную классификацию, обусловленную не лингвистическими соображениями, а верно избранными отличительными признаками тех предметов и явлений, которые составляют объект науки, он считает исходной точкой и основанием правильно построенной науки[7]. Наконец, свое преклонение перед научной классификацией и возведение ее в универсальный метод научного познания он доводит до того, что научные теории он считает «классовыми теориями», а правильно построенные науки называет «классовыми науками»[8].

Но соблюдая в этом вопросе строгую справедливость, надо признать, что Л.И. Петражицкий, примкнув к тем ученым, которые считают право психическим явлением, постарался в то же время подвергнуть действительному исследованию психо-правовые переживания. Правда, и здесь он сосредоточил сперва все свое внимание на том, чтобы установить новую классификацию психических явлений. Однако постепенно он начал включать в свое исследование и ту сторону правовых явлений, которую он называет «причинными свойствами права». За последнее время под влиянием различных возражений со стороны критиков, опровергавших его теорию, он стал еще больше выдвигать в качестве своей задачи исследование причинных соотношений, действующих в праве и обусловливающих его существо[9]. Этим путем он возвращается, как мы отметили выше, к лучшим традициям русской научной мысли в области общей теории права, идущим от С.А. Муромцева. Энергично принявшись за разработку психологической теории права, Л.И. Петражицкий должен был стать в резкую оппозицию к представителям догматической юриспруденции и подверг жестокой критике их теории[10]. Но поскольку эта критика относилась к методам догматической юриспруденции, она касалась только частностей, иногда даже отдельных извращений, а не существа этого метода. Так, Л.И. Петражицкий обратил очень большое внимание на пристрастие некоторых юристов-догматиков к словесным определениям, напрасно, однако, приписав этот грех всем юристам без исключения. Он указал также на неблагоприятные последствия того, что вся научная юридическая мысль часто оказывается подчиненной соображениям, вызванным требованиями, предъявляемыми практикой, но упустил из виду, что для догматической юриспруденции эти соображения обязательны и здесь они играют руководящую и обусловливающую роль даже в методологическом отношении. Вообще вопрос о различии методов, свойственных отдельным дисциплинам науки о праве, ему чужд: он не видит того, что те методы, которые безусловно обязательны для догматической юриспруденции, непригодны для общей теории права, и наоборот; он не замечает, что догматическая юриспруденция – наука описательно-классификационная, а общая теория права – объяснительно-теоретическая.

Выше мы выяснили, что путем простых формально-логических обобщений и классификаций, не опирающихся на причинные соотношения, нельзя установить ничего безусловно необходимого[11]. Все классы, рубрики и подразделения, полученные этим путем, всегда будут иметь лишь условное и относительное значение. Но ученые, применяющие для решения вопросов общей теории права методы формально-логических обобщений и подразделений, т.е. видящие свою задачу в классификации явлений, верят в безусловную непререкаемость и общезначимость получаемых ими результатов. Поэтому они заявляют притязание на то, чтобы установленная ими классификация была верховной законодательницей, окончательно определяющей смысл и сущность исследуемых ими явлений. Так, если мы опять обратимся к вышеназванному исследованию Г.Ф. Шершеневича, то увидим, что в заключительном параграфе его, озаглавленном «Результаты и выводы», он заявляет: «С точки зрения полученного нами понятия о юридической норме нам приходится неизбежно исключить из области права некоторые нормы, обыкновенно признаваемые юридическими. Необходимо сократить слишком широко распространившуюся область юридических понятий, потому что в дей-

ствительности область права уже, нежели обыкновенно думают. Право часто приписывает себе то, что на самом деле создается моралью не так заметно для глаза, но зато гораздо прочнее»[12]. Итак, «право приписывает себе одно», а установленные Г.Ф. Шершеневичем рубрики с родовыми и видовыми отличительными признаками предписывают совсем другое. Но так как Г.Ф. Шершеневич требует, чтобы за его чисто классификационными рубриками было признано непререкаемое значение, то из области права должно быть исключено все то, что «право приписывает себе» без согласия с этими рубриками, т.е. большая часть государственного, международного и церковного права. Так же точно Л.И. Петражицкий, следуя тому же методу, как и Г.Ф. Шершеневич, но придя к противоположному выводу, заявляет: «Наши классы гораздо более обширны, наши классовые понятия обнимают гораздо больше, чем то, что юристы признают (называют) правом». И далее в ответ на некоторые указания возражавших ему авторов, что и нравственные явления обладают установленным им для права отличительным признаком, он говорит: «Все то, что имеет императивно-атрибутивную природу, по установленной классификации следует относить к соответственному классу, таков именно смысл научной классификации (в отличие от словотолковательных определений)»[13]. Из этих слов ясно, что Л.И. Петражицкий видит «смысл научной классификации» в том, чтобы за его классификацией было признано безусловное и непреложное значение, хотя она получена путем лишь формально-логических обобщений и подразделений. Но эта классификация требует, чтобы в область права были включены также «детское право», «любовное право», «разбойничье право», «галлюцинационное право» и т.д.; следовательно, они и являются правом. Каждый из теоретиков, вырабатывающих подобные классификационные системы, настаивает на том, что его выводам относительно причисления к праву той или иной совокупности явлений присуще объективное и общеобязательное значение. На самом деле, однако, все рубрики и классы, устанавливаемые классификационным методом, т.е. посредством формально-логических обобщений и подразделений, имеют лишь условное и относительное значение. Поэтому и выводы из них не заключают в себе ничего безусловного. Значение их чисто терминологическое: они предписывают в случае принятия тех или иных предпосылок употреблять термин «право» только в соответственном смысле. Так, если мы примем классификацию Г.Ф. Шершеневича, то мы должны применять термин «право» только к тем явлениям, которые признаются правовыми с точки зрения гражданско-правовой и уголовно-правовой догматики. Напротив, если мы примем классификацию Л. И. Петражицкого, то мы должны применять термин «право» ко всей обширной области правовой психики.

Открыв исключительно терминологическое значение тех выводов, которые извлекаются из рассматриваемых нами классификационных систем, мы не можем не обратить внимание на то, что это открытие приобретает особый интерес в применении к теории Л. И. Петражицкого. Все свои методологические рассуждения Л.И. Петражицкий концентрирует на обвинениях всех «юристов» в том, что они вырабатывают свои понятия, основываясь на «привычном словоупотреблении» и руководствуясь им. Этому способу вырабатывать понятия он противопоставляет свой, при котором получаются не лингвистические, а реальные классы явлений.

Ввиду, однако, того, что устанавливаемые рекомендуемым им способом подразделения имеют, как мы выяснили, условное и относительное значение, требование применять те или иные обозначения для этих классов приводит лишь к образованию более или менее систематической терминологии, которая, однако, покоится на слабом теоретическом основании и потому малоустойчива. Л.И. Петражицкий сам близко подходит к этому терминологическому вопросу. О мотивах, заставивших его выбрать термины «право» и «нравственность» для обозначения двух выработанных им классов психо-этических переживаний, он говорит: «Вместо образования новых имен для образованных нами двух классов этических явлений мы предпочли заимствовать существующие и в общенародном языке (хотя и не в профессионально-юридическом словоупотреблении), вообще, так применяемые слова («право» и «нравственность»), что имеет приблизительное совпадение. Если кто не согласен с избранием в качестве терминов этих слов, а считает более подходящими иные какие-либо термины, то возможно обсуждение этого вопроса»[14]. Но затем Л.И. Петражицкий спешит устранить всякое предположение относительно того, что в результате его построения, поскольку оно отмежевывает право от не-права, получается известная система терминов. Здесь, как и на всем протяжении своих работ, он неизменно уверяет, что именно его классификация безошибочно устанавливает, что такое право, и только его методы дают подлинное научное знание о праве. Его последователи с таким же точно упорством не хотят признать, что поскольку работы их руководителя заключают в себе действительные исследования, эти работы созидают знание о правовой психике, а не о праве. Напротив, они настаивают на том, что право и есть правовая психика, а правовая психика и есть право. Это печальное недоразумение происходит от того, что Л.И. Петражицкий не исследовал, как мы указали выше, вопроса о номинальных и реальных определениях во всем объеме, т.е. хотя бы так, как он разработан в современной логике. В частности, взяв на себя роль борца против словесных определений, он в значительной мере вследствие своего увлечения полемикой заинтересовался этим вопросом крайне односторонне и проанализировал только один вид номинальных определений[15]. Он принял во внимание только тот случай, когда исследователь исходит из обычного словоупотребления и на основании его вырабатывает определение. Но он совсем упустил из виду тот случай, когда исследователь, применяя формально-логические методы, обобщает и классифицирует сами явления; получаемые им при этом группировки и подразделения имеют, конечно, лишь условное значение; будучи, однако, результатом вполне правильных в формально-логическом отношении приемов мышления, они могут привести к упорядочению и систематизации терминологии; в качестве непременного условия для этого требуется, чтобы исследователь верно оценивал характер своей работы и не стремился выдать ее за исследование самого существа явлений. В том и другом случае мы будем иметь номинальное, а не реальное определение. Но в первом случае слово является исходной стадией формально-логического исследования, во втором оно – его заключительная стадия. Первое может быть названо словесным определением, второе – формально-логическим или терминологическим.

Если мы в заключение выделим основную мысль произведенного нами выше методологического анализа, то должны будем сказать, что проблемы общей теории права нельзя решать при помощи юридико-догматического метода, т.е. посредством формально-логических обобщений и подразделений. Для решения их мы должны не классифицировать явления, а определять в высшей степени сложное и многообразное существо их. Поэтому, например, право отнюдь нельзя определить, указав то или иное его отличие от нравственности и бытовых обычаев[16]. Для этого необходимо исследовать социальную, государственно-организационную, психическую и нормативно-идеологическую природу его. Научные знания, полученные этим путем, можно затем свести к формально-логическим определениям. Эти определения, однако, будут иметь в виду не отличие права от других сходных с ним явлений и не место его среди них при их классификации, а существенные свойства самого права. Иными словами, это будут не описательно-классификационные, а реально объяснительные определения.

Приблизительно те же явления методологической путаницы, которые мы вскрыли в науке о праве, характеризуют и современное состояние науки о государстве. Здесь мы также обнаруживаем отсутствие точной дифференциации между отдельными дисциплинами, составляющими науку о государстве, и методологическое засилие более разработанной из них по отношению к менее разработанным. Своеобразие положения, создавшегося в науке о государстве, объясняется тем, что строго догматическая разработка государственного права есть явление сравнительно недавнего времени. Только во второй половине XIX столетия величественное научное здание догматической юриспруденции, созданное в течение двух тысяч лет, обогатилось достойной его пристройкой в виде догматического государственного права[17]. Но те успехи и триумфы, которые естественно выпали на долю разработки проблем государственного права при помощи юридико-догматического метода, привели к тому, что юридико-догматический метод приобрел до некоторой степени значение универсального метода для научного познания государственных явлений. Правда, сравнительная новизна широкого и систематического применения юридико-догматического метода к этой области права побуждала критически обосновывать это применение и оценивать значение самого метода. При этом, конечно, возникал также вопрос о необходимости отмежевать границы, в которых применение этого метода законно. Однако представленные до сих пор решения этого последнего вопроса далеко нельзя признать удовлетворительными.

Так, двое из наиболее выдающихся немецких государствоведов, О. Гирке и Г. Еллинек, подвергнувшие теоретическому анализу юридико-догматический метод и его значение для изучения государства, не только ограничивали сферу применения этого метода проблемами государственного права, но и стремились выяснить способы научного изучения тех государственных явлений, которые не подлежат юридико-догматической разработке. При решении этих задач каждый из них пошел по собственному пути. О. Гирке, извлекший из забвения сочинения государствоведа начала XVII столетия Иоанна Альтузия, подверг исследованию «естественно-правовые государственные теории» и оценил положительные стороны применявшегося в них метода[18]. Не будучи, однако, сторонником естественного права и являясь в первый период своей научной деятельности по преимуществу юристом-историком, он стремится соединить научно правомерные и жизнеспособные элементы естественно-правового метода с историзмом XIX столетия и догматикой положительного права. Поэтому О. Гирке в своем полагающем грань исследовании по методологии науки о государстве, которое он связывает с анализом и оценкой государственно-правовых теорий П. Лабанда, рекомендует дополнять юридический метод философским и историческим[19]. Но применять эти методы О. Гирке предлагает одновременно, т.е. он проповедует синкретизм методов[20], против которого при современном состоянии наук о праве и государстве надо наиболее энергично бороться. К тому же, несмотря на свою поразительную литературно-научную продуктивность, он не дал исследования по государственному праву, которое было бы построено указанным им способом с применением рекомендуемых им методов.

В противоположность О. Гирке, Г. Еллинек всю жизнь настаивал на строгом разграничении методов. Придавая первостепенное значение юридическому методу для научного познания правовых явлений, он неустанно требовал, чтобы его сохраняли в чистоте. Поэтому за ним нельзя не признать большой заслуги в отшлифовке этого метода, поскольку он применяется к решению проблем государственного права. Но под юридическим методом он подразумевал не только юридико-догматический метод, а вообще метод строгой изоляции юридических явлений и очищения их от всех неюридических элементов. Так как он считал нужным употреблять этот метод при исследовании всех вообще правовых явле-

ний, то, следовательно, он признавал его и методом общей теории права. Важнее всего, однако, то, что теоретически он выяснял значение только юридического метода, не подвергая в сколько-нибудь широких размерах параллельному анализу другие методы. Это и отразилось неблагоприятно на методологической структуре его «Общего учения о государстве». В этой книге проведено двучленное деление научного изучения государства, причем «общему и правовому учению о государстве» противопоставлено «общее социальное учение о государстве». Из этих двух частей, однако, теоретически обоснованы задача и метод только правового учения о государстве. Напротив, содержание «социального учения о государстве» определилось совершенно случайно: к нему отнесено все то, что не составляет предмета «правового изучения государства» и «предварительных изысканий»[21]. Таким образом, оказалось, что значительная часть проблем, которые рассматриваются Г. Еллинеком под видом социального учения о государстве, как, например, проблемы о существе государства, в действительности относятся к философскому учению о государстве[22]. Только проблемы о возникновении и гибели государства и об исторических типах государства, которые также рассматриваются в этом отделе, должны быть причислены к социальному учению о государстве. Но, конечно, при такой невыдержанности границ социального учения о государстве те немногие замечания, которые Г. Еллинек посвящает методу и задаче его, лишены цельности и последовательности. В частности, вопрос о государственной власти Г. Еллинек целиком относит к правовому учению о государстве, притом он прямо сводит его к вопросу о «свойствах государственной власти». Таким образом, надо признать, что методологические изыскания и О. Гирке, и Г. Еллине-ка идут по правильному пути, поскольку ими устанавливается необходимость применения нескольких методов к научному познанию государства. Но нельзя согласиться с их характеристикой этих методов, с предложенным ими разграничением областей их применения и с устанавливаемым ими взаимодействием этих методов.

Дата добавления: 2015-05-31