Философия и Социология права 33 страница

К сожалению, однако, даже то немногое, что сделано О. Гирке и Г. Еллинеком для выяснения методологических свойств отдельных дисциплин науки о государстве, не только не подверглось дальнейшей разработке, но и мало воспринято представителями этой науки. В частности, большинство представителей науки государственного права считает, что метод догматической юриспруденции един и это – метод догматической юриспруденции. Это и отражается на решении вопроса о государственной власти, который под видом учения об одном из элементов государства обыкновенно причисляется к государственному праву. В науке государственного права господствует стремление решать вопрос о сущности государственной власти при помощи метода государственно-правовой догматики. Этот вопрос представители интересующей нас науки приравнивают к таким вопросам как классификация актов государственной власти на законы, указы, административные распоряжения и постановления. Они думают, что существо государственной власти будет определено, если будет найден характерный признак, который позволял бы отличать государственную власть от негосударственной. Поэтому на отыскание такого признака и направлены их усилия. Конечно,

нельзя отрицать, что классификация, устанавливающая отличительные признаки различных видов власти, представляет известную научную ценность. Но не надо забывать, что она по необходимости должна обладать лишь условным и относительным значением. Таким образом, ее роль по преимуществу терминологическая[23].

Напротив, очень ошибаются те, кто думает, что может быть найден такой отличительный признак государственной власти, который даст возможность окончательно и безошибочно устанавливать, обладает ли тот или иной союз государственной или негосударственной властью, т.е. представляет ли он из себя государство или нет. Ясно, что смотрящие так на решение этого вопроса исходят из того предположения, что при помощи юридико-догматического метода могут быть решены проблемы, относящиеся к существу явления. Здесь, следовательно, мы опять имеем дело с несоответствием средств поставленной цели. Научная цель в данном случае заключается в познании государственной власти, это вопрос о существе явления, а достичь этой цели предполагается при помощи методов, служащих классификацией явлений. Вопрос о существе государственной власти есть вопрос не государственно-правовой догматики, а общего учения о государстве. Решить этот вопрос мы сможем только тогда, когда наряду с юридико-догматическими исследованиями будут произведены историко-политические, социологические, психологические и философско-идеологические исследования, направленные на государственную власть и ее правовое выражение. Наметить в основных чертах характер и направление таких исследований и составляет нашу задачу.

Предыдущий | Оглавление | Следующий

[1] Там же. С. 24. Шершеневич Г.Ф. Курс... С. 17.

[2] Там же. С. 73, примеч.

[3] Ср. выше, с. 228 и сл.

[4] Вопрос о соотношении между причинным объяснением явлений и образованием понятий превосходно выяснен в исследовании: Volkelt Joh. Erfahrung und Denken, Kritische Grundlegung der Erkenntnistheorie. Leipzig, 1886. S. 370—390. Фолькельт называет понятия, основанные на установлении причинных соотношений, понятиями высшего порядка (hbherer Ordnung).

[5] По словам Г. Риккерта, «Der Begriff der Gravitation und das Gravitations-besets sind inhaltlich vbllig identisch, und eine Definition, die eine-Erscheinung diesem Begriff unterordnet, hat damit das Wesen derselben zum Ausdruck gebracht, sowiet dieses Wort in den empirischen Wissenschaften uberhaupt einen Sinn haben kann» [Понятие гравитации и закон гравитации по содержанию совершенно идентичны; и дефиниция <понятия>, и отдельные явления, охватываемые этим понятием, имеют ту же самую сущность, насколько это слово вообще имеет смысл в эмпирической науке (нем.).] (Rickert H. Zur Lehre von der Definition. 1888. S. 58).

[6] Петражицкий Л. И. 1) Введение в изучение права и нравственности. Изд. 2-е. С. 39, 69 и сл.; 2) Теория права и государства. Т. I. С. 83 и сл.

[7] Введение. С. 109; ср.: с. 3 и сл., 45 и сл. (Теория... Т. I. С. 130 и сл.).

[8] Введение. С. 114.

[9] Петражицкий Л. И. К вопросу о социальном идеале и возрождении естественного права // Юридический вестник. 1913. Кн. II. С. 10 и сл.

[10] Петражицкий Л.И. Теория... T.I. С. 231 и сл.

[11] Ср. выше, с. 230.

[12] Там же. С. 74; Курс... С. 38.

[13] Теория... С. 84, 133. В другом месте мы охарактеризовали эту черту в построениях наших современных теоретиков права как признание безусловной силы за силлогизмом, независимо от теоретико-познавательной значимости его предпосылок. См.: Юридический вестник. 1913. Кн. IV. С. 285.

[14] Теория... Т. I. С. 134 (изд. 2-е – о. 139). Нам приходится оставить на ответственности автора крайне небрежное отношение к русскому языку в вышеприведенной цитате.

[15] Ср.: Петражицкий Л. И. Введение в изучение права и нравственности. §§ 4-5; Приложение. С. 38-68, 97-109.

[16] Настаивая на том, что существо права не может быть познано при помощи юридико-догматического метода, мы не утверждаем чего-либо невысказанного и нового. Можно было бы подобрать целую коллекцию аналогичных мнений различных юристов. Так, О. Гирке в своем исследовании, опубликованном более тридцати лет тому назад, говорит: «Das Wesentliche im Recht 1st nun im Grunde kein Objekt mehr der eigentlichen Rechtswissenschaft. Sie mag es getrost einer Soziallehre uberlassen, deren letztes Wort die Statistik spricht. Sie selbst handelt ganz korrekt, wenn sie sich auf die Analyse der Form beschrankt und in der Vervollkommnung der Begriffstechnik Ersatz fur das Verlorene sucht» [Главное в праве то, что в основе ни одного его понятия не лежит подлинная наука о праве. Последняя спокойно предоставляет это социальной науке, в которой последнее слово принадлежит статистике. Она <наука о праве> поступает вполне корректно, когда ограничивается анализом формы и замену утраченного ею находит в усовершенствовании выработки понятий (нем.).] (Gierke O. Labands Staatsrecht und die deutsche Rechtswissenschaft // Schmollers Jahrbucher. Bd. 7 (1883). S. 1192). Мы стремимся только более отчетливо выяснить методологические выводы из тезиса, что «существенное в праве не есть, собственно говоря, объект подлинного правоведения». Выводы эти приводят к строгому методологическому противоположению общей теории права и догматической юриспруденции.

[17] Возникновение и постепенное развитие догматической разработки государственного права в предшествовавшие эпохи превосходно выяснены в трудах Ф. В. Тарановского. См.: Тарановский Ф. В. 1) Юридический метод в государственной науке. Очерк развития его в Германии. Историко-методологическое исследование. Варшава, 1904; 2) Догматика положительного государственного права во Франции при старом порядке. Юрьев, 1911.

[18] Gierke О. Johannes Althusius und die Entwicklung der naturrechtlichen Staatstheorien. Zweite durch Zusatze vermehrte Ausgabe. Breslau, 1902. (Erste Aufl. 1880). S. 316 ff., 365 ff.

[19] Так, относительно неразрывной связи юридического метода с историческим О. Гирке говорит: «Die "juristische Methode" muss zugleich durch und durch "historische Methode" sein, wenn sie den Anforderungen wirklicher Wissenchaft genugen soil. Hieruber herrscht ja auch seit den Siegen der historischen Rechtsschule kaum ein Streit» [«Юридический метод», чтобы удовлетворять требованиям строгой науки, должен быть и вполне «историческим методом». С тех пор, как победила историческая школа в праве, это требование представляется очевидным (нем.).]. С другой стороны, он требует, чтобы юридический метод восполнялся философским. По его словам: «Die "juristische Methode" bedarf aber, insofern sie den hochsten Aufgaben der Rechtswissenschaft gewachsen sein will, nicht bloss der historischen, sondern auch der philosophischen Betrachtungsweise. Bisher hat gerade die Staatsrechtslehre hieran am wenigsten gezweifelt. Sie hat sogar vielleicht des Guten zu viel getan, indem sie einerseits die Leistungsfahigkeit der Spekulationuberschatzte, andererseits die philosophischen Verallgemeinerungen mit Realitaten verwech-selte» [Тем не менее, юридический метод, поскольку он претендует на решение самых общих вопросов юриспруденции, необходимо дополнить не только историческим, но и философским методом. До сих пор этому требованию вполне удовлетворяло лишь общее учение о государстве. В этом смысле оно, может быть, даже переборщило, так как, с одной стороны, переоценивает возможности спекулятивного рассмотрения, а с другой, — путает философские обобщения с самой реальностью (нем.).]. Тут же он заявляет: «So wird doch fur immer ein wissenschaftliches Staatsrecht ohne philoso-phische Grundkegung undenkbar bleiben» [Становится очевидным, что наука о государственном праве не может обойтись без философского обоснования (нем.).] (Gierke O. Labands Staatsrecht und die deutsche Rechtswissenschaft// Schmollers Jahrbucher. Bd. 7. S. 1114, 1118). Ср.: Stoerk F. Methodik des offentlichen Rechts // Gninhuts Zeitschrift. Bd. XIII. S. 80 ff.

[20] Поэтому О. Гирке иногда проявляет склонность признавать юридический метод универсально-познавательным методом, что он в других случаях отрицает. Он, например, заявляет: «Wir werden daher in der Tat als echte und voile "juristische Methode" heute nur ein Verfahren anerkennen durfen, welches die Mohlichkeit gewahrt auf wissenshaftlichem Wege neben der Form die innere Substanz der Rechtsgedanken zu begreifen» [Итак, мы видим, что на сегодня заслуживает уважения лишь подлинный и всеобъемлющий исторический метод, который дает возможность понять не только форму, но и внутреннюю субстанцию правовой мысли (нем.).] (Ibid. S. 1113. Vrgl. 1191). Ср. противоположное мнение Гирке в примеч. на с. 257.

[21] Ср.: Jellinek G. Gesetz und Verordnung. Freiburg i. Br., 1887. S. 189ff.; Jellinek G. System der subjektiven offentlichen Rechte. Freiburg i. Br., 1892. S. 12 ff. (2 Aufl. – Tubingen, 1905. S. 12 ft); Jellinek G. Allgemeine Staatslehre. Berlin, 1900. S. 23 ff. (2 Aufl. – 1905. S. 24 ff.).

[22] Ср. мою программу по общей теории государства в сборнике «Программы для самообразования. Науки общественно-юридические» (М., 1913. С. 107 и сл.).

[23] По нашему глубокому убеждению, и окончательный вывод вышеназванного исследования Н. И. Палиенко о суверенитете имеет по преимуществу терминологическое значение. Ср.: Там же. С. 558—559, 563, 567. Впрочем, сам автор в своем более новом исследовании признал свой вывод лишенным теоретической бесспорности и счел нужным отказаться от него. См.: Палиенко Н.И. Учение о существе права и правовой связанности государства. Харьков, 1908. С. 312-313, 316-317. Наконец, идя далее по уже ранее намеченному пути, Н. И. Палиенко в еще более недавнем исследовании подверг критике единодержавие юридико-догматического метода в государственном праве и сделал попытку определить его границы. См.: Палиенко Н.И. Задачи и пределы юридического изучения государства и новейшее формально-юридическое исследование проблем государственного права// Журнал Министерства юстиции. 1912. Февраль—март. Ср. выше, с, 304 примеч.; Фатеев А.Н. К учению о существе права. Харьков, 1909. С. 24.Главная РефератыII

Значение власти для государства громадно. Вот почему известный немецкий юрист, основатель юридической школы государственного права Гербер мог утверждать, что «государственное право есть учение о государственной власти»[1]. Признак властвования или элемент власти свойствен не только какой-нибудь определенной форме государственного устройства, не какому-нибудь одному типу государства; он присущ всем типам государства. Относительно того, что признак властвования присущ абсолютно-монархическому и деспотическому государству, не может возникать никакого сомнения. Абсолютно-монархическое государство страдает не от отсутствия элемента властвования, а от излишка его. В нем все сводится к властвованию, повиновению и требованию беспрекословного подчинения. Сплошь и рядом в нем преследуются только интересы власти и совершенно

игнорируются интересы подданных и страны. Получается уродливая гипертрофия властвования. Самую власть в абсолютно-монархическом государстве часто смешивают с органом власти; таким образом, понятие власти заменяется в абсолютной монархии понятием «правительство» и «начальство». На этой почве уродливой гипертрофии власти и создаются те особенности, которые придают обыкновенно абсолютной монархии характер полицейского государства. В противоположность абсолютно-монархическому государству в конституционном государстве власть приобретает правовой характер. Характеризуя правовое государство в самых общих чертах, надо признать, что основной признак этого государства заключается в том, что в нем власти положены известные границы, здесь власть ограничена и подзаконна. Кроме того, в правовом государстве как некоторые органы власти, так и сам правовой порядок организуются при помощи самого народа. Таким образом, правовому государству тоже необходимо присуща государственная власть, но эта власть введена в известные рамки, она осуществляется в определенных формах и носит строго правовой характер.

Но нужна ли власть в социалистическом государстве? Может быть, социалистическое государство могло бы обойтись без власти? Конечно, социалистическое государство нигде еще не существовало и не существует, и каким оно будет фактически, мы не знаем, но теоретически мы можем ставить отдельные вопросы относительно него. Вдумавшись в поставленный нами здесь вопрос, мы должны будем ответить, что социалистическое государство неосуществимо без власти. Прежде всего, для переходного периода от правового государства к социалистическому социалисты обыкновенно требуют диктатуры народа или пролетариата; в этом требовании социалисты более или менее единодушны. Мы оставляем в стороне вопрос, насколько целесообразно это требование и насколько его можно оправдать с точки зрения непрерывного развития и последовательного осуществления правового порядка; для нас важно то, что диктатура является не только властью, но властью с усиленными полномочиями – потенциированной, приближающейся к абсолютной власти. Может быть, однако, социалистам нужна власть для временного и переходного состояния; ведь диктатуру пролетариата они требуют только в случае надобности и только как временную меру. Но и в будущем, когда предполагается окончательное упрочение социалистического строя, его сторонники вовсе не отказываются от государственной организации и власти как таковой; они и не могли бы отказаться от нее. Социалистический строй предполагает колоссальное развитие промышленности, организация и заведование которой должны находиться в руках не отдельных частных лиц, как теперь, а в руках всего общества. Для того чтобы организовать такой громадный механизм и заведовать им, потребуется выработать новые правила, новые правовые нормы; следовательно, будет необходимо и установление известной власти, которая гарантировала бы исполнение этих норм. Таким образом, государственная власть в социалистическом обществе не только будет существовать, но ее компетенции будут распространены на новые сферы, на которые теперь компетенции государственной власти не распространяются. В таком обществе компетенции власти будут распространены также на всю промышленную и хозяйственную деятельность страны. Все те виды индивидуальной и общественной экономической деятельности, которые в современном правовом государстве составляют область частноправовых отношений, в социалистическом обществе превратятся в область публично-правовых отношений, регулируемых государством и государственной властью.

На этом расширении компетенции государственной власти в социалистическом обществе настаивает Антон Менгер, который в своем «Новом учении о

государстве»[2] разработал проблемы государственного права с точки зрения социалистических принципов. Но полного единодушия в этом вопросе среди теоретиков социализма не существует. Так, один из наиболее видных теоретиков социализма Фр. Энгельс в своем сочинении «Происхождение семьи, частной собственности и государства» предсказывает, что со временем государство «будет сдано в музей древностей», где оно найдет себе место «рядом с ручной прялкой и бронзовым топором»[3]. В другом своем сочинении— «Развитие социализма от утопии до науки», объясняя свое предсказание, он высказывает мысль, что в социалистическом государстве господство над людьми заменится господством над вещами[4]. Но если принять во внимание, что эти вещи, на которые в социалистическом государстве распространится власть государства, суть фабрики, заводы, средства сообщения, требующие громадного количества людей, работающих в них и исполняющих известные функции, то надо признать, что в этом государстве будут необходимы не только технические правила для господства над вещами, но и такие нормы, которые обязывали бы и людей. Поэтому мнение Энгельса, что здесь власть будет больше распространяться на неодушевленные предметы, чем на людей, нельзя понимать вполне буквально.

Конечно, в социалистическом государстве власть примет другой характер и формы ее воздействия на людей будут ослаблены; прежде всего будут ослаблены формы репрессии и принуждения. Но уже и в современном правовом государстве происходит эволюция власти в направлении ослабления форм репрессии и принуждения. Об этом свидетельствуют хотя бы такие институты уголовного права, создаваемые и в современном государстве, как условное досрочное освобождение и условное осуждение. Задача условного осуждения заключается главным образом в психическом и нравственном воздействии на осужденного. Напротив, физическое воздействие в условном осуждении отсутствует. Конечно, для того чтобы условное осуждение производило свое действие, необходимы известный культурный уровень и известная чувствительность к порицанию, выраженному в судебном осуждении. При дальнейшем росте культуры эта чувствительность, несомненно, будет возрастать. Если теперь возможна только очень скромная форма применения условного осуждения, то при более высокой культуре этот вид общественного порицания может получить гораздо большее распространение. Таким образом, в социалистическом государстве репрессия будет несомненно еще более ослаблена, чем в государстве конституционном и правовом. Но здесь будет

только относительное различие между правовым и социалистическим государствами: как бы то ни было, власть как таковая и необходимое дополнение ее, известные репрессии, ни в коем случае не исчезнут совсем в социалистическом государстве.

В этом отношении прямую противоположность социалистическому государству, как и вообще всякому государству, составляет анархия. Мы здесь имеем в виду теорию анархизма, а не состояние анархии или анархию в обыденном житейском смысле. Анархическое состояние общества предполагает существование государственного и правового порядка, который утратил свою силу и фактически упразднен; поэтому состояние это и характеризуется, с одной стороны, грабежами, убийствами и всякими беспорядками, а с другой, – исключительным и военным положением, военно-полевыми судами и другими чрезвычайными правительственными мерами. Напротив, теория анархизма есть учение об известном принципиально безгосударственном устройстве общественной жизни[5]. Сторонники анархического строя проповедуют полное уничтожение как государства, так и власти. Они утверждают, что организация власти совершенно не нужна для общества, что без власти отдельные общины и союзы их не только могут существовать, но будут даже больше процветать, чем при государственном строе.

Однако чрезвычайно трудно себе представить, как при невероятной сложности современных экономических отношений, при сосредоточенности громадных масс людей в одном месте, например в больших городах и промышленных центрах, может существовать общество без общих правил или норм, которые должны быть обязательны для всех и которым все должны подчиняться. А где есть нормы и обязанность подчинения им, там должна существовать и власть, гарантирующая исполнение их; вместе с тем там должны существовать известные репрессивные меры, посредством которых выполнение этих норм действительно бы осуществлялось. В самом деле, предположим даже, что в анархическом строе при коммунистических имущественных отношениях совершенно исчезнут преступления против собственности и, таким образом, та масса репрессий, которая применяется в современном государстве против нарушителей прав собственности, сама собою отпадает; но и в анархическом строе преступления против личности, несомненно, останутся. Ведь во всяком обществе всегда будет существовать известное количество индивидуумов, лишенных всяких сдерживающих центров. И в анархическом обществе всегда найдутся насильники над женщинами, найдутся люди, которые будут убивать из ревности соперников или же в запальчивости и раздражении калечить и лишать жизни других людей и которые вообще не будут уважать чужой личности. Что же делать в анархическом обществе с этими индивидуумами? Просто предоставить им бродить по свету и совершать убийства и насилия над людьми нельзя. Конечно, и в современном обществе часто оправдывают убийц случайных и непреднамеренных, но все-таки их судят, и сам этот суд уже есть известное наказание, хотя бы он заканчивался иногда оправдательным приговором. Притом в случаях отягчающих вину обстоятельств даже непреднамеренные убийцы в современном обществе караются довольно строго и получают свое возмездие. Нужно предположить, что и в анархическом обществе придется как-нибудь расправляться с убийцами. Для этого нужна будет организованная власть, а следовательно, нужно будет и государство. Чрезвычайно легко рассуждать о том, что в анархическом обществе все отношения между людьми должны быть построены на товарищеских началах, что с уничтожением государства все будут

относиться друг к другу по-товарищески. Но вполне пересоздать общество, построив его на анархических началах без государства и без власти, совершенно невозможно, так как громадные массы людей не могут заключать между собою только товарищеские отношения. Анархическое общество – это идеал Царствия Божия на земле, который осуществится только тогда, когда все люди станут святыми.

Эта противоречивость анархических построений отражается и на теориях анархизма. Что касается теоретического обоснования анархизма, то прежде всего надо отметить, что анархизм не представляет из себя единого и цельного учения. Систематичность противоречит самой сущности анархизма. Он по преимуществу является учением индивидуумов, личностей и отдельных групп. Единственное, что обще для всех анархистов, это безусловное отрицание государства и власти. Но это отрицание вовсе не одинаково. Классифицировать анархические учения можно с различных точек зрения: так, ходячая классификация анархических учений проводит различие между ними, смотря по тому, какой социальный строй они отстаивают, т.е. смотря по их отношению к социализму. С этой точки зрения их классифицируют на анархистов-индивидуалистов и анархистов-коммунистов. Но нас здесь интересует не отношение анархистов к социальному и экономическому строю, а отношение их к государству и власти. С этой точки зрения анархистов можно разбить на две группы: на анархистов-аморфистов, отстаивающих аморфное состояние общества, и анархистов-федералистов, или, вернее, конфедералистов, отстаивающих конфедеративные формы общества. Так как отрицательное отношение к государству обыкновенно совпадает с отрицательным отношением к праву, то учения анархистов первой группы можно назвать аноми-стическими, а второй – номистическими[6].

Что касается аморфных анархистов, то это или религиозные анархисты, как, например, гусит П. Хельчицкий, а в наше время Лев Толстой, или философы-индивидуалисты, стоящие на крайней индивидуалистической точке зрения, как, например, Макс Штирнер. Анархисты-аморфисты никогда не разрешают конкретного вопроса, как же будет высматривать то общество, которое будет абсолютно лишено всякой внешней организации. Это люди, которые настолько мысленно погружены в известные духовные свойства человека, что им некогда подумать об обществе. Таковы, например, Хельчицкий и Толстой; им важна проповедь любви и самосовершенствования; они думают, что если люди усвоят их проповедь, а каждый отдельный человек будет стремиться достичь высшего духовного развития, то тогда сам собою водворится мир на земле. То же можно сказать и о таком анархисте как Макс Штирнер, который решил, что все можно построить на эгоизме, на безусловном утверждении своего «я», своей личности, что это лучшая основа для этической и социальной системы, при которой только и возможно рациональное построение человеческой жизни. Но как будет жить человечество при отсутствии какой бы то ни было организации, – этим вопросом Макс Штирнер совсем не занимается.

Противоположность анархистам этого типа составляют анархисты-конфедералисты, или федералисты. К этому типу анархистов надо отнести Прудона, Бакунина и Кропоткина. Безусловно отвергая государство, анархисты этого типа особенно настаивают на том, что общественная жизнь неотъемлема от человека. В этом случае они не только возрождают старые учения Аристотеля и Гуго Греция, считавших, что стремление жить в обществе прирождено человеку, но и вливают

в эти учения совершенно новое содержание. Чрезвычайно характерно, что именно анархист П. А. Кропоткин собрал и обработал наиболее веские доказательства для опровержения идей Дарвина об исключительном господстве борьбы за существование (struggle for life) в растительно-животном мире, а следовательно, в конце концов, и в мире человека. Он доказал, что с таким же правом надо признать, что всему живому, а особенно человеку с его общественной жизнью, свойствен инстинкт взаимопомощи (mutual aid)[7].

Если мы присмотримся к учениям этих анархистов и выделим наиболее характерные их черты, то мы убедимся, что эти мыслители относятся чрезвычайно отрицательно главным образом к современным формам общественного и государственного быта. Правда, они проповедуют всеобщую революцию и стремятся к ниспровержению не только существующих форм государства и общества, но и всяких форм государственного существования. Но это до тех пор, пока они занимаются отрицанием, когда же они переходят к положительному построению своих идей, то они в конце концов отстаивают своеобразную организацию общин, связанных федеративным строем. Эту организацию они основывают на договорных началах, а в таком случае в анархическом обществе должна быть признана святость договоров. Такие договоры заменят законы, подобно тому как, по мнению А. Меркеля, в современном международном общении договоры также имеют значение законов[8]. Следовательно, подобная анархическая организация под видом договоров будет устанавливать нечто вроде современных правовых норм и, вероятно, будет обладать тем, что мы теперь имеем в форме организованной власти. Хотя и в смягченном виде, идея власти несомненно будет присуща такой организации. Все это заставляет нас придти к заключению, что теоретические построения анархистов часто не совпадают с их намерениями. Они стремятся отрицать государство и власть во что бы то ни стало, а при решении конкретного и положительного вопроса, – как же организовать общество, – они или не дают никакого ответа, или же из их ответа нужно заключить, что они в конце концов признают известные формы общественного регулирования совместной жизни, похожие на правовые нормы и государственное властвование. Но в таком случае мы и здесь находим подтверждение громадного значения проблемы власти. Итак, ни одно общество не может существовать без власти, так как большие массы людей в своем совместном существовании всегда будут нуждаться в той или иной форме государственной организации.

III

Несмотря на эту исключительную важность проблемы власти для полного понимания государственных явлений, в литературе государственного права мы наталкиваемся на чрезвычайную бедность разработки ее. Особенно неудовлетворительно поставлено решение вопроса о государственной власти во французской литературе. Во Франции благодаря Бодену еще в XVI столетии был вполне определенно поставлен вопрос, с одной стороны, о суверенитете Французского королевства, с другой – о верховной власти монарха в этом королевстве. Тогда это был боевой вопрос, так как королевская власть внутри королевства вела борьбу сперва со своеволием феодалов, продолжавших настаивать лишь на своей фор-

мальной зависимости от сюзерена и не желавших покориться власти короля, а затем с «генеральными штатами», ограничивавшими абсолютизм королевской власти. В то же время в своих внешних отношениях королевская власть во Франции должна была отстаивать независимость королевства от притязаний папы и императора Священной Римской империи, которые предъявляли свои права на верховенство над ним.

В XVII столетии этот вопрос был решен в конце концов теоретически и практически в пользу полной независимости Французского королевства и суверенитета монарха, что и нашло свое выражение в водворении политического абсолютизма во Франции. Таким образом в XVIII столетии абсолютный монарх остался во Франции единственной силой, господствующей в государстве. Никто не оспаривал прав монарха во Французском королевстве на полное обладание высшей властью; но именно тут и была противопоставлена власти монарха или короля власть народа. Французские мыслители, работавшие над той же проблемой, пришли от идеи суверенитета короля к идее суверенитета народа. Известно, что Руссо безусловно отвергал суверенитет одного лица и доказывал, что суверенитет или верховная власть по самому своему существу должна принадлежать нации. Он утверждал, что суверенитет может заключаться только в общей воле народа. Все эти теории, однако, не решали вопроса о существе власти, а только отвечали на вопросы, какова должна быть власть и кому она должна принадлежать. Тогда же, в XVIII столетии, Монтескье заимствовал из Англии идею разделения властей, на основании которой в каждом нормально организованном государстве должно существовать три власти. Но здесь опять внимание было обращено на наиболее целесообразную организацию власти. Затем вся работа мысли как французских теоретиков, так и практических деятелей, особенно в эпоху великой революции, была направлена на примирение и согласование этих двух идей.

Дата добавления: 2015-05-31