Философия и Социология права 43 страница

Если мы перейдем теперь к более подробному рассмотрению правовой природы социально справедливого или социалистического государства, то мы окончательно убедимся в том, что ничего нового в правовом отношении государство будущего неспособно создать[1]. Оно может только более последовательно применить и осуществить правовые принципы, выдвинутые правовым государством. Даже с социологической точки зрения устанавливается известная связь и преемственность между современным государством и государством будущего. Великое теоретическое завоевание научного социализма заключается в открытии той истины, что капитализм является подготовительной и предшествующей стадией социализма. В недрах капиталистического хозяйства уже заложены зародыши будущего социалистического хозяйства. Особенно громадна организующая роль капиталистического производства. Благодаря ему вместе с созданием крупных промышленных центров сосредоточиваются также большие народные массы и получают этим путем возможность сорганизоваться и сплотиться. Но если капиталистическое хозяйство можно рассматривать как подготовительную стадию к социалистическому, то тем более правовое государство, провозглашающее наиболее совершенные начала правовой организации, должно быть признано прямым предшественником того государства, которое осуществит социальную справедливость. В самом деле, социально справедливое государство должно быть прежде всего определено демократическим и народным. Но и современное правовое государство является по своим принципам безусловно демократическим. Правда, не все современные правовые или конституционные государства на практике

одинаково демократичны. Однако среди них есть вполне последовательные демократии, осуществившие и пропорциональное представительство, и непосредственное народное законодательство. Во всяком современном правовом государстве есть государственные учреждения, из них на первом месте стоит народное представительство, дающие возможность развиться самому последовательному и самому широкому применению народовластия. Понятно поэтому, что рабочие партии во всех правовых государствах считают возможным воспользоваться современным государством как орудием и средством для достижения более справедливого социального строя. И действительно, многие учреждения правового государства как бы созданы для того, чтобы служить целям и дальнейшей демократизации государственных и общественных отношений.

Но особенно ясно для нас станет непреложное значение тех правовых принципов, которые провозглашает и осуществляет правовое государство, и для государства, долженствующего создать социально справедливые отношения, если мы будем рассматривать правовое государство как организующую силу. Выше мы указали, что правовое государство отличается от предшествующего ему абсолютно-монархического и полицейского государства своим организаторским характером. Оно устраняет те анархические элементы, которые носит в себе в виде зародыша всякое абсолютно-монархическое и полицейское государство и которые могут развиться в настоящую анархию. Но устраняя анархию из правовой и государственной жизни, правовое государство может служить прообразом того, как социально справедливое государство устранит анархию из хозяйственной жизни. Вспомним, что хотя капиталистическое производство организует народные массы, сосредоточивая и скопляя их в центрах промышленной жизни, само по себе оно принадлежит к типу анархического хозяйства. Оно организовано только индивидуально в виде отдельных независимых ячеек, с общественной же точки зрения оно отличается дезорганизацией и анархией. Образующие его отдельные ячейки или самостоятельные капиталистические хозяйства сталкиваются в своих интересах, борются друг с другом, побеждают и взаимно уничтожают друг друга. В результате получается хозяйственная анархия, от которой страдают в своем хозяйственном быте не только отдельные индивидуумы, но и общество. Государство будущего призвано устранить эту анархию; его прямая цель – заменить анархию, господствующую в общественном капиталистическом производстве, организованностью производства, которая будет осуществлена вместе с установлением справедливых социальных отношений.

Для осуществления этой цели социально справедливому государству придется провести реформы, которые коснутся не только государственно-правовых, но и частноправовых отношений. Устранить хозяйственную анархию и установить социально справедливые отношения можно только в том случае, если изъять все средства производства из частноправового оборота. Уже теперь средства производства составляют по большей части не индивидуальную собственность отдельных лиц, а групповую собственность привилегированных компаний, так как они обыкновенно принадлежат акционерным обществам. В социально справедливом государстве они должны превратиться из собственности привилегированных групп в общенародное достояние. Понятно, что при этом та сфера безграничной личной свободы, которая в современном обществе создается и гарантируется гражданским правом, будет значительно сокращена. Часть этой сферы перестанет быть предметом гражданско-правовых отношений. Если мы примем во внимание, что и в современном обществе эта сфера безграничной личной свободы только в принципе предоставлена каждому члену общества, фактически же ею могут теперь пользоваться только многоимущие, то мы должны будем признать, что эта рефор-

ма, несмотря на свое громадное социальное и культурное значение, в правовом отношении не будет представлять из себя крупного переворота.

Но именно в этом пункте правовая организация социально справедливого государства и вызывает наиболее сильные сомнения и возражения. В уничтожении безграничной личной свободы, обеспечиваемой современным гражданским правом, многие видят опасность для индивидуальной независимости и свободного проявления личности. Обыкновенно указывают на ту громадную роль, которую в развитии индивидуальности сыграло гражданское право, создавая полный простор для личной инициативы и безграничного проявления индивидуальной энергии. Поэтому предполагаемое сокращение сферы гражданско-правовых отношений в государстве будущего рассматривают часто как возвращение к отжившим правовым порядкам; эти последние, не неся с собою никакого нового правового принципа, находятся в непримиримом противоречии с правовыми началами, лежащими в основании современного правового государства. Исходя из этих соображений, часто утверждают, что социалистическое государство, сделавшись единственным и всеобщим работодателем, превратится в деспотическое государство и что оно по необходимости должно уничтожить личную свободу, как бы оно ни было демократически организовано. Его даже прямо называют «грядущим рабством», и многие думают, что оно превратит современное свободное общество в какие-то военные поселения или казармы.

Эти возражения против социалистических учений в нашей научно-юридической литературе особенно энергично выдвигал Б.Н. Чичерин. Даже в последнем своем систематическом сочинении «Философия права», останавливаясь в связи с вопросом о соотношении между свободой и равенством на «заговоре равных» Бабефа и его учении, он говорит: «В этом учении во имя равенства уничтожается то, что составляет самую его основу, – человеческая свобода. Большего внутреннего противоречия с истинною природою человека невозможно представить. Если другие социалистические системы менее последовательно проводят эти взгляды, то сущность их остается та же: все они проповедуют полное подавление свободы деспотизмом массы. Но именно поэтому они никогда не могут осуществиться»[2]. Еще дальше идут в своих полемически-отрицательных суждениях о социалистических теориях некоторые государственные деятели. В свое время Бисмарк характеризовал социалистическое общество как каторжный дом с принудительными работами и казенным пайком на содержание каждого члена общества.

Но все эти утверждения основаны на недостаточном знакомстве с системой подлинно научных социалистических идей. Социализму часто приписывают то, что излагалось в различных коммунистических утопиях, имеющих чисто историческое значение. Впрочем, и сам социализм пережил длинную, богатую превратностями эволюцию, совершенно изменившую его внешний облик. По этому поводу исследователь политических идей XIX столетия А. Мишель, сам горячий сторонник индивидуализма, говорит: «Между тем как античные теоретики социализма, его настоящие родоначальники, создали из него строгую и суровую доктрину, насквозь пропитанную самопожертвованием и лишениями, и смотрели на гражданина как на собственность государства, социалисты Нового времени все более и более откровенно превращали его в доктрину, направленную к равенству людей в наслаждениях, так что у его новейших представителей государство стало слугою гражданина». Дальше он утверждает, что учение, называемое современным со-

циализмом, благодаря целому ряду видоизменений «превратилось в крайний индивидуализм»[3].

Неправильное представление о правовых принципах, присущих социалистическому строю, и в частности о том положении, какое в нем будет занимать гражданское право, мы находим и у А. Менгера. В «Новом учении о государстве» он утверждает, что «важнейшая цель социализма состоит в том, чтобы превратить институты нашего частного права в институты публичного права (в современном смысле); таким образом, вместе с современным государственным строем исчезнет противоположность между частным и публичным правом»[4]. В этих словах А. Менгера изображен в преувеличенном виде тот процесс, который совершится вместе с переходом от современного строя к социалистическому. Не подлежит сомнению, что в социалистическом строе область публичного права значительно расширится за счет частного права. Но частное право не может исчезнуть совершенно и в социалистическом строе. Сам А. Менгер вполне основательно доказывает, что частная собственность не может быть совершенно упразднена в социалистическом обществе. Моя рубашка, мой сюртук, мое перо, все остальные вещи в моей комнате не могут стать в социалистическом строе публичным достоянием. Напротив, в социалистическом обществе каждому будет гарантирована своя рубашка, свой сюртук, своя комната, т.е. частная собственность, необходимая для удовлетворения личных потребностей, будет обеспечена каждому. Так же точно личные, семейные и наследственные права, последние, конечно, в пределах узко ограниченной частной собственности, и в социалистическом обществе должны регулироваться нормами частного права. Поэтому надо признать безусловно неправильным суждение И.А. Покровского о том, что «социализм принципиально отрицает самое гражданское право»[5]. Изъятие из гражданско-правового оборота средств производства не есть принципиальное отрицание самого гражданского права. Здесь даже нет нового правового принципа, так как, начиная со второй половины XIX столетия, уже современный правопорядок своим социальным законодательством совершенно изменил понятие частной собственности, лишив ее характера исключительности и неограниченности. Таким образом, указанное изъятие для некоторых предметов материального мира, находящихся в настоящее время в частной собственности, будет лишь завершением тех ограничений частной собственности, которые созданы социальным законодательством последних десятилетий. Напротив, наиболее важные в бытовом отношении формы частной собственности, именно частная собственность на предметы пользования и потребления, никогда, т.е. ни в одном реально осуществимом строе, не могут быть упразднены.

Но если в социалистическом государстве будет сужен тот круг личных прав, который создается и обеспечивается современным гражданским правом, то зато значительно будет расширена сфера публичных субъективных прав. Это сильно изменит самое положение личности в государстве, так как сделает ее более полноправной. Выше мы видели, что тот или иной объем частных субъективных прав, как это доказывает Г. Еллинек, не влияет на личность, напротив, всякое приращение или сокращение публичных субъективных прав увеличивает или

умаляет личность[6]. Однако государство будущего и в этой области не может создать ничего принципиально нового, т.е. ничего такого, что было бы неизвестно современному правовому государству. Личности и в будущем могут быть присвоены только те три разряда прав, которые и теперь уже признаются за нею. Из этих трех разрядов первый и третий, т.е., с одной стороны, свободы или право на невмешательство государства в известную сферу проявления личности, а с другой, политические права или права на участие в организации и направлении деятельности государства, будут естественно расширены в будущем, но их число и виды не могут быть умножены. Напротив, второй разряд публичных субъективных прав, т.е. права на положительные услуги со стороны государства, будут не только расширены, но и пополнены новыми видами прав. В современном государстве из этих прав вполне определенно признано только право на юридическую защиту со стороны государства[7]. Когда то или иное лицо, считающее, что его право нарушено, обращается к суду для защиты и восстановления своего права, то в этом случае оно пользуется своим субъективным публичным правом. Поэтому современные процессуалисты, стремящиеся дать широкое приципиально-правовое обоснование процессуальному праву, конструируют право личности обращаться за защитой к суду как публичное субъективное право[8].

В государстве будущего права на положительные услуги со стороны государства должны быть пополнены, как мы указали выше, новыми видами этого разряда субъективных публичных прав. Эти новые виды прав естественно будут вытекать из того обстоятельства, что средства производства будут изъяты из гражданско-правового оборота и превращены в общенародное достояние. Ясно, что при такой организации производства каждому должно быть предоставлено право на труд, т.е. право пользоваться землей и другими орудиями производства наравне с другими для приложения своего труда и достижения известных хозяйственных целей. Отсюда естественно будет вытекать также право каждого на развитие всех своих способностей и на применение своего труда к той области, которая наиболее соответствует талантам каждого, и, наконец, право на участие во всех материальных и духовных благах, создаваемых современной культурой. Все эти права объединяются в одном общем субъективном публичном праве, именно в праве на достойное человеческое существование.

К сожалению, вопрос об этой второй категории публичных субъективных прав чрезвычайно мало разработан в научной юридической литературе. Из юристов более всех занимался теоретической разработкой социалистических проблем, как мы указали выше, А. Менгер. Первое его исследование по вопросам социализма— «Право на полный продукт труда», которое вышло впервые в 1886 г., выдержало три издания в оригинале и переведено на многие европейские языки и в том числе на русский, даже прямо относится к нашей проблеме. Это исследование А. Менгера чрезвычайно интересно потому, что в нем собрана масса фактов по истории вопроса. Во вступительной главе автор дает также исторический очерк зарождения и развития идеи права на труд и борьбы за него[9]. Но в теоретиче-

ском отношении его книгу нельзя назвать вполне удовлетворительной. Прежде всего избранное им в качестве предмета исследования право, хотя и играло громадную роль в истории социалистических теорий, как протест против частной собственности на орудия производства, не может быть вполне осуществлено даже в социалистическом обществе. В самом деле, и социалистическое общество будет нуждаться для своей хозяйственной деятельности в капитале в виде орудий производства, а накопление этого капитала будет создаваться только вследствие того, что не весь продукт труда будет распределяться между членами общества. Следовательно, в социалистическом обществе не может быть вполне осуществлено право на полный продукт труда. Сам А. Менгер признает, что для будущего общественного строя гораздо большее значение, чем право на полный продукт труда, будет иметь право на достойное человеческое существование[10].

Еще более важный недостаток исследования А. Менгера заключается в том, что он совсем не дает юридической конструкции исследуемых им прав нового типа, т.е. права на труд, права на полный продукт труда и права на достойное человеческое существование. Поставив себе целью исследовать интересующий его вопрос с юридической точки зрения, он в выполнении своей задачи не возвышается до того уровня, на каком стоит разработка соответственных проблем в современной теории публичного права. Устанавливаемые им новые права он рассматривает то как виды частного права, то как требования социальной справедливости, то даже как нечто аналогичное призрению бедных в современном обществе. Таким образом, с одной стороны, им остается совершенно невыясненным публично-правовой характер этих прав, а с другой – у него не подчеркнуто, а скорее затушевано их значение как личных прав.

Конечно, надо принять во внимание, что в то время, когда А. Менгер подготавливал свое сочинение «Право на полный продукт труда», не так легко было поставить проблему о публичных субъективных правах в ее подлинном теоретическом значении. Ведь это сочинение А. Менгера вышло значительно раньше исследования Г. Еллинека о субъективных публичных правах. Однако и в основном своем сочинении о социалистическом строе с правовой точки зрения – в «Новом учении о государстве», которое вышло уже спустя десять лет после исследования Г. Еллинека, А. Менгер не обратил внимания на то, какой характер будет иметь расширение области публичного права в государстве будущего, на которое он сам указывает. Он упустил из виду, что это расширение не ограничится лишь областью объективного публичного права, но и распространится на область субъективных публичных прав. Здесь, говоря о необходимости гарантировать каждому в государстве будущего достойное человеческое существование, он исследует этот вопрос только с экономической и социальной точек зрения[11]. Напротив, он оставляет в стороне юридические свойства права на достойное человеческое существование и не дает юридической конструкции этого права, т.е. не устанавливает его публичного и субъективного характера. Для него проблема субъективных публичных прав как бы не существует. Это объясняется, конечно, крайней неосведомленностью А. Менгера в вопросах публичного права, граничащей почти с полным незнанием его.

В нашей научной литературе юридическое значение вопроса о праве на достойное человеческое существование впервые выдвинуто в двух небольших специ-

альных этюдах на эту тему П.И. Новгородцева и И.А. Покровского[12]. П.И. Новгородцев в своем коротеньком очерке «Право на достойное существование» отмечает, что наиболее яркая и отличительная особенность новейших общественных движений заключается в «признании за правом на достойное человеческое существование не нравственного только, но и юридического значения». Интерес его работы заключается в указании на ряд законодательных попыток или осуществленных мероприятий, проникнутых стремлением превратить это право в составную часть действующего правопорядка. Напротив, в своем теоретическом анализе этого права автор не вскрыл его подлинной юридической сущности; он только в общих чертах отметил, что оно принадлежит к категории прав человека и гражданина, но не выяснил его функцию в системе субъективных публичных прав. Впрочем, в заключение своего очерка П.И. Новгородцев сам говорит, что он преследовал скромную задачу – «показать, что это право уже приобретает ясные юридические очертания».

В противоположность этому И.А. Покровский в своем более обстоятельном очерке «Право на существование», особенно подчеркивая насущное практическое значение этой проблемы, стремится найти ее теоретическое разрешение. Для этого он считает нужным более точно ее формулировать; он находит, что «понятие достойного человеческого существования чрезвычайно неопределенно и растяжимо», а потому признает теоретически более правильным говорить только о «праве на существование». По его мнению, совесть современного человека не может мириться с тем, что при нашей культуре и образованности почти на глазах у всех люди могут умирать от голода или кончать жизнь самоубийством вследствие неимения средств к существованию. Испытываемое нами при этом жгучее чувство стыда и возмущения свидетельствует о том, что здесь мы имеем дело с каким-то пороком в самой организации общества. Очевидно, здесь не исполнен какой-то долг, притом долг не нравственный, а правовой. Правда, в современном обществе существует развитая система призрения бедных, как будто отвечающая на эти запросы общественной и правовой жизни. И.А. Покровский обращается к ней и, в частности, к ее теоретическому обоснованию в современной юридической литературе; однако здесь он находит, что «не принцип права царит в ней, а принцип милости и милостыни». В самом деле, в области призрения бедных «обязанность государства спасать от голодной смерти признается, но права быть спасенным от голодной смерти отдельное лицо не имеет». Однако, настаивая дальше на том, что право на существование – «это не апелляция к милости и благости общества, а подлинное право каждого», он не определяет юридического характера этого права. В своих заключительных замечаниях и, в частности, в словах – «право на существование явится для современного строя очень сильным пробным камнем» – он как бы стремится вдвинуть его в сферу частного права.

О субъективных публичных правах он даже не упоминает в своем этюде, хотя юридически право на существование может быть конструировано только как один из видов этого разряда субъективных прав.

Нежелание И.А. Покровского признать право на существование публичным субъективным правом вытекает из всей совокупности его юридического мировоззрения. Это особенно ясно видно на его новейшем систематическом исследовании «Основные проблемы гражданского права». Здесь он считается с тем, что колоссальное развитие публичного права, совершившееся в последние полтораста лет, отражается на всем современном правопорядке[13]. Но в заключение своей книги, возвращаясь к праву на существование, он, несмотря на указание критики по поводу его этюда[14], уклоняется признать это право субъективным публичным правом[15]. Таким образом, И.А. Покровский и в данном случае избегает поставить ясно научно-правовой вопрос о праве на существование. Это объясняется его чрезмерно высокой оценкой частноправового индивидуализма и его невниманием к индивидуализму публично-правовому. Совершенно правильно разграничивая частное и публичное право по признаку децентрализованности одного и централизованности другого, он преувеличивает централистический характер этого последнего, сопоставляя создаваемую им организацию даже с организацией военной. В действительности, однако, только в абсолютно-монархическом государстве существует такая безусловная противоположность между частным и публичным правом, поскольку первое децентрализовано, а второе централизовано. Напротив, в правовом государстве благодаря субъективным публичным правам она уже смягчается, а в государстве будущего она в значительной мере сгладится, на что справедливо указывает А. Менгер. Таким образом и современное публичное право постепенно проникается децентралистическими и индивидуалистическими элементами.

Заканчивая наш анализ исследований П.И. Новгородцева и И.А. Покровского о праве на достойное человеческое существование, мы должны признать, что, несмотря на стремление обоих авторов решить поставленный ими вопрос чисто юридически, им это не удалось, так как они не обратили достаточного внимания на проблему публичных субъективных прав. Чрезвычайно важно здесь отметить, что в нашей философско-правовой литературе Вл. С. Соловьевым дано логически последовательное решение того же вопроса с нравственной и религиозной точек зрения. Вл. С. Соловьев считает, что одно из условий, «при которых общественные отношения в области материального труда становятся нравственными», заключается в том, чтобы «каждому были обеспечены материальные средства к

достойному существованию и развитию»[16]. Эту же мысль он обосновывает и с точки зрения индивидуальной нравственности. По его словам, «всякий человек в силу безусловного значения личности имеет право на средства для достойного существования». Истинный смысл этих суждений Вл. С. Соловьева раскрывается только при сопоставлении их с его определением государства, насыщенным представлениями о его нравственных задачах. Для него «государство есть собирательно-организованная жалость». Выводя из этого определения обязанности государства, он утверждает, что «экономическая задача государства, действующего по мотиву жалости, состоит в том, чтобы принудительно обеспечить каждому известную минимальную степень материального благосостояния как необходимое условие для достойного человеческого существования».

Здесь мы имеем типичный пример того, как применение совершенно непригодной для решения вопросов права точки зрения, именно точки зрения жалости и любви, приводит к обратным результатам, чем те, к которым стремятся авторы, применяющие эту точку зрения. Ведь не подлежит сомнению, что то общество, члены которого должны рассчитывать на благодеяние и милость, будет основано на безнравственных принципах, так как в нем человеческая личность не будет внушать к себе уважения и обладать полным достоинством и ценностью. Цель социального развития не в том, чтобы все члены общества превратились в призреваемых, рассчитывающих на милосердие и благодеяние со стороны общества, а в том, чтобы никому не приходилось рассчитывать на благодеяние. Жалость не есть даже принцип нравственности, а лишь, как это выяснил сам Вл. С. Соловьев, один из тех иррациональных психических элементов, которые являются материалом для выработки нравственных принципов. Итак, не в силу чувства жалости, а в силу самой природы правовой организации в нормальном социальном строе каждому человеку должно быть гарантировано право на достойное человеческое существование, служащее основанием для целого ряда правовых притязаний личности. Необходимо, чтобы всякий человек притязал; только тогда он будет и дерзать, т.е. будет свободным.

Чтобы закончить наше ознакомление с различными попытками теоретически обосновать расширение субъективных прав с целью выработать юридические начала для будущих социальных реформ, мы должны сказать еще несколько слов о двух из них: одной неудачной, несмотря на правильность ее исходных социально-научных принципов, другой, хотя и частичной, но сравнительно удачной при сомнительной правильности ее отправных социально-теоретических положений. Первая из этих попыток принадлежит теории солидаризма. Выше мы указали на то, что главная цель государства – осуществлять солидарные интересы своих граждан. С этой точки зрения, теория, выдвигающая принципы солидарности на первый план, несомненно, стоит на верном пути, так как она вскрывает и выясняет основной двигатель государственной жизни. Но, к сожалению, нельзя признать, чтобы разрабатываемые этим течением юридические идеи соответствовали запросам развивающейся социальной жизни. Инициатор этого движения Л. Буржуа предлагает распространить понятие юридических обязательств на отношения, не подчинявшиеся до сих пор правовому регулированию. Он думает, что по

аналогии с обязательствами, возникающими из так называемых мнимых деликтов и мнимых договоров, можно придать более юридический характер значительной части «социального долга», являющегося результатом многообразного сплетения всех современных экономических отношений и тесной взаимной связи между членами современного общества[17]. Узкий частноправовой характер этих и им подобных юридических построений сразу бросается в глаза. Но для всякого должно быть ясно, что современные сложные и все усложняющиеся социальные проблемы могут быть решены только при помощи публично-правовых, а не частноправовых институтов. Только Л. Дюги, придерживающийся особых взглядов на солидарность и стоящий изолированно среди солидаристов, конструирует далеко идущие положительные обязанности государства по доставлению своим гражданам средств к достойному человеческому существованию[18]. Однако эти обязанности он рассматривает лишь как проявление объективного права. Напротив, отстаивая своеобразные взгляды по некоторым вопросам общей теории права, а именно, относясь отрицательно к самому понятию субъективного права[19], он отвергает те теоретические предпосылки, которые только и дают возможность обосновать во всей полноте систему субъективных публичных прав вообще и субъективно-публичное право на достойное человеческое существование в частности.

В противоположность этому в нашей литературе по частному вопросу о наиболее справедливой организации земельных отношений выдвинут совершенно правильный взгляд на необходимость расширить субъективные публичные права. В этом отношении особенно заслуживает внимания исследование В. Чернова «Социализация земли с юридической точки зрения»[20]. К сожалению, полемика этого автора с «буржуазной юриспруденцией», у которой он заимствует все свои юридические идеи, мешает ему установить правильные решения по всем частным вопросам даже в пределах узко поставленной им проблемы. К этому надо присоединить, что и социально-теоретические предпосылки, из которых исходит автор, не выдерживают научной критики, так как центральное место среди них занимает идея о катастрофическом характере социального развития.

Дата добавления: 2015-05-31