Вдруг умиленно слышу я 1 страница. В нем заключенное биенье

В нем заключенное биенье

Совсем иного бытия.[46]

Произведения изобразительного искусства, творчество студентов, отражающие «темную ночь души», призывают человека измениться коренным образом, с осознанностью пройти сквозь темноту, может, прожив «мистическую смерть», пережить и воскрешение. Человечество прошло путь в тысячи лет, но осталось дикарем. Наш интеллект и масса информации возросли, но мы настолько удалились от своей божественной сущности, что верим идее извечной, врожденной греховности человека. А государство и церковь питают наше заблуждение. Во времена Брейгеля вождь нидерландских «либертинистов» Коорнхерт[47] придерживался убеждения, что пороки противоречат натуре человека. По его мнению, «греховность - это состояние ослепления души, изгнание из неё доброго начала, отрыв её от бога; тем самым оно противоестественно»[48].

«Итак, если мы не изменимся сейчас, мы останемся дикарями не только теперь, но и через тысячи лет»[49], - писал Джидду Кришнамурти[50]. И «темная ночь души» никогда не закончится. Поэты, музыканты, художники будут продолжать петь ночную песню, в лучшем случае, предчувствуя рассвет.

В письме к Арнольду Руге, датированном сентябрем 1843 года, Маркс говорит, что «... сознание - такая вещь, которую мир должен приобрести себе, хочет он этого или нет... Реформа сознания состоит только в том, чтобы дать миру уяснить себе своё собственное сознание, чтобы разбудить мир от грёз о самом себе, чтобы разъяснить ему смысл его собственных действий. Вся наша задача может состоять только в том, чтобы... придать вопросам религии и философии форму, соответствующую человеку, осознавшему самого себя... Таким образом, наш девиз должен гласить: реформа сознания не посредством догм, а посредством анализа мистического, самому себе неясного сознания...»[51]

Условия социального изменения лежат в разрушении иллюзий и анализе сознания, то есть осознания реальности, которую человек не осознает.[52] Изменение суровой реальности, которую так живописуют художники, узревшие уродство цивилизации, лежит через изменение отдельного человека. «И если спросят, как же трансформация одного человека окажет влияние на весь мир, можно ответить - изменитесь, тогда увидите, что случится»[53].

Глава 2

Истоки перинатальной психологии и картография бессознательного Станислава Грофа

…Пространство словно сверхтвердая стена разделило тело на две части. И большую часть тела неумолимо со сверхчеловеческой силой выбросило на территорию безысходности. Все попытки вырваться из этого заканчивались тем, что некая неумолимая сила выбрасывала меня обратно. Все попытки, пусть их будет сто, тысячи, миллион, пресекались невероятной, сверхъестественной силой. Хочу назвать ее «дланью» от словосочетания «божественная длань». Обычная обстановка, знакомые и привычные предметы. Разница была в том, что все было бездушным и нескончаемым - все это было и будет всегда, и нет никого кроме некой меня, точнее, кроме той, которую иногда осознавало мое едва теплившееся сознание. Когда это сознание начинало понимать, что это и есть реальность и той другой, которую я еще помнила, нет, и даже никогда и не было, то от ужаса этого вывода сознание окончательно меркло. Безысходность, невозможность выйти из этой ситуации. Эта сила приковала меня к определенному месту, к знакомой обстановке, но настолько выхолощенной, что напоминало ее чистую клонированную модель. С возвращением сознания возвращалось и желание выйти из этого. Но малейшее телодвижение в сторону изменения положения в пространстве пресекалось «дланью». И чтобы хоть как-то пережить эту неотвратимость и невозможность изменить, хотя бы положение тела, сознание снова покидало меня…

Так родился мой «черный квадрат» – рисунок, который проиллюстрировал переживания в сеансе холотропного дыхания[54].

Подобные переживания не раз преследовали по жизни меня в часы болезни, когда высокая температура погружало мое сознание в горячечный бред; на грани сна и бодрствования, в жаркой деревенской бане, куда меня сердобольная бабка затаскивала «погреться» и «выбить из меня хворь» и в кошмарных снах. Теперь после опыта измененного состояния сознания в холотропных сеансах и понимание инструментов для создания подобных состояний я стала понимать, что бессознательный материал перинатального периода моей жизни, рвался наружу, чтобы быть осознанно пережитым, интегрированным для более полноценной реальности моего бытия в этом мире. Чтобы безысходность, которая так часто преследовала меня, не являлась главной скрипкой в оркестре моих ощущений. И чтобы она оставалась на «своем месте» - лишь как отголосок памяти давно минувших дней и не диктовала свои условия для моей судьбы, не оглушала меня, позволяя мне позитивно идти по жизни. Как часто большинство из нас, и особенно, людей творческих, живут в динамике перинатальных энергий, не осознавая этого, идут на поводу неосознанных, забытых на задворках сознания импульсов давно забытых перинатальных ощущений.

Метод холотропного дыхания и трансперсональная картография бессознательного Станислава Грофа дали мне возможность понять мои внутренние переживания. Теорию глубинного бессознательного Гроф изложил в своих книгах «За пределами мозга», «Путешествие в поисках себя» и др. Более раннее упоминание идеи перинатальной динамики мы находим у Фрейда, когда он писал о родовой травме. Причем он был более близок к этому, нежели Отто Ранк, выдвинувший собственную интерпретацию этих идей. В 1908 году Фрейд упоминал «акт рождения как источник тревожности». В другом случае он пишет: «Рождение — это первая угроза жизни, прототип всего, что позже будет вызывать у нас тревожность; переживание рождения, возможно, оставляет у нас впечатление аффекта, который мы называем тревожностью. Макдуф из шотландской легенды был не рожден матерью, а вырезан из ее чрева, и поэтому ему была неведома тревожность». По Фрейду, родовая травма наносится ребенку при продвижении сквозь тесный родовой канал характерными для этого момента сложными иннервациями[55] и стрессами. Фрейд первым высказался о том, что смертельный страх, ассоциируемый с родовой травмой, может служить скрытым источником и прототипом всех страхов в будущем. Однако он не стал разрабатывать эту увлекательную идею дальше и не включил ее в психоанализ. Впоследствии он даже выступил против идей своего ученика Отто Ранка, опубликовавшего работу «Травма рождения», в которой психоанализ коренным образом пересматривался на основе огромной значимости родовой травмы - решающего события в жизни человека. Зигмунд Фрейд в книге «Анализ конечный и бесконечный» пишет: «…Особенно энергичную попытку сокращения продолжительности анализа предпринял Отто Ранк в своей книге «Травма рождения» (1924). Он предположил, что действительный источник неврозов - это акт рождения, поскольку он включает возможность «первичной фиксации» ребенка на матери, впоследствии не преодоленной и сохраняющейся в форме «первичного вытеснения». Ранк надеялся, что если в последующем анализе будет проведена работа с этой травмой, то удастся избавиться от невроза в целом. Так один маленький кусочек аналитической работы избавит нас от необходимости делать все остальное. И для того, чтобы осуществить это, понадобится лишь несколько месяцев. Не спорим, аргументы Ранка были смелыми и остроумными; но они не выдержали испытания критикой. Более того, они были плодом своего времени, порожденным гнетущим контрастом между послевоенной бедностью Европы и «процветанием» Америки, и были созданы для приспособления темпа аналитической терапии к стремительности американской жизни. Мы мало что слышали о том, что дало применение плана Ранка к случаям заболеваний. Вероятно, не больше, чем действия пожарной команды, вызванной потушить дом, загоревшийся от упавшей керосиновой лампы, которая ограничила бы свои заботы удалением лампы из той комнаты, в которой начался пожар. Без сомнения, это существенно уменьшило бы работу пожарной команды. Теория и практика эксперимента Ранка сейчас принадлежат прошлому, как и само американское процветание…»

В трудах Фрейда и его последователей материал свободных ассоциаций или сновидений, связанный с рождением или внутриутробной жизнью, постоянно назывался фантазиями. Отошел от этого правила только один из самых близких Фрейду учеников, которого король психоанализа опекал как не опекал Ранка его родной отец, все пророчили, что трон психоаналитической ассоциации после наследного принца-отступника номер один - Карла Гюстава Юнга, займет - Отто Ранк. Признали и действительно поняли перинатальную и пренатальную психическую динамику также Нандор Фодор[56] и Литарт Пирболт[57]. Отто Ранк развил теоретическую концепцию, изложенную в опубликованной в 1927 году книге «Травма рождения». Именно Ранк привлек внимание общественности к родовой травме. Он считал, что именно с травмой рождения надо связывать главные трудности в развитии характера, а не с детской сексуальностью, как считал Фрейд. По мнению Ранка, главное в психотерапии - чтобы пациент заново пережил травму рождения. При этом он утверждал, что в переживании травмы рождения основным является не чувство физиологической стесненности (Фрейд), а тревога, связанная с отделением ребенка от матери, вследствие чего ребенок навсегда теряет райскую ситуацию внутриутробного существования, когда все потребности удовлетворяются сами собой без приложения его усилий. Ранк рассматривал травму рождения как первопричину того, что разлука воспринимается человеком как самое болезненное переживание. Весь период детства Ранк рассматривает, как ряд попыток справиться с травмой рождения. Детскую сексуальность он интерпретирует, как желание ребенка вернуться в материнское лоно.

Во взрослой сексуальности травма рождения, по Ранку, также играет ключевую роль, ее значение основано на глубоком, управляющем всей психикой желании индивида вернуться к безмятежному внутриматочному состоянию. Различия между полами в свете этого он объясняет способностью женщины повторять репродуктивный процесс в собственном теле и находить свое бессмертие в деторождении, тогда как для мужчин секс символизирует смертность, и поэтому его сила лежит в несексуальной деятельности.

«Анализируя человеческую культуру, Ранк приходит к выводу, что травма рождения - психологическая сила, лежащая в основе искусства, религии и истории. Любая форма религии, в конечном счете, стремится к воссозданию исходной поддерживающей и защищающей ситуации симбиотического союза с матерью. Представляя реальность и, одновременно, отрицая ее, искусство является особенно мощным средством психологической адаптации к травме рождения. История человеческих жилищ, начиная с поисков примитивного крова и кончая сложными архитектурными сооружениями, отражает инстинктивное воспоминание о матке - тепле, защищающем от опасности. Использование боевых средств и вооружения также основано на неукротимом стремлении проложить себе дорогу в чрево матери…Суть травмы рождения для Ранка в том, что послеродовая ситуация для ребенка куда менее благоприятна, чем предродовая. Вне матки ребенок должен столкнуться с нерегулярностью питания, колебаниями температуры, шумом, с необходимостью самостоятельно дышать и выводить отработанные вещества»[58].

Эти идеи стоили ему членства в психоаналитической ассоциации. По воспоминаниям биографа Фрейда Эрнеста Джонса, Фрейд испытал эмоциональный шок при чтении «Травмы рождения» и беспокойство, что открытия Ранка заслонят его собственный вклад в психологию. Не исключено, что Джонс, как и многие ученики Фрейда, просто ревновал великого Профессора к Отто Ранку. В феврале 1924 года Фрейд писал, что он не знает, «содержится ли там 66 или 33 процента правды, но в любом случае, это важнейший шаг вперед со времени открытия психоанализа» и предлагал обратить на них самое пристальное внимание.

И изгнание Ранка из сообщества психоаналитиков было продиктовано не научным несогласием Фрейда, а его политической озабоченностью. В тревожных письмах из Берлина Фрейда предупреждали, что еретические воззрения Ранка могут вызвать необратимый раскол в психоаналитическом движении.[59]

Оглядываясь назад, можно сказать, что работа Станислава Грофа с необычными состояниями сознания полностью подтвердила взгляд Ранка о необходимости работы с травмой рождения. Все люди носят в своей душе чрезвычайно значимый отпечаток своего пребывания в утробе матери и того, что с ними происходило в момент рождения.

Корни большинства студенческих работ символического характера можно найти с помощью картографии бессознательного Станислава Грофа, которая наряду с традиционным уровнем биографических воспоминаний включает трансбиографические. Трансбиографический уровень психики Станислава Грофа[60] - это перинатальный уровень, связанный с травмой биологического рождения и трансперсональный уровень. Трансперсональный уровень представляет собой ту область психики, которая отвечает за такие феномены как отожествление с другими людьми, с представителями животного и растительным мира, миром неорганической природы, микроскопическую и астрономическую область, недоступную без специальных приборов, исторический и доисторический опыт, знание будущего, отдаленных мест или других измерений существования.

Рассмотрение творчества с позиции перинатальных матриц С.Грофа потребует с нашей стороны по-новому взглянуть на природу человека. Трансперсональная психология – это новый взгляд на реальность и внутреннюю природу человека, который объединил в себе древнюю мудрость и современную науку, восточную духовность и западный прагматизм[61]. Такова новая парадигма[62] в науке. Одним из важнейших вкладов науки о сознании в складывающееся ныне научное мировоззрение стало совершенно новое представление о психике. Современные исследования сознания открывают в ней новые уровни, сферы и измерения, показывают, что человеческая психика по своему существу соразмерна всей Вселенной и всему существующему. Многие великие ученые произведшие революцию в современной физике – Альберт Эйнштейн[63], Нильс Бор[64], Эрвин Шредингер[65], Вернер Гейзенберг[66], Роберт Оппенгеймер[67] и Дэвид Бом[68] – находили свое научное мышление вполне совместимым с духовностью, с мистическим мировоззрением.

Эйнштейн в эссе «Наука и религия» (1939-1941г.г.) пишет о неразрывности науки и религии: «Теперь, даже хотя сферы религии и науки сами по себе ясно разграничены, между ними существует сильная взаимосвязь и взаимозависимость. Хотя религия может служить тем, что определяет цели, она тем не менее научилась у науки, в широком смысле, какие средства приведут к достижению целей, которые она наметила. Но наука может развиваться только теми, кто полностью впитал в себя стремление к истине и пониманию. Это стремление, однако, проистекает из сферы религии. К ней же принадлежит вера в возможность, что правила, пригодные для мира сущего, рациональны, то есть доступны разуму. Я не могу представить себе подлинного учёного без этой глубокой веры. Эту ситуацию можно выразить афоризмом: наука без религии хрома, религия без науки слепа… Путём понимания человек достигает далеко идущего освобождения от оков личных надежд и желаний и тем самым убеждается в скромном положении мозга по отношению к величию причины, воплощённой в сущем, которая в своей бездонной глубине недоступна человеку. Эта позиция, однако, как мне представляется, является религиозной в самом высшем смысле этого слова. И мне кажется, что наука не только очищает религиозные побуждения от шлака антропоморфизма, но также вносит вклад в религиозное одухотворение нашего понимания жизни»[69].

И в статье «Наука и религия» (1930 г.) Эйнштейн пишет: «…с другой стороны, я утверждаю, что космическое религиозное чувство является сильнейшей и благороднейшей из пружин научного исследования. Только те, кто сможет по достоинству оценить чудовищные усилия и, кроме того, самоотверженность, без которых не могла бы появиться ни одна научная работа, открывающая новые пути, сумеют понять, каким сильным должно быть чувство, способное само по себе вызвать к жизни работу, столь далекую от обычной практической жизни. Какой глубокой уверенностью в рациональном устройстве мира и какой жаждой познания даже мельчайших отблесков рациональности, проявляющейся в этом мире, должны были обладать Кеплер и Ньютон, если она позволила им затратить многие годы упорного труда на распутывание основных принципов небесной механики! Тем же, кто судит о научном исследовании главным образом по его результатам, нетрудно составить совершенно неверное представление о духовном мире людей, которые, находясь в скептически относящемся к ним окружении, сумели указать путь своим единомышленникам, рассеянным по всем землям и странам. Только тот, кто сам посвятил свою жизнь аналогичным целям, сумеет понять, что вдохновляет таких людей и дает им силы сохранять верность поставленной перед собой цели, несмотря на бесчисленные неудачи. Люди такого склада черпают силу в космическом религиозном чувстве. Один из наших современников сказал, и не без основания, что в наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди»[70].

В последние полвека все большее сближение науки и мистицизма обсуждается во многих книгах и статьях. Фритьоф Капра[71] в своей книге «Уроки мудрости» выстраивает контуры науки будущего через беседы с влиятельными мыслителями XX века – Вернером Гейзенбергом, Джиду Кришнамурти, Грегори Бейтсоном[72], Станиславом Грофом, Аланом Уотсом[73], Рональдом Дэвидом Лэйнгом [74] и другими.

Картография сознания Станислава Грофа дает возможность глубинной эмпирической работы с тем изобразительным материалом, который по своей тематике удивляет, поражает и шокирует зрителя.

Проблемы подрастающего поколения обострились как никогда. Хочется надеяться, что подход в анализе молодежного творчества с позиции гипотетической теории базовых перинатальных матриц (БПМ)[75] даст пищу для размышлений и душевного импульса в деле воспитания подрастающего поколения.

Деструктивные тенденции в обществе – наркомания, подростковый алкоголизм, преступность, разделение молодежного сообщества на различные субкультуры - панки[76], готы[77], растаманы[78], хип-хоп[79], металлисты[80], гопники[81], скинхеды[82], хиппи[83], сатанисты[84] и др. – говорят и даже просто вопиют о духовном кризисе. Искусство лишь отражает эту проблему, рождая изобразительную продукцию, представленную в данной работе. Отправной точкой может являться тот психологический факт, что художник во все времена выступал орудием и представителем духа своего времени. Он формирует – сознательно или бессознательно – характер времени и его основные ценности, время же, в свою очередь, формирует его самого[85]. Шквал изобразительного материала полон символов разрушения: механические роботы-убийцы, демоны, оружие, агрессивные люди и животные, разрушенные города, опустошенные пейзажи с убогими людьми и виселицами. Что это? Предчувствие «конца света»? Какова природа происхождения этих символов вне социального контекста?

Необходимо взглянуть на рисунки молодых как на отражение внутреннего мира самого рисующего. Каждая такая работа – крик маленького ребенка в темноте, родившейся из времени полного нелюбви. Темнота, из которой рождаются образы серые и безликие, буйные и агрессивные, кричащие или трогающие леденящим «молчанием ягнят». (В.Майков) Мы можем отвергнуть их как низкохудожественные, распространяющие депрессию, хаос, смятение. Но за всем этим останется отвергнутая душа, которая, скорее всего, неосознанно ищет выхода, извлекая образы из своих глубин и превращая их в изобразительную форму, которая так пугает большинство.

В этой ситуации возникает необходимость, прежде всего, в понимании природы возникновения символов и мотивов деструктивного искусства. Картография внутреннего пространства, разработанная Станиславом Грофом, включающая биографический, перинатальный и трансперсональный уровни, дает возможность рассмотреть весь спектр изобразительного материала подрастающего поколения. Область перинатальных переживаний, по мнению Фритьофа Капры, является самой интригующей и наиболее оригинальной частью грофовской картографии. Она охватывает богатое многообразие различных типов переживаний, связанных с процессом биологического рождения. Они включают в себя блаженный покой пребывания в материнской утробе в полном первичном симбиозе с ней; ситуацию «тупика», «безвыходности» первой стадии родов, когда «выход» еще закрыт и, вследствие внутриутробных сокращений, плод оказывается плотно сжатым со всех сторон, что создает клаустрофобическую ситуацию, сопровождающуюся ощущением сильного физического дискомфорта; проход по родовому каналу, связанный с отчаянной борьбой за выживание во враждебной агрессивной среде, и, наконец, неожиданное освобождение, облегчение, первый вдох, разрыв пуповины, завершающий акт физического отделения от матери. Например, ощущение чрезвычайного напряжения, характерное для фазы «борьбы» в родовом канале, часто сопровождается видением образов борьбы титанов, стихийных бедствий и другими картинами разрушения и саморазрушения.

Сознание по Станиславу Грофу содержит три уровня. Первый уровень - обыденное сознание, которому доступны биографические воспоминания, в том числе эмоционально значимых воспоминаний из разных периодов жизни человека и символические переживания, которые можно расшифровать с помощью классического психоанализа.

Второй уровень связан с процессом рождения. Человек может вспомнить собственное биологическое рождение и моменты, относящиеся ко всей перинатальной ситуации. Клинические исследования Грофа навели его на мысль, что человеческое бессознательное содержит хранилища или матрицы, активизация которых ведет к повторному проживанию биологического рождения и к серьезной конфронтации со смертью. Этот процесс смерти и нового рождения связан, как правило, с открытием внутренних духовных областей в человеческом сознании, независимых от расового, культурного и образовательного фона. В перинатальном опыте заново проживаются элементы личного биологического рождения во всей их сложности и отдельными деталями, которые иногда объективно подтверждаются. Чаще всего люди до сеанса не знали обстоятельств своего рождения Им удавалось вспомнить особенности и аномалии утробного положения, детальную механику родов, характер родовспомогательного вмешательства и послеродового ухода. Пуповина, обвитая вокруг шеи, неправильным положением плода, использованием щипцов, разными акушерскими приемами, анестезией и реанимационными процедурами – вот несколько из тех примеров явлений, которые заново переживаются.[86]

«По-видимому, память об этих событиях распространяется на ткани и клетки тела. Процесс повторного проживания родовой травмы может ассоциироваться с психосоматическим воссозданием всех соответствующих физиологических симптомов - таких как ускорение пульса, асфиксия с заметным изменением цвета кожи, гиперсекреция слюны или слизи, чрезмерное мышечное напряжение с энергетической разрядкой, специфические позы и движения, появление гематом и следов родовых повреждений. Имеются также указания, что переживание рождения в психоделических[87] сеансах ассоциируется с биологическими изменениями в теле, копирующими ситуацию действительных родов, пример тому, низкое кислородное насыщение крови, биохимические знаки стресса и специфические характеристики углеводного обмена. Такое комплексное восстановление ситуации рождения, распространяющееся и на внутриклеточные процессы, на цепочки биохимических реакций, представляется трудной задачей для традиционных научных моделей»[88].

Гроф ввел термин СКО - система конденсированного опыта, определяя тем самым важность работы с воспоминанием процесса рождения. «СКО – это динамическое сочетание воспоминаний (с сопутствующими им фантазиями) из различных периодов жизни человека под общим знаменателем сильного эмоционального заряда одного и того же качества, интенсивных телесных ощущений одного и того же типа или же каких-то других общих для этих воспоминаний важных элементов. СКО представляют общий принцип, действующий на всех уровнях психики, а не ограничивающийся только биографической сферой. Большинство биографических СКО динамически связаны с конкретными аспектами процесса рождения»[89].

Третий уровень - трансперсональный, то есть внеличностный уровень, на котором человек способен переживать необычные психологические состояния, такие, как медитативные[90], мистические[91] или психоделические. Переживания этого уровня делают вызов механистической модели Вселенной Ньютона. Сознание человека выходит за пределы Эго. Время и пространство коренным образом меняются. Великие мистические традиции мира принимают комплексную, многослойную и многоуровневую модель реальности, которая включает в себя и феноменальный[92] и трансперсональный аспекты существования. Союз современных исследований сознания с уровнями реальности, которые признаются великими мистическими традициями мира, дает возможность признания необычных состояний сознания, раскрывающих перед нами картины нашего перинатального прошлого. Перинатальная динамика оставляет свой след в повседневной жизни человека, в способах его взаимодействия с окружающим миром, в результатах творческой деятельности.

Глава 3

Перинатальный след

в изобразительном творчестве молодежи

В самом процессе биологического рождения – перинатальной динамике Гроф выделил четыре стадии, которые он назвал базовыми перинатальными матрицами (БПМ). Понятие "перинатальный" (perinatal) греческо-латинское слово состоит из приставки peri - близко, около и корнеобразующего слова natalis, т.е. связанный с рождением.

В 1994 году, слушая лекции Владимира Майкова[93] о перинатальных матрицах, я как завороженная слушала его вдохновенные рассказы о тех мирах, в которых мы были все, но о которых забыли. Его прямая осанка, горящий взгляд больших серых глаз и голос, идущий из глубин его личного опыта, его любовь и уважение к учителю – Станиславу Грофу или большому Стену – все это располагало к доверию, что было так необходимо нам, приехавшим с разных уголков России, Украины, Белоруссии, Греции и даже из далекой Венесуэлы. Все мы жаждали ответов на вопросы, которые можно получить только самому, и без ответа на которые для многих дальнейшая жизнь казалась бессмысленной.

Хочу привести описание матриц Владимиром Майковым, которое он нам так эмоционально давал на вводной лекции на семинарах по холотропному дыханию.

«…Первая матрица - вы находитесь в утробе, матка - это весь мир, вы получаете питание, какие-то звуки приходят снаружи, звуки органов вашей матери, голоса, музыка, иногда вы испытываете непонятно почему тревогу, беспокойство, когда беспокоится ваша мама, иногда вы ощущаете что-то враждебное, когда у мамы интоксикации. Странные персонажи возникают, странные пауки, которые хотят вас убить и вызывают чувство тревоги. Когда у взрослого прорываются такие ощущения - это всплывают те состояния, которые вы впервые почувствовали, будучи зародышем, будучи плодом в матке и испытывали такие вот переживания в первый раз. А за тем, как снежный ком эти первые впечатления обрастают новым опытом, тем, что происходит и резонирует с этим первым опытом оно позволяет нам соединяться через некоторый исторический резонанс, временной резонанс с нашим первоопытом.

Представьте теперь, что ваш домик, ваша Вселенная начинает коллапсировать, Вселенная начинает сжиматься. Цикл после большого взрыва достиг равновесия, и наша Вселенная сжимается обратно. Мы испытываем катастрофическое сжатие, звезды начинают взрываться. Нет выхода, безвыходная ситуация всей нашей жизни, некуда податься, некуда идти, вы знаете, что такое, когда человеку некуда идти, вспомните Достоевского, вспомните миф о Сизифе, бесконечность страданий, бесконечность мучений, отсутствие какого либо выхода, отсутствие надежды, Бога нет и все позволено и нет никаких гарантий, что этот мир будет продолжаться, этот рай. Это изгнание из рая, это кошмары второй перинатальной матрицы, которые все мы испытали, и постоянно всплывают в определенных ситуациях и в определенных энергиях, когда ящик Пандоры нашего первичного психологического опыта начинает приоткрываться.

Наконец, бесперспективные страдания сменяются страданиями с перспективой, это момент начала прохождения по родовым путям. Вы проходите и испытываете чрезмерное, фантастическое сдавливание со всех сторон, вы должны бороться, жизнь сложна, чтобы уцелеть, нужно бороться, нужно быть героем, нужно отстаивать. У вас враждебное окружение, вы боретесь, сражаетесь, стреляетесь, с инопланетянами, монстрами, вас соблазняют, вы испытываете потрясающий сексуальный опыт - вулканический экстаз, все это соответствует опыту третьей перинатальной матрицы. Борьба смерти и возрождения - таково слэнговое название этого опыта. Весь наш опыт борьбы, весь наш опыт сражений, в конечном счете, резонирует и в каком-то смысле прописан в нашей душе благодаря третьей фазе родов. В конце концов, мы погибаем в этом процессе, как плод, как эмбрион и рождаемся как относительно независимое автономное существо. Пересыхает пуповина, и мы дышим собственными легкими. Мы делаем первых вдох, рождается новый мир. Краски этого мира играют заново. Это соответствует четвертой перинатальной матрице. Мы рождаемся.

Открытие Грофа не столько в том, что, путешествуя в психотерапевтической машине времени, разматывая сложные хитросплетения нашей жизни и пытаясь просветить осознаванием неведомые ситуации, которые стали для нас травмами, которые закрыли нас и вырезали какие-то куски мира, которые отсекли нас от живительного общения с миром, которые сократили нас, отредактировали наше восприятие, сделали нас ограниченными, такими, как мы есть в данный момент, стратегия Грофа состоит не только в том, что продолжая исследования Фрейда, работая с личностной биографией, как Юнг, работая с трансперсональными сюжетами, оказывается можно идти реально дальше и реально подключить процесс биологических родов. Но смысл даже не в этом состоит. А в том, что в каком-то более глубоком смысле травма рождения, смерть и рождение, мистерия смерти, которую мы пережили, рождаясь на свет, служит прототипом или фундаментальной психологической структурой, которую мы каждый раз проходим, когда мы растем, фундаментально расширяемся»[94] (из стенограммы лекции Владимира Майкова для студентов Института Трансперсональной психологии).

Дата добавления: 2015-05-26