Вдруг умиленно слышу я 2 страница

Изобразительное искусство полно символов и образов, непосредственно связанных с перинатальной динамикой. Особенно хочется обратить внимание под этим углом зрения на молодежное творчество, шокирующее и удивляющее простого зрителя.

Первая базовая перинатальная матрица (БПМ-I) – «амниотическая[95] вселенная»[96]. Перинатальные переживания могут непосредственно и реалистично воспроизводить ощущения и чувства, связанные с процессом рождения, но могут и проявляться в форме неких символических «картин», видений. Подобные символы и образы неосознанно воспроизводятся художником. Так, блаженное внутриутробное состояние характеризуется образами различных водных форм жизни – водоросли, медузы, рыбы, дельфины, киты. Крито-микенская культура, существовавшая до XII века до н.э., начало художественного творчества, невинна, проста и одновременно изыскана в своих произведениях декоративно-прикладного искусства. Вот летят рыбки (рис. 26) на стенах критских фресок, порхают бабочки над гибкими стеблями цветов. Все плывет и наслаждается в полудреме беззаботного существования амниотического океана - пышные экзотические цветы, птицы, животные, красивые люди. Эгейский рай. Осьминог опутывает пузатую вазу. Изображения рыб и волнообразные линии, спирали, спирали-волны, растения, словно плывущие по направлению подводного течения, странные геометрические фигуры чем-то напоминающие морских коньков (рис. 27). Рисуя умиротворенную водную стихию и ее обитателей, мы погружаемся в атмосферу первой перинатальной матрицы (рис. 28, 29). Каждый замечал за собой, что «душа погружается в рай» и мы отдыхаем, забывая о мирских заботах, когда наблюдаем разноцветно-серебристых рыбок в аквариуме или звездное небо. Иногда покой нарушается чувством тревоги и беспокойства, в это время мама может испытывать дискомфорт или волноваться. Степень тревоги и чувство потери безопасности отражаются в работах, изображающих волнующееся море, кораблик, оказавшийся в открытом море во время шторма (рис. 30, 31). Космонавт, находящийся в невесомости в межзвездном пространстве или в космическом корабле - это образы первой перинатальной матрицы. Отсутствует тяжесть тела, нет груза забот. Эмоционально это состояние сравнимо с чувством влюбленности (рис. 32). Картины природы в ее лучших проявлениях безопасности и изобилия, щедрая природа-мать одаривает нас своими цветами и плодами (рис. 33). Европейское искусство XVII века изобилует примерами «первоматричных» работ, к примеру, это пантеистические пейзажи Никола Пуссена[97] (рис. 34, 35) пышущие изобилием голландские натюрморты снеди и цветов - Франс Снейдерс[98] (рис. 36), Питер Клас[99] (рис. 37), Виллем Калф[100], Ян ван Хейсум[101], Ян Давидс де Хем[102] и другие. Образы изобилия, плодородия и благополучной природы в свободном (то, что делается для себя, не для зрительского суда) творчестве учащихся и молодежи практически отсутствуют. Анализируя академические пейзажи и натюрморты, мне думается, важна их цветовая гамма и общий эмоциональный настрой (рис. 38, 39).

Архетипические[103] образы, соответствующие БПМ-I - это видения Царства Небесного, или Рая, в представлениях различных мировых культур. Изображения райских уголков представляют собой прекраснейшие образы природы, с описанием красивых цветов, лугов, деревьев; обширные открытые пространства - это небо, сияющие небесные тела – Солнце, Луна или звезды. Одним из ярких примеров из истории изобразительного искусства могут быть миниатюры из «Богатейшего часослова герцога Беррийского» братьев Лимбург[104] (рис. 40, 41). В эти драгоценные миниатюры на кожаных пергаментах художники «Великолепного часослова» привнесли черты нового отношения к окружающему миру, миру Раннего Возрождения, которым пронизана, вдохновлена и озарена каждая миниатюра календаря. В студенческом творчестве лишь иногда можно встретить близкие по настроению работы. Чаще свет высокой гармонии приглушен тенью черно-белой графики (рис.42) и странными образами во вселенной, которые делают звездный свет еще более холодным, отчуждая от нас безграничную красоту мира (рис. 43).

Много работ, отражающих патологические отклонения во внутриутробной жизни. Они ассоциируются с образами и переживаниями подводных опасностей, загрязненных потоков, озер или морей, зараженной или враждебной природы – ядовитой почвы, вулканической грязи, промышленных отходов и свалок, пустынь и пустырей. Изобразительного материала с образами патологии БПМ-I, как в современном искусстве, так и в творчестве молодежи, большой диапазон. Эти образы вызваны тем, что большая часть внутриутробных отклонений связана с эмоциональным дискомфортом, токсичностью плаценты или с недостаточным питанием (рис. 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50).

Более грубые нарушения – опасность выкидыша или попытка аборта – переживаются как та или иная форма универсальной угрозы или связываются с кровавыми апокалипсическими видениями конца света – фантасмагорические миры Босха[105] (рис. 51), «Триумф Смерти» (рис. 52) и «Безумная Грета» Питера Брейгеля[106]. В современной интерпретации это могут быть образы солдат, подвергшимся химическому нападению, смертников в газовых камерах, отравленных людей или животных.

Безмятежному внутриутробному состоянию Ренессанса можно противопоставить эпоху символизма конца ХIX – начала XX веков. Ящик Пандоры с коварными демонами, чудовищами, метафизическими силами зла, влечением к смерти, оккультному, приоткрытый в XVI веке Иеронимом Босхом и Питером Брейгелем, был окончательно распахнут тремя великими художниками-визионерами – это Гойя (1746-1828), Блейк[107] (1757-1827) и Фюсли[108] (1741-1825). Эпоха символизма с ее образами все еще продолжается как в работах профессиональных художников стиля «фэнтази», в оформлении компьютерных игр так и в рисунках в школьных тетрадках.

Вторая базовая перинатальная матрица (БПМ-II) - "космическая поглощенность и отсутствие выхода"[109]. Вторая базовая перинатальная матрица к самому началу биологического рождения, к его первой клинической стадии – родовым схваткам. Первоначальное внутриутробное равновесие существования плода безвозвратно нарушается. Артерии, которые снабжают плод всем необходимым через плаценту, пронизывают всю матку, поэтому каждое сокращение ее ограничивает приток крови, несущей кислород, питание и тепло зародышу. Плод начинает испытывать огромнейшее давление от маточных сокращений. Вся система еще замкнута: шейка матки еще не раскрыта, выход недоступен.

Угроза исчезновения, поглощения – символическое представление данной матрицы. Необъяснимое чувство тревоги и надвигающейся опасности для жизни плода. В холотропных сеансах переживается чувство отравленности, подверженности влиянию гипноза или дьявольских козней, одержимость демоническими силами или фантазии о нападении инопланетян (рис. 53). Для этой ситуации характерно видение спирали, воронки или водоворота, неумолимо засасывающих человека в свой центр (рис. 54, 55), переживания поглощения ужасным чудовищем (рис. 56, 57, 58, 59) – гигантским драконом, левиафаном, питоном, крокодилом или китом, нападение чудовищного осьминога или тарантула. Менее драматический вариант того же переживания – спуск в опасное подземелье, царство мертвых, систему темных подземных пещер или таинственный лабиринт (рис. 60, 61).

Мифологические сюжеты, соответствующие БПМ-II – это начало путешествия героя, например, чрезвычайно популярный миф об Ариадне в античном искусстве, падения ангелов или потерянный рай - темы, излюбленные художниками раннего средневековья. Символическое выражение полностью развернутой первой клинической стадии родов – это переживание ада и отсутствие выхода. Это чувство втянутости, всосанности, пойманности в клаустрофобический[110], кошмарный мир, переживание невероятных душевных и телесных мучений (рис. 62, 63).

Рисунок решетки (рис. 64) – невозможность избежать бесконечную, безумно дискомфортную ситуацию. Теряется ощущение линейного времени и нет конца этой пытке, ни какого-либо способа избежать ее. Образы, которые можем наблюдать, это узники тюрем, подземелий или концентрационных лагерей, обитатели психиатрических лечебниц, грешники в аду и архетипические фигуры, символизирующие вечное проклятие - Вечный жид Агасфер[111], Летучий Голландец[112], Сизиф[113], Тантал[114] или Прометей[115].

Тема смерти людей и животных, которые одиноко умирают от голода или от невыносимых природных условий в пустынях, в снегах на морозе, в горных или арктических льдах. Художник, находясь под влиянием этой матрицы, создает работы полные чувства одиночества, беспомощности, безнадежности, униженности, экзистенциального отчаяния и вины. Человеческая жизнь кажется бессмысленным театром абсурда, карточным фарсом, механической толчеей роботов или жестоким цирковым представлением.[116]

Атмосфера одиночества и безнадежности пронизывает такие полотна Арнольда Бёклина[117] (1827-1901) как «Остров мертвых» (рис. 65), «Вилла на берегу моря» или «Священная роща». Багровая тревожность неба и крик отчаянья не в силах разрушить гнетущую среду обитания в работе Эдварда Мунка[118] (1863-1944) «Крик» (рис. 66). «Демон» Михаила Врубеля[119] (1865-1910) полон молчаливой безысходности среди каменного пейзажа родной стихии (рис. 67). Классике русской живописи по настроению вторит работа студента (рис.3). Безжизненный пейзаж и одинокая фигура демонического существа создают ощущения беспредельного одиночества и невозможности изменить свое пребывание в мрачном мире.

Третья базовая перинатальная матрица (БПМ-III) – «борьба смерти и возрождения»[120]. Очень насыщенная и сложная матрица. Символику этой матрицы можно объяснить ее связью со второй клинической стадией биологических родов. Схватки продолжаются, но в отличие от первой стадии биологических родов, шейка матки раскрыта, что позволяет плоду постепенно продвигаться по родовому каналу. Это чудовищная борьба за выживание. Плод испытывает сильнейшее механическое давление и недостаток кислорода. Роды могут проходить с осложнениями: перевитие пуповиной, отрыв плаценты, тазовое предлежание плода – все это на данной стадии родов может привести к опасному для жизни удушью. [121]

Переживания БПМ-III принимают форму решительной борьбы «смерти и возрождения»– это элементы титанической борьбы, демонические эпизоды, различные формы сексуальности, встреча с огнем.

Символические мотивы титанического аспекта будут вулканы, электромагнитные бури, землетрясения, волны прилива или ураганы Чудовищным силам на этой стадии родов могут быть приравнены термоядерные реакторы, атомные бомбы, мощная военная техника, космические корабли, ракеты, лазеры и т.п. В изобразительном творчестве студентов распространены изображения механических роботов-убийц, героев компьютерных игр, человекообразные существа или машины, единично состоящие из частей тела человека (рис. 4, 5, 6, 7, 68, 69).

В более романтичной форме это может быть участием в опасных приключениях – охоте, в гладиаторских боях, в поединках с дикими животными, в увлекательных путешествиях в неизведанные новые земели (рис. 70). Соответствующие архетипические и мифологические образы – Страшный Суд, Чистилище (рис.9), необыкновенные подвиги мифологических героев, битвы космического размаха между силами света и тьмы, богами и титанами (рис. 71, 72, 73, 74, 75, 76).

Агрессивные аспекты этой матрицы отображают деструктивные силы, которым подвергается плод на этой стадии родов и его биологическую реакцию на удушье, боль и тревогу. В этом контексте часто появляются сцены кровавых жертвоприношений, самопожертвования, насилия, пыток, казней, поединков, различных видов борьбы. На рисунках (рис. 8) изображены палачи, их орудие убийства, например, топор и уже отсеченная голова жертвы.

Часто все эти сцены имеют сексуальную окраску. Самые нелицеприятные и шокирующие стороны человеческого существования рождаются в третьей перинатальной матрице. Творчество Ханса Рудольфа Гигера[122] полно элементов демонизма, извращенной сексуальности, агрессии, биологических отходов (рис. 77, 78). Причудливая смесь этих элементов, смерти, страха и искаженного духовного порыва - отпугивающая сторона продуктов современной субкультуры, но всегда существовавшая и существующая реальность, открыто или тайно. Элемент огня БМП-III проявляется либо в своей обычной форме - сожжение, либо в архетипической форме очищающего огня - пирокатарсис[123], который разрушает все испорченное в человеке, готовя его к духовному возрождению.

Религиозный и мифологический символизм этой матрицы тяготеет к темам жертвоприношения и самопожертвования. Это сцены распятия и ритуалы жертвоприношения; божества, символизирующие смерть и возрождения как Осирис[124], Дионис[125], Адонис[126], Персефона[127], Орфей[128], Вотан[129]; поклонение ужасным богиням Кали[130], Коатликуэ[131]. В отличие от безысходности БПМ-II роль человека не сводится к страданиям беспомощной жертвы, а напротив он активный наблюдатель, находящийся на границе между агонией и экстазом. Это вулканический экстаз полный борьбы смерти и возрождения.[132] Это неприглядные образы войны – расчлененные тела, вытекающая кровь, нечистота биологических продуктов (рис. 12-24).

Четвертая базовая перинатальная матрица - БПМ-4. Матрица "смерти и возрождения"[133]. Эта перинатальная матрица по смыслу связана с третьей клинической стадией родов - с непосредственным рождением ребенка. На этой последней стадии мучительный для плода и матери процесс борьбы за рождение подходит к концу. Прохождение по родовому каналу достигает кульминации, и за пиком боли, и напряжения следует внезапное облегчение и релаксация. Ребенок родился и после долгого периода темноты впервые сталкивается с ярким светом – это может быть дневной свет или свет операционной. Излучающийся свет – один из символов БПМ-IV, который встречается в изобразительном творчестве молодежи и в истории изобразительного искусства. «Городской обморок» Александра Бурдина (рис. 91) – попытка изобразить ослепительный свет, который явился причиной падения в обморок невидимого героя или, наоборот, привел в чувства, и глазами, которого мы видим ослепительное солнце в небе над высотками города. За темным силуэтом ангела прорываются лучи (рис. 90). В этом контрасте свет кажется еще ярче.

После отсечения пуповины прекращается телесная связь с матерью, и ребенок вступает в новое существование как анатомически независимый индивид. Груз перинатального опыта новорожденный человечек берет с собой в новый для него мир. И в большей степени, какой этот мир буде, зависит от этого багажа и того, кто его несет. Странная лестница и путник в ночи, стоящий в самом начале трудного и почти невозможного подъема (рис. 88). Занимающаяся заря нового дня и герой, идущий к переправе по дороге в неизвестность, уставший и умудренный от трудного пути от БПМ-III к БПМ-IV (рис. 89). Смогут ли они пройти предназначенный им путь?

Символическим выражением последней стадии родов является опыт смерти-возрождения. В нем представлено окончание и разрешение борьбы смерти-возрождения. Интересно, что находясь на пороге освобождения, человек ощущает приближение чудовищной катастрофы. Этим можно объяснить стремление участников холотропного сеанса остановить процесс. В этом, возможно, кроется причина наших незавершенных дел или бегство от них.

Если переживания продолжаются, то переход от БМП-III к БМП-IV влечет за собой чувство полного уничтожения (рис. 58), аннигиляции на всех мыслимых уровнях – физической гибели, эмоционального краха, интеллектуального поражения, окончательного морального и вечного проклятия трансцендентальных масштабов. Такой опыт «гибели Эго» заключается в мгновенном, безжалостном уничтожении всех прежних опорных точек в жизни человека. В глубоком систематическом самоисследовании оно многократно возвращается в различных аспектах и масштабах, пока процесс не завершается. Понятие Эго у Фрейда связывается со способностью приспосабливаться к реальности и адекватно функционировать в повседневной жизни, поэтому смерть Эго представляется чем-то ужасным. Реально же в этом процессе умирает параноидальное отношение к миру, отображающее негативные переживания младенца во время родов и в последующие периоды жизни. Это чувство общей неадекватности, необходимости быть готовым к любой опасности, обязательное стремление все контролировать и за все отвечать, что-то доказывать себе и другим и прочие аналогичные установки. Наиболее полная и окончательная форма смерти «эго» означает безвозвратный отказ от философского отожествления себя с «эго, облаченным в кожу» (Алан Уотс).

В изобразительном искусстве темы, соответствующие символике смерти «эго» - изображение скелетов, черепов, разрушений (рис. 79, 80, 81, 82, 83), смерти святых и мучеников (рис. 84, 85). Если переживания хорошо интегрированы, это приводит не только к возрастанию способности наслаждаться существованием, но также к совершенствованию функционирования в мире. За опытом полной аннигиляции и «попадания на самое дно космоса», характеризующим смерть «эго», немедленно следует видение ослепительно белого или золотого света сверхъестественной яркости и красоты. В творчестве студентов работы полные света и оптимизма редки (рис. 86). Но есть работы с отдельными элементами благополучного появления на свет – это лучезарные архетипические божественные существа – ангелы (рис. 90), радуга (рис. 87) или замысловатым узором павлиньего хвоста (рис. 38). Новорожденный, в идеале, может испытывать глубокое чувство духовного освобождения, спасения и искупление грехов. Оказываясь, сразу после рождения, в нежных и заботливых материнских руках младенец, как правило, чувствует себя свободным от тревоги, депрессии и чувства вины, очищенным, вознагражденным за муки БПМ-III и ничем не обремененным. Это сопровождается потоком положительных эмоций в отношении самого себя, других людей или существования вообще. Мир кажется прекрасным и безопасным местом. Жизнь интересна и увлекательна. Следует, однако, подчеркнуть, что это описание соответствует ситуации нормальных родов.

Длительные изнуряющие роды, использование хирургических щипцов, применение общей анестезии и другие осложнения и вмешательства вносят специфические искажения в феноменологию этой матрицы. Несмотря на благополучный исход – сияющая всеми цветами радуга, боль оставляет свой след – не полностью разрушенная кирпичная стена. Она тяжела и мрачность цвета кирпичей ассоциируется с сильным давлением на голову плода (рис. 87).

Символы и образы опыта смерти-возрождения могут быть найдены в различных областях коллективного бессознательного, так как любая значительная культура обладает соответствующими мифологическими формами для этого явления. Смерть «эго» может символически связываться с различными божествами-разрушителями – Шивой[134], Уицилопочтли[135], Молохом[136], Кали, Коатликуэ – или выражаться отождествлением с Христом, Осирисом, Адонисом, Дионисом или другими жертвенными мифологическими персонажами. Богоявление может выражаться как абстрактным сияющим светом, так и более или менее персонифицированными представлениями из различных религий (Великая Мать-богиня в образе Девы Марии, Исиды[137], Лакшми[138], Парвати[139], Геры[140] или Кибелы[141]). Символика данной матрицы может просматриваться в темах, связанных с завершением опасной ситуации, окончанием войн и революций, выживание после тяжелой болезни, несчастного случая, успешное завершение долгого и нелегкого пути (рис. 89).

В христианском искусстве темы жертвоприношения, Вознесения, Успения, Рождества, чудеса православных героев - святого Георгия, Дмитрия Солунского, вход в Иерусалим являются ярким примером символического выражения смерти «эго», светоносного Возрождения–Богоявления, патетической победы над инфернальными силами зла. Такова дипломная работа Птицына Сергея - икона «Воскресение», созданная по всем канонам православной иконописи (рис. 92).

Дифференциация изобразительного материала по базовым перинатальным матрицам не является некой жесткой конструкцией, это, прежде всего, возможность объяснить природу возникновения многих образов и символов в изобразительном творчестве молодежи. Символика матриц может быть очень схожа. Например, безмятежная умиротворенность внутриутробного состояния первой базовой перинатальной матрицы (БПМ-I) и состояние удовлетворенности после напряженной активности завершающей стадии родов – четвертой базовой перинатальной матрицы (БПМ-IV). Темные божества появляются в контексте БПМ-II и БПМ-III и смерти «эго». Образы смерти и возрождения связаны с третьей матрицей и переходом к четвертой. Кроме того, мы попытались проанализировать образы и символы изобразительного творчества только лишь с позиции перинатальной динамики, не затрагивая биографического уровня бессознательного и трансперсональной области.

Признавая глубинную природу психики и используя концепцию базовых перинатальных матриц Станислава Грофа при анализе изобразительного материала, мы сможем приблизиться к пониманию творческого процесса как отражение глубинного внутреннего мира души художника. Знание перинатальной динамики и трансперсонального уровня психики дает возможность педагогу-художнику объяснить многие явления «от крайнего убожества до высочайших взлетов»[142] в мировом изобразительном творчестве и в творчестве своих учеников.

В большинстве случаев, каждая такая работа – крик маленького ребенка в темноте нелюбви и одиночества. Мы можем отвергнуть их как низкохудожественные, распространяющие депрессию, хаос, смятение. Но за всем этим остается отвергнутая душа, которая, скорее всего, неосознанно ищет выхода, извлекая образы из своих глубин и превращая их в изобразительную форму, которая так пугает большинство.

Использованные источники

1. Ассаджиоли, Р. Духовное развитие и нервные расстройства / Р. Ассаджиоли. – Новосибирск: Сибирское отделение издательства "Детская литература", 1992. - 18 с.

2. Бердяев, Н. А. Кризис искусства / Н. Бердяев. - М.: СП Интерпринт, 1990. - 47 с.

3. Бердяев, Н. А. Самопознание: Сочинения / Н. Бердяев. - М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 2000. – 624 с.

4. Вейдле, В. В. Умирание искусства / В. Вейдле. - СПб.: Аксиома, Мифрил, 1996. - 332 с.

5. Гершензон – Чегодаева, Н. М. Брейгель / Н. М. Гершензон – Чегодаева. - М.: Искусство, 1983. - 412 с.

6. Гроф, С. За пределами мозга / С. Гроф. – М.: Трансперсонального института, 1993. – 504 с.

7. Гроф, С. Путешествие в поисках себя / С. Гроф. - М.: Трансперсонального Института, 1994. – 342 с.

8. Джеймс, В. Многообразие религиозного опыта / В. Джеймс. – СПб.: Андреев и сыновья, 1999. – 418 с.

9. Капра, Ф. Уроки мудрости / Ф. Капра. – М.: Трансперсонального Института, 1996. – 318 с.

10. Кришнамурти, Д. Первая и последняя свобода / Д. Кришнамурти - Харьков: Весть, 1994. -416 с.

11. Мандельштам, О. Сочинения. В 2-х т. T.I. / О. Мандельштам. - М.: Художественная литература, 1990. – 638 с.

12. Маркс, К., Энгельс, Ф. Сочинения. T.I. / К. Маркс, Ф. Энгельс. - М.: Политическая литература, 1955. – 698 с.

13. Маслоу, А.Г. Мотивация и личность / А. Г. Маслоу. - Санкт-Петерсбург: Евразия, 1999. – 479 с.

14. Нойман, Э. Происхождение и развитие сознания / Э. Нойман. - М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 1998. – 464 с.

15. Семенов, В.Е. Катарсис и антикатарсис: социально-психологический подход к воздействию искусства / В. Е. Семенов // Вопросы психологии. - 1994. - №1.

16. Уоттс, А. Психотерапия. Восток и запад / А. Уоттс. - М.: Весь мир, 1997. –240 с.

17. Фромм, Э. Психоанализ и этика / Э. Фромм. - М.: Республика, 1993. – 415 с.

18. Ходасевич В. Избранное / В. Ходасевич. - Ростов-на-Дону: Феникс, 1996. – 384 с.

19. Чогьям Трунгпа. Преодоление духовного материализма. Миф свободы и путь медитации. Шамбала. Священный путь воина / Чогьям Трунгпа. - Киев: София, Ltd., 1993. – 512 с.

20. Шикель, Р. Мир Гойи / Р. Шикель. - М.: Терра - книжный клуб, 1998. – 192 с.

21. Эйнштейн, А. Собрание научных трудов. В 4-х т. Т. 4. Статьи, рецензии, письма. Эволюция физики / А. Эйнштейн. – М.: Наука, 1967. – 600 с.

22. Энциклопедический словарь. Репр. Воспр. Изд. Ф. А. Брокгауз И. А. Ефрон. 1890 г. / Под ред. проф. И.Е. Андреевского. - М.; Терра, 1991. - Т.31. - 480 с.

23. Кассу, Жан. Энциклопедия символизма / Жан Кассу, В.М. Толмачев, П. Брюнель. – М.: Республика, 1998.- 428 с.

24. Юнг, К. Сознание и бессознательное / К. Юнг. – Санкт-Петербург- Москва: Университетская книга, 1997. – 536 с.

25. Яффе, А. Символизм в изобразительном искусстве / А. Яффе // Человек и его символы / под ред. К.Г. Юнга. – СПб.: ТОО «Б.С.К.», 1996. – 454 с.

26. http://www.behigh.org/tpi/grof-seminar.html

27. http://scepsis.ru/library/id_147.html

28. http://www.vapp.ru/projects/bib/rank/roasen/

29. http://www.apollina.ru/Library/Grof/Grof1.php

30. http://ru.wikipedia.org/wiki/

Рис.1

Гараев Вагиз. Биомеханический монстр. Б., шариковая ручка.

Рис. 2

Рисунок абитуриента. 2001 г. Б., шариковая ручка.

Рис. 3

Рисунок студента. Б., тушь, перо. 2000.

Рис. 4

Рисунок студента. Рисунок студента. Б., тушь. 2006.

Рис. 5

Рисунок учащегося 9 класса. 2003.

Рис.6

Рис.7

Рис. 8

Рисунки студента-первокурсника. 2001.

Рис. 9

Дирк Бутс (1415-1475). Ад.

Рис. 10

Босх, Иероним. Несение креста. Около1505. Дерево, масло. 76,7x83,5 см. Гент.

Королевский музей.

Иероним Босх неоднократно обращался к сюжету Христовых страданий. Картина «Несение креста») окрашена индивидуальным переживанием, личной болью. Вся её плоскость заполнена человеческими лицами: теснятся физиономии стражников, палачей, праздных зевак — грубые, уродливые. Еще более страшными делают эти лица, переполняющие их фанатичная жестокость, равнодушие к страданиям другого, тупое злорадство. На фоне этого человеческого зверинца особенно прекрасными кажутся спокойные и кроткие лица Христа и Святой Вероники, в руках которой белый платок с нерукотворным образом Спасителя. Христос идёт навстречу своей смерти: направо, в ту сторону, которая в средневековом искусстве отводилась для изображений, связанных со смертью и грехом. Вероника движется налево, в мир жизни, унося на платке лик Христа.

Рис. 11

Брейгель, Питер Старший. Слепые. Около 1568. Дерево, масло. 87,6х154 см.

В картине «Слепые» — это одна из последних работ Брейгеля — чувствуется философское неприятие религиозного и политического фанатизма. Источник сюжета — Евангелие от Матфея (15, 12-19). Христос сказал, имея в виду фарисеев: «Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму». Эта притча о человеческой глупости неоднократно встречается в писаниях гуманистов. Но трагическая глубина и убедительность образа, созданного Брейгелем, придает этой теме особую силу воздействия.

Рис. 12

Гойя. Сатурн, пожирающий своих детей. 1819-23.

Холст, масло, 146 x 83. Мадрид, Прадо.

Бог Сатурн пожирает своих детей, боясь, что в будущем они смогут сокрушить его. Гойя заставляет забыть об античном мифе и показывает чудовище в человеческом облике. Ослепленное яростью, оно разрывает свою жертву.

Рис.13

Гойя. Шабаш ведьм. 1797-1798. Б., перо, сепия, отмывка.

19х14. Мадрид, Прадо.

Цикле «Капричос» (исп. Los Caprichos - причуды) (1797−1798) Гойя изобразил причудливый мир человеческих страхов и видений, воплотившихся в образах демонов и мифических существ.

Рис. 14

Гойя. Шабаш. Большой козел. 1798.

Рис. 15

Гойя. Рисунок для серии офортов "Капричос". Четвертый сон.

Славная наставница. 1797-1798. Б., сепия, перо. 24,7 х 17,4. Мадрид, Прадо.

Рис. 16

Гойя. "Сон разума рождает чудовищ. Воображение, покинутое разумом, порождает немыслимых чудовищ; но в союзе с разумом оно – мать искусств и источник творимых им чудес".

Дата добавления: 2015-05-26