Квартира Богарта Гроуберга

Он ждал этого момента слишком долго. Настолько, что ожидание для него стало привычнее самых простых ежедневных дел – например, чистки зубов и завтрака. Утром, вставая с кровати, Богарт, критически оглядев себя в зеркале, первым делом думал о маленьком Гаале; когда отправлялся в полеты по Трубе, вспоминал, какие же приятные познавательные ночи-прогулки у них были; когда снимал фильмы, представлял, что Хоуп неплохо бы смотрелся в той или иной роли; когда готовил себе ужин, прокручивая в голове события дня, думал, что неплохо было бы обсудить случившееся с Хоупом, выслушать его интересное мнение, всегда отличное от мнения других. Богарт думал о Гаале настолько часто, что в его сознание въелся образ выдуманного, идеального Хоупа, настолько идеального, что такого человека даже не могло существовать на свете.

Реальность была жестока с фантазиями Гроуберга.

От прежнего Гаала осталось очень мало. Он был вполне сформировавшейся личностью, злой, жестокой и самовлюбленной, а не тем добродушным ребенком, каким его запомнил Богарт. Гаал, однако, был иногда очаровательным и милым, но таким он был ровно до тех пор, пока ему что-то было нужно. Гаал был вежливым и тактичным ровно до тех пор, пока ему что-то было нужно. Гаал был общительным, умным и интересным ровно до тех пор, пока…

Парень любил рассуждать о необычных вещах, закрываясь во время своих рассуждений от всего остального, что его окружало, от простого, земного и обыденного, чаще всего рассуждая о политике, власти, своем отце, отношениях между людьми, искусстве. У него по-прежнему был свой, особенный взгляд на все, что происходило в Корпорации и в Трубе. Его интересовали многочисленные книги, оставшиеся в квартире Богарта с тех далеких времен, когда тот еще мог видеть. Гаала было интересно слушать – можно было узнать многое, дойти до таких сложных, но многое объясняющих мыслей, до которых самому было очень сложно добраться.

И Богарт за эти несколько дней проживания с Гаалом услышал несколько важных вещей.

Во-первых, нет ни хороших, ни плохих людей – зачастую именно от мнения людей зависит то, добрым героем является кто-либо или злодеем. Иные Леланда считают спасителем мира, иные – разрушителем прежних порядков, но из-за чужих слов, сказанных где-либо на кухне, вечерком, или сообщенных на ушко соседу, правитель не станет лучше или хуже; реальное влияние на образ человека могут оказать СМИ, но даже из-за этого народ не будет знать, каков же этот человек на самом деле. Именно поэтому многие люди Целого Мира, желающие пробиться во власть, зачастую создавали свои телевизионные пропагандистские программы, в которых безжалостно обличали кого-нибудь из своих соперников, создавая определенный образ в головах народа, или, что наиболее вероятно, активно нахваливали свои реальные и вымышленные достоинства, опять же, ради этого самого образа. Во-вторых, люди сами не знают, где им лучше, при каком режиме хорошо живется, кто должен стоять у руля управления государством. Из-за незнания своих истинных желаний в жизни присутствует элемент некоторой нестабильности; из-за нестабильности возникает сначала недовольство, а потом и бунт, перетекающий в «короткую революцию». Народными массами можно управлять, главное, знать, как это сделать так, чтобы народ не догадался, что решения кто-то принимает за них, а их мнения – навязанные. Многие политики, опять же, часто обращаются к СМИ; Леланд же поступил куда хитрее: заставив королей снимать фильмы, во время которых неизбежно страдает обычное население Трубы, правитель обратил взоры народа на сильную полицию и свою личную гвардию, способную защитить всех и каждого, ставя людей в зависимость от органов правопорядка. Таким вот образом в мире было сохранено необходимое для строительства новой политической системы спокойствие, народу было привито почтение, любовь к Хоупу-старшему, а также удовольствие от новой, свободной жизни, подаренной ему Леландом.

- То есть, ты хочешь сказать, что вся жизнь, что нас окружает, это просто чья-то…постановка? – уточнил Богарт, сидя за столом в расслабленной позе, сложив локти на столешницу.

- Верно. И, самое главное, ведь народ Трубы ничего, ничего не понимает! Он не видит обмана! – взмахнул руками Гаал, случайно смахнув со стола сахарницу. Она упала на пол, покатилась, оставляя за собой блестящий, точно снег, белый след. Богарт не мог ее видеть, он лишь слышал, куда она покатилась, в каком месте пространства под столом она остановилась, и, наклонившись, сразу и точно схватил сахарницу, быстро вернув ее обратно на стол. Сахар остался лежать на полу, вперемешку с прочим сором – в квартире Богарта было довольно грязно.

- Ты предлагаешь устроить мне революцию? – тихо, как бы нехотя спросил Гроуберг, повернув голову в ту сторону, где сидел Гаал.

Было страшно смотреть на это старческое измученное лицо, не имеющее глаз. В облике Богарта после стольких лет осталось знакомых черт не больше, чем у Хоупа. За столом как бы сидел совершенно чужой человек, по какой-то странной причине говорящий так же, как и волшебник из снов Гаала. Рыжий парень, даже находясь рядом с человеком своей мечты, не до конца осознавал реальность Богарта, все еще иногда думая, что тот явился к нему во время одного из наркотических снов. Гаал был рад, думая, что это реальность, но в то же время его мучило странное чувство пустоты: дойдя до того, к чему стремился большую часть жизни, сидя рядом с кем, кого страстно желал увидеть, цель жизни Хоупа была достигнута – смысла жить дальше не было, так как на такое далекое будущее Гаал ничего не планировал. Рыжий парень не мог расслабиться, мысли не давали ему это сделать. Наркотическая трава не приносила нужного успокоения. Все тело Гаала будто бы распирали изнутри неведомые неприятные силы, голова болела, кости были слишком тяжелы и тянули вниз, кожа чесалась невыносимо, и ему хотелось бы думать, что все это не из-за того, что наркотик потерял свою необыкновенную силу, но из-за того, что смысл всей жизни был неожиданно и навсегда утерян.

Что же теперь делать? Чем заняться, чтобы это и приятно было, и выгодно для себя самого? Устроить революцию? Свергнуть отца, заставив того заплатить по счетам? Забрать все его деньги себе?

Да! Именно это! На меньшее соглашаться нельзя! Надо достигнуть высокого положения в мире! А не дадут достигнуть – завоевать его! Отобрать!

Надо показать народу, как же он ошибался в Леланде! Надо показать всем правду!

Компромат на правителя… Соберем! Не будет – создадим свой!

- Да. Я хочу, чтобы ты устроил революцию. Или хотя бы уговорил остальных королей присоединиться к нам.

- Ох. Хорошо. Допустим, приглашу я всех королей в ряды нашей революционной армии. Хорошо, свергнем мы этого Леланда. А что дальше? Неужели ты дашь всем королям возможность вернуться в свои страны, восстановить государства в прежних, цельномирных границах, проводить там свою политику, которая может показаться тебе не совсем угодной?

- Именно так. Консервативная монархия давала людям больше, чем эта фальшивая либеральная демократия, насквозь пропитанная душком давно умершего капитализма… Капитализм – это противоестественное состояние человеческих отношений, ведь людям комфортнее, привычнее жить в обществе, в единой группе. А здесь? Каждый за себя, все враги, все друг другу волки. Он портит изначально хороших людей, у которых постепенно формируется психология преступника, вора: если я не украду сегодня, я по-прежнему буду плохо жить, а кто-то другой, опередив меня, станет жить лучше; формируется психология завистника: если кто-то живет хорошо, а я не очень, этому человеку тоже стоит жить плохо; формируется психология конкурента: если у меня что-то будет хуже, чем у других, меня кто-нибудь сможет обойти и получить за меня законные бонусы, награды и прочее. Нет равенства изначально, неравенство же достигается путем значительного увеличения своих доходов…

Руки Гаала, увлеченно рассуждавшего о капитализме, мелькали в воздухе наподобие пропеллера; несколько раз они пролетали в пале сантиметров от дрожащей от страха сахарницы, но ее каждый раз вовремя спасал от падения Богарт, вовремя хватавшийся за нее рукой.

- Так говорят все, кто не имеет какого-либо стабильного дохода. – Сахарница, увлекаемая Богартом, поехала по столешнице, и белые крупинки сахара, рассыпанные и на столе, хрустели, когда по ним проезжало дно маленькой белой баночки. - Ты не поверишь, но точно так же говорили и во время моего, заметь – консервативного! – правления. Ведь и во время монархии есть бедняки. Хотя справедливости в наших государствах и в самом деле было больше, соглашусь.

Сахарница резко вернулась на край стола.

- Вот! Леланд, придя к власти, ввергнул сознания людей в хаос, перевернул всю их жизнь, сделав ее неправильной, непривычной. А мы же займемся возвращением в мир Трубы справедливого, естественного, простого и понятного общества!

- Как же у тебя все просто. Вот так пойдем и устроим революцию? Создадим армию, захватим апартаменты Леланда…

- Фу, - скривился Гаал. – Грубая сила нынче роли не играет. Это раньше, чтобы добиться своей цели, необходимы были армия, оружие. Сейчас же можно начать войну нового типа – информационную. И для этого мне нужны свергнутые короли. Они, личности, заинтересованные в падении диктатуры Хоупа, будут собирать любую информацию о правителе, порочащие его честь и достоинство. Идеального Леланда свергнет сам народ. И народ же выберет того, кто сможет руководить всем миром так, как нужно именно народу.

- Тебя? – зачем-то поднял невидящие глаза на рыжего парня Богарт.

- Меня! – заявил Гаал с неслыханной наглостью. - Но, во всяком случае, я всем королям верну их страны. Пусть короли делают в своих государствах то, что хотят, но, разумеется, по согласованию со мной. Я прочитал много книг о власти, политике и народе. Я знаю, что надо делать.

- Эх, Гаал! Глупости не стоит совершать даже когда очень хочется стать кем-нибудь уважаемым, а как раз твоя безумная тяга к политике – глупость, которая портит людей куда сильнее режимов правления. Твою бы энергию, да в мирное русло – и Труба бы процветала! – Богарт улыбнулся так приятно, что Хоуп, посмотрев на человека из своих красивых снов, не сумел удержаться от зеркального отражения улыбки. - И еще хочу тебе сказать одну важную вещь: твоя бескровная революция может не состояться, так как короли не смогут собрать о Леланде информацию.

- Почему же? – нервно спросил Гаал. Улыбка быстро сползла с его лица, упала на пол, где и осталась лежать, посреди сора и крупинок сахара.

- Ее нет. Информации, порочащей честь Леланда.

И, не давая Хоупу сказать и слова, быстро продолжил, начав издалека, как любил его «прелестный мальчик из простой семьи»:

- Скажи, вот ты думаешь, мне хорошо жить в Корпорации?

Гаал уставился в потолок. Потолок уставился на Гаала сотнями маленьких глаз – глаз пауков, устроивших наверху настоящий паутинный город.

- Я думаю, да, - протянул рыжий задумчиво. – Во всяком случае, лучше, чем другим жителям Трубы. У иных-то нет и самых элементарных удобств в квартирах, уж я-то знаю…

- А Джозефу? А Птице? А Оливеру Брауну?

- А я должен знать? – раздраженно отозвался Гаал. – Я же не бывал в их квартирах! Может, у них там есть все, что только душа требует?

- Не важно, в каких условиях они живут здесь. Важно лишь то, что есть такие личности, которые не желают жить в Корпорации вообще, но хотят свободы. Настоящей свободы. То, что ты видишь здесь – это лишь подобие жизни, рай для тех, кто любит, чтобы за них все решали. И много лет назад короли, желающие как можно скорее освободиться от власти Леланда, перерыли весь мир – разумеется, тайно – в поисках нужной информации о правителе, которой можно было бы его шантажировать, добиваясь нужной цели (но не свергать, нам это не требовалось). Гаал, такой информации нет. Леланд и в самом деле идеален – или он, что наиболее вероятно, умеет хорошо заметать следы. У Хоупа кристально чистая биография. В ней он не злодей-революционер, но герой-изобретатель, посланный самим небом. Однако мне все же удалось найти…кое-что, где Леланд показал себя не с самой лучшей стороны. Это – семейные отношения. Хоуп регулярно нарушал изобретённый им же Кодекс Семьи. Он никогда не заботился о своих родных детях, оставляя их зачастую не в самых лучших жилищных условиях, в окружении ужасных людей, которые не могут дать ребенку нормальное воспитание.

- О, как верно! – обрадовался Гаал. - Хоть один человек нашелся, который не говорит, что Леланд – хороший человек.

- Об этом, то есть о многочисленных детях Леланда, мало кто знает. Но тайное рано или поздно становится явным. Всегда. Неизбежно. И ты, Гаал, должен был быть не руководителем нашего освобождения, или, как ты сказал, революции, но ключом к свободе. Ты и другие дети Хоупа. Все они здесь – в Корпорации. А ты – главный герой будущего социального фильма, способного взорвать этот ужасный мир, изменить его к лучшему.

Богарту не хотелось сначала использовать Гаала в своем съемочном проекте. Все-таки, воспоминания об идеальном Хоупе-младшем все еще жили в сознании Гроуберга, даже несмотря на то, что их активно уничтожало поведение взрослого Гаала. Бывший король видел своего «любимого мальчика» в любой другой роли, но только не в этой. Неформал мог прекрасно перевоплотиться в исследователя, звезду экранов, бунтаря, музыканта, своеобразного воина, но он никак не мог исполнять роль жертвы. Это было бы так же противоестественно, как если бы мыши неожиданно начали охотиться на кошку – хищник, может быть, и испугался, но он все равно остался бы злым и сильным убийцей. Но каждый час, проведенный с Гаалом в этой квартире, добавлял Богарту уверенности в том, что Хоупа-младшего надо как можно скорее заставить работать, удалив от себя и своей частной жизни на максимальное расстояние – желательно в несколько тысяч километров. Гаала прошлого более не существовало, и никаких надежд на то, что все будет, как прежде, не было. Гаал нынешний был невыносим. Противен. Ужасен. И, тем более, он (в прошлом) был виноват в том, что привязал к себе короля некогда великой страны, заставив последнего регулярно приходить через портал к какому-то там простому мальчику, заставив короля забыть о посещениях других людей, которым тоже нужна была помощь, но развлекаться и познавать мир вместе с этим пареньком. Тем более, Гаал был виноват в том, что привязал короля он к себе, находясь в доме Леланда Хоупа. Тем более, он был виноват в том, что в один прекрасный день отец мальчика, тоже амбициозный, самовлюбленный человек, жаждущий власти больше всего на свете, желающий что-то изменить в своей стране, мечтающий о том, чтобы его изобретениями пользовался весь мир, а не только несколько его соседей, узнал о приходящем каждую ночь монархе и проследовал за ним в Корпорацию, то есть на территорию бывшего дворца этой страны, захватив там управление всеми входами-выходами в мир, проникнув в апартаменты каждого правителя мира, свергая всех, затаскивая их во дворец, чтобы превратить всех в своих рабов-кинематографистов… И даже если вины Гаала в последнем не было, все равно было куда проще винить во всех бедах этого парня, а не самого себя за неосторожность.

Гаал, в общем-то, не был ни хорошим, ни плохим. Мнение о нем, как и любом другом человеке в этом мире, было различным, противоречивым, странным. Богарт считал Гаала нормальным, отчасти добрым, еще подлежащим исправлению человеком. Но другие-то короли, стремясь выбраться из тюрьмы, в которую их затащил Леланд, давно искали виновника всех своих бед. И тут Гаал, если бы Богарт поспешил заявить об этом своим конкурентами, дабы сплотить их, автоматически стал бы злодеем, которому можно было припомнить все его грехи.

Эти грехи нельзя было отмолить, за них нельзя было откупиться. За них могло последовать только суровое наказание в виде смерти. Это, все-таки, не шутка – быть одно из причин серьезной, недетской игры с политическими режимами. Это, все-таки, не шутка – быть одной из причин великих перемен в мире, из-за которых человечество, так уставшее от своего земного существования еще до Катастрофы, продолжает жить, ежедневно мучаясь от однообразных бессмысленных занятий, траты денег, разговоров со злыми людьми...

Прав был Гаал и насчет своего второго «постулата»: люди и в самом деле не знали, чего хотели. Простой народ ежедневно блуждал в лабиринте своих сиюминутных желаний, не до конца осознавая их необходимость, целесообразность. Власть имущие, подчиняющиеся Леланду, каждый день мучали себя выбором между исполнением одних своих желаний или других, одинаково не приносящих радости. Короли не могли до конца понять, надо ли им возвращать власть в свои руки, не могли понять ее смысл, но свой трон все равно хотелось заполучить больше всего в жизни. Короли не могли понять, нужны ли странам консерватизм, сохранение определенных порядков, спокойствие, стабильность, но к этому всему им очень хотелось вернуться, потому как это было им привычнее всего. Короли хотели, чтобы все было по-старому, но чтобы с Корпорации их все равно не выгоняли – потому как тут о них заботились, за них все решали, а жизнь была простой и понятной. Хоуп тоже не знал, чего хотел. Ему одновременно хотелось всего и сразу – и денег, и власти, и удовольствий, и чтобы решения принимал кто-нибудь за него, и хороших отношений с людьми, и радостных встреч, и содержательных разговоров на кухне (можно в любом другом месте). Вот только разочарование от достигаемого приходило к нему слишком быстро, настолько, что ценность желания мгновенно сводилась к нулю. Гаал ведь тоже устал от Богарта за эти дни, устал от его поучений, разговоров, от требования к себе внимания, от ухода за своим волшебником, от его мнений, которые сильно отличались от мнений Хоупа-младшего и раздражали последнего, которые вряд ли могли быть правильными, потому как человек, живущий почти безвыходно в Корпорации, не может знать о мире больше, чем он, прошедший его вдоль и поперед Гаал. Рыжий разочаровался в своем кумире удивительно быстро – в обычной жизни Гроуберг оказался совсем не тем добрым чародеем, которого рыжий парень ожидал увидеть, да и чудеса Богарт в последнее время творил все реже.

И ведь это было всего лишь одно из желаний, достигнутых Хоупом – так что могло бы быть дальше, если бы парень и отца свергнул, и его сокровища себе забрал? А что было бы в том случае, если бы Гаал все-таки тогда уговорил Мип, и она бы вернула его в Гессельхедские Поля? Смысл жизни снова бы куда-нибудь потерялся? Снова бы пришло разочарование?

Что?..

Гаал уже не знал, чего пожелать. Удовольствие больше ничто не приносило. Даже сама мысль о желании больше не грела душу.

Дата добавления: 2015-05-26