Творчество Косицына 2 страница

Умер Лак­шин 26 ию­ля 1993 го­да в Моск­ве. Уже по­сле его смер­ти ки­но­ре­жис­сёр Ни­ки­та Ми­хал­ков на­пи­сал: «Без­вре­мен­но ушёл из жиз­ни Вла­ди­мир Яков­ле­вич Лак­шин. Те, кто знал его – че­ло­ве­ка вы­со­кой рус­ской куль­ту­ры, зна­то­ка А.Н. Ос­т­ро­вско­го, Л.Н. Тол­сто­го, А.П. Че­хо­ва, че­ло­ве­ка из зна­ме­ни­то­го «Но­во­го ми­ра» Алек­сан­д­ра Твар­дов­ско­го, все они, бе­зус­лов­но, лю­би­ли Вла­ди­ми­ра Яков­ле­ви­ча, и, вспо­ми­ная его, очень ча­с­то скор­бят о се­бе. Ухо­дят «ше­с­ти­де­сят­ни­ки», ос­ме­ян­ные «но­вы­ми рус­ски­ми». Ухо­дят и ос­тав­ля­ют по­сле се­бя по­след­нее ды­ха­ние той са­мой Рос­сии Тол­сто­го и Че­хо­ва, ко­то­рая вскор­ми­ла Вла­ди­ми­ра Лак­ши­на, да­ва­ла ему уте­ше­ние в без­вре­ме­нье. И в этом, как го­ва­ри­ва­ли на Ру­си, был весь Вла­ди­мир Яков­ле­вич».

6. Творчество Быкова

А.В.

Таран

Дмитрий Быков. Литератор

Сатирик и лирик, очеркист и критик, романист и драматург Д.Л.

Быков в

традиционной «молодогвардейской» серии «Жизнь замечательных людей» в 2009

г.

выпустил второе издание своей книги о Булате Окуджаве, исправленное и дополненное

[1], а

в издательстве «ПРОЗАиК» вышла его книга «Отчет: Стихотворения. Поэмы. Баллады:

Полное собрание лирических произведений на 1

января 2010

года»

[2]. Данная публикация

–

попытка «объективистского» анализа творчества Д.Л.

Быкова, – исторических и

фантастических романов, поэзии лирической и сатирической, литературной критики,

публицистики.

«Талант, помноженный на фантастическую работоспособность, сделал Дмитрия Быкова

одним из самых известных писателей и публицистов. Лауреат множества литературных

премий, романист и эссеист, он внимательно следит за развитием книжного рынка»

– и

откликается на знаковые политические события стихотворными сатирами. «Системная»

оппозиционность, основанная на ненависти к «варварству», неприязнь к «быдлу»

(независимо от количества денег и влияния у представителей этого сорта наших сограждан

на политику,

экономику, культуру) является не позой – позицией, но этот автор получает, как

правило, в свой адрес либо безусловно хвалебные, либо резко негативные оценки читающей

публики. Быков – педагог-просветитель и оттого притворщик-лицедей, у него множество

Ил.

1. Дмитрий Львович Быков (р.

1967).

лиц-ликов, ипостасей-масок. Он запросто изображает фавна-нарцисса из «серебряного века»,

эгоцентриста-интеллектуала, он органичен в роли циничного и вместе с тем наивного

болтунишки, «демшизанудного» оппозиционера, самоутверждающегося обличениями,

однако пафос его творчества, принципы и цели –

преображение мира,

а не одной только

косной-темной-грязной-подлой-трусливой, во-всем-виноватой раз и навсегда матушки-Расеи

и ее государства-Молоха! Стилей-масок у него избыточно много, – от язвительно-

саркастического бесенка-шута, «черного кота», до слоненка-интеллектуала из

доброго

«мультика»; от бездушного умника-«журналюги» до гуманиста-просветителя; от

ненавистника «бандитского» политического режима до патриота

новой

России [2, с.

55].

Для этого

литератора

главным делом является поэзия

, ему нужны «сверхлюди», хватит

уже, дескать, «ветхого Адама», – но это всего лишь игра [2, с.

298]. Нужны именно

люди

!

Когда не Аполлон, тем более не Дионис, а «культурная ситуация» к священной жертве

требует – Быков обличает отечественное «хамье» с жаром пророческим, яко «чужанин»-

еврей (по отцу), а когда «либеральная демшиза» начинает «доставать» всех и каждого – уже

как российский патриот, наследник евразийской истории чуть ли не со времен Хазарского

каганата, хотя в истоках его прозы и поэзии – «серебряный век» (акмеисты, но также

«советская школа» – Слуцкий и Бродский, Самойлов и Кушнер, Ефремов и Стругацкие).

И

«либерализм», и «консервативность» у этого автора условны, – на деле это мечтания о

цивилизационном прогрессе

и сохранении отечественных традиций просветительства,

которые сегодня по известным причинам кажутся элитарными.

Быкову мало «цивилизации», ему подавай реализацию новых, качественно иных

отношений между людьми... Прежде всего этот

литерАВТОР

– словесник-филолог,

преподаватель языка и литературы, сознающий свои нескромные возможности в сфере

идеологии-болталогии, однако если он пытается следовать чуждым себе теориям –

либерально-консервативным или завирально-радикальным – получается скучная

самопародия, а стоит ему отрясти прах пафосных умствований с ног своих, текст уходит от

балаганного глумления и «шутовского» занудства

[3], – свойственных, к примеру,

«обличениям власти» у сатирика В.

Шендеровича. Для Д.

Быкова работа публициста-

колумниста – гражданский долг, его душе требуется синтез постижения и пафос созидания.

Благонамеренная

поддержка любой из сторон («Чума на оба ваших чума!» – так называется

«Все мои прочие авторские ипостаси занимались главным образом тем, что обслуживали поэтическую. Журналист по мере

сил кормил поэта, биологический носитель подбрасывал поводы для вдохновения, <...> а прозаик делал все возможное,

чтобы прозаизмы и абстрактные размышления не попадали в стихи, – для этого были романы. Поэт, как мог, отплачивал

всем троим; кажется, их только из-за него и терпели» [2, с.

4 обложки].

одна из его статей) в нынешней «борьбе плохого с отвратительным» противна ему, как в свое

время Набокову [4, с.

21].

Сатирик, пишущий на злобу дня

Быков умеет высмеять и президента, и премьера, и кого угодно из «властных структур»

так, как Шендеровичу с Иртеньевым не под силу. Стихотворные сатиры «Бронзовый Удак»,

«Калиновое», «Ода в честь Егора Бычкова», «О

Мундиале», «О том, как обкрадывают Путина

те, кто много едят», «О

Шевчуке, Путине и Триумфальной площади», «Поэма о Химкинском

лесе» хорошо известны публике и тиражируемы в Рунете. Политика – тоже литература, и

литература – политика, а паблисити и гонорары зависят не только от одаренности, но и от

«легкости-бойкости», умения сказать

вовремя

.

Быков числится в постмодернистах, преклоняется перед Иосифом Бродским и Умберто

Эко, но если у первого он учился, якобы подражая, второй довольно-таки далек от накала

страстей, язвительной иронии и полемической яркости, свойственной Быкову. Публицистика

Эко – профессорская, «кафедральная», у него и проза вязкая, усложненная-в-упрощении, он и

в самом деле постмодернист, гессевский «игрок в бисер», авторское кокетство у него другого

качества... Этих интеллектуалов, по собственным правилам играющих в профессионализм и

дилетантизм, на деле роднит единственно лишь «пафос гуманизма» – упование на прогресс

человечества в форме духовного его развития: «Одной из главных тенденций литературы в

ближайшее время станет переживание финансового краха как духовного возрождения», –

сказал Эко Быкову в интервью 2009

года

[5], но сам Быков – «человек-проект», он работает

не там, куда больше всего тянет, а где востребован и где реализуется как многорукое-

многоликое индуистское божество. Есть и такая роль: «бич пороков», не лезущий ни в

авгуры, ни в командиры, по мере возможности

честно

трудящийся на ниве словесности с

определенными группами-командами... Он и в лирике иногда воспринимает себя в качестве

симптома смертельной болезни

, но если всех, у кого в печенках сидит хамство

торжествующее, именовать «прогрессистами», в этой категории лиц окажется подавляющее

большинство членов всех партий, парламентских и внепарламентских, левых и правых,

умеренных и радикалов, даже если они сами ведут себя небезупречно, мягко говоря! Если

всех, кому по сердцу полемика вместо террора, «мирная» борьба вместо палачества, величать

либералами или консерваторами, опять-таки получится, что

консервативный

Быков далеко

не одинок, то есть принадлежит не просто к «цивилизаторам-просветителям», но к

Стихи 1995

года: «Воет Отчизна – в позоре, в разоре, болезни. / Чем мне помочь тебе, чем? Повтори, не пойму! /

И

разбираю: исчезни, исчезни, исчезни»

[2, 163]

.

психически нормальным людям, чего не стесняется. Аффектация на уровне позы

(«автопозиционирования» и «автоОппозиционирования») – форма самоподачи, своего рода

маркетология. С

«карьерой» и «местом в жизни» все в порядке, зато с творчеством всегда

остаются проблемы, как это и должно быть у живого человека, не претендующего на

вселенскую исключительность-уникальность, но любящего свое дело, уважающего свой труд

и зарабатывающего «поденщиной», – хотя не только ею. «Я по-прежнему впряжен в тележку

и должен писать по три текста в день, чтобы покупать себе право на жизнь. И никакие

премии тут ничего не изменят»

[6].

Литератор – это прежде всего эстетическая позиция

Быков, что бы кто о нем ни говорил на форумах и в статьях, прежде всего

литератор

, и

его читателям необходимо видеть не только живые «интенции», побудительные мотивы его

творчества, но и всё то, что не позволяет этому самому творчеству преодолеть (в

образах

,

прежде всего) «ведомственные рамки» деклараций. Нельзя сказать, что Быкову не удаются

критика и сатира, в отличие от литературоведения-науки, где «жар души» – честное слово

автора, та самая «светская»

красота

, которая губит вернее, чем спасает, по выражению

шекспировского Гамлета. Быков не зря является «трибуном»-телеведущим, он может увлечь

даже очень «темных» людей, может держать внимание публики, далекой от литературы (и

даже современной культуры как таковой), – у него есть актерская жилка, он одарен и как

«имиджмейкер», иначе его место в «массмедиализированной» литературе-критике-поэзии

было бы сегодня занято другими. Быков симпатизирует Западу, когда тому

противопоставляют Восток, но далеко не симпатизирует «прогрессистам» ЕС, Израиля, США

и

др., когда те ведут себя как агрессоры и колонизаторы, за что его уже не раз критиковали

куда более культурные, высокомудрые и просвещенные деятели, – например, все тот же

В.

Шендерович, известный глубиной мышления и чувством непреходящей ответственности

за матушку-Россию, и другие достойные люди, облеченные доверием деятелей вроде бы

противоположной («почвенно-патриотической», консервативно-националистической,

«обскурантистской») стороны, далеко не щелкоперы! Согласно их точке зрения, Быков –

врунишка легкомысленный и критика у него дилетантская [7; 8].

В самом деле, разве могут «западник»-либерал или доморощенный «неокон» с

наперсным крестом в полпуда сказать следующее: «“Война и мир” отвечает на вопрос:

почему Наполеон проиграл битву с Россией? Да потому, что в России побеждает не тот, кто

хорошо организован, а тот, кто сильно и полно проживает жизнь.

<...>

В

России хорошо не

Ил.

2.

тому, кто хороший, а тому, кто <...> живет, не оглядываясь на чужое мнение.

<...>

Надо

объяснить детям, что это живая проблематика, касающаяся их повседневной жизни. Задача,

конечно, титанически сложная, хотя преимущество русской литературы совершенно

очевидно – она, вполне возможно, переживет кризис идей XXI

века, так как не зависит от

идеологических проявлений.

<...>

Вот почему большинство моих друзей-либералов меня

терпеть не могут, а со многими патриотами я довольно интенсивно дружу <...>. “Бежин луг”

будет вечным, а большая часть французского реализма уже сейчас даже во Франции никому

не интересна»

[10]. Весьма противоречивые заявления, мягко говоря, – не в отношении к

Тургеневу или Золя, но во взгляде на парадоксы российской жизни.

Ругают Быкова, впрочем, и по заслугам, чтобы не

токовал как тетерев, не захлебывался нравоучительно-

обличительным пафосом, пренебрегая фактографией в

ущерб истине, куда более сложной, чем ему бы

хотелось... Когда идешь в литературоведение, в

науку,

не

фантазируй, опирайся на факты, иначе горячо любимый,

превозносимый

герой твоей книги окажется в

сомнительной нравственной позиции, а тебе придется

краснеть – и получать «сетевые» обвинения в том, что ты

подставил

Окуджаву нарочно, – «заказали», мол! Объем

и качество представленного материала ничего не решают,

когда автор «соврамши», по выражению известного

булгаковского персонажа. «Если трудоголик публикует,

мягко говоря, некачественную продукцию, то он должен

называться иначе. <...> В статье о его книге “Пастернак”

я назвал Дмитрия Львовича Коробочкой и Хлестаковым в одном флаконе. Теперь, после

прочтения “Окуджавы”, понимаю, что с Коробочкой погорячился. Всё-таки до уровня

Коробочки Дмитрию Львовичу еще нужно дорасти...»

[7].

Незачем, однако, ограничивать автора в творческом росте, награждая хлесткими

прозвищами-ярлыками сопутственно литературным премиям. Да, востребованность той или

иной позиции не означает соответствия истине, и наоборот. Да, агитация и пропаганда

(«промывание мозгов») должны иметь четкие границы, обусловленные не только «рынком»,

иначе

литератору

нужно работать в рекламе, – продуктивность в этой сфере измеряется

качеством слоганов и схем психологического воздействия... Это, однако, не повод для

Ил.

3.

уныния, быль молодцу не в укор: выполняя так называемый «социальный заказ» по зову

сердца и

эпохи

, нужно помнить о грузе ответственности, который берешь на себя. Этот груз

тем тяжелее, чем сложнее реальные проблемы, – нельзя снова и снова использовать чужие

идеологические клише в планировании собственного будущего, особенно если над тобой

довлеют обязательства перед известными

проектантами

.

Быков знает, что пропаганда чего бы то ни было – дело вроде бы престижное, но опасное,

«грязное», и все-таки «пачкается», повинуясь прежде всего чувству долга. Это не

ангажированность, не корысть и не слепой задор, это желание быть понятым – и

востребованным

[6]. Здесь, пожалуй, можно завершить оценку

политических

(на деле же

эстетических, – у Быкова эстетика и есть политика) пристрастий автора сатир, поэм, романов,

бесчисленного количества статей и эссе, перейти к его текстам, – или, точнее, к оценке их

критиками, «знающими людьми», которые и сами не без греха, что поделаешь.

Монография о Булате Окуджаве

Почему Быков взялся за книгу об Окуджаве? Скорее

всего, потому, что многие

мыслящие люди

, с уважением

относившиеся к Булату Шалвовичу, резко изменили

свое отношение, увидев на телеэкране поэта-барда в

компании «первого демократически избранного

президента России» (варвара и «хама», по типологии

самого Быкова) на фоне танков, трупов и радостных

комментариев СиЭнЭн: «Президент США

разрешил это

во имя демократии»... Член КПСС, наследник и сын

коммунистов первого призыва, – «а если я погибну,

пусть красные отряды, пусть красные отряды отплатят

за меня!» – лгун и проходимец, а его творчество –

«интеллигентский проект» для обретения статуса и

денег?!

Адвокат из Быкова – как ответственный политик из

Ельцина, как «серьезный» историк и тем более философ-мыслитель из

барда

(поэта-

композитора-певца, интеллектуала-

дилетанта

) Окуджавы, – потому что не нужно играть в

чужие (и кровавые)

политические

игры, воспевая благородство и честь, высокие чувства и

суровые обстоятельства. Прекрасные песни «поэта первых побуждений» [1, с.

650] многие

бывшие почитатели не могут слушать без отвращения к Окуджаве-идеологу, вставшему

возле «мясника» Ельцина. Тогда у многих было (и осталось, увы) ощущение, что страна «еще

раз предана собственной интеллигенцией», по аксеновскому выражению в любимом

Быковым романе «Остров Крым», и это до сих пор ощущается на рунетовских интернет-

форумах у целой категории «подпольных персонажей», самоутверждающихся

нетерпимостью

[

,

с

.

222–223].

Слаб человек, да, но дело иногда не в том, что кому-то претит

(или, наоборот, по нраву) так называемый «достаток», – слабы «мыслящие люди» бывают и в

разумении происходящего, слабы ненавистью к прежним угнетателям – и подчинением

«друзьям-покровителям» из очередной генерации политических мародеров, разрешающим

интеллигентам

свободный уход в «западную цивилизацию», – поезжай, брат, куда пустят,

возвращайся, когда пожелаешь, но лучше оставайся на Западе, там даже идиотам хорошо...

Сквозной мотив книги об Окуджаве – «аристократизм» этого барда, однако «источник

аристократизма – врожденная принадлежность к партноменклатуре», вот что получилось, по

мнению критика (но и поэта, и переводчика) В.

Шубинского. Его статья показывает

доминирующие точки зрения у критиков и заслуживает цитирования в большом объеме,

чтобы показать сумму претензий к Быкову – а заодно и к Окуджаве – известной части

современных идеологов.

Источник «околопролетарского» аристократизма, по В.

Шубинскому, – «врожденная

принадлежность Окуджавы “к главному классу, передовому отряду, к тем, кто чувствует себя

творцами будущего”... То есть в данном случае к партноменклатуре. Долгое нежелание

Окуджавы осудить действия, в которых участвовали его родители, и идеи, которые они

разделяли, для Быкова тоже признак аристократического менталитета: верность родовым

“предрассудкам”. Конечно, Окуджава такой же аристократ, как Гумилев конкистадор. Но

обилие в его песнях кавалергардски бальных красивостей не случайно, как не случайна

завороженность шестидесятников декабристским мифом. Советское общество было

зациклено на аристократизме, оно боялось своего плебейства, потому что вообще боялось

себя. Причем с самого начала: ведь Булата Шалвовича чуть не назвали – как бы вы думали? –

Дорианом... Культура, породившая поэта, настолько близка для его биографа, что он не в

состоянии отрефлексировать пронизывающие ее комплексы и демонстрирует их во всей

красе... смешивая со своими личными обидами. Ведь когда Быков ополчается на людей,

ненавидящих “успех” и “продуктивность”, он явно говорит о каких-то своих, а не

Окуджавиных недругах. Это портит в принципе неплохую, ярко написанную книгу.

<...> Книга Дмитрия Быкова отчетливо делится на две части. Первая посвящена семье

поэта и его молодости. Семья и впрямь примечательная: отец, Шалва Степанович Окуджава,

был одним из тех, кто в феврале 1921

года “пригласил” в Грузию Красную Армию (а было

ему двадцать); потом он спорил со Сталиным и Орджоникидзе, отстаивая автономию своей

родины (взамен утраченной при его участии независимости)... Братья Шалвы тоже старые

революционеры, а сестра замужем за великим грузинским поэтом Галактионом Табидзе.

Описано это с искренним увлечением, не случайно и стилистически эти страницы – из

лучших в книге. <...> И для Окуджавы, и для его биографа убожество позднего сталинизма –

результат не кровавой модернизации, учиненной “комиссарами в пыльных шлемах”, как раз

и загнавшей сотни тысяч людей из крестьянских домов в бараки, а реванша темных,

низменных, неокультуренных сил, с которыми комиссары не смогли совладать. <...>

Выброшенный из мира прекрасных комиссаров, Булат попадает в жестокую реальность:

знаменитые арбатские дворы, с их на самом деле полублатными нравами; армия (десяток

самых популярных советских песен о войне, сотню знаменитых военных стихов <...>

написал человек <...> видевший не столько войну, сколько бардак и неразбериху

полутылового, запасного существования, да жестокую муштру в том же тылу, да постоянный

голод, раздолбайство и пьянство), учительство в тверской деревне. Все это Окуджава, по

своему обыкновению, тоже как-то романтизировал, облагородил, но на сей раз биограф

строже к мифу. Что симптоматично. <...> Книга делается менее интересной, потому что ее

герой становится советским писателем. А жизнь советских писателей 1950–1980-х

годов, с их

эзоповым языком и дачами в Переделкино, скучновата, как и жизнь тогдашних

интеллигентов вообще. Какими бы недоучками и палачами ни были на самом-то деле те

комиссары, в них была сила, смелость, гибельность, а в их детях, ставших с высочайшего

разрешения гуманистами и демократами, ничего этого не осталось, <...> а позднесоветская

литература “с человеческим лицом” оказалась, при всем своем разнообразии, второсортной,

провинциальной. Быков – разумеется! – иного мнения, ведь он и свою творческую

генеалогию ведет (совершенно справедливо) именно от этой позднесоветской словесности.

Ее конфликты и коллизии он воспринимает с глубокой серьезностью. <...> Заканчивается эта

борьба так: 4

октября 1993

года Булат Шалвович вместе с другими “прогрессивными

писателями” подписывает письмо с призывом не проявлять гуманность к побежденным,

запретить их партии, закрыть их газеты. Быков все возвращается к этому эпизоду, пытаясь

“оправдать” его. Оправдать-то можно – по-житейски... Паническим страхом перед

макашовыми-баркашовыми, скажем. Однако биограф пытается найти оправдание

метафизическое. “Это не означало, что он поддерживает или одобряет власть. Это значило,

что он разделяет ответственность”. Но какое уж там разделение ответственности, если власть

во всем по определению виновата, а подзуживавшая (а не просто одобрявшая) ее

интеллигенция остается при своих белых одеждах? Именно во второй части книги больше

всего эссеистических отступлений, столь характерных для Быкова-биографа. Если в

нарративе слог его крепок, мускулист, точен, то в рассуждениях он всегда водянист и говорит

десятью фразами то, что можно сказать одной: как будто ему недостает дисциплинирующих

рамок газетной страницы. Да и сами суждения часто грешат – как бы помягче сказать? –

торопливостью. Особенно суждения филологические и историко-литературные. Окуджава у

Быкова оказывается сопоставим (по масштабу и складу таланта) ни больше ни меньше – с

Блоком. Уютно-романтический, человечный Окуджава – с мистическим, гибельным,

ищущим бездн Блоком. Забавно, что в другом месте Окуджава сопоставляется с... Михаилом

Светловым. Получается, что и Светлов равен Блоку? Почему не сразу же Вольфгангу Гёте?

Мысль о том, что песенную поэзию следует рассматривать в соответствующем контексте

<...> в голову автору не приходит»

[9].

В.

Шубинский начал со здравых замечаний, но продолжил, – как бы это помягче

сказать?

– «торопливостью»... В самом деле, разве существуют для нас, надутых снобов, чьи-

то там культурные традиции? Гамлетами в Закавказье называют сыновей не только

интеллигенты, а имя Дориан в Грузии обязательно означает, видимо, отсылку к юному и

красивому

внешне

герою романа Оскара Уайльда? Булат, не Дориан, не Тициан, не Акакий и

не Грант (армянский классик с таким американо-генеральским именем для В.

Шубинского

также должен быть объектом осмеяния?). Булат

– углеродистая сталь, многослойная,

–

почему не Уран или Титан, не Вольфрам (фон Эшенбах, тоже

бард

)?!

Всякий, кто прочел монографию Быкова, знает, что Светлов рассматривается в качестве

«предтечи» Окуджавы, то есть как раз

в контексте

песенной поэзии, а не в сравнении с

«гибельным» (и «мистически», и «по-комиссарски»!) Блоком,

– потому что тут вопрос не

творческого масштаба, даже не популярности... Запрещено, стало быть, проводить

компаративные исследования эстетики и поэтики, образной системы,

– вместо этого

надлежит козырять затхлым снобизмом, поминая Гёте по второму его имени якобы с

отсылкой к Сталину? Логика и пафос обвинений таковы, что создается впечатление, будто

В.

Шубинский нарочито примитивными инвективами задумал хитрое возвеличивание и в

самом деле неудачной (по ряду причин, в том числе

умолчаний

и «водянистостей»), однако

милой его сердцу книги. Можно подумать, никто не понимает очевидного: Быков

на деле

в

Зато мне достались дождливые скверы,

Упадок словесности, пляска теней,

И это нехитрый состав атмосферы,

В которой изгоям дышалось вольней.

Опавшие листья скребутся к порогу,

Над миром стоит Мировая Фигня,

И плачу, и страшно, и сладко, ей-богу,

Мне думать, что все это ради меня.

Эгоцентризм – и самолюбование на уровне нарциссизма? Нет, все еще лирическая игра в

«гусара-одиночку» (термин Стругацких). Что на самом деле за душой,

красиво

изложено в

зарифмованных манифестах, но вот стихи 2006

года, когда автор решается

говорить красиво

непосредственно по сути дела, пускай даже в стиле Бродского, однако не для

самоувековечивания с простертою дланью («и пока мне рот не забили глиной!..»), не для

балетных поз в «зеркальноосколочных» постмодернистских цитациях.

Предвестье это прорыва или провала –

Бог весть.

Господи, дай мне сделать, чего еще не бывало,

Или верни снисхожденье к тому, что есть.

Былое «надувание щек» завершилось пшиком, – сколько можно?.. Почему «заезжий

музыкант играет на трубе» чуждые ему мелодии? Все украдено, все вторично и все

опротивело, кроме личных отношений (счетов!) с господом богом в процессе жизни-

творчества-любви. Туда и будет, стало быть, направлен отныне «вектор силы»?

Она глядела туда, где свет закатный густел опасно,

Где все вокруг говорило «нет», и я это видел ясно.

Всегда, со школьных и детских лет, распивочно и на вынос,

Мне все вокруг говорило «нет», стараясь, чтоб я не вырос,

Сошел с ума от избытка чувств, состарился на приколе –

Поскольку если осуществлюсь, я сделать могу такое,

Что этот пригород, и шалман, и прочая яйцекладка

По местным выбеленным холмам раскатятся без остатка.

Мне все вокруг говорило «нет» по ясной для всех причине,

И все просили вернуть билет, хоть сами его вручили.

Она ж, как прежде, была тверда, упряма, необорима,

Ее лицо повторяло «да», а море «нет» говорило,

Швыряясь брызгами на дома, твердя свои причитанья, –

И я блаженно сходил с ума от этого сочетанья.

Вдали маяк мигал на мысу – двулико, неодинако,

И луч пульсировал на весу и гас, наглотавшись мрака,

И снова падал в морской прогал, у тьмы отбирая выдел.

Боюсь, когда бы он не моргал, его бы никто не видел.

Он гас – тогда ты была моя; включался – и ты другая.

Мигают Сириус, Бог, маяк – лишь смерть глядит не мигая.

«Сюда, измотанные суда, напуганные герои»!

И он говорил им то «нет», то «да». Но важно было второе.

В этих стихах 2009

года лирика Быкова обретает нечто такое, чего прежде не имела –

пафосную глубину вместо претензий на таковую, а вместо иронии в качестве статусной позы

появляется «поэтоэтос» миропостижения-

переустройства

. Самолюбование-гордыня и

лукавство мнимой ущемленности уходят вместе с ощущением собственной «чуждости» и

эстетической ущербности, «сверхкомпетентности»; саркастические сетования и аллюзии

поэта-философа, сомнения в ценности собственного (и «общего», конечно) существования

становятся источником жизнелюбивой бодрости, а не декларативной печали... Разумеется,

тема

образности

у Быкова заслуживает отдельного исследования, но преодоление «поэтом

осени» его маньеризма (игрового, «логически-маркетологического», на деле бесплодного и

нудного до педантизма,

постмодернистского

) вроде бы состоялось.

Поэзия, впрочем, одно, а «художественная проза» – другое. Исторические романы и

фантастика близки «по жанру», это критики заметили еще в эпоху Ивана Ефремова. Сегодня

Дата добавления: 2015-05-26