Доктор и Душа 8 страница

антиципированной тревоге, которая обычно наблюдается в анамнезах невротиков, невротическое состояние далее усиливается деструктивным действием гиперрефлексии. Иллюстрацией этому может служить сказка о тысяченожке, которая очень хорошо передвигалась до тех пор, пока однажды не решила понаблюдать, как она это делает. Чем больше она осознавала этот процесс, тем труднее было его осуществлять, вплоть до того, что в конце концов она могла только в отчаянии лежать в канаве. В отношении гиперрефлексии логотерапия использует терапевтический метод, который я называю «дерефлекеией». Как парадоксальная интенция предназначена для того, чтобы нейтрализовать анти-ципированную тревогу, так же дерефлексия предназначена для того, чтобы нейтрализовать эту компуль-сивную наклонность к самонаблюдению. Посредством парадоксальной интенции пациент стремится высмеять свои симптомы, а посредством дерефлексии он научается «игнорировать» их. Следующий пример продемонстрирует применение этой техники. Пациентка страдала компульсивным стремлением наблюдать свой акт глотания: испытывая неуверенность, она с тревогой ожидала, что пища «пойдет вниз неправильным способом», или что она подавится. Ан-тиципированная тревога и компульсивное самонаблюдение до такой степени нарушили у нее процесс принятия пищи, что она стала совершенно худой. В ходе терапии ее научили доверять своему организму и его автоматически регулируемому функционированию. Пациентка была терапевтически дерефлексирована посредством формулы: «Я не нуждаюсь в том, чтобы наблюдать мое глотание, потому что я фактически и не нуждаюсь в том, чтобы глотать, потому что фактически не я глотаю, а скорее // делает это». И таким образом она смогла положиться на /'/ — бессознательный, неосознаваемый и неинтенциональный акт глотания. Девятнадцатилетний пациент с шести лет страдал нарушениями речи, которые начались после того, как однажды во время грозы неподалеку от него 125

ударила молния. В течение восьми дней он не мог говорить вообще. В течение восьми месяцев он проходил курс психоаналитического лечения и. четыре месяца с ним занимались речевыми и дыхательными упражнениями. Мы стремились прояснить для него одну вещь: что он должен отказаться от каких бы то ни было амбиций стать хорошим оратором. Далее мы объяснили ему, что в той же степени, в какой он покорится участи быть плохим оратором, он фактически улучшит свою речь. Потому что тогда он будет меньше обращать внимания на «как» и больше — на «что» в своей речи. Я хотел бы привести цитату из доклада доктора Г. Качановского, представленного на конференции по экзистенциальной психиатрии в Торонто. Он говорил, что «дерефлексия является методом менее специфическим и более трудным по сравнению с парадоксальной интенцией» и, однако, она является также «еще более логотерапевтической процедурой». Затем он кратко резюмировал один из его случаев. Его тридцативосьмилетний пациент оставил свою работу восемь лет назад. Каждый год он платил взносы в профсоюзную организацию и потому продолжал занимать «хорошее положение», но последние два года его фамилия не вносилась в ежегодный регистр его профессии. Он жил один в небольшой комфортабельной квартире, имея умеренный доход от своих инвестиций. В течение десяти лет он страдал от внезапных, неожиданных приступов диареи. Случалось, что он пачкал кальсоны; два раза при различных обстоятельствах это случилось во время танцев. Он стал избегать любых компаний и почти все время оставался дома. Он осмеливался выйти в магазин или ресторан,только если мог быть уверен, что сможет добраться до уборной за считанные секунды. Он лечился у многих хороших врачей, в том числе у двух психиатров, и дважды подвергался абдоминальным операциям, при которых были удалены части кишечника. Он стал приходить в отчаяние. [26

Во время своей первой беседы с доктором Кача-новским он сделал заявление, проливающее свет на его состояние: «Доктор, я не оправдываю свое существование». Доктор Качановский согласился с ним. Он даже предложил ему некоторое доказательство, указав на то, что он даже не реагировал на отсутствие его фамилии в профессиональном регистре. Он почти не существовал, не только как специалист, но и как человек, как человеческое существо с его свободой и ответственностью. Он полностью покорился своему кишечнику, который стал его хозяином, который диктует, что ему делать и чего не делать. В последующие несколько недель доктор Качановский беспокоился, что пациент может совершить самоубийство. Наконец, пациент начал сознавать, что у него имеются какие-то возможности, что он может попытаться восстать против своего тиранического кишечника. Немногим более года спустя он уже снова был свободен и способен принимать решения. Это был великий день для него и для доктора Качановского, когда он снова начал работать. Уборная есть, конечно, недалеко от его офиса, но его кишечник не причиняет ему большего беспокойства, чем большинству нормальных людей. Доктор Качановский видит его теперь раз в несколько месяцев, и если бы он не спрашивал о его кишечнике, тот забывал бы о нем упоминать. Как видим, дерефлексия может быть достигнута лишь в той степени, в какой сознание пациента направлено к позитивным аспектам. Пациент должен быть дерефлексирован от его расстройства к задаче, близкой для него или близкому его партнеру. Он должен быть переориентирован к его специфическому призванию и миссии в жизни. Другими словами, он должен осознать смысл своего существования! Порочный круг разрывается не самоозабо-ченностью невротика, будь то жалость к себе или презрение; ключом к выздоровлению является са-мосвершение. 127

Это убеждение поддерживается Г. Оллпортом, который однажды сказал: «Когда фокус стремления смещается от конфликта к бескорыстным целям, жизнь как целое становится более здоровой, даже если невроз полностью не исчезает». Зигмунд Фрейд однажды использовал дерефлек-сию. Бруно Вальтер пожаловался на боли в руках, но во время беседы с Фрейдом он признался, что боли исчезали, как только он всецело отдавался своей работе в Венском доме оперы. Фрейд посоветовал ему съездить на Сицилию и посетить там сокровищницы искусства. То, что здесь требовалось, было не анализом, но дерефлексией от расстройств, дереф-лексией, однако, с художественным содержанием. Позвольте нам в заключение рассмотреть показания к парадоксальной интенции и дерефлексии с точки зрения того, что логотерапия описывает четыре характерных способа реагирования на невротические проблемы.

1. Неадекватная пассивность: здесь имеется в виду форма поведения, которая может наблюдаться в случаях невроза тревоги или фобических состояний, или того и другого вместе, а именно избегание ситуаций, в которых пациент по причине его анти-ципированной тревоги ожидает появления своих страхов. Здесь мы имеем дело с формой поведения, представляющей «бегство от страха».

II. Неадекватная активность: этот способ реагирования характерен прежде всего для обсессивно-компульсивного невроза. 1) Индивид не столько стремится избегать конфликтных ситуаций, сколько бороться против своих обсессивных идей и невротических навязчивостей, тем самым, однако, усиливая их. Эта борьба мотивируется двумя основными страхами: а) что обсессивные идеи свидетельствуют о грозящем, либо действительном психотическом состоянии и б) что навязчивость когда-нибудь окажется реализованной в убийстве или самоубийстве. Однако борьба против навязчивостей лишь увеличивает их силу и мучительное воздействие на обсессивно-12S

компульсивного пациента, точно так же как бегство от страха (возникающее из боязни страха) увеличивает страх в случае невроза тревоги, так как контр-давление увеличивает давление. 2) Другой аспект «неадекватной активности» можно наблюдать при сексуальных неврозах, а именно борьбу за что-то скорее, нежели борьбу против чего-то: стремление к оргазму и потенции. Но именно это «преследование счастья», однако, вновь осуждено на неудачу. В противоположность этим негативным, невротическим, «неадекватным» формам поведения можно выделить две позитивные, которые являются эффективными терапевтическими контрмерами против невротического поведения.

III. Адекватная пассивность: эта форма поведения иллюстрируется примером пациента, который посредством парадоксальной интенции высмеивает свои симптомы, вместо того чтобы пытаться бежать от них (фобии) или бороться с ними (об-сессии).

IV. Адекватная активность: посредством дереф-лексии пациент становится способным «игнорировать» свой невроз, отвлекая свое внимание от самого себя. Это возможно, однако, лишь в той мере, в какой он переориентируется на уникальный смысл своей жизни. Помочь ему найти этот смысл является задачей экзистенциального анализа.

3. Логотерапия психозов В случаях психозов логотерапия применяется по-другому, нежели при неврозах. При психозах терапевт должен добиться отделения личности пациента от психотического процесса, которым он поражен. Такое отделение, однако, основывается на психоно-этическом антагонизме, который является внутренней сущностной способностью человека, т. е. способностью человека как духовного существа свобод» но выбирать свою позицию по отношению как к

'' В.франкл

внутренним, так и к внешним условиям. Это означает, что в случае психозов логотерапия, по существу, направлена к тем аспектам личности, которые остаются здоровыми, потому что те аспекты, которые подверглись патологическому процессу, доступны лишь другим методам лечения, таким как медикаментозная и шоковая терапия. Эндогенная депрессия. Сначала несколько общих замечаний по поводу эндогенной депрессии. Опираясь на медикаментозную и шоковую терапию, логотерапия должна все вновь и вновь поддерживать пациента через осознание его исключительно благоприятного прогноза, с тем чтобы он мог верить в свое выздоровление. Недопустимы оценочные суждения пациента в то время, когда он находится в состоянии депрессии. Вместо этого он должен говорить сам себе: «Все, на что я ни посмотрю, серое. Но хотя небо может быть в данный момент закрыто облаками, солнце все-таки существует. Подобным образом я не могу видеть смысл моей жизни во время депрессивной фазы, и все же смысл существует». Пациент должен перестать бороться со своей депрессией, потому что он никогда не преуспеет в этой борьбе, а его тенденция к самоупрекам будет усиливаться его неудачами. Я часто направляю пациента в больницу именно для того, чтобы показать ему, что он действительно болен, а не «просто страдает слабой волей» (как часто думают сами пациенты). В случае неврозов необходимо актуализировать чувство ответственности пациента; однако пациент, страдающий эндогенной депрессией, должен быть освобожден от чудовищного бремени чувства вины. Анализировать эти патологические чувства даже посредством экзистенциального анализа может быть крайне опасным, поскольку это может вызвать усиление патологической тенденции пациента к само-упрекам. А это может привести к попыткам самоубийства.

Быть может, необходимо сделать специальный комментарий по поводу применения парадоксальной интенции в ситуациях, связанных с суицидными идеями и импульсами. Строжайшим образом следует подчеркнуть, что ее можно использовать лишь тогда, когда суицид является содержанием подлинной обсессии, с которой пациент борется (и которая усиливается этой борьбой). В случае, когда пациент склонен идентифицировать себя с суицид-ным импульсом (как это может быть при эндогенной депрессии), парадоксальная интенция может вызвать усиление ощущения опасности и, следовательно, абсолютно противопоказана. Это должно убедительно напомнить нам, что не может быть дифференциальной терапии, если она не основана на тщательном, надежном дифференциальном диагнозе.

Для того чтобы выявить опасность суицида, даже если она существует в скрытом виде, я разработал простую диагностическую методику. Эта процедура дает возможность психиатру быстро определить наличие или отсутствие суицидных намерений. Пациенту задаются два вопроса. Один из них таков: «Собираетесь ли вы совершить самоубийство?» Ответ, разумеется, получаем всегда негативный, потому что, если пациент действительно не имеет таких намерений, он это и подтвердит, а если он просто скрывает свои подлинные намерения, он также будет отрицать, что планирует самоубийство. Второй вопрос, предназначенный для того чтобы застать диссимулирующего пациента врасплох и таким образом идентифицировать его, звучит так: «Почему нет?» Пациент, ответивший на первый вопрос честно, будет готов ответить на второй. Он может утверждать свою ответственность в отношении самого себя, своей семьи, сво-eft) призвания, или, может быть, своих религиозных убеждений. С другой стороны, у пациента, который пытается обмануть, с тем чтобы ему не помешали реализовать его замысел, или, возмож-•>- 131

но, для того чтобы его выписали из больницы, не будет таких готовых ответов. Более того, при этом можно наблюдать типичную форму поведения, при которой он беспокойно ерзает в кресле и не способен дать убедительный ответ на этот неожиданный вопрос, привести какой-либо существенный аргумент в пользу продолжения жизни, ибо депрессивная личность испытывает чувство полной безнадежности и фактически считает, что нет ничего такого, ради чего стоит жить. Позвольте подвести итоги. Парадоксальная интен-ция не должна применяться в случаях психотических депрессий, но лишь в тех случаях, когда индивид одержим навязчивой идеей, что он может совершить попытку самоубийства. Обсессивный индивид не хочет совершить самоубийство, но скорее боится этого. Это тип пациента, которого вы можете поощрять к самоубийству, но, разумеется, иронически. Теперь я хотел бы предложить другую небольшую хитрость, предназначенную помочь психиатру уже не в диагнозе, но в терапии склонных к суи-циду пациентов. Она состоит в использовании одной из типичных для эндогенно-депрессивных пациентов тенденций в качестве оружия против другой тенденции, а именно тенденция сверхсовес-тливости используется против тенденции к суици-ду. Психиатр обращается к пациенту следующим образом. Если вы совершите самоубийство, я и мои сотрудники будем иметь серьезные неприятности вплоть до увольнения и лишения лицензий. Таким образом, добросовестность действует как противовес в борьбе против суицидной тенденции. Нет нужды говорить о том, что нельзя пользоваться этим приемом в тяжелых случаях, но только в маргинальных, т. е. когда имеется некоторое сомнение относительно необходимости госпитализации в данном случае. Шизофрения. Обратимся теперь к случаям шизофрении. Здесь логотерапия далека от реализации каузального лече-132

ния. Однако в качестве психотерапевтической помощи логотерапевтическая техника может быть также рекомендована и для таких пациентов. Готовящийся к изданию том «Современная психотерапевтическая практика: достижения в лечении» под редакцией А. Бэртона включает в себя некоторые магнитофонные записи терапевтических сеансов с шизофреническими пациентами, которые демонстрируют, каким образом используется де-рефлексия. Однако, по крайней мере в некоторых случаях, парадоксальная интенция может дать положительные результаты. Например, пациентка рассказывала во время первой беседы одному из моих сотрудников, что она читала о парадоксальной интенции и успешно применяла ее против «голосов», которые она слышала. Она принимала свои слуховые галлюцинации за проявление невроза. Но дерефлексия может служить лишь в качестве поддержки других методов терапии при шизофрении. Во всяком случае, нельзя чрезмерно полагаться на психодинамику в таких случаях, потому что это вполне может обусловить опасную самоцент-рированность пациента, в то время как реориента-ция его к потенциальному смыслу его существования и задаче реализации этого смысла позволяет максимум дерефлексии. Именно в таких случаях мы лучше всего осознаем тот факт, что психотерапевтический процесс состоит из непрерывной цепи импровизаций. Психотерапевт имеет дело с двойной задачей учета как уникальности каждой личности, так и уникальности жизненной ситуации, с которой эта личность вынуждена справляться. Что от него требуется — это умение показать пациенту, что он может достичь полноценной жизни, помочь ему взглянуть даже на его печальное пол-о'жение в целевом аспекте и укрепить его чувство идентичности не размышлением над лежащей в основе заболевания психодинамикой, в которой он оказывается запутанным, но указанием по-133

тенциального смысла, ожидающего реализации пациентом, вопреки его психическому заболеванию и его последствиям.

4. Заключительные замечания Часто задается вопрос, в какой степени психотерапии можно выучиться и научиться. Выбор подходящего метода для использования в каждом конкретном случае зависит не только от уникальности каждого конкретного индивида, но также и от уникальности каждой данной ситуации. В конце концов, индивидуализации и импровизации также можно выучиться, по крайней мере, до некоторой степени. Разумеется, это осуществимо только при посещении клинических лекций, которые включают демонстрацию клинических случаев, и участии в терапевтических сеансах, индивидуальных и групповых, предпочтительно в больнице. Это, на мой взгляд, — главный источник терапевтического знания. Обучающий анализ определенно имеет преимущества, но не следует забывать или не учитывать тот факт, что в некотором смысле он знакомит обучающегося лишь с одним случаем — его собственным. И, возможно, его собственный случай — не самый поучительный. Каждый хороший врач, не осознавая того, всегда был и логотерапевтом. Но если бы даже логотерапия не могла предложить ничего большего, чем сделать осознаваемым, эксплицитным и методологически разработанным то, что раньше достигалось интуитивно и путем импровизации, это уже само по себе было бы достаточно ценным достижением, открывающим возможности обучения и этому методу.

Глава IV ОТ СВЕТСКОЙ ИСПОВЕДИ К МЕДИЦИНСКОМУ СЛУЖЕНИЮ

В первой части мы стремились показать, что психотерапия нуждается в дополнении, что терапия должна быть расширена посредством включения духовной сферы. Данный раздел посвящен рассмотрению возможности достижения этой цели. Парацельс говорил: «И это-то жалкое создание, не знающее и не понимающее философии, называет себя врачом». Теперь мы должны задаться вопросом, правомочен ли врач, который чувствует себя немножко философом, позволять своим философским взглядам влиять на процесс лечения. В нашей первой главе мы представили ведущие принципы логотерапии, которая центрируется на человеческой ответственности, и показали необходимость экзистенциального анализа, как анализа существования в терминах ответственности. Экзистенциальный анализ делает главный акцент на все включающей качественной задаче существования. Он делает основой человеческого существования глубокое чувство ответственности и тем самым запускает внутренний процесс, терапевтическую ценность которого мы уже обсуждали. Путь от логотерапии к экзистенциальному анализу лежит у нас позади. В определенном пункте лого-терапия перешла в экзистенциальный анализ. Теперь возникает вопрос, должен ли и может ли психотерапевт переходить за этот пункт. 135

/~ Л г,^ <" ^ /-•

/•«-}',,-^.t-<-'/u-K.,

Целью психотерапии, особенно психоанализа, являлась светская исповедь; целью логотерапии, особенно экзистенциального анализа, является медицинское служение.

Это утверждение нельзя понимать превратно. Медицинское служение не ставит целью замещение религии или даже психотерапии — такой, какой она была до сих пор. Скорее, как мы уже говорили, оно должно выступать в качестве дополнения. Мы ничего не хотим сказать и ничего не могли бы предложить религиозному человеку, который обретает уверенность в таинстве его метафизики. Но особая проблема возникает, когда явно нерелигиозный человек обращается к своему врачу, потому что он жаждет получить ответ на вопросы, которые глубоко волнуют его. Если в таком случае утверждалось бы, что медицинское служение предлагается как суррогат религии, то мы могли бы лишь возразить, что наши намерения весьма далеки от этого. Когда мы практикуем логотерапию или экзистенциальный анализ, мы являемся врачами и хотим оставаться ими. Мы и не думаем соперничать с духовенством. Но мы стремимся расширить сферу медицинской активности и использовать полные возможности медицинского лечения. Теперь мы должны показать, что возможности этого рода существуют, и продемонстрировать, каким образом они могут быть использованы.

Психотерапевтическое значение исповеди было предметом многочисленных исследований. В общем консультировании, так же как и в психиатрическом лечении, было более чем достаточно доказано, что простой разговор по поводу личной проблемы приносит пациенту подлинное терапевтическое облегчение. То, что мы говорили в предыдущем разделе в связи с терапией тревоги и обсессивного невроза о пользе для пациента объективизации его симптомов и достижения перспективы в отношении к ним, остается верным и для обговаривания вещей в 136

общем, для переработки психологических конфликтов в разговоре с другим человеком. Поделиться своими заботами означает буквально разделить их, разделить их пополам. Психоаналитики говорят о «компульсии исповедоваться», подразумевая, что желание выговориться само по себе является симптомом. С односторонней психоаналитической точки зрения, компульсия исповеди с необходимостью видится симптомом скорее, чем, по антитезе О. Шварца, — «достижением». Но потребность в исповеди вовсе не обязательно приписывать невротическому состоянию; она может также быть моральным достижением, как показывает следующий случай. Пациентка была направлена к психиатру, так как страдала сильным страхом сифилиса. Выяснилось, что она страдала общей невротической ипохондрией. Она ошибочно интерпретировала невралгические боли как признаки инфекции. В контексте того, что мы знали о невротической ипохондрии, сифилисо-фобия может рассматриваться как специфическое выражение чувства вины, связанного с сексуальным вопросом. Но в данном случае у пациентки не было подобных чувств. Правда, она действительно стала жертвой насилия, но была достаточно разумной, чтобы не испытывать чувства вины по поводу этого единичного сексуального переживания. Ее чувство вины было связано с другим аспектом этой истории: с тем, что она не рассказала мужу об этом инциденте. Здесь она опять-таки была разумной; она глубоко любила своего мужа и хотела щадить его чувства, так как знала его как человека весьма ревнивого. Ее компульсивное стремление к исповеди отнюдь не было симптомом. Поэтому оно не было доступно обычным психотерапевтическим интерпретациям; здесь требовались логотерапевтические методы обсуждения на фактическом материале, принятия моральных вопросов в контексте ценностей. Действительно, компульсия к исповеди быстро исчезла с того момента, как пациентка поняла, что 137

в этом конкретном случае ее продолжительное молчание было ее обязательством в отношении ее любви к мужу. Она осознала, что не было никакой необходимости исповедоваться, так как можно исповедоваться только в отношении вины, а она чувствовала себя свободной от какой бы то ни было реальной вины. Более того, здесь мы видим аналогию случаю, упоминавшемуся в другой связи, — она могла бы создать совершенно неверное впечатление у своего подозрительного мужа и обмануть его посредством истины. Эта пациентка, таким образом, могла быть' убеждена лишь тогда, когда была убеждена ее совесть. А ее совесть была нарушена не самим по себе сексуальным инцидентом, но лишь в отношении к сомнительной моральной обязанности исповеди. В движении от логотерапии через экзистенциальный анализ к медицинскому служению мы все больше занимаемся такими экзистенциальными и духовными проблемами, которых психотерапия никогда полностью избежать не могла. Как только логотера-пия приступает к «психотерапии в духовных терминах», она сразу же наталкивается на вопросы ценностей и вступает на пограничную территорию медицины.

Обычная психотерапия удовлетворяется тем, что делает человека «свободным от» психических и физических нарушений или трудностей и расширением сферы «эго» относительно сферы «оно». Как логотерапия, так и экзистенциальный анализ стремятся сделать людей свободными в другом и более основном смысле: «свободными для» того, чтобы принять свою ответственность на самих себя. Следовательно, они продвигаются в том направлении, где проходит водораздел не между психикой и телом, но между психикой и духом. Здесь с необходимостью возникает проблема и опасность перехода этой границы. Любая медицинская практика предполагает ценность сохранения или восстановление здоровья. Как мы говорили раньше, ценностные проблемы меди-13Я

:•"}„;•'.. А-\'?й-»йа' /,.о1,/ "г •• -. •-•J-г цинской практики обостряются лишь в связи с эута-назией, или предотвращением суицида, или с решением о проведении особенно опасных операций, когда человеческое существование ставится на карту. Но не может быть медицинской практики, не затронутой ценностями или этическими принципами. Та область медицины, которую мы называем психотерапией, всегда практически занималась и лого-терапией и, следовательно, осуществляла некий род медицинского служения. Мы должны быть готовы ответить на вопрос, «из каких оснований и от чьего имени» (Принцхорн) мы вторгаемся в философию, в духовные проблемы, в область духовных ценностей. Это — проблема философской честности. Для врача, привыкшего мыслить в терминах методологических проблем, понятно, что обоснованность медицинского служения зависит от ответа на этот вопрос. Гиппократ говорил, что врач, являющийся также и философом, подобен богам. Но в нашем стремлении вводить философские вопросы — там, где они релевантны, — в медицинскую практику, мы не имеем намерия соперничать с духовенством. Мы просто хотим использовать возможности медицины в максимальной степени, исследовать область медицины до самых крайних ее границ. Необходимо пойти на риск, и наше предприятие может быть объявлено опасной затеей. На каждом шагу доктор в своем кабинете сталкивается с ценностными суждениями. Мы не можем спокойно обойти их; мы вынуждены вновь и вновь занимать определенную позицию. Возникает вопрос: полномочен ли лечащий врач занимать такую позицию, а может быть, это даже является его обязанностью? Или, может быть, более разумным и более соответствующим его долгу было бы избегать того, чтобы занимать подобную позицию? Допустимо ли для него влиять на решения пациента? Не означает ли это вторжения в частную, личную зону человеческого духа? Не приведет ли это 139

воздействие к бездумному и произвольному наложению его собственных личных взглядов на сознание пациента? Хотя Гиппократ говорил: «Следует вносить философию в медицину и медицину в философию», не обязаны ли мы тем не менее спросить самих себя, не означает ли это, что врач вносит в свою профессиональную деятельность нечто совершенно чуждое его функциям? Не превышает ли он свои полномочия, обсуждая философские вопросы с пациентом, который ему доверяется и который верит в него? Эта проблема не возникает в деятельности священников и других представителей духовенства, в чьи обязанности входит обсуждать вопросы веры и философические взгляды и которые обладают полномочиями проповедовать руководящие принципы. Задача становится равно легкой для доктора, которому посчастливилось соединять в себе качества врача и духовного лица и который обсуждает вопросы веры или ценностей с пациентом одной с ним веры. То же самое верно для доктора, чьи ценности определяются выданным ему государством мандатом и чьей задачей является способствовать благосостоянию этого государства. Но любой другой врач сталкивается с дилеммой — особенно психотерапевт, который, с одной стороны, не может действовать, игнорируя ценностные суждения, а с другой стороны, должен остерегаться наложения собственных взглядов на личность пациента.

Существует решение этой дилеммы, хотя оно и не из простых. Давайте обратимся к первичному факту человеческого существования, с которого мы начинали: быть человеком, говорили мы, значит быть сознающим и ответственным. Экзистенциальный анализ ориентирован именно на то, чтобы помочь человеку в осознании его ответственности. Он стремится помочь людям пережить этот элемент ответственности в их существовании. Но вести личность дальше этого пункта, в котором достигается осознано

ние существования как ответственности, не является ни возможным, ни необходимым. Ответственность является формальным этическим понятием, не включающим частных директив в отношении поведения. Более того, ответственность является этически нейтральным понятием, существующим на этической пограничной линии, потому что само по себе оно не определяет объектной отне-сенности ответственности. В этом смысле экзистенциальный анализ также характеризуется неопределенностью по поводу вопроса, в отношении к кому или чему, личность должна чувствовать ответственность — к ее Богу, или ее совести, или окружающему ее обществу, или какой-либо высшей силе. И экзистенциальный анализ равным образом воздерживается от того, чтобы утверждать, что личность должна чувствовать ответственность за то-то и то-то — за реализацию таких-то ценностей, за исполнение таких-то личностных задач, за такой-то конкретный смысл жизни. Напротив, задача экзистенциального анализа состоит как раз в том, чтобы привести личность на те позиции, где она может самостоятельно определять свои задачи, исходя из осознания своей собственной ответственности^ может найти ясный, уникальный и единственный смысл своей жизни. Как только человек оказывается на этих позициях, он становится способным дать конкретный и творческий ответ на вопрос о смысле существования. Потому что здесь он достигает той точки, в которой «ответ определяется осознанием ответственности» (Дюрк). Экзистенциальный анализ, таким образом, не вмешивается в ранжирование ценностей; он удовлетворяется тем, что индивид начинает оценивать; какие же ценности он выбирает — остается его собственным делом. Экзистенциальный анализ занимается не тем, какие решения конкретно пациент принимает и какие он выбирает цели, но только способностью пациента в целом принимать решения. Но, хотя 141

Дата добавления: 2015-05-29